Текст книги "Бродячие мертвецы"

Автор книги: Михаил Бойков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Старец вскочил с лавки и в волнении зашагал по комнате. Холмин с жадным интересом наблюдал за ним. Старец вдруг резко остановился и, повернувшись к нему, спросил в упор:

– Откуда вы это знаете?

– От людей, – спокойно ответил репортер.

– Какие люди вам это говорили? Где? Тут? в нашем селе?

– Да. В Доме колхозника.

– Не слушайте болтунов, – средито бросил старец.

Его лицо, за несколько минут до этого приветливое и улыбавшееся, теперь было нахмуренным, озабоченным и злым. Он снова заходил по комнате, опустив голову и о чем-то раздумывая.

– Кто мог придумать такую бессмыслицу? – спросил Холмин.

Старец не понял его вопроса.

– Какую?

– О молодом месяце и мертвецах.

Не оборачиваясь к нему, старец объяснил неохотно и скупо:

– Это не бессмыслица, а старинное пророчество. Его произнес протопоп Аввакум, но когда и по какому поводу – нам неизвестно, До нас это не дошло, затерялось в веках.

– Вот как? Интересно, – заметил репортер.

Походив по комнате, старец сел на лавку у стены. По его лицу, опять расплывшемуся в медовой улыбке, было видно, что он обдумал и принял какое-то решение. Погладив Холмина ласковым взглядом, он сказал:

– Дело ваше, молодой человек, вы мне объяснили. Но что же вы от меня хотите?

– Я надеялся и надеюсь, что вы сможете мне помочь, – ответил Холмин.

– Помочь? Как и чем?

– После этого несчастного случая с гармонистом дубовичане на меня будут смотреть, как на чорта. В результате мои заготовки пуха и пера могут сорваться. А это задание – государственное. У вас в селе много староверов. Вот если бы вы им… посоветовали…

– Что?

– Сдавать мне пух и перо. Ведь вы не против того, чтобы помочь советской власти?

– Несть власти, аще не от Бога. Так сказано в Священном Писании, – наставительно прогудел старец.

– Следовательно и советская власть от Бога? – спросил репортер.

– От Бога.

– А колхоз?

– От Бога.

– Вот и отлично. Значит, вы мне поможете?

Старец пересел на лавку к Холмину, легонько хлопнул его по колену своей волосатой толстопалой рукой и, поглаживая глазами, пообещал мягко и ласково:

– Помогу. Вам нужно помочь. Тем более, что вы неопытный заготовитель. Скажите мне, сколько вам требуется пера и пуха, адрес вашей заготовительной конторы и вашу фамилию.

Двусмысленный намек старца и его неожиданные вопросы застали Холмина врасплох. Адреса областной конторы «Заготпухперо» он не знал; в его фальшивом служебном удостоверении этот адрес не был указан. Репортер мысленно выругал себя за оплошность:

«Дурак! Нужно знать точно место службы того, под чьим видом действуешь. И в запасе подходящие фамилии иметь».

Надо было выпутываться из создавшегося щекотливого положения и Холмин попробовал выпутаться. Он назвал первый, пришедший в голову, адрес и вымышленную фамилию, похожую на его настоящую:

– Наша контора помещается на Советском проспекте № 76. Фамилия моя – Колбин. На первое время нам было бы достаточно полцентнера перьев и килограмм десять пуха.

– Хорошо. Вы это получите. Мои люди, дня через три-четыре, привезут пух и перья к вам в контору. Деньги можете уплатить им. А вам мой совет: завтра же уезжайте из Дубовского. Тут вам делать нечего, – произнес старец строго, с повелительными нотками в голосе.

Холмин сделал удивленное лицо.

– Как завтра? Ведь командировка сюда у меня на целую неделю.

– А вы доложите своему начальству, что за сутки управились. Оно вас похвалит и, может быть, даже премию выдаст.

– Но должен же я, хотя бы, познакомиться как следует, с местом моей командировочной работы.

– Вот завтра до вечера и познакомитесь. А с вечерним поездом уезжайте. К вокзалу, через кладбище, итти не бойтесь. Вас не тронут никакие… мертвецы.

