355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Колосов » Карповы эпопеи » Текст книги (страница 1)
Карповы эпопеи
  • Текст добавлен: 7 июня 2017, 15:00

Текст книги "Карповы эпопеи"


Автор книги: Михаил Колосов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Михаил Макарович Колосов
Карповы эпопеи

Карпова жизнь – сплошные истории. Малые и большие. Были настолько малые, что они тут же забывались. Проходные, так сказать, истории. Но были и такие, что входили в Карпова бытие прочно и помнились долго. Если выражаться языком научным и подходить к этому вопросу философски, то можно одни Карповы истории назвать случайными, эпизодическими, другие же, наоборот – закономерными, этапными.

И, разумеется, для исследования Карповой жизни логичнее было бы взять только истории, относящиеся к последней категории. Но мы этого делать не будем по той простой причине, что задача эта непомерно трудная: кто может с точностью определить, какая история главная и какая второстепенная? Это даже сам Карпов не в силах сделать. Сейчас, с оглядкой назад, он, может, и скажет: Вот это было да! А вот это – так себе... Однако если бы подобный вопрос задать ему в тот момент, когда история эта творилась, ответ его был бы иным – все получало бы высшую оценку. Это – да! Так время, удаляя от нас некоторые события, делает их ничтожно малыми, и сквозь годы видятся они как сквозь перевернутый бинокль.

Единственно какую сортировку Карповых историй можно сделать – так это разбить их на три группы. Такое разделение не будет искусственным, истории сами так или иначе разбиваются на три части и составляют своеобразную треногу, на которой и держится Карпова жизнь.

А еще эти группы можно сравнить с линиями. Тремя параллельными линиями они так и шли через всю Карпову жизнь. Вернее, жизнь Карпова катилась по ним, как по трехрельсовому пути.

И опять же трудно сказать, какая нога из этой треноги нужнее, какой из этих трех рельсов главный,– все они одинаково необходимы и каждый из них составил в Карповой жизни целую эпопею.


Эпопея строительная. Спальный апартамент

Карпов Гурин – наш сосед и родственник: он доводится мне дядей. И еще – он мой крестный. Крестил меня Карпов несколько раз: сначала по-церковному, этого я не помню. Остальные разы – по-своему, – когда заставал в своем горохе или на своей яблоне. Эти крещения запомнились.

Карпов огород межуется с нашим, а его дом выходит к нам во двор глухой стеной. Теперь она, правда, уже не глухая и зовется так по привычке. Несколько лет назад, захваченный новой модой, Карпов затеял перестройку внутри дома – делал отдельную спальню. Мудрил, мудрил и выгородил-таки в своей довольно тесной хате темную комнатенку. Тетка Ульяна – жена его, – не оценила усилий мужа, назвала спальню гадюшником. Карпов на жену не обиделся, но свое детище попытался защитить.

– Ну, а шо тебе надо? Спальня и есть спальня, чтобы спать в ней. Спят же в темноте или как? Так даже и лучше: днем можно прилечь – окно не надо закрывать. И мухи не будут кусать.– Под конец своей речи Карпов не удержался, подсмеялся над бабой: – Или, может, ты дюже культурная стала? В постелю будешь с газеткой ложиться, как Нюрка Черкашина? Так мы тебе подвесим над головой абажурчик с выкрутасами, вроде рогов у барана, и будет он давать тебе освещение. – Оглядел комнатенку еще раз, заключил: – Побелишь, и все. Потом тебя оттуда и колом не выгонишь: настоящий спальный апартамент. Шо и шо надо?

– Куда там!.. – не унималась Ульяна.

– А ты не той... Не думай только о себе, – сказал Карпова, посерьезнев. – Думаешь, для чего я это городил? – Он нагнулся к жене, зашептал: – Дети уже большие, спать с ними в одной комнате... – Карпов замялся, подыскивая подходящее слово, но, так и не найдя его, спросил: – Как ты об этом, думала?

– Во! Обиделся! – удивилась Ульяна. – Пошутковать нельзя! Да кто ж не знает, для чего спальня? Если б не знала да не думала, так разрешила б я тебе эту грязь в хате разводить?

