Текст книги "Обратная связь (с иллюстрациями)"
Автор книги: Михаил Грешнов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– А теперь подведем итог! – Петр Николаевич закрыл докладную, пересланную ему из Свердловска, досмотрел на Галину и Виктора.
Глаза у него были светлые, молодые. «С ним легко говорить…» – решила Галина и впервые за весь день почувствовала себя легко. И на столе – та самая папка, которую она отправляла в Свердловск, в Уральскую Академию.
– Вам удалось получить облака, вызвать дождь, – говорил Петр Николаевич. – Это ставит достижение на реальную почву. Главное теперь – транспортировка облаков. Вы говорите: ветер. Полагаетесь на природу, на ее милость… Не делайте протестующих жестов! Мы реалисты, и ко всему должны подходить с расчетом. Я говорю именно о транспортировке. Теперь, когда осуществлена беспроводная передача энергии, единственный путь – передвигать облака по электрическим волноводам. Второе: ваше облако – очень неустойчивое образование. Для опыта оно годится, но перебросить его на сотни, может быть, на тысячи километров нельзя. Необходимо придумать упаковку.
– Упаковку!..
– Совершенно верно. Транспортировать дождевые капли, как сливы или апельсины. Задача не из простых, придется поломать голову. Наконец, стрельба по облакам углекислыми ракетами кажется мне делом безнадежно старым: так расправлялись с градовыми тучами в середине столетия. Тут предстоит расстреливать громады в целые километры, и ракета – все равно что детская рогатка против слона…
– Петр Николаевич, вы разбиваете наши надежды. Весь опыт кажется нам забавой.
– А мне не кажется! – Петр Николаевич засмеялся над горячностью, с которой Галина перебила его. – Нет, не кажется! Опыт ставился в границах Волчьего, а преломить его надо в масштабах страны. Вы понимаете?
– Понимаем, – не совсем дружно ответили Галина и Виктор.
Петр Николаевич посмотрел с сомнением на обоих.
– У вас здесь, – указал он на папку с расчетами, – все по-новому. Чем вызывается дождь?..
Петр Николаевич поставил этот вопрос точно с кафедры. Потребуй он ответа у молодых инженеров, вряд ли они могли бы разъяснить в деталях это чудо природы. Но Петр Николаевич не ждал разъяснений, он сам ответил на свой вопрос:
– На высоте тысячи – тысячи пятисот метров над землей лежит слой холодного воздуха. Под ним, как под крышей, скапливается теплый воздух, нагретый земной поверхностью. Он давит на крышу, стремится поднять ее, найти выход. Случается прорывает. Тогда в прорыв устремляются сотни миллионов кубометров теплого воздуха, выносят влагу, которая конденсируется в облака и при определенных условиях может дать, а может, заметьте, и не дать дождь… Для того, чтобы осуществить этот прорыв, нужна, – как бы вы думали? – энергия до семисот тысяч киловатт. Днепрогэс!..
Петр Николаевич сделал паузу, словно подчеркивая эффект.
– У вас, волковцев, – продолжал он, – по-другому: не нужно прорывать холодный слой, конденсировать влагу в вышине влага поступает из озера! В том и заслуга, что воздух сам насыщается влагой, стягивая ее с поверхности водоема. Не требуется колоссальной энергии! Отсюда – практическая выгода и ценность открытия. Ясно?
Виктор и Галина разом кивнули.
– Вот так-то лучше, – сказал Петр Николаевич. – С вашим предложением поставить фабрику туч на Аральском море я согласен: ближе к сельскохозяйственным районам, к прежним целинным землям. Обводним Северный Казахстан. Уничтожим пустыню… – Петр Николаевич на секунду остановился и прибавил, как показалось Галине, совсем другим тоном: – У меня с нею особые счеты… Но прежде, – перешел он опять к основному, нужно добиться стабильности облаков при транспортировке. Есть тут один человек, работает с дымом. Такой же вот… утопист.
Петр Николаевич потянулся к телефонам.
– Алешу Пенкина, – сказал он. – В Красногорске? Что вы говорите – успех? Любопытно… К нему двое товарищей. Отвезти надо сейчас.
Обернулся к Виктору и Галине:
– Кажется, вы приехали вовремя.