Репортер подумал и сказал:

– Пожалуй, Федор Матвеевич, вы правы. Я так и сделаю.

Старец слегка подмигнул ему.

– А если вас в городе будут спрашивать о селе Дубовском, то скажите, что у нас тут все в порядочке.

Окончание последней фразы резнуло Холмина по слуху – оно было слишком советским и в устах староверческого начетчика прозвучало непристойно, Репортер еле удержался от возгласа удивления. Старец зевнул, прикрыв рот рукой, и сказал:

– А теперь вы, наверно, устали? Где остановились на ночлег?

Холмин развел руками.

– Пока еще нигде.

– Если хотите, то можете переночевать в семье Карповых. Они живут в четвертой хате по этой же улице, с правой стороны от меня. Веры не нашей, но люди хорошие. Скажете, что я прислал.

– Большое спасибо.

Поняв намек старца на то, что пора уходить, Холмин встал и начал прощаться. Ушел он раздосадованный тем, что староверческий начетчик так быстро и легко «раскусил» его инкогнито. Однако, репортер утешался мыслью, что и ему кое в чем удалось раскусить этого странного моложавого «старца».

На улице Тюха-Митюха встретил Холмина тихим свистом из подворотни и вопросом:

– Ну, как, товарищ нач… извиняюсь, товарищ Холмин? Все в порядке?

– В порядочке, – ответил ему репортер словами староверческого начетчика. – Мне предлагают ночлег у Карповых, живущих приблизительно вон там. Как по-вашему, можно у них переночевать?

– Можно. Хата просторная, теплая.

– Не пристукнут они меня ночью?

– Не должны бы. Люди тихие, смирные, проверенные.

– Тогда я у них и заночую. А вы, Дмитрий Лукич, пожалуйста, предупредите товарища Дохватова, что навещу я его завтра перед вечером.

– Слушаюсь!..

6. Мертвецы встают из гробов

Дождь, поливавший Дубовское всю ночь, к рассвету кончился и небо прояснилось.

Для Холмина эта ночь была довольно беспокойной и почти бессонной. Хотя участковый милиционер и заверил его, что Карповы люди тихие и проверенные, но репортер все же опасался, как бы с ним у них чего-либо не произошло. Однако, не произошло ничего. Муж и жена Карповы оказались гостеприимными, но очень запуганными колхозниками и перед Холминым робели. Утром они угостили его вареной картошкой «в мундирах» и кипятком с солью.

– Вы уж не обессудьте, – сказала при этом жена. – Ничего больше у нас нету.

– На трудодни мы еще не заработали, – с угрюмой грустью добавил муж.

Холмин поспешил заявить, что этот простой завтрак был очень вкусен и ему понравился. Лица Карповых немного повеселели. Он попытался расспросить их о бродячих мертвецах, но на все его вопросы они отвечали испуганно и уклончиво.

– Не знаем. Не видали. Не слыхали. Это дело не наше.

Простившись с ними и поблагодарив их за гостеприимство, Холмин пустился в «зоготовительный» обход сельских домов. Обитатели их встречали его недружелюбно. В первом же из них худая сердитая женщина, замахав на него руками, закричала:

– Нету и нету! Курей-утей порезали да поели. Пух-перо на подушки пущены. Нету и не будет!

Из второго дома его выгнали, заявив при этом:

– С городскими табашниками да винопийцами мы и знаться не хотим. От них разврат и колхоз.

В третьем доме седобородый старик, выслушав «заготовителя», сказал:

– Перо на мне, мил человек, – сам видишь – не растет. Пуха на телесах я тоже не имею. Может, бороду мою заготовишь?

От бороды Холмин отказался. Старик спросил, иронически усмехаясь:

– Знать советская власть до наших бород покудова не дошла?

– Нет, дедушка. Не дошла, – подтвердил репортер.

– Ну и на том спасибо, – произнес старик со вздохом.

