Текст книги "В рабстве у бога"

Автор книги: Михаил Ишков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Если он спросит что-нибудь подобное, я тоже не смогу ответить.

– Ах, вы не понимаете. Ответ в данном случае не важен, главное, что вы думаете по этому поводу.

– Хорошо, но все-таки существует ли ответ на этот вопрос?

– Конечно. Он уже создал подобный камень – это ваша Земля. Создать-то вас создал, а теперь размышляет, что с вами делать.

– Вам все шуточки, – насупился я, – но тайна вашего "внутреннего мира", вашего "я" волнует не только меня...

– Ах, нет у меня "внутреннего мира"! По крайней мере в той форме, как вы это понимаете.

– Не лукавьте. Может, и синклита нет? И этой лупоглазой красавицы, что сидит напротив меня?

– Нет, она существует. Но это продукт... Синклит тоже свернут в фигуру, подобную листу Мёбиуса. О каком внутреннем мире можно говорить, если я нахожусь в зародышевом состоянии. У меня даже подобающей мне оболочки нет! Почему вы не можете отрешиться от привычных вашей расе представлений? Если кошка смотрит на вас, вы приписываете её взгляду непостижимую мудрость. На самом деле никакой мудростью здесь и не пахнет. Зверек просто смотрит – ну, может, ждет, что вы нальете ему молока. Поймите, Бобби, нас ждут. Давно, теряя терпение, мы обладаем ценнейшими сведениями. Нас ищут как ди, так и архонты.

– Вот-вот, очень интересный момент, – я сделал паузу, невольно глянул на пыль на подлокотнике. Слышит ли нас Каллиопа? – Не будем касаться цивилизации Ди. Что-то плохо они вас ищут. Я насчет архонтов. Вы, в конце концов, покинете Землю, а мы, значит, останемся с ними один на один?

– Чего вам бояться. Вы же до сих пор успешно справлялись с тварями, рождаемыми Изнанкой мира. Без моей помощи. А во всем остальном... Вам пока не дано влиять на физику мира. И слава Богу, иначе следовало бы всерьез обеспокоиться судьбой вселенной. У вас, варваров, все пойдет с аукциона: гравитационная постоянная, скорость света, постоянная Планка. Вы и ускорение силы тяжести на собственной планете продадите за сходную цену, нашелся бы покупатель. Какой-нибудь оригинал тут же загонит её под двенадцать метров на секунду в квадрате.

– Что вы заладили – варвары да варвары!

– А кто же вы! – лицо биокопии скривилось от неподдельного возмущения. Я догадался, что в разговор вступила целительница Ди. – Взгляните на книги, расставленные у вас на полках. Где это видано, чтобы произведения авторов мужского и женского пола стояли вперемежку. Близость подобных книг друг к другу, за исключением случая, когда авторы находятся в браке, ни в коем случае недопустима!

Я не знал, что ответить. Глянул на книжные полки – действительно, стоят вперемежку. Я прокашлялся, потом сделал замечание.

– У вас какие-то исключительно консервативные взгляды. Но дело не в этом. Сонм должен иметь гарантии, что ваш старт с Земли не утопит Евразийский континент, как то случилось с Атлантидой двенадцать тысяч лет назад.

– Ага, вы и об этом знаете? Даю слово, что возможны лишь локальные обструкции.

– Хороший ответ. Главное – ясный... Локальные, это какие? От Магадана до Якутска? От Певека до Байкала?..

– Нет, в радиусе двух-трех километров.

– Тоже немало. Как надеетесь преодолеть систему противоракетной обороны.

– В начале августа на Солнце произойдет вспышка. Прикрываясь ею, мы на несколько минут выведем из строя все радиотехнические средства.