Шофер попался неразговорчивый. На все вопросы об Алеше Пенкине и его занятиях отвечал односложно:
– Парень хороший. Увидите…
И так – до Красногорска, пока не сказал:
– Приехали.
Алешу нашли на заводском дворе, у высоченной трубы – присоединял к электрической сети комплекс какой-то сложной аппаратуры. Среди трансформаторов, магнетронов возвышался, как радиотелескоп, ионный рефлектор, нацеленный на вершину трубы. От него по земле метров на двести тянулся провод – к жестяному бункеру с раструбом, тоже уставленным на трубу, как раскрытый рот. Возле бункера возился с проводкой помощник Алеши, мальчишка лет восемнадцати.
– Готово? – крикнул ему Алеша.
– Порядок! – ответил тот, подтверждая готовность.
– Давай дым!
Помощник побежал в котельную, Алеша поднял голову к вершине трубы, где едва заметной струйкой курился дымок.
Как раз – начать разговор, но шофер остановил Виктора:
– Подожди. Будет интересно.
Интересным, прежде всего, был сам Алеша: невысокий, с круглым лицом, с широко расставленными глазами. Он походил на одного из тех человечков, каких рисуют в научных журналах, когда хотят наглядно изобразить атом или молекулу: круглых, глазастых и чрезвычайно подвижных…
Из грубы фонтаном поднялся дым. Помощник выскочил из котельной, побежал к бункеру и тоже стал глядеть оттуда на трубу.
– Включаю! – крикнул Алеша.
И тут все присутствующие – Виктор, Галина, шофер, присоединившиеся к ним двое-трое зевак – увидели нечто необычное. Столб дыма начал изгибаться, поворачиваться в одну сторону, клубы завихрились, сжались в шары и один за другим поплыли к бункеру, черные и тугие, как гуттаперчевые мячи. Они плыли, не торопясь, соблюдая очередь, и так же, по очереди, исчезали в бункере.
– И-их ты! – выдохнул Виктор, поворачиваясь к Алеше. – А с облаками так – можешь?
– С облаками? – переопросил тот, направляя рефлектор, чтобы ни одна струйка дыма не ускользнула в сторону. – С облаками – нет. Не занимаюсь.
– Поедемте к нам в Казахстан! – не удержалась Галина. Девушка готова была аплодировать этим дисциплинированным мячам, прыгавшим, как лягушки, в черную пасть бункера. – У нас там – работы!..
– У меня здесь работа, – кратко сказал Алеша.
– Но там… понимаете… Мы делаем искусственный дождь. И нам надо перевозить облака. Вот – как эти шары!
– Кто вы такие? – спросил Алеша.
– Мы от Уральской Академии. А к тебе… к вам, – поправилась Галина, потому что мячи по-прежнему плыли в воздухе и по очереди заглатывались бункером, и нельзя было не питать уважения к этому круглолицему парню, устроившему такое, – мы от Петра Николаевича.
– И ты нам здорово поможешь! – поддержал Виктор.
– Далеко… – неопределенно протянул тот. – Да вы расскажите, в чем дело.
Рассказывали в машине – о работе, о политроне, о том, как их выпроводил министр. Алеша слушал, сочувствовал, твердил одно:
– Облаками не занимаюсь.
– А как же с этим… с дымом?
Тут Алеша сразу оживился:
– С дымом просто! Частицам дыма я сообщаю электрический заряд и по волноводу направляю в бункер.
– Ионизация? – уточнил Виктор.
– Ионизация.
– А облака?
– Не занимаюсь. Я же сказал.
Разговор опять начинался сначала. Виктор и Галина прилагали все усилия, чтобы заинтересовать упрямца, перетянуть на свою сторону.
– У вас облака, у меня – дымы… – философски возражал тот. – Каждому свое. Пока в воздухе хоть килограмм дыма, мы теряем ценнейшее сырье – фтор, сажу… Не говоря уже о здоровье.
Переубедить его не было никакой возможности.
– Куда? – спросил шофер. – В Академию – поздно.
– Домой, – сказал непреклонный Алеша.
Окна квартиры выходили на детский пляж. Пляж был искусственный и озеро искусственное. Только трамплин – настоящий. С этого трамплина еще подростками Алеша и Ринка учились прыгать в воду. Сейчас Ринка в Киеве, на спартакиаде. Обязательно привезет медаль. Приедет не раньше, чем через месяц.