Подобные встречи повторялись и в других домах. Однако, неудачное начало обхода не обескуражило Холмина. Он, в достаточной степени, обладал упорством и профессиональными способностями репортера быть навязчивым собеседником и вступать в разговоры с незнакомыми людьми. Переходя из дола в дом, ему удалось соблазнить некоторых дубовичан обещаниями, вместо уплаты денег за пух и перья, «отоваривать» их керосином, спичками, мылом, гвоздями, иголками, нитками и другими, не менее ценными для советской деревни, вещами. После таких обещаний можно было беседовать не только о пухе и перьях.

Во время своего «заготовительного» обхода, Холмин столкнулся с некоторыми странными обстоятельствами бытия дубовичан. Например, в большинстве они были против колхоза, но, тем не менее, вступали в него, хотя их к этому, как будто, никто не принуждал. В ответ на вопросы репортера о причинах этого, люди или отговаривались незнанием, или же отмалчивались…

* * *

В сельсовет к Дохватову, изнывавшему от скуки и разговоров с участковым милиционером Холмин явился в сумерки. Агент Уголовного розыска встретил его вздохом облегчения и словами:

– Где пропадал, Шура? Я уж было думал, что бродячие мертвецы тебя к себе в могилу утащили.

– Пока еще не пробовали. Может быть, в нынешнюю ночь утащат.

Затем, рассказав вкратце агенту и милиционеру о своих встречах со староверческим начетчиком и дубовичанами, он объявил:

– Сегодня ночью, товарищи, я должен отсюда уезжать.

Удивленный Дохватов засыпал его вопросами:

– Как уезжать? А Дело? Кто его будет расследовать? Я один, что ли? Ты что, сдрейфил? Хочешь мне всех бродячих мертвецов навязать? И думаешь, что это для меня ясно-понятно?

– Успокойтесь, Василь Петрович, – остановил его Холмин. – Вы задаете мне сразу столько вопросов, что половину их, по крайней мере, можно и перезабыть. Сейчас я объясню вам все по порядку.

– Ну-ну, давай, – пробурчал агент.

– Для тех, кем мы сейчас интересуемся и кого дубовичане называют бродячими мертвецами, нужно создать видимость моего отъезда, – сказал репортер. – Вернее видимость подготовки к отъезду. И создать именно сегодня, до отхода вечернего поезда. Тогда, может быть, бродячие мертвецы покажутся нам сегодня же.

– Постой, постой, – перебил его Дохватов. – Насколько я помню, они показываются только в новолуние.

– Возможно, что они сделают для нас исключение из своего правила. Тем более, что ночь для этого кажется, будет подходящей, – указал Холмин за окно.

Агент и милиционер взглянули туда. На вечернем небе собирались густые осенние тучи. Тюха-Митюха вздохнул.

– Опять дождь будет. Надоел проклятый.

– И придется вам, Дмитрий Лукич, под этим дождем мокнуть на кладбище, – заметил репортер.

Физиономия милиционера вытянулась.

– Что, участковый, сдрейфил? – насмешливо спросил агент.

– Не то, чтобы это самое, товарищ нач… извиняюсь, товарищ Дохватов. Только не приходилось еще с мертвецами дело иметь, – ответил Тюха-Митюха, беспокойно заерзав на стуле.

– Это и не понадобится. Они не более мертвы, чем мы с вами, – успокоил его Холмин.

Милиционер несколько повеселел.

– В таком разе, я и на кладбище мокнуть: «всегда готов!» По-пионерски, значит.

– У меня такой план, – продолжал репортер. – Вы вдвоем, за два с половиной часа до отхода поезда, отправитесь на кладбище и засядете там в кустах возле ворот со стороны вокзала. Сидеть тихо и смирно, без разговоров и курения. Впрочем, не мне вас учить. Полчаса спустя после вашего ухода я пойду, не торопясь, на вокзал через кладбище. А что будет дальше – посмотрим. Без моего сигнала прошу не стрелять. Если это потребуется, я крикну.

– Думаешь, будет стрельба? – спросил Дохватов.

– Возможно, – ответил Холмин. – Электрический Фонарик у вас, Василь Петрович, в порядке?

– Пока действует. Батарейка новая.

– Да, кстати, – сказал репортер, – я успел сегодня побывать и на кладбище. Никаких тайников мною там не обнаружено.