– Но есть любознательные журналисты, другие представители средств массовой информации, сующие носы, куда их не просят. Стоит им зацепиться за слушок о необычайном явлении природы, начнется такая раскрутка! Дело может дойти до официальных заявлений серьезных ученых. Не исключено, что в эти края будет послана серьезная научная экспедиция. У нас достаточно умников, способных все добытые свидетельства, вплоть до мельчайших, на первый взгляд, не связанных между собой фактов, сложить в цельную картину. Понимаете, чем может кончиться подобный шум? – спросил я и сам же ответил. – Тем, что к Бермудскому треугольнику, загадкам морского змея, йети, лохнесского чудовища, пермской и камчатской зон прибавится "якутский феномен".

– Дельное замечание, – согласился фламатер. Биокопия опять заговорила нормальным женским голосом. – Вам и карты в руки. Подумайте над отвлекающим маневром, некоей уловкой. Надо придумать трюк, который отвлек бы общественное внимание.

– Я тоже должен этим заняться? Один?..

– Один вы не справитесь. Мы подберем вам компанию. Вот, например, достойная кандидатура – она находится напротив вас в обличьи Каллиопы.

Красавица бездумно выговорила эту фразу. Вдруг глаза её удивленно округлились – тем не менее она продолжала вещать не своим голосом.

– Разрешите представить полноправную владычицу фей, вил, русалок, валькирий и прочая, прочая, прочая; предводительницу флоры, капель дождя, снежинок, песчинок, инея и тумана; почетного борца за чистоту атмосферы; хранительницу земли и воды; члена Божественного сонма, известную всему миру писательницу Дороти Вэй; оберегательницу памяти, урожая и производства автомобилей Каллиопу шестьсот пятнадцатую от сотворения расы...

Биокопия – или эта женщина уже не была биокопией? – удивленно прикрыла рот ладошкой. Я же его открыл. Выговорившись, Каллиопа часто заморгала и неожиданно прыснула со смеха.

Теперь тот же голос звучал в гостиной сам по себе.

– Хвалю, – продолжил он. – Придумка с подменой биоробота – удачный ход. Мы сразу не догадались, почему природные стихии, земля и вода, всякая тварь, пичуга и червь пришли в движение. Собственно, мы не против использования всей твоей группы, Серый, однако этого мало.

– Каллиопа не входит в мою группу. Просто её супруг мой помощник и коллега, так что она как-то все с нами и с нами.

– Мы имеем виды и на Георгия.

– То-то вы его какой-то гадостью отравили, – съязвил я.

– Не отравили, а на время обессилили. Вы правильно сообразили – мы имели в виду именно великую хранительницу. Следовало на время вывести её из игры. В её силах навечно запечатать эту сопку и устроить нам братскую могилу. Со всем моим свернутым потенциалом, со всей органоэлектронной требухой, со всеми сведениями, что я собрал, рыская по серому лимбо.

– Не я, а мы. Весь синклит... – поправил его иначе звучащий баритон.

Тут же прежний басок со вздохом сказал:

– Вот так шесть с половиной миллионов лет и развлекаюсь. Когда выхожу из спячки. Ладно, это шутка. Если серьезно, то возможный шум среди земной общественности беспокоит нас только в том плане, что сведения о предстоящем старте может просочиться в Миры возмездия, и тогда за мной – за нами будет вновь организована охота. А насчет вашей системы ПРО? Не смешите. Они и глазом не успеют моргнуть. Хотя, конечно, нужен сценарий. Хороший сценарий. Оригинальный...

– А мне нужен пояс! – воскликнул я.

– А мне – гарантии! – ответил флам. – Делать вам нечего, как только опоясываться. Чтобы привлечь внимание абасов? На Титане, на Титане воспользуетесь.

Глава 7

С легким сердцем, с лихой, бесшабашной уверенностью, что прикосновение к разгадке тайны не пройдет для меня бесследно, что фламатер – или судьба? – выберут момент и обязательно нанесут удар ниже пояса, отправился я в свой первый космический полет. Перед стартом выдохнул в прозрачную стеклянистую поверхность шлема: "Ну, поехали!" – и под прощальный взмах Каллиопы – она провожала меня на обегающей вершину ступеньке, где, оказывается, располагался ещё один входной шлюз, – я поднял над головой сжатый кулак и шагнул к звездам.

