Текст книги "Лети, Икар!
Фантастическая повесть"

Автор книги: Михаил Герчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Отец и сын. • Осмотр звездолета. • Звезда, зажженная «Малахитом». • Ожегов ищет решение

Ожегов с затаенной нежностью посмотрел на сына. Вот уже пять с лишним лет Икар делил с ним радости и трудности жизни астролетчика, и только сейчас он мучительно пожалел о том, что взял сына в это опасное путешествие. А был ли другой выход? Ожегов отрицательно покачал головой: нет, не было.

Конечно, малышу лучше было бы оставаться на Земле, такой родной и уютной, знакомой до каждого ручейка, до каждого кустика и камешка, учиться в школе вместе со своими сверстниками и, только достигнув физической и духовной зрелости, вступить на тропу покорителей межзвездных просторов. Но с тех пор как, предотвратив взрыв атомного реактора и спасая сотни людей, погибла его мать, Икар ни одного дня не мог прожить без отца. Ему шел тогда седьмой год.

Когда Андрей Дмитриевич в первый раз после смерти жены оставил сына у бабушки и улетел с обычным грузовым рейсом на Луну, мальчик так тяжело заболел, что врачи посоветовали Ожегову сменить профессию и не разлучаться с сыном, потому что это может привести к очень тяжелым последствиям. Сменить профессию он не мог, он был астролетчиком, жизнью его, воздухом его были космические корабли. Не прислушаться к предупреждению врачей он тоже не мог – Андрей Дмитриевич очень любил своего сына.

В это время в ангарах Лунного космодрома полным ходом шли работы по сборке «Малахита». И Ожегов решил взять Икара с собой.

Разве мог он расстаться с мальчиком, собираясь в экспедицию на Сирасколию?! Ведь «Малахит» улетал в Вечность. В лучшем случае к моменту его возвращения на Земле должно было пройти двести лет. Любая задержка в пути удлиняла этот срок.

Отправившись в этот полет, члены экипажа звездолета навсегда прощались со всеми – родными, близкими, друзьями. Прощались, чтобы уже больше никогда не встретиться. За двести лет на Земле должно было вырасти совершенно новое поколение.

Конечно, их будут ждать, о них будут помнить. Конечно, их окружат любовью и почетом, этих пришельцев из глубин двух веков. Но все равно они будут чужими среди чужих, одинокими в любой толпе, ушедшими далеко вперед и одновременно безнадежно отставшими. И они обрекают себя на это одиночество, не страшась его, во имя великой цели.

К тяжести невозместимой утраты Ожегов не мог прибавить еще одну. Вернуться на Землю здоровым пятидесятисемилетним мужчиной, когда твой сын, твой маленький мальчик с голубыми словно озера глазами и смешным хохолком на макушке, умер стопятидесятилетним или двухсотлетним стариком, – об этом он даже подумать не мог.

У Бахтина и Соколова не было детей. Они были молодыми двадцатипятилетними парнями, посвятившими свои жизни суровой и нелегкой работе астролетчиков. У каждого из них на Земле оставались отцы, матери, братья, сестры. У Ожегова, кроме Икара, не было никого.

И Ожегов обратился в Совет Покорения Космоса с просьбой разрешить ему включить Икара в состав команды звездолета. Сборка «Малахита» должна была еще продолжаться около года. Андрей Дмитриевич знал, что за эти годы он сможет многому научить мальчика, подготовить его к предстоящему полету.

Совет Покорения Космоса, учитывая выдающиеся заслуги Ожегова, разрешил ему в порядке исключения взять сына с собой.

После пятимесячной тренировки Андрей Дмитриевич привез Икара в лунную колонию, а вскоре взял его в первый рейс «Земля-Марс».

Когда-то Икара звали просто Игорем. Новое имя ему дали астролетчики – друзья отца в память об отважном сыне легендарного Дедала, устремившемся к Солнцу. Сперва Игоря назвали Икаром шутя; а потом привыкли. Все, даже отец.

Андрей Дмитриевич в душе гордился сыном. Икар рос смелым, не по возрасту смышленым парнишкой. Окруженный сложнейшими механизмами и приборами, он пытливо присматривался к ним, незаметно усваивая основы науки звездоплавания. Астронавты, тосковавшие по своим семьям, по своим детям, которых они не видели годами, отцовской любовью полюбили мальчика и, как могли, опекали его, готовили к трудной, но героической профессии.