– Это так, – подтвердил милиционер. – Там тайников нету. Мне все кладбищенские места хорошо знакомые.

– Как, товарищи? – спросил Холмин. – Согласны вы с моим планом?

Милиционер поспешно и подобострастно закивал головой.

– Мировой план.

На лице Дохватова отразилось сомнение.

– Ну, а если этот план сорвется? Если бродячие мертвецы – или кто они там такие – нам не покажутся? Тогда что?

– Тогда придумаем что-нибудь новое, – ответил репортер на вопросы агента. – Но, надеюсь, что план не сорвется, если о нем, кроме нас троих, никто не будет знать. Даже ваши осодмильцы, Дмитрий Лукич.

Дохватов погрозил милиционеру пальцем.

– А если они узнают, то не забывай, участковый, что я тоже власть на местах, Я тебя самого могу превратить в мертвеца, но не бродячего. Ясно-понятно?

Тюха-Митюха испуганно втянул голову в плечи…

* * *

Холмин шел на вокзал, не торопясь, заговаривая с редкими прохожими, встречавшимися на улицах:

– Добрый вечер! Всего хорошего. Счастливо оставаться.

Некоторые останавливались, спрашивали:

– Уезжаете?

Он отвечал с подчеркнутой бодростью:

– Уезжаю. Домой. Надоел мне ваш дождь. Вот на вокзал иду.

– Обождали бы до утра, – советовали ему.

– А чего ждать? – с наигранным удивлением спрашивал он.

– Мало ли чего? Ночь-то темная. Всяко может случиться.

– Ничего. Мне к темным ночам в командировках не привыкать, – хвастливо говорил он.

Люди пожимали плечами, укоризненно и сочувствующе качали головами и, пожелав ему счастливого пути, торопились удалиться.

Так Холмин «создавал видимость своего отъезда», расчитывая, что весть об этом, через кого-либо из прохожих дойдет до тех ушей, до которых он хотел, чтобы она дошла.

На полпути к кладбищу он остановился и закурил. Постоял минут пять, разглядывая вечернее небо с нависшими тучами и насвистывая «Яблочко» потом отбросил окурок и пошел дальше. У кладбищенских ворот выкурил вторую папиросу. Торопиться никак не следовало; бродячим мертвецам надо было дать время для «подготовки».

С неба начал сеять осенний дождь: мелкий, холодный и противный. Холмин поежился, втягивая голову в плечи и пожалел, что у его ватной куртки нет воротника.

Ржавые кладбищенские ворота, по-видимому, давно уже не закрывавшиеся и еле держащиеся на верхних петлях, вделанных в стены, монотонно и жалобно поскрипывали от порывов ветра. Потоптавшись возле ворот еще несколько минут, Холмин решил, что времени прошло достаточно и пошел через кладбище к вокзалу. Было не очень темно, но, от бившего в лицо и слепящего глаза дождя, приходилось двигаться почти ощупью; то и дело репортер невольно сворачивал с дороги и натыкался на кусты, могильные холмики, поломанные ограды и покосившиеся кресты. Так, не без труда, добрался он до противоположных ворот, в полутора километрах от которых был расположен вокзал полустанка, «Что же делать дальше? Поворачивать обратно?» – подумал репортер, остановившись перед воротами.

Вокруг все было тихо спокойно и жутко. Необъяснимо жутко до такой степени, что если бы Холмин не знал, что где-то рядом, в кустах сидят Дохватов и Тюха-Митюха, он поспешил бы убраться отсюда.

«Бродячие мертвецы наверно передумали и не появятся. Таким образом, наш план, пока что, сорвался. – продолжал думать Холмин. – Что же, все-таки, делать? Вызвать из кустов моих неудачных охотников за мертвецами и отправляться по домам? Или еще подождать?»

Здесь течение мыслей репортера было прервано звуками тихих, медленных шагов, раздававшимися за его спиной. Он быстро обернулся и остолбенел. По кладбищенской дороге, сквозь пелену мелкого дождя, медленно, как бы плывя в воздухе, двигались прямо на него две беловато-серые, расплывчатые фигуры. Одна из них была среднего человеческого роста, другая повыше. В верхней части каждой фигуры светилось пятно неподвижным бледно-желтым светом.