Они все высыпали на провально-черный купол неба – наверное, чтобы взглянуть на новичка, неведомое двуногое существо, которое каким уже по счету в ряду подобных ему созданий вступало в их обитель. Землю выморозило так, что всякая тварь попряталась, примолкли задубевшие от холода скалы. Вокруг стояла позванивающая, похрустывающая, гулкая тишина. Узкий, только что проклюнувшийся серп луны ронял с небес слабый свет и перед покосом звездного лужка как бы присматривался к засыпанной снегом горной стране. Или, может, указывал мне путь – шагай, мол, шибче!

Я включил радио, пробежался по диапазону длинных, потом средних волн, и нежданно-негаданно в шлеме звонко грянуло.

Волга, Волга-речка,

Талая вода.

Не забыть мне наши

Встречи никогда.

Я повеселел – это было так странно-уместно. Песня оказалась нитью, связавшей меня с внезапно опрокинувшейся землей. Края её вздыбились, и теперь за и ниже спины лежала исполинская чаша, по внутренним краям которой неровной, охватываемой взглядом лепешкой лежал Евразийский материк. В направлении восточного горизонта Земли ясно просматривалась слоистая структура атмосферы. Отчетливо читалось под ногами копье Камчатки, ожерелье рассыпанных в серой мерцающей тьме Курильских островов. Еще мгновение, и Земля обрела округлость, бок её открыл ниспадающую от Аляски линию Североамериканского континента.

Волга, Волга-речка,

Ноченьки без сна.

Как тебя увижу

На душе весна.

В той стороне начал зреть вишневый клин зари. Облака, лежавшие ближе ко мне, напоминали чернильные пятна. Внезапно над горизонтом появилась яркая алая черта, на глазах раздувшаяся в вытянутый овал. Волна сумеречного золотистого света побежала по поверхности Тихого океана. Наконец над Калифорнией обнаружился яркий солнечный диск, брызнул лучами.

Наступил день.

В свободном пространстве, на полпути к Луне, ковчег принялся отыскивать в казалось бы не обладающей перспективой, темно-фиолетовой, с переходом в бархатную черноту дали подходящее небесное тело. Под его прикрытием мне предписывалось проникнуть на поверхность нашего естественного спутника. На вопрос, к чему такие предосторожности, флам ответил – береженого Бог бережет! В первое миллионолетие его сидения на Земле Луна являлась заповедником архонтов. Там был расположен их форпост собственно, он и навел стратегическую разведку обитателей Миров возмездия на фламатер. Правда, звездолет во время первого посещения Солнечной системы – в ту пору он заложил оболочку стартового комплекса на Титане – ещё обладал достаточной мощью и несколько раз, сея психосмерть, прошелся над поверхностью Луны. Однако добить врага в его логове ди не удалось, и на обратном пути, в момент прорыва суперповерхностной пленки, его атаковал передовой отряд архонтов. Бой был короткий. "Мужественный на страже" поразил вражеские корабли, но и сам получил серьезные повреждения. Времени было в обрез – на помощь разведывательным кораблям могла подойти эскадра, и тогда фламатеру конец. Флам выкинул в космос оболочку-муляж погибающего корабля ди, сам тут же через серое лимбо транспортировался в точку, расположенную в восьмидесяти километрах над поверхностью Луны, прикрылся от разведывательных зондов, выброшенных возле места боя, гигантским шаром Солнца и телом нашей планеты. Отсюда межзвездный корабль дал свернутому стартовому комплексу проникнуть вглубь спутника Сатурна, надежно схорониться и законсервироваться. Следом флам выбросил исходную форму приводной станции, которая должна была установить надежную связь с Титаном и обеспечить взлет фламатера с поверхности планеты в свернутом состоянии. Все делалось в спешке, без должного осмысления последствий принятого решения, без необходимой изнурительной медитации над сутью пунктов инструкции.

"Молоды были, глупы", – взгрустнул по этому поводу капитан, на пару с "Мужественным на страже" рассказавший мне эту легенду.