Алеша вздыхает, отходит от окна.
Эти чудаки – Виктор и Галина – совсем одержимые: поедем, поедем. Будто сел в троллейбус – и там… А министру они оказали правильно. На их месте, он, Алексей, тоже придумал бы что-нибудь вроде железных дорог. Придумал бы!.. Вот только с переброской облаков – задача. Алеша берет с полки книгу – «Аэрозоли».
Ну что – аэрозоли? Дым, пыль, туман. Дым – по его, Алешиной, части, пыль – постольку-поскольку. С облаками Алеша не сталкивался. Одно за другим мелькают названия глав: «Мир аэрозолей», «Тайны облака», «Динамика»… Алексей вчитывается в страницу. Ветер подхватил и понес облако пыли, паровоз выбросил клубы пара, и они плывут, живут. Удивительное свойство – сохранять форму! Сами облака состоят из отдельных частиц, но не процеживают сквозь себя воздух. Они омываются воздухом, скользят в нем и сохраняют форму. Само собой – не вечно. Наступает момент – капельки сливаются, коагулируют, выпадает дождь. Вот и все: жизнь и смерть облака. Но задача в том и состоит, чтобы укрепить облако, а в нужный момент разрушить.
Сформулировав задачу, Алеша на минуту задумывается: поездка в Казахстан никак ему не подходит. Больше его интересует экскурсия с Ринкой в Крым. Но это не раньше, чем через месяц…
Значит – укрепить облако и разрушить… Две противоположности. Такие задачи Алеша любил еще в институте. И всегда говорил: чтобы победить врага, надо знать его. Ну, какой же это враг – облако! Алеша морщит лоб, стараясь представить себе облако пострашнее, но перед глазами крымская синь, море и белый прибой. «Воздушные чудовища…» – вспоминает он где-то прочитанные слова. Восходящими токами они в клочья рвут самолеты!
Опять мелькают страницы и заголовки. «Грозы…» В верхней части облако состоит из мельчайших кристаллов, крупинок льда, несущих положительный заряд. В нижней – крупинки тают, превращаются в капли, заряженные отрицательно. Мощные турбулентные движения дробят их, поднимают ввысь, на их место опускаются другие – облако электризуется. Но это – природные облака. У волковцев они другие: создаются над водной поверхностью, не подвергаются действиям воздушных токов. И заряд им надо дать искусственный.
– Хорошо, – рассуждает Алеша. – Пусть – искусственный. Это сделает политрон, – тем легче, что водяные частицы уже сформированы, их остается только ионизировать, насытить отрицательными ионами. То же, что с дымом!.. Надо рассчитать критическую массу, объем таких облаков. – Алеша берет логарифмическую линейку. Несколько раз встает, подходит к окну. Но уже не видит ни озера, ни трамплина, их застилают формулы и цепочки интегралов. Один к одному ложатся листки – Алеша любит, когда расчеты перед глазами.
– Дальше – разряд… – Опять Алексей склоняется над столом. На мит откуда-то выплывает лицо Галины, с серыми, чуть насмешливыми глазами, вздернутым носом. Как у Ринки… Видно, такая же дерзкая: «Поедем с нами!..»
– На чем я? – дисциплинирует себя Алеша. – На разрядах. Молния – процесс быстрой нейтрализации разноименных разрядов. Если облако заряжено отрицательно, его надо расстреливать положительными частицами, – создать систему разрядников – ионных пушек. Молнии будут бить с земли в небо!..
Алеша отрывается от листков, напряженно думает. В конце концов. Ринка приедет через месяц. А все это – смотрит на книги, расчеты, – честное слово же, интересно! Поехать стоит!..
Дорошенко четвертый день ждал вестей из Москвы, молчание Галины и Виктора вызывало у него беспокойство. Выйдя все по-хорошему, Волгина непременно сообщила бы. Другое дело Виктор: тот ничего не скажет, пока не приедет с полным докладом…
У Виктора и Галины давняя, хотя и не легкая дружба: Виктор серьезен, чуточку хмуроват, Галина – порывиста и светла. Но противоположности сходятся, и Дорошенко, как мудрый руководитель, – в двадцать восемь лет мало кто не считает себя мудрецом, – решил, что для такого задания он очень подходят. Однако посыльные будто канули в воду, и заместитель начальника полон сомнений: не опрометчиво ли было посылать их в Москву, не заручившись поддержкой Свердловска и Андрея Витальевича?..