Когда они приблизились на расстояние двух десятков шагов, Холмин разглядел эти пятна. Они представляли собою очертания мертвых человеческих черепов: четыре темных дырки посредине, вместо глаз, носа и рта, а вокруг – слабый, неподвижный свет, окруженный черной каймой.

От этого зрелища Холмин невольно задрожал, хотя и был подготовлен к чему-либо подобному. Лихорадочный озноб, – неприятный, холодный и скользкий, – пополз по всему его телу. Он сделал несколько шагов назад. Фигуры продолжали приближаться. Он отступил еще. Фигуры остановились и от одной из них, – той, что была пониже, – вытянулось вперед что-то длинное, плохо различимое за пеленою дождя, но смутно похожее на руку. По кладбищу разнесся гулкий, знакомый Холмииу голос:

– Идите!. Идите… в колхоз!

Наступила короткая пауза, а затем репортер… расхохотался. Он мог ожидать всего, но только не этого. Мертвецы, вставшие из гроба, в роли колхозных агитаторов! Это было слишком неожиданно и слишком смешно. Приступ смеха, однако, длился у него недолго: каких-нибудь две-три секунды. Смех сменила ярость. Глубоко в груди, возле самого сердца, Холмин болезненно ощутил жгучий, быстро растущий комок злобы на тех, кто так по-шарлатански, с таким бесстыдством и цинизмом используют для советской власти мертвецов и древнее староверческое предсказание, доверчивость дубовичан и их суеверность. И не помня себя от ярости, он закричал:

– Василь Петрович! Стреляй! Участковый – пли!

Инстинктивно пригнувшись, Холмин ждал выстрелов, но их не последовало. В кустах по-прежнему были тишина и безмолвие.

«Неужели Дохватов и милиционер лежат в кустах убитые? Тогда и мне конец», – мелькнула в голове репортера тоскливая мысль.

В это мгновение он с радостью увидел, что одну из фигур – более низкорослую – ему, как будто, удалось напугать своим криком. Она метнулась в сторону, но другая – высокая – испустив не человеческое, а скорее звериное рычание, ринулась на него. Холмин сжал кулаки, приготовившись защищаться, и отчаянно, не надеясь на ответ, крикнул еще раз:

– Да стреляйте же! Скорее!

И сейчас же из его груди вырвался вздох облегчения. В кустах, слева от него, один за другим мелькнули яркие и быстрые огоньки и оттуда загремели выстрелы. Стреляли метко. Фигура, метнувшаяся в сторону, споткнувшись о могильный холм, упала и осталась лежать неподвижно. Рычание другой перешло в однотонный, высокий вопль, закончившийся надрывным стоном, и она растянулась у ног Холмина. Из кустов выскочил человек, два мокрых рукава обняли репортера за шею и тревожный голос Дохватова зашептал ему в ухо:

– Ну, как, Шура? Ты целый? Невредимый?

– Целый, – ответил Холмин. – Что же вы так долго не стреляли?

– Так, Шура. Впечатление потрясающее. Я еле, ясно-понятно, опомнился.

– Засветите-ка фонарь, Василь Петрович. Посмотрим, кто это.

Луч электрического фонаря скользнул по Фигуре, лежащей у их ног, и остановился на ее лице. Оно было покрыто пластами странной массы желтовато-белого и серого цвета.

– Маска! Долой ее! – воскликнул Дохватов.

Он осторожно снял маску, передал Холмину и, всмотревшись в лицо, сказал:

– Личность знакомая. Одноглазый Кондратий.

– Да, это он, – подтвердил Холмин. – А кто другой?

– Сейчас поглядим…

Вторая фигура была тоже в маске. Под нею обнаружилось пухлое, мясистое лицо с небольшими усами и русой, кудреватой бородкой.

– Этого я не знаю, – с сожалением произнес агент. – Но ничего. Произведем опрос дубовичан и личность установим.

– Опроса не потребуется. Я его знаю, – сказал репортер.