На другой день Ульяна намесила серой глины с кизяком, замазала щели, а когда подсохло, выбелила стены и потолок мелом, подсиненным куксином, вымыла пол и осталась довольна: "А и правда – апартамент: хорошо будет. Зазря напала на мужика". И ждет Карпова не дождется, спальню показать хочется: пусть порадуется. А он пришел с работы и опять понес инструмент в гадюшник. И побелку не заметил, принялся прорубать окно. Пыталась Ульяна отговорить его – не надо рубить, и так, мол, хорошо, – ни в какую.

Прорубил дыру, высунул голову в наш двор, выдохнул облегченно. Дня три стена зияла после этого черным провалом. Потом Карпов вставил раму, застеклил. С наружной стороны ставню навесил. Сказал Ульяне: – Вот и все. Теперь гляди сколько влезет. Мать моя поначалу чувствовала себя неловко от чужого окна, которое стало днем и ночью смотреть в наш двор. Ей казалось, что за его темными стеклами постоянно скрываются чьи-то глаза. Тогда она посадила напротив него абрикосовое деревце, думала: вырастет – заслонит. Деревце росло долго, так, кажется, и не выросло, а мать за это время привыкла к окну и уже не обращала на него внимания.

А может, и не привыкла, может, ее просто отвлекли другие Карповы дела, которых у него было великое множество...

Слово о работе и рабочем виде Карпова

Работает Карпов на путях, он бригадир ремонтной бригады. Под его началом девчат десятка полтора. В стеганках, в штанах ватных, девчата выглядят толстозадыми коротышками. Это зимой. А летом – ничего: в блузках веселых, в косынках цветастых, они – будто стайка пестрых птичек на железнодорожное полотно опустилась. Хлопочут: старые шпалы вытаскивают, новые ставят, костылями крепят, щебенку подбивают.

Карпов зимой и летом – одним цветом: в серой простой спецовке. Зимой под нее он поддевает ватную фуфайку и ватные брюки, летом же обходится без них. Спецовка его сшита из грубой палаточной материи – брезента, и сидит она на нем – колом, как белье на морозе. На ходу Карповы штанины не шуршат, а скрежещут, будто железные.

Во время работы Карпов обычно стоит в сторонке и наблюдает. Наблюдает не столько за работой девчат, сколько за дорогой – не появился бы поезд внезапно. Если у девчат не ладится, помогает, начальника из себя не строит.

На поясе у Карпова в кожаном чехле два флажка – желтый и красный. Это с одного боку. А с другого – петарды. Три. Белые, металлические. Петарды – наша постоянная мальчишеская зависть: руки, глаза наши так и тянулись к ним. Но Карпов даже потрогать не дает: опасно.

Карпов строг. На работе тоже строг. Даже не то чтобы строг, а серьезен. Шутки об него разбиваются, как пустые бутылки о скалу. И если какая из девчат слишком уж разойдется, скажет:

– Ты ото, Настя, как зубы скалить, так лучше бы...– говорит он медленно, слова выдавливает с трудом, будто загустевшую пасту из тубы.

– Ну, что лучше бы? Что лучше бы, дядя Карпова? – не унимается озорница. – Что я плохо щебенку подбила?

Но Карпов уже выговорился, да и не хочется ему попусту языком трепать. Смотрит вдаль, откуда должен появиться поезд.

Из-за поворота, извиваясь змеей, показывается товарняк, гудит утробным басом тепловоз – требует дорогу.

– Эй, девчат, сойди!..– кричит Карпова, а сам подходит к воткнутому между рельсами железному шесту с красным кругом на конце.

Девчата медленно разгибаются и будто нехотя сходят на самую бровку насыпи. Карпов следит за ними, и когда уже ни одной не остается на рельсах, выдергивает двумя руками ограждение и тоже сходит на бровку. Кладет ограждение на кучу щебня, вынимает из чехла желтый флажок, пропускает поезд.

После московского экспресса, если нет аварийной работы, Карпов обычно не спешит поднимать ограждение. Достает из кармашка часы на цепочке, открывает крышку и долго смотрит на неподвижные стрелки. Часы у Карпова старые, никель на них давно отшелушился, сполз, как кожица с молодой картошки, и лишь кое-где поблескивал мелкими островками на бронзовом корпусе. Часами Карпов дорожит: давняя премия начальника дороги. Но главное – не память, главное – вещь нужная, время точное показывает. А красота для Карпова никогда не имела значения.