Сомнениями Дорошенко ни с кем не делится, но все время старается быть ближе в видеофону: вдруг Виктор и Галина объявятся?.. Телеграмму Петра Николаевича он носит с собой: «Поздравляю, – пишет ученый. – Дело государственного значения. Желаю успеха в продолжении опытов». Все это хорошо, но куда запропастились Буянов и Волгина?
А у них между тем не было свободной минуты. Мало того, что надо пройти по адресам Андрея Витальевича, выполнить поручения, – Петр Николаевич на следующее утро сказал:
– Президиум Академии, молодые люди, собирается через два дня. Ждать он не будет. К этому сроку нужно дать исчерпывающее обоснование всему делу. Садитесь за карту, наметьте линии волноводов, подсчитайте водный баланс Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи, расход воды с поверхности Аральского моря. Словом, дайте картину, чтобы убедить Президиум. Остальное приложится.
И политрон? – спросил Виктор.
– И политрон, – согласно кивнул Петр Николаевич.
– И Алеша?.. – Галина с недоверием поглядела на академика.
– С Алешей трудней, – засмеялся Петр Николаевич. – Но он молод, его можно увлечь новизной дела…
Так и случилось, что еще два дня Виктор и Галина не разгибают спины над географической картой. И какая увлекательная у них работа! Они, как птицы, МОГУТ лететь в любую сторону от Арала: на восток, на север – куда хотят И там, где они пролетают, ложатся синие ниточки волноводов; Аральский берег – Саратов, Аральский берег – Караганда… От главной сети отходят ветви, образуют треугольники, дельты.
– Как оросительные каналы! – любуется девушка строгостью линий.
– Только воздушные… – вторит ей Виктор.
Они знают друг друга давно – по институту, по семинарским спорам. Еще там Виктор отличил крутолобую упрямую Галку, как называли своего комсорга ребята. Однако дальше молчаливого восхищения энергичной девчонкой дело у Виктора не пошло. Она тоже заметила серьезного чернобрового парня, но когда он попробовал однажды заговорить с ней о чувствах, Галина быстро переменила тему.
А на работу они поехали вместе. И в Москву их послали вместе. И теперь, когда, склонившись над картой, они чувствуют локоть друг друга, – это еще больше сближает их.
– Мой отец был космонавтом, – рассказывает Виктор, накладывая очередную линию волновода. – Он был влюблен в корабли и в звездное небо. Я видел его два раза: в семь и в двенадцать лет. «Полетишь со мной?..» – спрашивал он. А в семье у нас, по уверению матери, не было счастья. Мать была агрономом, растила сады и хлеба. Мне она говорила: «Не лезь в космонавты…» Отец погиб в Четвертой экспедиции к Марсу. Мать любила его, и понять ее можно. Но счастье – в чем оно? У меня сохранился юношеский дневник отца. Он писал: счастье – в дерзании. И еще: счастье – в любви… Но ведь он отправился в космос, оставил любовь на земле и никогда не вернется. Что же значимей – любовь или дерзание?..
Вопрос Виктор ставит Галине. Девушка молчит. Но не потому что занята, – Виктор сказал не все.
– Или, может быть, есть вещи несовместимые, – продолжает он спрашивать, – любовь и космос?.. И сейчас уходят корабли к Марсу, к Юпитеру. Потерялся лайнер «Россия-7». Четырнадцать человек экипажа… У каждого осталась любовь, семья… Или это так нужно – так было и будет?
– Наверно, будет, – говорит девушка.
– Я послушался матери, – продолжает рассказывать Виктор. – Остаюсь на Земле. Ну, а если пробудится зов отца? Вдруг потянет к другим мирам?
Галина молчит. Она думает о людях, о судьбах и о своей судьбе. Без слов она соглашается с Виктором, и тот понимает, что больше ни о чем говорить не надо.
Президиум Всесоюзной Академии наук, рассмотрев доклад Петра Николаевича Стрелкова о постройке на Аральском море фабрики туч, сказал свое решительное «Добро!»
В тот же день на Волчьем в радиорубке был принят вызов: Москва просила заместителя для переговоров с Буяновым и Волгиной. Как ни ждал Дорошенко этого часа, к экрану он подходил не без внутренней робости: что, если все пропало, разрушилось?… Какими глазами он будет смотреть на Виктора и Галину?