– Кто же это?

– Здешний старец-начетчик, Федор Матвеевич Глуховских.

– Да ну? Вот так штука, – протянул агент…

Старец был убит, но Кондратий шевелился и слабо стонал. Услышав его стоны, Дохватов бросился к нему. Он стал возле него на колени и, приподняв за волосы его голову, слегка встряхнул ее.

– Ну, ты, бандит! Развязывай язык! Кто придумал эту штуку с бродячими мертвецами?

Осодмилец стонал, не отвечая ни слова.

– Говори, бандит! Или я тебе все зубы наганом выбью! – заревел агент.

Холмин тронул его за рукав.

– Нельзя же так, Василь Петрович.

Дохватов локтем оттолкнул репортера.

– Не лезь, Шура. Теперь я сам управлюсь. Тут дело политическое получается. Мы должны поскорее все выяснить, иначе нам будет плохо.

И он, тряся за волосы голову Кондратия и замахиваясь на нее фонарем, заорал снова:

– Морду разобью! Отвечай! Кто придумал мертвецов?

До слуха Холмина, вперемежку со стонами, еле слышно донесся ответ осодмильца:

– Районный… уполномоченный ГПУ… товарищ Котиный…

Дохватов, пораженный этим неожиданным ответом, опустил фонарь. Холмин подумал и сказал:

– Спросите его об убитом гармонисте.

Агент обернулся к нему.

– Думаешь, он зарезал?

– Уверен в этом.

Дохватов встряхнул осодмильца.

– Ты зарезал гармониста?

– Я, – зашелестели губы Кондратия, – вышел из столовки… спрятался за крыльцом… подождал Пашку… потом ножом…

– Кто приказал убить?

– Старец.

С последним словом изо рта осодмильца вытекла струя крови; тело его дернулось и вытянулось.

– Кончился, – произнес агент, вставая с колен. Он поднял валявшуюся рядом с трупом старца маску и, при свете своего фонаря, начал разглядывать ее.

– Интересно, из чего эта штука сделана? Труха какая-то. В руках крошится. И раньше светилась, а теперь нет.

Холмин внимательно осмотрел другую маску, бывшую у него в руках, и сказал:

– Кажется, я догадываюсь из чего она. Погасите-ка фонарь, Василь Петрович.

Фонарь погас. В темноте обе маски опять начали светиться слабым неподвижным светом.

– Да, это гнилушка, – уверенно сказал Холмин.

– Какая гнилушка? – спросил Дохватов.

– Обыкновенная. Из лесу. Гнилое, трухлявое дерево.

– Верно, Шура. Ловкую штуку они с гнилушкой придумали.

Холмин вспомнил о Тюхе-Митюхе.

– А где же наш участковый милиционер?

– В самом деле, где он? Со мной рядом в кустах сидел. Может, помер со страху? – забеспокоился агент.

Он лучем фонаря провел по кустам. Под одним из них они увидели милиционера, сидящего на корточках, закрыв лицо руками. Рядом на земле валялся наган.

– Эй, участковый! – крикнул Дохватов. – Мертвецкое представление окончено. Вылазь да наган подбери.

Тюха-Митюха вылез из кустов, весь дрожа, и спросил заплетающимся языком:

– Где они?

– Померли. Больше бродить не будут, – успокоил его агент и, вдруг, заторопился:

– Шура! Нам нужно спешно ехать.

– Куда?

– После объясню.

Он сунул маску в руки милиционеру.

– Держи, участковый. Сохранишь, как вещественное доказательство. Другую мы заберем с собой. Трупы не трогать. Поставить охрану из осодмильцев. Окружающее население не подпускать.

– Следовало бы этих мертвецов показать дубовичанам, – заметил Холмин.

– Ты думаешь? – обернулся к нему Дохватов.

– По моему очень невредно. Пусть посмотрят, кто их в колхоз загонял.

– Верно. Участковый! Интересующихся от трупов не отгонять. Пускай только руками не лапают. Желающим давать объяснения. Ясно-понятно?

– Понятно, товарищ начальник.

– Пошли на вокзал, Шура, Может, еще успеем к поезду…