Захлопнул крышку.

– Ну че там, дядя Карпова? Че показывают золотые? Сколько нашего? Или, может, экспресс сегодня раньше побежал?

– Ладно, – говорит Карпов. Взваливает на плечо железный шест с круглым стоп-сигналом на конце, идет к деревянному ящику для инструмента. – Шабашить будем. Пока то да се... Собирайте инструмент, ничего не забывайте.

Девчата сносят ключи, лопаты, кирки. Карпов запирает ящик на замок, спускается в кювет. Там у него еще от обеда припасены доски от разбитых снегозащитных решеток. Доски аккуратно сложены и туго скручены проволокой.

– Хозяйственный вы мужик, дядя Карпова! Даже завидки берут.

– Все одно сгниют без пользы, – оправдывается он. – Валялись... Загородку поросенку надо сделать, всю изгрыз, проклятый.

– И не надоело вам-то возиться со свиньями?

– Хм... Надоело. Можа, и надоело. А что делать? У меня семья вон какая: детей трое, да свояченица Марья – девка уже на выданье, за дочь живет, да самих двое. Ну? Всех одевать, обувать, кормить надо. А работников? Один я, считай, Марья – скольки она там получает... Надоело? Можа, и надоело.

Доски Карпов берет под мышку. На плечо не поднимает, чтобы не так заметно, и сразу скрывается в посадке. Идет полем и приходит домой, как всегда, с огорода. Бросил доски возле сарая, они стукнули.

По этому стуку узнал о приходе хозяина старый, лохматый и злющий кобель Буян. Загремел цепью, потрусил навстречу, заскулил приветливо. По этому стуку узнала о приходе мужа и Ульяна. Маленькая, быстрая, вытирая руки о передник, она выбежала из кухни, спросила:

– Обедать будем, чи как?..

Жизнь Карпова дома после тяжелой работы

Чаще всего после работы Карпов мастерил что-нибудь по хозяйству: дорожил светлым временем. Обедать можно и вечером, при свете, ложку мимо рта не пронесешь. Строгать же, пилить, гвозди бить – это сподручней делать днем.

Отпихнул ногой кобеля:

– Пошел, идол!..

Но Буян изучил повадки хозяина, не обижается на него, не уходит, ждет.

Карпов достал из холщовой сумки для харчей кусок хлеба, бросил Буяну.

– На, от зайца. – Сумку с пустой бутылкой из-под компота отдал жене. И только потом ответил ей: – Опосля... Надо ж тому идолу починить дверку,– кивнул он на сарай, где, услышав шум, поскуливал поросенок. – Э, звягучий какой, чтоб ему...

– А нехай,– махнула рукой Ульяна.– Это кабы б до войны такой попался.

– До войны – да, намучились ба... – Карпов направился в сарай. На пороге остановился, вспомнил что-то. – До войны! – проговорил он с упреком – мол, память у тебя, баба, куриная. – До войны! А опосля? Когда ты противогазом поросенка задушила?

Захихикала дробно в фартук Ульяна, закрутила головой – вспомнила, смешно ей:

– То после уже, правда твоя... После войны, да. А как до войны ото со шкурами чертовались? Тоже ж было?..

– Ну, было. – Карпов нехотя согласился с женой. – Было... да сплыло... – и скрылся в сарае, застучал топором.

Мастерить, строить Карпов любит, у него просто руки чешутся, и тоска съедает, если нечего перестраивать. Мастерит он, правда, грубо, топорно, но зато прочно, на века.

Спальный апартамент, который он выгородил,– это всего лишь маленький эпизодик в деятельной жизни Карпова. У него бывали дела куда солидней, важней, грандиозней. Вот, например, история со шпалами.


Шпальная история

Дом у Карпова такой же, как и у многих в поселке: два окна смотрят на улицу, три – во двор, крыша под белой черепицей, стены саманные. В общем, дом как дом, не хуже других. А может, даже и получше некоторых: у него, например, ставни с запорами. Карпов сам сделал их – этакие длинные железины поперек окна на болтах. Один болт ввинчен наглухо, другой – свободно болтается, каждый вечер вдевается в отверстие внутрь дома и изнутри закрепляется шплинтом. Прочно, надежно, никакие воры не страшны.