Когда на стапелях космодрома заканчивалась сборка «Малахита», части которого на Луну доставляли грузовые ракеты, Икар в легком скафандре облазил на нем все закоулки.

Икар в легком скафандре облазил все закоулки «Малахита».

Сборщики шутили, что мальчик радуется предстоящему путешествию больше, чем все остальные члены экипажа, вместе взятые.

Со времени старта «Малахита» прошло около пяти лет. Глядя на сына, Ожегов с мягкой улыбкой подумал о том, как он подрос и возмужал. Он ласково взял руки Икара в свои ладони.

– Сейчас мы выйдем и осмотрим останки «Малахита», – сказал Андрей Дмитриевич. – Раньше это сделать было нельзя – дозиметры отмечали, что мы, как хвост, тянем за собой жесткие излучения, возникшие от взрыва двигателей и запаса горючего. Наши скафандры их не выдержали бы. Сейчас радиация ослабла. Одевайся! Когда вернемся, подумаем, что делать дальше.

В шлюзовой камере отец и сын быстро надели скафандры, снабженные портативными радиостанциями и крохотными реактивными двигателями для перемещения в безвоздушном пространстве. Ровно загудели насосы, отсасывая из шлюзовой камеры воздух, мотор бесшумно отодвинул тяжелый люк, и по легкой металлической лесенке они вышли на площадку верхнего обзора своего корабля, вернее, того, что от него осталось.

Черная космическая ночь окружала их.

Черная космическая ночь окружала их.

Где-то там, вдалеке, ярко сверкали звезды Омеги, словно драгоценные камни, вкрапленные в черный бархат. Отсюда их можно было видеть невооруженным глазом. Левее клубилась, пересыпанная крохотными звездочками, спиральная туманность, уходящая к центру Галактики. Мир безмолвия, враждебный мир жестокого холода раскинулся вокруг на миллиарды километров.

Икар невольно вздрогнул. Маленьким, обреченным на гибель показался он себе перед головокружительным расстоянием, отделявшим их от родной Земли, перед всеми препятствиями, лежавшими на этом пути.

Вдруг внимание мальчика привлекла необычайная звезда, горевшая совсем недалеко, у самого края чуть светящейся полосы, охватывавшей всю северную часть неба. Звезда горела пульсирующим, неровным светом. Время от времени из нее вырывались огненные вихри. Какое-то мгновение они спиралями вписывались в небо, а затем бессильно падали на звезду, взметая фонтаны крупных искр. На карте звездного неба, на которую Икар взглянул перед выходом из звездолета, этой звезды не было.

– Что это за звезда, отец? – крикнул он в микрофон.

– Это все, что осталось от нашего двигателя и запасов горючего, – услышал мальчик в наушниках глухой голос отца. – Эту звезду мы, к несчастью, зажгли сами, сейчас там происходит цепная ядерная реакция колоссальной мощности.

Андрей Дмитриевич включил прожектор, укрепленный на скафандре. Широкий луч света вырвал «Малахит» из черноты вечной ночи. И только помня о том, что Икар слышит каждый его вздох, командир сдержался и не вскрикнул от горя, охватившего его.

Силой взрыва шестидесятиметровое сооружение высотой с трехэтажный дом, в котором размещались главный и вспомогательный двигатели, вместе с трехсотметровой соединительной трубой было отрезано, словно бритвой. От корабля осталась только собственно ракета – помещение для экипажа, лабораторий, приборов – сорокадвухметровая сигара девяти метров в диаметре с днищем, увенчанным вздыбившимися волнами расплавленного, разодранного металла. При взрыве металл намертво заклепал выход из корабля в соединительную трубу, автоматические затворы шлюзов не допустили вторжения холода безвоздушного пространства.

Потрясенный, смотрел Ожегов на результаты катастрофы. Весь опыт ученого и инженера не мог ему подсказать, какие силы бросили корабль в момент взрыва вперед, спасли его и Икара от мгновенной гибели. Объяснение могло быть только одно – в последнюю секунду перед взрывом Соколов и Бахтин, чтобы спасти их, пожертвовали собой. Они отсоединили ракету от двигателей и успели переключить их на торможение. Этой секунды было достаточно, чтобы «Малахит» ушел от центра взрыва на безопасное расстояние. И только на днище его взрыв оставил свою отметку.