Дорошенко нажал кнопку, давая сигнал, что адресат у видеофона. Тотчас вспыхнул экрал. С экрана глядели Галина и Виктор. Глядели и улыбались. Целую минуту глядели и улыбались. И пока эта минута – шестьдесят секунд – шла, Дорошенко пережил всю гамму чувствот отчаяния, когда нажал кнопку, до бурной радости, охватившей его при виде улыбки Виктора и Галины. Конечно же, все в порядке! Но и на этом не кончились переживания двадцативосьмилетнего заместителя начальника исследовательского центра. Он вдруг поймал себя на том, что вздыхает от зависти: очень уж эти двое на экране были счастливые…
3Временный штаб Аралстроя разместился на берегу, в небольшом доме отдыха, любезно предоставленном рыбаками. Белые марши лестниц, вазоны, в них – словно брошенные – пригоршни ярких цветов. А внизу – море, осеннее, прохладное, синее и зеленоватое, будто наполненное небом и льдом одновременно.
Терраса на втором этаже превращена в конструкторское бюро: чертежные доски, в углу – счетная машина. Не так уж просторно, зато все вместе – драгоценное чувство локтя. К тому же найдется минута поговорить.
– Как это здорово! – всплескивает руками москвичка Сима. – Каждому городу – свой климат!
– Ну уж и климат!.. – не разделяет кто-то ее восторга.
– Конечно, климат! – настаивает она. – Захотел – и пошел дождь!
– А если дождь надоест!
– Бери тучу в электронный футляр, по методу Пенкина, и вытряхивай над горами, будет солнце!
– Фантазия же у тебя, Сима!..
– Ничуть не фантазия! Создадим озера, каскады…
– Гидростанции…
– Не понимаю иронии!.. – вспыхивает Сима. – Почему не создать?
– А меня заботит судьба Аральского моря, – слышится с другого конца террасы. – Вихри поднимут с его поверхности тысячи тонн воды…
– Так это же летом, когда тают льды и обе Дарьи полны водой!
– А сумеют восполнить?
– Можно ускорить. таянье ледников – посыпать угольной пылью, шлаком. Алеша, правильно?
Алеша отрывается от электронной машины. Третий месяц он здесь и теперь считается старожилом – по сравнению с теми, кто приехал недавно, с Симой например. Машина в полном его владении, сейчас он рассчитывает мощность энергоустановки, и вступать в разговор ему некогда. Приезжала Ирина, показывала медаль. Алеша по-мальчишески гордился: не каждый имеет подругу-рекордсменку, – но возвращаться в Москву до завершения работ отказался.
Самый большой стол на террасе предоставлен Виктору и Галине. На масштабной сетке местности они вычерчивают квадраты – тысячи белых и черных квадратов, которые лягут площадками на берег моря. Теперь они всегда вместе. После работы идут к морю, садятся над обрывом и говорят о чем-нибудь хорошем, о чем так охотно говорится в молодости. Иногда Виктор берет руку Галины в свои руки, они замолкают, и тогда обоим кажется, что для большого счастья нужно не так уж много.
В декабре начали поступать машины.
За сорок лет, со времен легендарной битвы за целину, казахская степь не видела такого количества машин: тягачи, бульдозеры, скреперы, грейдеры… Все это шумело, лязгало гусеницами, двигалось на Аральский берег.
От сорок шестой параллели до залива Паскевича и дальше на север побережье выравнивалось под площадь, укладывались асфальтовые и политроновые плиты. Из Красяоводска, по черному, как уголь, шоссе, везли битум, нефтепродукты, из Уральска по серебряной трассе – политрон. Воздушным путем и по морю спешили на ударную комсомольскую добровольцы: фабрику погоды строила вся страна.
Волковцы в этой шумной напористой буче были как крупинки магнита: вокруг каждого группировались бригады и коллективы. Виктор монтировал шахматные поля, Галина – сложнейшую технику управления. Дорошенко с Алешей – этот окончательно влился в бурное кипение стройки – рассчитывали и поднимали гигантские дуги волноводов.