Когда мы были еще малыми детьми, мать, уходя на работу, закрывая ставни, всякий раз сокрушалась: был бы отец – сделал бы такие же, и горюшка б мало: закройся и спи до утра спокойно. Но воры, наверное, знали, что ни за железными запорами у Карпова, ни тем более за расхлыстанными ставнями у нас красть было нечего, и потому ни разу не побеспокоили.

Тем не менее Карпов постепенно превращал свой дом в крепость. Выписал на работе по дешевке несколько старых шпал и сделал из них ворота – высокие, глухие, прочные. Калитку тоже соорудил высокую, глухую, с железным засовом.

Пока строил ворота, разохотился и с получки выписал еще шпал, привезли их на двух машинах с прицепами. Увидела Ульяна, обрадовалась сначала – добра-то сколько! А когда узнала, что Карпов почти всю получку ухлопал на них, ругаться стала. Карпов и сам понял, что немного переборщил со шпалами, но не сдавался, огрызался:

– Да? А ты пойди купи их просто так! Не купишь. А если и найдешь где – так с тебя сдерут за них ой-ой! А тут, можно сказать, задарма столько материалу. Потому как для своих рабочих скидка существует.

– Задарма – возмущалась Ульяна, тыча ему в лицо остатки зарплаты. – Задарма, а где же деньги? Сколько шпал навалил! Что делать-то с ними?

– Найдем что.

– Неужели хату перестраивать задумал?

– А что, можно и хату. Стены из шпал теплые.

– И не выдумывай! – решительно запротестовала Ульяна.– С тебя станется: развалишь хату, а потом, знаешь, сколько всего надо будет, да сколько возни?

– Знаю... Ладно. Пригодятся на что-нибудь.

После этого они с Ульяной дня три таскали шпалы с улицы во двор, укладывали в штабель на долгое хранение. Нижние шпалы уложили на камнях, чтобы от земли не прели. Поверху Карпов проволокой окрутил – не унес бы кто на дрова.

– Кому они нужны – укутываешь. Соорудил памятник дураку, – не успокаивалась Ульяна.

– Ладно, будя ругаться. Ишо спасибо скажешь, вот подожди трошки.

Утихомирилась Ульяна, доволен Карпо: лежат шпалы – богатство. Строй – не хочу.

Однако недолго богатству этому пришлось вылеживаться. Надумал Карпов построить летнюю кухню. Настоящую, как у людей. А то ведь летом в хате плиту топить – угоришь от жары. Одно дело – суп или борщ, подогреть можно и во дворе на таганке, а ей, Ульяне, приходится готовить еще и поросенку. И порается, бедная, в жаре. Отсюда и мухи в хате – двери-то целыми днями настежь рахлобыстаны...

Складно в мыслях у Карпова получается насчет летней кухни, вот так бы и высказать все Ульяне, только не сможет он ей все разобъяснить, не даст она ему говорить, сразу перебьет и понесет...

Но тут Карпов ошибся, мысль о летней кухне была встречена Ульяной с пониманием и даже с восторгом. Небольшие разногласия возникли лишь из-за места, где ее ставить. Но эти разногласия были быстро улажены, и строительство началось.

Постепенно строение обретало свои формы

Недели две Карпов пилил, рубил, строгал шпалы, одни клал плашмя, другие ставил стоймя, скрепляя скобами, пока стала вырисовываться коробка строения. Ульяна усердно помогала мужу. Когда что-либо не ладилось – подавала советы. Карпова, как правило, их отвергал, и тут начиналась перепалка, которая кончалась тем, что Ульяна в сердцах посылала Карпова к черту и уходила, а Карпов отпускал ей вдогонку что-нибудь матерное и прекращал работу до следующего дня. На другой день как ни в чем не бывало они снова принимались за дело.

Постепенно строение обретало свои формы: стены, а в них проемы для окна и двери. Появилась и покатая крыша. Обил Карпов стены и снаружи и изнутри дранкой, и принялись женщины – Ульяна и свояченица Марья – штукатурить. Пока они мазали кухню снаружи простой глиной с кизяком, Карпов соорудил плиту, вывел через потолок трубу. Закончил – затопил. Дым поклубился-поклубился внутри плиты, попытался идти внутрь кухни, но потом все-таки раздумал, нашел ход в трубе и повалил туда, куда ему и следовало. Карпов обрадовался: плита – сложная штука, но, оказывается, и печное дело ему по плечу!