За двадцать два часа, которые прошли после катастрофы, скорость «Малахита», благодаря трем значительным отклонениям от курса, упала. Но Ожегову и Икару казалось, что корабль вообще неподвижно висит в пустоте, и о том, что он движется, они знали только по тому, что перед выходом из штурманской рубки посмотрели на приборы.

Взрыв вырвал из корабля сердце – двигатель, лишил его крови – энергии, и сейчас он был похож на медленно остывающий труп.

Энергия, которая оставалась в резервных аварийных батареях, нужна была Ожегову для дела, в которое он не хотел посвящать Икара. Поэтому, приняв решение, Андрей Дмитриевич выключил прожектор и шагнул в открытый люк шлюзовой камеры. Икар молча последовал за ним.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В штурманской рубке. • «Я не оставлю тебя!» • «Звездочка» – надежда астронавтов. • Дорога в десять лет. • Жесткое слово: «надо». • Перед отлетом. • «Я вернусь, отец!»

– Садись.

Сев в глубокое вращающееся кресло у пульта управления и мельком взглянув на экран локатора, Андрей Дмитриевич указал Икару на соседнее кресло. Мальчик осторожно сел на самый краешек и вопросительно посмотрел на отца.

– Очень скоро энергия в аварийных батареях иссякнет, – спокойно, как о чем-то совсем обыденном, сказал командир. – Через месяц с немногим вся энергетика «Малахита» переключится на гелиоэлектростанцию. Она улавливает сейчас совсем ничтожное количество лучей. Этой энергии хватит только на то, чтобы поддерживать постоянную температуру внутри корабля и приводить в действие приборы по выработке кислорода и регулированию состава воздуха. Пиши и воды у нас хватит на тридцать лет. «Малахит» прекратит свое существование только в том случае, если столкнется с крупным метеором или попадет в зону притяжения какой-нибудь звезды и сгорит в ней.

Андрей Дмитриевич испытующе посмотрел на сына.

– Я послал радиограмму на Землю. Если она не встретит никаких помех, через 20 лет людям станут известны подробности катастрофы. И тогда на Сирасколию полетят новые корабли.

– Но нас уже не будет, отец, – чуть слышно сказал Икар.

– Нет, мы должны быть, малыш, – уверенно ответил Андрей Дмитриевич. – Не знаю, как я, но ты… ты обязательно должен быть. Я мечтал о Сирасколии всю жизнь, и если мне не удастся, ты должен быть среди первых, кто достигнет ее. Именно поэтому нам с тобой придется расстаться, сынок. Выход только один – «Звездочка». «Звездочка» отнесет тебя на Землю всего за шесть-семь лет.

Синеватая бледность разлилась по лицу Икара. Словно подброшенный тугой пружиной, он вскочил с кресла и схватил отца за руки.

– Я не оставлю тебя! Слышишь!.. Я не оставлю тебя, я не полечу на «Звездочке», – задыхаясь, шептал Икар, и крупные слезы дрожали в уголках его глаз. – Если нам обоим нельзя спастись, мы погибнем вместе.

Сдерживая волнение, Андрей Дмитриевич ласково погладил сына по голове.

– Погибнуть – это самое простое, что мы можем сделать. Но мы должны жить, непременно должны жить, чтобы открыть людям тайну «зоны неприступности», чтобы опять повести к Омеге свои корабли. Поверь, мне тоже нелегко расставаться с тобой, но больше ничего придумать нельзя. Ты приведешь сюда новый звездолет, и, может быть, мы еще встретимся с тобой, чтобы вместе закончить наш полет. Будь мужчиной, Икар! Земля ждет тебя. А здесь, в Космосе, тебя буду ждать я.

Икар знал, что если отец говорит о «Звездочке», значит, это действительно единственный и самый разумный выход. Прижавшись лицом к его груди, он беззвучно плакал, потому что, несмотря ни на что, понимал: когда он вернется с Земли с новым кораблем и найдет (да и найдет ли!) останки «Малахита», отца уже не будет в живых.