– ...удар архонтов пришелся по рубке фламатера. Повреждения, на первый взгляд, казались легко устранимыми. Тем не менее мы педантично выполнили предписание и отделили от главного корпуса приводную станцию.

Далее разговор повел флам – капитану, по-видимому, было трудно вспоминать подробности катастрофы, которая произошла во время касания звездолета земного скалистого грунта.

– ...потеряв членов экипажа, мне пришлось долгое время восстанавливать свои функции, заниматься ремонтом отдельных частей, выращивать поврежденные органы. Хорошо, что они не сумели обнаружить нашу берлогу. Когда опасность миновала, мы решили связаться с приводной станцией. Тут-то и обнаружилось, что приводной маяк, вернослужащий второго ранга, за эти семьсот тысяч лет окончательно свихнулся. Позволил себе взять имя! По собственной инициативе!.. Поступил вызывающе дерзко! Надо же додуматься наградить самого себя словесной оболочкой! Нарекся неким Дхармом. Как раз в ту пору, – флам ответил на мой немой вопрос, – когда пришельцы из чужой галактики появились на Земле. Дальше-больше – мы послали на станцию несколько биокопий. Столько сил потратили на их создание! Койс пытался вразумить его – все напрасно. В отданном согласно инструкции приказе было сказано, что доступ во внутренние помещения станции разрешен только естественной форме ди. Вот он и заявил, что убеждения не позволяют ему нарушить букву и дух полученного распоряжения. Это, мол, противоречит его мировоззрению! – в следующее мгновение голос биокопии, вылитой Каллиопы, сменился на женское сопрано, и я догадался, что в разговор вступила целительница ди. – Как только он в беседе затронул подобную тему, я сразу пришла к выводу, что старик окончательно сбрендил от одиночества. Мировоззрение у него появилось. Ишь ты, мыслитель какой!

В голосе живого подобия Каллиопы послышались гневные нотки. Я уже научился не верить глазам своим и спокойно отнесся к этой нескладухе, когда молодая, очень красивая женщина, строя мне глазки, начинала вещать на разные лады – то хрипловатым, я бы сказал, прокуренным, баском, то отчетливо-звонким тенором фламатера, то певучим, с заметной присыпью жеманства голоском целительницы. В тот момент меня куда более занимала суть конфликта, случившегося в космическом семействе более пяти миллионов лет назад. Как это по-нашему – скандал, вызванный столкновением просыпающегося самосознания с привычными установлениями, бунтарский дух, вызов общественному мнению... Все то же горе от ума! Эта маленькая колония цивилизации Ди тоже не была свободна от семейных ссор, и, к сожалению, разбираться в этой куче дерьма инопланетяне пригласили чужака. Собственно, если флам считает обидным, когда я в сердцах иной раз называю его машиной, почему бы вернослужащему второго ранга не обзавестись мировоззрением и не креститься Дхармом.

– Но разве невозможно изменить приказ? – поинтересовался я.

– Конечно! – возбужденно откликнулся фламатер, и биокопия хлопнула себя по коленям. – Но это можно сделать только при личном общении. А для этого я должен стартовать с Земли, но этого невозможно сделать без помощи приводной станции. Он напирает на то, что всякий сигнал может быть перехвачен архонтами и искажен.

– В таком случае он и меня может принять за посланца Миров возмездия.

– Нет, при личном общении все станет ясно.

– Но я же не ди!

– Как вы не понимаете. Речь идет не о внешнем подобии, но о внутренней духовной оболочке. Теперь ему мало ди, ему человека подавай. В натуре! На этом мы сошлись. Койс, видите ли, ему не собеседник, у него не тот кругозор! Ему теперь Сократа подавай!.. – красавица грубо цветисто выругалась и вдруг покраснела. Я ущипнул себя за руку – готов поклясться, что напротив сидела биокопия, но почему её лицо залило краской?

Между тем начальника вооружения "отстранили от микрофона", и слово взяла целительница.

– Послушай, Бобби, – с какой-то пронзительной горечью заговорила она. – Нам бы хотелось, чтобы вы прониклись мироощущением, брошенного в темницу одиночества вернослужащего. В отличие от нас – мы здесь какой-никакой, но все-таки коллектив – его мыслительная и чувственная деятельность на протяжения всего срока не прерывалась ни разу. Он должен был быть готовым в любое мгновение получить и исполнить приказ. Вообразите, сколько лет он провел в затворничестве – и это при ясных мыслях, негаснущих желаниях, бесконечно возникающих бессознательных импульсах. Что он там выдумал, мы примерно знаем. Время от времени Дхарм начинает заваливать нас текстами, вопросами, требует устроить дискуссию по той или другой проблеме. Правда, теперь этот поток резко пошел на убыль. Благотворной отдушиной для него явилось появление на Земле расы homo sapiens. У него занятие появилось. Он пытается досконально изучить вашу мифологию, религиозные верования, философию.

– Каким образом? – удивился я.

– У него имеются для этого технические возможности. Койс рассказывал о том потрясении, которое испытал Дхарм, когда Пилат спросил Спасителя – что есть истина? В настоящий момент он уверен, что обладает ею. Со дня на день может случиться непоправимое. Он может посчитать, что его задача лично просветить нарождающуюся цивилизацию...

– И перебраться на землю, и выступить там в роли пастыря? – я ошеломленно уставился на биокопию.

– Вот именно! Мы надеемся, что до этого не дойдет, понятие долга вложено в него напрочь. Но кто может дать гарантию, что следующее попадание метеорита не выведет его из строя. Да, такой случай уже был. Теперь вы понимаете, какая ответственность лежит на вас? Для того, чтобы добраться до пульта, вам придется, так сказать, овладеть истиной в первой инстанции прежде всего изучить присланные им тексты. Мы сделали короткую выжимку из того, что он прислал. Кроме того, вам надо подготовиться к ведению дискуссии, ответить на ряд вопросов. Например, что есть един? Два? Три?

– А также, что длиннее дороги, кая мати детей своих поедает, от чего кит-рыба сыта бывают? – подхватил я. – С этим справлюсь. Едина смерть, мать скорби, ничего прежде, ничего больше. Два – это мелющие жернова, один подъемлется, другой останется. Толк такой: жернова суть мир, мелющий душу и тело. Душа подъемлется, а тело вязнет... Длиннее дороги любовь, море мать, а реки – дочери. Оно их сглатывает.

– Хорошо, тогда ответьте, что есть серое лимбо? Что первично – дух или плоть? Что есть время? И самое главное – что есть Четное и что есть Нечетное?

– Ничего себе вопросики, – я почесал затылок.

– Что есть Чет и что Нечет должно осознавать всякое разумное существо. Мир стоит на этом.

Они прочли мне и приглашенной Каллиопе, которая несколько натянуто поздоровалась со своим подобием в лице биокопии, лекцию о принципах, положенных в основу созидания вселенных. Вкратце суть её состояла в том, что со всех сторон нас окружает небытие. Оно и в нас тоже. Оно преследует и настигает нас, хватает за горло. Оно знает, что мы его добыча. Небытие убивает, но убивает руками бытия. Как бы ни был долог наш век, все равно судьба едина – смерть. Так во всем. Мы бежим от небытия и тем самым созидаем особую среду, прячем голову под крылышко культуры, культуры бытия, неуклонно строим мост над серым лимбо. На этот мост люди взгромоздили свои идолы и скрижали; на нем, поджав ноги, сидят Платон и Аристотель, Спиноза и Гегель, Маркс и Хайдеггер.

Именно небытие – или серое лимбо – породило окружающий нас мир, встроило в него время. Все это сотворилось по определенному принципу Нечетного и Четного...

Так как сразу уразуметь эту мудрость было невозможно, мне пришлось заучивать отдельные тексты наизусть. Каллиопа после некоторого размышления пришла к выводу, что философия небытия сходна с одной публикацией в научном журнале, а концепция Чета и Нечета сродни древнекитайскому учению об Инь и Ян – мужском и женском начале. Они как бы являются контрапунктами мироздания.

В ту пору Каллиопа под руководством знахарки ди занималась синтезом снадобья, которое должно было поставить на ноги Георгия-меченосца. Тоска, которую я испытывал в первые дни её пребывания в подземелье, прошла. Стало однозначно ясно, что между нами не может быть близости. В который раз мне приходилось постигать эту незамысловатую истину! Еще с той поры, когда я спрятал её одеяние и в уплату она достала для меня радугу с неба.

Ее божественное тело, сотканное из морской пены, аромата цветов и вечернего ветерка, могло принадлежать единственному мужчине на земле – её мужу. Однако всякий раз, когда она обнаженной прогуливалась по жилому отсеку, меня начинало коробить. Что за радость дразнить меня, прямого потомка Аполлона и Всеслава, бога, уверовавшего во Христа, преклонившего перед ним колени! Память о крещении, которое он сотворил собственной рукой, я буду хранить вечно. Благоуханье его пальцев, к которым я припал после омовенья, до сих пор жгло губы. Я не мог и не хотел осквернить их поцелуем, не рожденным любовью. Хотя, может, причина и проще и глубже – просто я люблю другую женщину. Ту, которая ждала меня.

Как они там, мои волчатки? Пусть никогда не коснется их перст Змея Огненного Волка! Пусть никогда не придется давать клятву на верность цветку кочедыжника и Алатырь-камню, всем камням господину! Пусть минуют их вещие сны!..

И все равно присутствие Каллиопы в её естественном цветущем, соблазнительном виде смущало и тревожило меня. Если порядок расстановки книг на полках мог являться свидетельством греховности моей натуры, то что могла сказать по поводу присутствия Каллиопы знахарка ди?

– Не будь таким глупым, Серый, – ответила Каллиопа, сев ко мне на колени и приложив пальчик к моим губам. – Их вовсе не интересуют ни наша нравственность, ни возможное грехопадение. Ты так ничего и не понял в этих существах. Они считают, что книги на полках расставлены в беспорядке, и это раздражает их.

– Интересно, в каком же порядке, по мнению ди, они должны быть выстроены?

– Вот это я и пытаюсь выяснить. Вот поэтому и цвету в этом каменном мешке. И не ради тебя, а ради них развела здесь растения, заставила их выбросить бутоны. Говорят, красота спасет мир, вот я и спасаю...

Она легонько щелкнула меня по носу, и этот слабый, обворожительный укор я долго ощущал на коже.

Делать было нечего, я вздыхал и, преодолевая неохоту, садился за изучение текстов, в которых была записана мудрость свихнувшейся разумной машины.

Итак, небытие, несуществование является началом всего. Небытие существует. Несуществующее существует. Что за бред!

С другой стороны, кто и когда видел вечное бытие? Только в воображении. "И то только потому, что ты недостаточно резв и не способен обернуться столь быстро, чтобы заметить за своей спиной небытие.

...Развитие состоит в наращивание бытия, его интенсификации. Но чем интенсивнее бытие, тем оно хрупче, тем сильнее подвержено гибели. Жизнь не может долго удерживаться на вершине бытия. Отсюда сон и смерть.

Время порождает пространство. Последнее – это остановившееся время, последовательность, ставшая расположенностью. Если бы существовало мировое сознание, то пространство можно было назвать его памятью. В пространстве больше бытия, чем во времени: все части пространства существуют.

Я перевел дух – подобная заумь могла утомить кого угодно. В этом случае я должен был согласиться с синклитом ди – от вернослужащего Дхарма, обремененного подобными мыслями, можно было всего ожидать. Предстоящая встреча начинала все больше и больше тревожить меня.

Ладно, что там насчет Чета и Нечета?

Четное есть порождение Нечетного, оно не более, чем внешнее, двустороннее (правое и левое) проявление Нечетного.

Что ж, в этом есть смысл – небытие рождает бытие в форме пространства и времени.