Гордится мужем Ульяна, показывает соседкам кухню, демонстрирует духовку – печет пироги хорошо.

Правда, после побелки кухня получилась пятнистой, как леопард. Это сквозь глину проступала шпальная пропитка, но хозяева не огорчились: не свадьбу играть в кухне, не гостей заводить – сойдет. Главное – есть теперь летняя кухня. Как у людей.

Соорудил Карпов кухню, а шпалы еще остались. Не пропадать же добру, куда-то определить надо. А куда? Подумал, подумал – нашел! Погреб давно просит ремонта. И как это Карпов раньше о погребе не подумал! Кухня могла бы и подождать, а погреб – дело необходимое, осень скоро, заготовка овощей начнется.

Повытаскал Карпов из погреба бочки, банки, деревянные кружки, камни-голыши, которые служат гнетом в бочках с соленьями, и раскидал землю с крыши. Зияет квадратная яма, смотрит в небо сырым своим нутром.

С погребом дело простое, это не кухня. Тут Карпов справится мигом: настелит на потолок шпалы сплошняком, завалит землей – и готово. Быстро и прочно. С творилом придется только повозиться.

Расчистил края стен, подтащил первую шпалу. Кликнул на помощь Ульяну – настилать шпалы одному несподручно. Пришла Ульяна, глянула на погреб, на шпалу и воскликнула:

– Да она ж короткая!

– Кто?

– Да шпала...

Карпов даже остолбенел – не ожидал такого. Прикинул – точно, на целый метр короче. Задумался. А Ульяна не успокаивается, костит мужа.

– Черт безголовый! Ишо б постоял погреб, так разворочал его, как боров. А теперь что? Сказано: семь раз отмерь, а один – отрежь. А ты?

– Ладно, придумаю что-нибудь. Вон кирпич есть, можно стенку вот так выложить. Поменя малость будет твой погреб, всего и делов...

– Ага! И так не повернуться, не поставить ничего, а то совсем собачью конуру сделаешь, – запротестовала Ульяна. – Ты об чем думал, когда начал погреб раскидывать? Шоб шпалы определить или шоб польза какаясь была? Люди, у кого погреб как надо, на зиму всего наготовят и горя не знают. А тут даже капусты – и той до весны не хватает. Ребята вон уже какие, им есть тольки давай.

Ничего не возражает Карпова, глядит молча в разрытую яму. А что возразишь? Права Ульяна: дети растут, для роста питание нужно. Погребок мал, верно. Вон у Симакова погреб – то да! Не погреб, а целое овощехранилище! Там у него не то что капуста, огурцы, помидоры да картошка,– каждую зиму огромная кадушка с солеными кавунами стоит, а другая, чуть поменьше, с мочеными яблоками. А Карпов ведь своих детей никогда зимой не побаловал ни кавунами, ни яблоками, все чего-то жмется: не главная, мол, то еда, баловство, гостинец. Главное – картошка, да капуста, да огурец... А был бы погреб – конечно, чего ж не наготовить всего. Жалко, что ли? Осенью ни яблоки, ни кавуны ничего не стоят, так – навоз, а зимой заместо конфетки пойдет.

А капусты этой у Симакова – не квашеной, а такой, свежей – почти до новины хватает. Выдергивает из грядки кочаны поплотнее с корнем и подвешивает на крюках в погребе, она и висит всю зиму, ничего ей не делается. Чистая, свежая, возьмет баба кочан, а он будто только с огорода.

Размечтался Карпова, цигарку за цигаркой смолит

Премудрый старик, все сделано как следует. Даже лазить в погреб удобно: вход в него сводчатый, кирпичный. Откроешь дверь и иди по ступеньким вниз. А тут – люк, лестница. Неудобно, тесно. Зимой люк снегом заносит, лестница инеем покрывается, мокреет, скользкая становится. Ульяна не один раз срывалась с этой лестницы, посуду разбивала. Хорошо, хоть себя не покалечила...

Да, сделать бы такой погреб, как у соседа! Только сумеет ли, хватит ли силенок?

Размечтался Карпова, сидит на шпалах, цигарку за цигаркой смолит, прикидывает, как погреб лучше сделать...

Думай не думай, а чего-то главного не хватает, работа остановилась. Досадно.