«Звездочка» была двенадцатиметровым конусом «Малахита», автоматической аварийной ракетой с самостоятельным двигателем. Запаса энергии в ракете должно было хватить только на первый толчок, который бы вывел ее на заданную траекторию. Дальше она должна была двигаться в свободном полете. Все ее отсеки были заполнены контрольной аппаратурой. В случае катастрофы, которая грозила бы полным уничтожением корабля, ракета, в специальных контейнерах которой хранились карты, схемы, микрофотопленки, результаты всех наблюдений, автоматически отделялась от корпуса звездолета. После этого кибернетический робот должен был включить механизмы, рассчитать курс и повести ракету по направлению к Земле. На орбите Плутона специальные устройства должны были перехватить ее, чтобы люди на Земле могли узнать результаты экспедиции.

Использовать двигатель «Звездочки» для «Малахита» было невозможно: маломощный, он не смог бы провести большой корабль через «зону неприступности», не выдержал бы единоборства с силой притяжения осколочной материи. Нельзя было идти с ним и к Омеге. Крупные, тяжелые звезды созвездия притянули бы звездолет к себе, и он бы сгорел в пучине огня, задолго до того, как успел бы приблизиться к любой из них.

«Звездочка» не предназначалась для спасения людей. В ракетах подобного типа строго рассчитан каждый килограмм веса, каждый квадратный сантиметр площади. Губительными были бы для пассажиров «Звездочки» и жесткие радиоактивные излучения, которые, хотя и в незначительной степени, но все же проникали сюда сквозь защитные прикрытия.

И все же после сложных расчетов, выполненных с помощью электронной вычислительной машины, Ожегов решил, что вместе с приборами в ракете может улететь Икар и, если одеть его в непроницаемый для излучения скафандр, есть надежда, что он благополучно достигнет Земли. Для этого надо облегчить вес ракеты на столько, сколько весят Икар в скафандре и приборы для выработки и регулирования воздуха. Всего около семидесяти килограммов. Ровно столько весит одно из трех автоматических импульсных орудий, предназначенных для уничтожения метеоритов. Из опыта пятилетнего полета Ожегов знал, что третья пушка – конструкторский просчет. Двух было вполне достаточно, потому что вероятность столкновения крохотной «Звездочки» с метеоритом в безбрежных просторах Космоса была ничтожной…

Все это Андрей Дмитриевич объяснил вздрагивающему от волнения Икару. И только в одном он покривил душой – путешествие на «Звездочке» к Земле, даже при самых благоприятных условиях, когда ракете не пришлось бы ни разу менять свой курс, должно было занять не шесть лет, а по крайней мере вдвое больше. Командир знал – открой он это Икару, отними у мальчика надежду спасти его, – и все было бы кончено: он никогда не оставил бы «Малахит».

– Возьми себя в руки, сынок, – твердо сказал Андрей Дмитриевич. – Запасы энергии подходят к концу, а у нас еще много работы.

И, бережно отстранив Икара, он вышел из штурманской рубки. Скоростной лифт перенес его в носовой конус корабля.

Надо было освободить место для Икара, сделать какое-то подобие каюты, и Андрей Дмитриевич приступил к работе. Насупленный Икар молча помогал ему – относил разобранные детали в глубь корабля.

Вскоре «каюта» была готова. Это была прямоугольная выемка шириной в семьдесят сантиметров, длиной в два и высотой в полтора метра, которая выходила к пульту управления ракетой. Стараясь не глядеть на сына, Андрей Дмитриевич установил в каюте гидравлическое кресло, потому что Икар большую часть пути должен был провести во сне, принес микрофильмы и любимые микрокниги мальчика. Обдуманно, не торопясь, уложил он в контейнеры документы экспедиции, корабельный журнал, карты, пленки – все, что там, на Земле, должно было помочь людям довершить все его дело; отрегулировал аппараты, подающие и меняющие воздух; засунул в карман Икару коробку с питательными и снотворными таблетками. Его лицо побледнело, но движения были точными и размеренными. И только по тому, как резко бились синие жилки на его висках, как судорожно сглатывал он время от времени сухой ком, застрявший в горле, можно было понять, как ему тяжело.

Сигнальная красная лампа на потолке коридора трижды моргнула, предупреждая, что запасы энергии в первой очереди батарей подходят к концу. Молочно-белый дневной свет, заливавший все вокруг, стал медленно блекнуть, разбрасывая по углам густые тени. Андрей Дмитриевич бережно прижал к себе Икара и начал помогать ему надевать тяжелый скафандр.

Мальчик уже не плакал. Привыкнув всегда и во всем верить отцу, он и сейчас поверил в то, что скоро вернется на новом корабле, который будет в сто, нет, в тысячу раз лучше «Малахита». Он разыщет останки «Малахита» в космической пучине и спасет отца. Ведь он говорил, что сможет удержаться свыше тридцати лет. Значит, времени достаточно. А потом они вместе возьмут курс на Сирасколию. А «Малахит»… Корпус «Малахита» они приведут на Землю и установят его на самой большой площади Москвы, как памятник Соколову, Бахтину и другим героям, погибшим в борьбе за покорение межзвездных пространств.

И глаза мальчика, полные недетской скорби и горя, пристально глядели на отца, словно хотели навсегда запечатлеть каждую черту его мужественного, открытого лица, его широкие плечи, согнутые невидимой тяжестью, и синие жилки на ловких, сильных руках ученого и строителя – то неповторимое и родное, что заключено в самом слове – отец.

Щелкнули затворы шлема, и Икар шагнул в каюту. Медленно закрылся люк, и уже в наушниках он услышал приглушенный голос отца.

– Мужайся, сынок, – говорил Андрей Дмитриевич. – Помни, я верю в тебя. Верю, что ты поведешь еще не один корабль на штурм звездного мира через «зону неприступности», через все трудности, которые выпадают на долю первооткрывателя. Лети, Икар! Счастливого тебе пути, малыш!

– Прощай, отец! – глотая набегающие слезы, крикнул Икар в микрофон. – Я еще вернусь! Слышишь! Я обязательно вернусь!

Ожегов нажал на кнопку, и «Звездочка», отделившись от «Малахита», превратившегося сейчас в куцый металлический цилиндр, начала стремительно набирать скорость. Некоторое время Андрей Дмитриевич, припав к электронному телескопу, еще видел яркую точку, катившуюся по небосклону, а затем она растаяла в черноте космической ночи. Он остался один. У командира больше не было ни экипажа, ни корабля.

ГЛАВА ПЯТАЯ
Одиночество. • Годы, события, люди… • Мечте навстречу. • В погоне за скоростью • Жизнь продолжается. • Пятно на экране локатора. • Звезда или планета?

Пошатываясь, Ожегов вернулся в штурманскую рубку и устало опустился в кресло. Почти все источники освещения погасли, только небольшой замаскированный плафон над пультом управления скупо освещал приборы.

Энергия, оставшаяся в резервных аварийных батареях, нужна была Андрею Дмитриевичу совсем для другой цели.

Ожегов подумал о сыне и грустно улыбнулся. Сегодня впервые в жизни он дважды сказал ему неправду. Вначале, когда заверил мальчика, что полет на «Звездочке» продлится шесть-семь, а не двенадцать-четырнадцать лет. И затем – когда сказал, что уже отправил радиограмму на Землю.

– Сынок, сынок… – с трудом сглотнув вязкий ком, застрявший в горле, прошептал Андрей Дмитриевич. – Не мог же я на самом деле сказать тебе, что мы уже никогда не увидимся. Не мог я тебе сказать, что, послав радиограмму, я обрекаю себя на смерть, что она исчерпает всю энергию запасных батарей и ее еще будет мало, очень мало. Мне бы ее хватило на месяц, а месяц – это такая масса времени, когда может случиться многое.

Только сейчас, когда тебя уже нет на «Малахите», я отправлю радиограмму о катастрофе. Отправлю, даже если после конца передачи на корабле замрут все приборы. Ведь гелиоэлектростанция не улавливает почти никаких лучей: «Малахит» находится очень далеко от ярких светил. А энергию уцелевших планетарных двигателей можно использовать лишь при взлете и при посадке.

Я не имею права надеяться только на то, что сведения, которые я послал с тобой, благополучно дойдут до Земли.

Твой путь, сынок, далек и тяжел, и еще неизвестно, удастся ли тебе завершить его. А тайна «зоны неприступности» должна быть разгадана в любом случае. Стоит тебе сбиться с пути, и на Земле твердо поверят в то, что звездная система Омеги состоит из антиматерии. И тогда погибнет моя мечта и мечта миллионов людей. А это не должно случиться.

Ожегов встал и вышел из штурманской трубки в радиоаппаратную. Сосредоточенно, не торопясь, он закодировал краткое сообщение о причинах катастрофы «Малахита», затем подключил батареи на передатчик, рассчитал направление сигналов и нажал на кнопку подачи энергии.

И короткие голубые всплески энергии по специальному каналу устремились из корабля в черную пучину космоса.

Стрелки на счетчиках, показывавших запасы энергии, резко поползли вниз. Передать свою подпись под радиограммой Ожегов уже не успел: циферблаты всех приборов мгновенно погасли.

Спотыкаясь в темноте, ощупывая, словно слепой, руками стены, Ожегов вернулся в штурманскую рубку, нашел кресло и сел в него.

Вот и все. Сейчас пусть в аккумуляторах накапливается та ничтожная энергия, которую может дать гелиоэлектростанция. Может быть, она пригодится, чтобы еще раз включить локатор и приборы или обновить состав воздуха. А пока делать ему больше совершенно нечего.

Сейчас с каждой секундой Икар удалялся от него больше чем на 280 тысяч километров. Долетит ли он до Земли? Андрей Дмитриевич невольно вздрогнул, когда представил себя на месте Икара. Двенадцать-четырнадцать лет в одиночестве!.. Какое это счастье, что эти долгие годы он проведет во сне. Питающие автоматы, которые зарядил Ожегов, будут поддерживать организм мальчика, они, как заботливые няньки, будут следить за каждым его движением.

…Веселые звуки марша, заполнившие рубку, заставили Ожегова выпрямиться в кресле. Они говорили о том, что прошло уже шесть часов с того мгновения, как он Остался на «Малахите» один, и пришло время гимнастики и обеда. Андрей Дмитриевич так привык к режиму на корабле, который соблюдался исключительно строго, что, отогнав обступившие его воспоминания, пошел в кромешной темноте в спортивный зал. Поплавав в бассейне, наполненном голубой ионизированной водой, и сделав несколько сложных упражнений, он вернулся в штурманскую рубку освеженный и бодрый, чтобы перед обедом взглянуть на показания приборов. На несколько секунд их можно было включить – в аккумуляторах гелиоэлектростанции уже накопилось немного энергии.

И он увидел, что «Малахит» вступил в зону темной туманности и медленно, но неуклонно набирал скорость. Очевидно, на корабль начало действовать гигантское гравитационное поле неизвестной звезды или планеты, затаившейся в глубине туманности. Скорость уже составляла около трех километров в секунду, и стрелка электронного измерителя продолжала идти вверх. Линия маршрута на карте превращалась в широкую дугу.

Маленькое пятнышко на экране локатора насторожило Андрея Дмитриевича. В это же мгновение ровно загудела вычислительная машина, на матовой панели вспыхнул длинный ряд цифр, и Ожегов, похолодевший от волнения, включил планетарные двигатели. Останки «Малахита» стремительно притягивались к какому-то космическому телу.

«Малахит» вздрогнул. Огромную перегрузку, возникшую при включении планетарных двигателей, начавших торможение, мог выдержать только такой закаленный и натренированный человек, как Ожегов, для всякого другого она была бы губительной.

Через час скорость «Малахита» упала до двух километров в секунду, а вскоре, регулируя подачу энергии и направление реактивных струй, Ожегов ввел его в атмосферу неизвестной планеты, выпустил тормозные парашюты. Корабль превратился в спутника планеты.

Мощный телескоп, снабженный расчетным устройством, от которого ни на мгновение не отходил Ожегов после того, как убедился, что планетарные двигатели и парашюты крепко удерживают корабль, рассказал ему о том, что сверкавшая отраженным светом красной звезды неизвестная планета остыла миллионы лет тому назад. Сейчас это было главное. Ожегов знал, если «Малахит» не сгорит в ее атмосфере, планета сможет стать ему надежным пристанищем на долгие годы, пока не появится в этом районе новая экспедиция землян. А это было лучше, чем бесцельно бороздить просторы космоса, рискуя быть в любое мгновение уничтоженным каким-нибудь метеоритом или осколком материи.

И он повел «Малахит» на посадку.