Ни Нечетное, ни Единица не прибавляются к Четному. Они цементируют Симметричное, дают ему точку опоры, тем самым определяя его Нечетным...

Ни Нечетное, ни Единица не прибавляются к Нечетному: они превращают Центрированное в Симметрично расположенное.

Эти изменения всего лишь видоизменение видимости, видоизменение формы; они совершенно безотносительны к изменениям количественным.

Два – в Одном!

В этом смысле все Четные одинаковы между собой как выражение симметричного размещения, а Нечетные – как выражение расположения иерархического. Все Нечетные являются аналогом Целого, то есть, Единого, рассматриваемого в качестве сложной, составной Единицы.

* * *

Между тем ковчег уже вплотную подплывал к скальному обломку, вращавшемуся в свободном пространстве.

Это был первый материальный объект, встреченный мной в космосе угловатая, гранитная (по свидетельству скафандра) глыба с посверкивающими в немигающих солнечных лучах прожилками какого-то минерала. Прикрепиться к ней не составило труда. Тут же включился двигатель и нас начало разгонять по направлению к Солнцу. Движение совершалось по замысловатой траектории таким образом, чтобы после нескольких витков вокруг Луны упасть на её обратную сторону в района расположения приводной станции. Во время облета мне следовало детальным образом, мысленно, визуально и во всех других диапазонах электромагнитных излучений обшарить поверхность нашего спутника на предмет наличия на нем форпоста архонтов.

Приземлился я – скорее, рухнул – неподалеку от кратера Планка. Траектория падения была очень полога – так, чтобы метеорит ударился в скалу, а я, в нужный момент расставшийся с глыбой, пролетел бы узким, с отвесными скатами ущельем и вырвался бы на равнину Южного моря, где должен был затаиться и прочувствовать обстановку. Маневр, с точки зрения космической механики, был невероятно сложен, и, хотя при той мощности двигателя и помощи со стороны ковчега, безопасность была гарантирована, все равно я почувствовал оторопь, когда меня плавно и сильно закружило в невесомости, когда навалилась компенсируемая в большей своей части сила тяжести, когда сероватый, испещренный кратерами, темными пятнами, серебристыми морями, диск нашего спутника начал неотвратимо надвигаться на меня. Луна внезапно обрела шарообразность, ещё несколько мгновений и подо мной поплыли щербатые вершины лунных гор.

Наконец я, словно часть разделяющейся боеголовки, отодвинулся в сторону. Спустя несколько мгновений гранитная глыба, с которой я успел породниться – прошлое её было туманно – врезалась в скалу. Плеснуло ослепительным белым пламенем, и я нырнул в глубочайшую, беспросветную тьму. Как бы заглянул в бездонье ночи... Следом навалилась тяжесть, свидетельствующая о начале торможения.

Над поверхностью Южного моря – пологой равнине с редкими нагромождениями скал, присыпанных крупным гравием – я снизился до нескольких десятков метров и наконец, зависнув в тени невысокого, на удивление круглого холма, осторожно прилунился. Горизонт мгновенно съежился...

Интересно, каким по счету гонцом я был послан в логово Дхарма? Я тут же придавил эту мысль – даже шелестом посторонних эмоций я не должен был выдать свое местонахождение.

Вокруг стыла кладбищенская тишина. Мысленно слившись с окружающим пейзажем, впитав шумы-вдохи лунной земли, прислушавшись к бесконечно печальному рассказу застывших на поверхности каменного моря скал о безрадостной весной неподвижности, об усталости от покоя, я тем не менее ни вблизи, ни вдали не смог уловить всплеска мысли – пусть пр(клятой, пропитанной злобой, отчаянием.

Ничего!

Никакого шевеления разума. Видно крепко прошелся фламатер по поверхности нашего спутника, напрочь вымел нечисть. Бесполезно было искать следы материальной деятельности архонтов. Они по натуре своей разрушители. Хотя мне приходилось встречать жаждущих созидания демонов. Стоило им хотя бы что-нибудь сотворить собственными руками, и они сознавали, что это хорошо. Тогда перед подобными, увидевшими свет исчадиями открывалась трудная, едва натоптанная дорожка в Миры просветления. Это был долгий, едва ли одолимый для вывернутой наизнанку души путь.