Пришел Неботов – сосед через дорогу, увидел развороченную яму, пошутил:

– Чи убежище задумал делать? Так войны ж вроде пока не обещают.

Как ни был раздосадован Карпова, а шутку принял.

– Когда пообещают, то уже будет поздно, – сказал он. – У меня комбат в саперном был, войну с ним кончали, дак тот все учил: винтовки не стреляют – должны стрелять лопаты и топоры. Укреплять, значит, оборону надо. Так и я, – кивнул Карпов на яму. – Блиндаж вот думаю соорудить.

– Ну да, ну да, – согласился Неботов и заглянул в яму. – Погреб, конечно, нужен, без него зимой хоть караул кричи. А сделать его – это, конечно, не блиндаж сварганить. Там что, там тяпляп – и укрытие готово, а тут надо, так бы сказать, поосновательнее, чтобы он годков несколько простоял.

– Да нет, не скажи, – закрутил Карпов головой. – Блиндажи мы делали на совесть. А как же? Это ж укрытие для людей от снарядов и бомб. Погреб для чего? Овощ схоронить от холода, и все. А там люди. С запасом прочности делали, никакой снаряд не брал. Вот, помню, блиндаж сделал со своим отделением... В Германии уже дело было. Приказ – в наступление, а комбат говорит: не хочется и вылезать из такого дворца. Будешь ты, Карпова, отвечать за срыв операции: зачем такой построил – лучше хаты? Жалко, на чужой земле останется твое строение. А блиндаж и взаправду вышел на удивление: крепкий, сухой, теплый. Оборудовали его как следовает. Жить – можно. Вот бы под погреб такой приспособить, – Карпов улыбнулся, глаза его затеплились, заблестели – нахлынули воспоминания. – А мосты какие делали? Уля!.. – позвал он жену. – Ульяна, подай письмо, што мне прислали... За портретом лежит.

Принесла Ульяна письмо, протянула Карпу.

– Хвастать будешь? – спросила она с ехидцей.

– К разговору пришлось, – сказал Карпов серьезно. Развернул листок, обратился к Неботову. – Слухай...

Это пишет мне дружок, вместях воевали. В Молдавии живет. Мы там долго стояли, удар на Яссы готовили. Мосты строили для техники. Он, этот дружок, познакомился с одной бабенкой, слюбились, после войны к ней поехал, живут, пишет, хорошо...

– А ты? – спросила Ульяна.

– Шо я? – не понял Карпова.

– Про себя расскажи, шо ж ты все про друга да про друга... А ты будто святой да невинный, только мосты строил?

– Не галди, Ульяна, – отмахнулся Карпова. – Опять за свое... Кабы б так – так приехал бы я к тебе? Тоже туда подался б.

Ульяна перестала улыбаться, насупила брови, спросила медленно, нараспев:

– Куда б ты подался?.. – и вдруг переменила тон, сказала резко: – Попробовал бы! – Она погрозила Карпу и ушла.

– Ну, видал? – развел Карпов руками. – И я ж виноват остался.

Покрутил Неботов головой, усмехаясь, махнул рукой:

– Да ну, это ж бабы!.. Не обращай... Читай, што там пишет дружок твой.

– А? – Карпов и забыл уже, о чем речь шла, взглянул на письмо, вспомнил: – А! За мост пишет. Слухай. – И стал читать: – Дорогой мой фронтовой друг и товарищ Карпова! Пишет тебе Иван Копылов. Жив, здоров, чего и тебе желаю... – Карпов помычал, пропуская какието места в письме, нашел нужное, сказал: – Вот. Помнишь, мы наводили мост в наших Казанештах? Его потом все называли Карпов мост. Так вот, нема уже того моста. В этом году разобрали и построили новый. А зовут все одно по-старому: Карпов мост. Во какую память об себе оставил! А никто из молодых и не знает уже, почему такое название. Жинка моя да другие, кто постарше, – те помнят. Приезжай к нам, всем селом встретим. Вина попьем, войну, друзей вспомним, песни попоем, поплачем... – Голос дрогнул у Карпова, он шмурыгнул носом, сложил письмо, не стал дочитывать. – Ну вот, видал, как строили в войну? Скольки годов простоял мост! Так что мы не той, не баловались...