Самым беспокойным было энергетическое хозяйство. Алеша и Дорошенко, случалось, по суткам не отходили от электронной машины: определяли мощности магнетронов, электрические поля. Узкие пучки, какими передавалась энергия без проводов, здесь решительно не годились. Энергию надо было перегонять широкими руслами, каналами, в которых, как челноки, могли бы пойти облака. Требовались новые трансформаторы, параболические с гибкой фокусировкой антенны.
Политроновое поле должно было обеспечить электричеством все процессы: ионизировать воздух, наполнять волноводы, накоплять заряды для разрушения облаков.
– Четыреста двадцать каналов, семьсот восемь разрядников… – подсчитывал Алеша, вкладывая в машину перфокарту.
Мелькали огни, электронный мозг думал, подсчитывал, выдавал результат.
– Тридцать четыре процента энергии станции! – отмечал Дорошенко. – Сколько же уйдет на перегон облаков?
Опять машина подмигивала огнями, думала, давала ответ: двадцать девять процентов.
– Плюс тридцать четыре, – суммировал Дорошенко, – шестьдесят три. Треть энергии можно отдать ближайшим совхозам.
По прямой связи запрашивала Москва: как строительство, графики, сроки? Что из материалов необходимо?
– Политрон… – коротко отвечал Андрей Витальевич, руководитель стройки.
Белый поток из Уральска усиливался.
Приближалась весна. Первая весна, капризам которой человек готовился дать сражение.
Вертолет, опустился в ложбинку, на горячий от дневного зноя песок. Два уже немолодых человека вышли из него и, не спеша, помогая друг другу, стали взбираться по склону бархана. Цепочки следов оставались за ниминеглубокие ямки, оплывавшие, чуть только нога поднималась сделать очередной шаг. Песчинки сыпались по откосу и тревожно звенели: чего им надо, этим, непрошеным?..
Кажется, небольшое дело – бархан, а пока взберешься…
– Извини, Андрей Витальевич, – говорил один, – что я вытащил тебя из кабины – оставлять одного неудобно. А мне надо тут… попрощаться.
Наконец, они достигли вершины. К северу уходит песчаное море, на юге и на западе оно расплескалось необозримо, и только на востоке, на горизонте, синей полоской блестит Арал. Недалеко от бархана поднялась скала, гранитный клык, распоровший рыжую шкуру пустыни. И как пустыня ни лохматилась бархадами вокруг него, он стоит, неподвижный, не одну, наверное, сотню лет. Возле него проходит заброшенная дорога; когда-то над ней звенели медью бубенцов караваны, а потом дороги пошли по другим местам, а эта старела среди барханов, и они зализывали ее длинными песчаными языками.
– За семьдесят лет я здесь четвертый раз, – сказал Петр Николаевич. – Скалу узнаю, а могилу матери потерял навсегда…
– Матери? – переспросил Андрей Витальевич.
– Может быть, она под этим барханом…
– Петр Николаевич!..
Академик поднял глаза на своего друга:
– За это и ненавижу пустыню. Рад, что здесь будут сады.
Боль звучала в словах академика. Петр Николаевич коснулся трагедии, разыгравшейся когда-то в пустыне. Трудно было спрашивать напрямик, что здесь произошло. Трудно и молчать безучастно. Но они давно знают друг друга, Андрей Витальевич и Петр Николаевич: в тридцатых годах вместе окончили университет в Ленинграде и потом не теряли один другого из виду. Не будет же бестактностью, вопрос к старому другу.
– Расскажи… – просит Андрей Витальевич.
Петр Николаевич стоит молча. Слышал ли он вопрос, думает ли о своем? Прерывать молчание Андрей Витальевич не решается. Прошла минута, другая.
– Ну, что ж, – оторвался наконец от раздумья Петр Николаевич. – Расскажу.