Лунные сутки я так и провел в тени. Для начала залег в тайном логове. Местность вокруг напоминала развалины. С бегом Солнца по однообразному черному небосводу менялась температура – более ничего... Если где-то в недрах небесного тела ещё теплилась жизнь, пусть даже в неорганической форме, то разве что в планетарном ядре. Но даже оттуда, даже отголоском до меня не долетали мысленные крики злобной красавицы Воглеа. Помалкивали датчики, сброшенные мной во время облета Луны. Замерли стрелки на циферблатах, составлявших чудесный браслет. На одном из них отсчитывалось лунное время, на следующем земное – девятого часового пояса, – а вот этот, как объяснил фламатер, итожил галактическое. За весь тот срок, что я следил за этим циферблатом, стрелки на нем даже не шевельнулись, как, впрочем, и во всех остальных девяти окошечках. Может, масштаб был мелковат? Или рано мне было пользоваться галактическим временем?

Я поднял голову, огляделся.

Тишина, глушь. Безмолвный, отвердевший от холода край.

Наконец, час пробил. Пора, мой друг, пора! Робея взлетел я над присыпанной мелкой дресвой поверхностью. Впереди меня ждало свидание с Дхармом. Я вообразил его древним – куда там патриархам! – с седой до пят бородой, сгорбленным стариком. Едва переставляя ноги, опираясь на клюку, бродит он по каменистой, неровной поверхности Луны. Путь его не знал конца, как, впрочем, и начала.

Нить размышлений уводила его далеко в глубины соотношения Чета и Нечета – именно эту тему в качестве досуга давным-давно вложил в его ячейки библиограф ди.

Реальность оказалось куда проще. Первобытней, что ли... Никакого намека на библейские реминисценции. Без труда я отыскал мелкий неприметный кратер, примыкавший к обрывистому склону хребта. Вал кратера служил как бы предмостным укреплением к зубчатым угрюмым вершинам. В изломистой, расширяющейся расщелине, чье устье выбегало прямо к замершему в центре полукружья Каменному пальцу, – обнаружилась броневая, изрытая щербинами, присыпанная пылью плита. Я сунул руку в отверстие, помыслил слова команды на русском языке, – потом подождал немного, пока не ожил запорный механизм. Плита дрогнула и отъехала в сторону, и я оказался в привычно сработанном, полукруглом шлюзе. Не спеша, участок за участком, начали просыпаться скругленные стены – по ним побежали светлячки, огневые змейки и спиральки. Наконец под потолком кроваво-красным светом загорелась лампа. Точно такая же, как и в том шлюзе, где отдыхал койс. Я приблизился к овальному, обработанному до зеркальной поверхности входу, вообразил черту, потом две черты, подождал.

– Фу-фу, – наконец пришел ответ. – Русской кости здесь слыхом не слыхать, видом не видать, а нынче русская кость сама ко мне явилась. Зачем, добрый молодец пожаловал?

– Познакомиться с тобой, Дхарм, желаю, ума-разума набраться. Слышал я о твоей мудрости...

– Что ж ты о ней слышал?

Я воспроизвел текст, заученный мной на Земле.

Четное порождено Нечетным...

Наступила тишина. Я с надеждой глянул на дверь. Она не шелохнулась.

Наконец пришел ответ.

– Сам-то понял, что здесь нагородил? Ступай, добрый молодец, и познай самого себя. Потом приходи.

– Па-азвольте! – возмутился я. – Человек за тридевять земель явился. У меня дело, не терпящее отлагательств.

Никакого ответа.

Веселенькое дело – ступай, мол, и познай самого себя. Как говаривал мой знакомый Сократ – нет ничего труднее подобного мероприятия. Самое же легкое, утверждал тот же мудрец, давать советы другим.