– Это конечно – какое там баловство, – согласился сосед. – Война шуткувать не любит. – Помолчал. – А я к тебе, Романович, с просьбой.

– Шо такое?

– Уступи мне одну шпалу... В сарае стенка задняя стала выпирать. Подпереть – еще постоит. А нечем...

– Ха, просьба! – обрадовался чему-то Карпова. – Выбирай любую, какая на тебя глядит. Дак две ж надо, шо ж ты с одной сделаешь?

– У меня обаполок есть, к стенке приставлю, а шпалой подопру.

– А, ну то дело другое. – И Карпов сам стал выбирать шпалу. Выбрал, откатил. – Пойдет?

– Да! – обрадовался сосед. – Вот ее и продай мне. Скольки она?..

– Шо – скольки?

– Скольки положишь?

– Да ты шо? – обиделся Карпова.

– Ты ж деньги платил за них...

– Какие там деньги, – поморщился Карпова. – Шпал вон какая куча, а денег – вот такусенькая, – засмеялся, взялся за конец шпалы. – Бери, понесем.

Подхватили шпалу, понесли через улицу в Неботов двор. Вышла Ульяна на порог, смотрит им вслед, качает сокрушенно головой. А когда Карпов прибежал за топором, сказала с ехидцей:

– Ну вот, уже одну шпалу определил. Не успел во двор притащить, как тут же со двора понес.

Остановился Карпова, развел руки в стороны, поднял удивленно брови:

– Да чи тебе жалко?.. Што ты их, солить будешь, чи шо! Глянь, какая куча!

– Дак ты ж что-то думал, когда покупал?..

– Эх, – досадливо крякнул Карпов и пошел к соседу.

Вернулся он после обеда, подошел к яме, постоял, почесал затылок: чужую работу сделал, а своя никак не продвигается. Приуныл. А делать что-то надо, без погреба нельзя.

Вечером на другой день шел Карпов с работы и внизу, под железнодорожной насыпью, споткнулся о рельс. Вернулся, долго смотрел на него: пропадет добро, а ведь можно ж куда-то приспособить. И вдруг осенило: так вот же то, что нужно для погреба. Матица! Положить ее по центру и сделать погреб на длину двух шпал. Один конец шпалы будет лежать на стене, а другой – на рельсе. Выдержит рельс, лучшей балки и не придумать. И ступеньки в погреб сделать, как у Симакова. А над ступеньками крышу не обязательно делать сводчатой, кирпичной, можно из шпал соорудить, вроде сарайчика, – теплее даже будет, чем из кирпича. Шпал много, – на все хватит, еще и останутся...

Стоит над рельсом, размечтался. Паровозный свисток разбудил его, очнулся Карпова, побежал домой.

Прибежал, подхватил тачку, мобилизовал с собой домашних – жену, Марью, старшего сынишку Никиту прихватил, подались за посадку к насыпи. Взвалили с трудом рельс на тачку, везут. Ульяна попыталась охаить Карпову находку – мол, горбатая рельса, куда она..., но он резко пресек и не допустил обсуждения: Зато крепкая. А горбатая – разогнуть можно, это не человек, которого только могила выпрямит.

Везут, хекают. Карпов в оглоблях. На неровностях дороги мотает мужика из стороны в сторону, еле удерживает равновесие. Попадет колесо в выбоину – так всех и отбросит от тачки. Длинный, тяжелый груз, того и гляди, заденет концом кого. А не дай бог свалится да попадет кому на ногу – инвалид навеки. Но довезли благополучно, окантовали на землю – упала, бомкнула глухо тяжелая железина. Вздохнул Карпов облегченно, закрыл ворота: от чужих глаз подальше.

Теперь задача – выпрямить рельс. Поддел один конец под кухню, на другой, который торчал вверх, встал ногами, стал прыгать на нем. Потрескивает кухня, пружинит рельс, но не разгибается.

– Что удумал, черт такой? – кричит на Карпова Ульяна.– Кухню развалишь. Для того ее делали, порались столько?

– Чем ругаться, иди лучше помогни.

Пришла, залезла на рельс к Карпу. Хоть и весу у нее пуда три, не больше, а все же помощь. Принялись вдвоем прыгать под Карпову команду. Прыгали, прыгали, пока не выворотился угол кухни. Полетел рельс в одну сторону, а Карпов с Ульяной – в другую. Хорошо – легко отделались, не зашибло рельсом. Ульяна только коленку сбила. Пошла в дом, захромала, ругает Карпова. А тот починяет кухню, а сам думает, куда бы еще приспособить рельс, чтобы выпрямить его. Думал, думал – придумал.