И скупыми, обнаженными, как правда, словами начал рассказывать:
– В революцию 1905 года мой отец участвовал в студенческих волнениях в Петербурге. За это был сослан в Аральск и находился под надзором полиции до 1917 года. Вместе с казахами и немногими русскими устанавливал Советскую власть в этих местах, боролся с байскими бандами. В одной из стычек погиб. Было это километрах в восемнадцати от Аральска. С ним погибли и другие. Жены и сестры убитых наняли несколько арб и поехали в пустыню, чтобы найти своих и похоронить тела. Мать взяла и меня с собой: мне было шесть лет, оставлять меня одного ей казалось страшнее, чем погибнуть вместе. В пути маленький караван перехватили местные басмачи. Мужчины-возчики были убиты тут же, а женщин бандиты погнали в пустыню. Вот по этой дороге. Гнали пешком, полураздетых, разутых… Может, не надо подробностей, Андрей Витальевич?.. Мать зарубили возле скалыя запомнил ощеренный клык на всю жизнь. А меня бросили на дороге: «Сам сдохнешь…» Но меня спас красноармейский патруль. Мать похоронили в песках… Здесь…
Солнце клонилось к дальним холмам, красило пустыню в лиловые и оранжевые тона. Ничто кругом не двигалось, не дышало. Ветер стих, пустыня лежала молла. Чудилось в тишине ее глухое настороженное раздумье: зачем пришли эти двое?.. В пески идут за медью, за нефтью и серой, иногда ищут заблудших верблюдов… Эти ничего не искали. Пустыня ждала, глядела на пришельцев недобро.
Андрей Витальевич молчал, потрясенный рассказом.
– Вот я и радуюсь, – оказал Петр Николаевич, – что пустыне пришел конец.
Эти слова академик произнес как приговор: пустыня была врагом, отнявшим у него мать и отца, Петр Николаевич вправе был говорить с ней жестоко.
– Радуюсь, – повторил он, – что здесь зацветут сады. Памяти ближних должно воздать цветами.
Они стали опускаться с холма. Песчинки стеклянно пели у них под ногами.
Подойдя к вертолету, Петр Николаевич спросил:
– Когда ожидаешь приемную комиссию?
Комиссия прибыла через месяц – фабрика погоды уже работала на всю мощность. Синие вихри гнали с моря тучи водяной пыли, политроп напитывал их электричеством, и они плыли по волноводам, тяжелые, с серыми днищами, точно баржи.
В Целинном крае закончили посевную, в Поволжье пшеница выходила в трубку, – районы, области, сельскохозяйственные управления требовали:
– Дайте дождя!
Члены комиссии, среди них и знакомый министр, в кабинете которого началось наше повествование, облетали секторы политроновой установки, любовались грозами, бродившими по горизонту, дождями, выпадавшими вдруг в сотне метров от вертолета и так же внезапно исчезавшими по чьей-то неведомой воле.
– Так и назвали – фабрикой Погоды? – спросил председатель комиссии.
– Да, – ответил Андрей Витальевич, дававший пояснения.
– Метко, но очень голо, – вмешался один из членов. – Я предложил бы другое название – Берег Погоды.
– Что-то поэтическое, даже… лунное, – поддержал Петр Николаевич. – Море Ясности, Берег Погоды…
– Название понравится, – сказал председатель. – Берег Погоды. Здесь и поэзия, и романтика, и мечта – все созвучия порога двадцать первого века.
Потом комиссия разделилась: те из членов, которых интересовало сельское хозяйство, вылетели в глубинные районы, технические специалисты остались на берегу.
Министр, как и следовало ожидать, занялся политроновой установкой. Бродил между секторами, по линейке прочерченными до горизонта, наблюдал, как послушно открывались и закрывались черные квадраты. «Удивительно! С размахом!..» – радовался он. Потом заинтересовался, кто управляет политроновыми полями.
Сопровождающий указал на стеклянную башню, поднявшуюся над зарослями гледичии:
– Оператор! Только разговаривать там неудобно. Может, я сумею что-нибудь пояснить вам?
Министр предпочел все видеть своими глазами и направился к башне. Вход был открыт, широкая лестница приглашала вверх. Министр поднялся.
В круглом зале за широким дугообразным пультом сидела девушка. Она была не одна. Рядом стоял парень и смотрел, как показалось министру, на завиток, выбившийся из ее прически. Девушка передвигала рычажки, касалась белых и черных клавишей, словно играла на пианино, и говорила в микрофон:
– Гурьев! Гурьев! Ваша заявка принята. Даем дождь! Мы даем дождь!..
Министр узнал их. Вспомнилось, как он выпроводил нетерпеливых посетителей, назвав их затею утопией…
«Не буду мешать им, – подумал он. – Уйду».
– Гурьев! – вызывала девушка. – Даем дождь! Даем дождь!
«Не буду мешать им…» – повторил министр и почувствовал фальшь этой затверженной фразы. Но, что поделаешь, – девчонка была права: железные дороги тоже ведь считались утопией.