Приволок камень – возле шпал в заготовленное гнездо уложил его, чтобы не качался. Потом рельс подтащил, один конец занес на штабель, другой приподнял и бросил горбом на камень. Подпрыгнул рельс, бомкнул на всю округу, будто самый большой колокол на старой церкви ожил.

Постоял с минуту Карпов у затаившегося рельса и снова один конец занес на штабель, а второй приподнял и ударил о камень.

– Перестань, – крикнула Ульяна. – Придумал!..

Карпов не обращал на нее внимания, заносил один конец рельса на шпалы, а другой приподнимал и бросал горбом на камень. Про себя считал – сколько раз ударил. На двадцатом притомился, сел на камень отдохнуть, стал смотреть на рельс. И показалось ему, что кривизна стала меньше, обрадовался.

На другой день поднимали конец рельса они уже вдвоем с Ульяной, бомкали, пока не стемнело. И так – недели полторы. Соседи сначала недоумевали: что за звон несется по вечерам из Карпова двора? А потом узнали, привыкли и уже не обращали внимания. Если на окраине появлялся новичок и спрашивал, что это такое, отвечали просто: Карпов с Ульяной рельсу распрямляют.

Но вот однажды наступил вечер, а звон не раздался. И стало всем как-то непривычно от наступившей тишины, узнавали друг у друга, в чем дело. Неужели разогнули? Приходили смотреть. И дивились силе человеческой и терпению: рельс уже не горбатился, – прямой, он лежал поперек ямы, где ему предстояло служить матицей до скончания века.

Построил Карпов погреб, открыл дверь, повел Ульяну вниз по ступенькам на осмотр. Осторожно ведет ее, поддерживает под руку, будто молодую в храм божий вводит. Ульяна улыбается, довольна погребом.

– Тут гостей можно заводить, есть где развернуться, – остановилась на середине, развела руки в стороны.

– В кадушки земля теперь ссыпаться не будет, – сказал Карпов, взглянув на потолок. – Шпалы – само собой, а потом я ишо их сверху толью накрыл. – Подошел к Ульяне: – Ну, че ж не ругаисси?

– А че ругаться, если хорошо, – возразила добродушно Ульяна.

Карпов повернулся к стене.

– Вот тут будут стоять кадушки, насолим всего – и кавунов, и яблок. Все штоб было! В углу яма – для картошки. Тут вот будет лежать бурак, морковка и... Што там ишо такое?.. Полки сделаю – банки разные будешь ставить. А? Хватит места? Тут можно столько наготовить всего – ишо трех детей прокормим. – Карпов разошелся, привлек Ульяну к себе, заглянул ей в глаза. – А?..

– Ну, ишо што удумал! Трех! – она зарумянилась, скосила глаза на дверь – не смотрят ли на них дети, продолжала: – Одного ишо куда ни шло...

– Ладно, нехай пока одного, – согласился Карпова, нагнулся и поцеловал Ульяну в губы, поцеловал крепко, смачно, как давно уже не целовал. Ульяна от неожиданности чуть не задохнулась.

– Во, совсем ополоумел... – проговорила она, поправляя платок. – У погребе...

– А шо погреб? Ну, шо погреб, хуже твоей хаты, скажешь? – Карпов вбежал по ступенькам, закрыл дверь, В погребе стало темно. Ульяна покорно молчала, стояла, ждала Карпова. – Иде ты?.. – спросил он негромко.

– Тут... – ответила она шепотом и шагнула к нему навстречу.

Построил Карпов погреб, а шпалы опять остались. Не много правда, но лежит штабелек. Не пропадать же добру, в дело определить надо. А куда? Свояченица Марья надоумила. Пришла как-то домой, у подружки какой-то гостила, рассказывает, что видела. Больше всего пол поразил ее. Дощатый, краской выкрашен, чисто так. И мазать его не надо, тряпкой помоют, и он блестит, как новый.

У Карпова в доме пол земляной, то есть глинобитный. По субботам бабы смазывают его серой глиной с коровяком.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю