Текст книги "Герман ведёт бригаду (Воспоминания партизана)"

Автор книги: Михаил Воскресенский

К исходу дня партизаны выбили немцев из деревни, откуда они вели наступление. В этом бою особенно отличился пулеметчик Камагин, расстрелявший в упор двадцать гитлеровцев. Смело и храбро дрались пулеметчики Петров и Николаев, они обороняли важную высоту. Немцы несколько раз пытались взять эту высоту, но под огнем пулеметов Петрова и Николаева откатывались назад, неся большие потери. Тогда немцы сосредоточили по этой высоте ураганный огонь. Петров и Николаев погибли, но высоты не сдали».

Противник в течение девятичасового боя трижды крупными силами атаковал деревни Трубецково и Мыльнево и трижды терпел неудачу, встречая контратакующие цепи бойцов полков Худякова и Ситдикова. Четыре подбитых танка и одно разбитое орудие оставили фашисты на поле боя, когда во второй половине дня ударом с фланга они были сбиты с позиций одним из отрядов худяковского полка.

Штаб бригады с приданным ему отрядом остановился в деревне Навережье Пожеревицкого района, расположенной на берегу озера. Каратели вскоре наткнулись на нас, завязался бой. Деревня загорелась. Тогда мы перебрались по льду через озеро и заняли оборону на другом его берегу. Вместе с нами ушли жители деревни, многие из них стали партизанами.

Все отряды и службы штаба в этот день находились около командного пункта комбрига, который непосредственно сам направлял огонь наших пулеметов и минометов по противоположному берегу. К вечеру мы отошли на запад, где встретились со своими полками.

Против карательной экспедиции гитлеровцев в двадцатых числах марта рядом с нами сражались отряды бригады Рачкова и молодое партизанское соединение Карицкого.

Герман вообще считал даже временную скученность партизанских сил вредной для дела. В Ленинградский штаб партизанского движения Александр Викторович направил немало телеграмм, где просил настоять на том, чтобы командиры бригад и отрядов быстрее выходили в намеченные им штабом районы боевых действий. Нам он объяснял:

– Скученность невыгодна трижды. Во-первых, привлекает к району крупные силы карателей. А бои с ними сокращают нашу диверсионную и разведывательную работу. Во-вторых, ослабляется маневр, а он – одно из наших главных преимуществ. В-третьих, обостряется продовольственный вопрос.

Но когда дело принимало критический оборот, тут наш комбриг был всецело за товарищескую выручку и действия сообща. Так получилось и на этот раз. После сражения 20 марта фашистам удалось зажать отряды Карицкого и Рачкова, частично и наши, между озерами Сево и Чернозерье. Участок небольшой. Партизаны утомлены недельными боями. Повозки санитарных частей переполнены ранеными. Тут полумерами не обойдешься. Комбриги 2, 3 и 5 собрались на короткий военный совет. Герман предложил свой план:

– Действовать вначале всем, как одно соединение. Немцы уверены в успехе. Они знают, что мы измотаны и плохо у нас с боеприпасами. Чувствуют себя чуть ли не хозяевами положения. Разведку обстановки ведут слабо. Нужно немедленно воспользоваться этим. Сдерживая карателей самой малой толикой наших сил, ночью одной колонной двинуться на юго-восток. Маневр спасет бригады. А там опять врозь. И каждый по своему маршруту.

Рискованный план. Далеко ли могут уйти измученные люди, да еще имея громоздкие обозы? А если заметят каратели партизан на безлесных просторах в начале марша? Разгромом пахнет. Но иного выхода нет, придется рискнуть. И комбриги согласились с планом Германа, поручив ему общее командование. Карицкий спросил:

– А кто за кем пойдет на марше?

Александр Викторович положил на стол дымящуюся трубку, вынул из коробки три спички и, отвернувшись от Рачкова и Карицкого, обломал их:

– Решим самым демократическим путем. Длинная спичка – бригада в голове колонны, короткая – в арьергарде. Тяните.

Прикрывать отход – самое сложное в предстоящей операции – по жеребьевке выпало бригаде Карицкого.

Мы вышли в ночь на 24 марта 1943 года. Колонна растянулась почти на четыре километра. Люди передвигались с трудом. Шли, думая, что вот-вот ударят вражеские пушки и начнется неизбежный бой. Но и на этот раз расчет Германа оказался точным. Западня не захлопнулась, и каратели остались, как говорится, в дураках.

Мартовская карательная экспедиция не принесла Шпейману лавров «победителя партизан». Уничтожить бригады народных мстителей или хотя бы нанести им такой удар, после которого трудно было бы оправиться, карателям не удалось. Потери же у самих фашистов оказались весьма существенными. Из показаний гитлеровского штабного офицера, взятого бригадными разведчиками в плен весной 1943 года, нам стало известно, что в ставке командующего немецкими армиями группы «Север» выразили большое недовольство тем, что Шпейман не смог «пресечь враждебные германской армии действия красных лесных бандитов».

ТРЕЩАТ ТЫЛЫ ФАШИСТСКИЕ

Кровь за кровь!

После провала мартовской карательной экспедиции гитлеровцев мы напечатали листовку следующего содержания:

«Смерть немецким оккупантам!

Кровь за кровь!

Захватив районы Псковщины, немцы думали, что им удастся безнаказанно грабить добро наших колхозников, безнаказанно посылать их на каторжные работы и голодную смерть в Германию. Но просчитались гитлеровцы в своих планах. Вместо покорности население Псковщины взялось за оружие и в рядах бесстрашных партизан бьет немецких захватчиков. И вот фашистский зверь, почуяв скорый конец своего хозяйничания на нашей земле, обрушил свою злость на беззащитных людей.

15 марта немецко-фашистские каратели сожгли деревни Ровняк, Дубье, Хлуполово, Волосово, Луковищи, Палицы, Укреть и Ямицы Порховского района. Забрали весь скот и имущество колхозников, уцелевшее от пожара. В деревне Ровняк гитлеровцы убили двенадцать человек: троих мужчин, четырех женщин и пять детей, в деревне Фомкина Гора убито восемь человек, в деревне Заречье – шесть человек.

В деревне Палицы фашисты согнали в сарай восемьдесят три человека – стариков, женщин и детей и заживо сожгли их. После зверской расправы над беззащитными людьми немцы пустили слух, что уничтожили всех партизан.

Врут кровопийцы!

Народные мстители живы! Казни и расправы только увеличивают наши ряды и еще больше разжигают священную ненависть в наших сердцах. За невинно пролитую кровь советских людей фашисты заплатят своей черной кровью. Никуда им не уйти от расплаты.

Кровь за кровь! – таков наш лозунг.

Красные партизаны.

1 апреля 1943 г».

Эта листовка была широко распространена среди населения оккупированной Псковщины.

Газеты, издаваемые оккупантами на русском языке, в конце марта печатали хвастливые сообщения о полном разгроме «красных банд Германа». В действительности же ни наши полки, ни отряды бригад Карицкого и Рачкова не понесли больших потерь при выходе из окружения в районе озера Сево. Партизаны стали вновь появляться на важнейших железнодорожных магистралях, смело нападать на вражеские опорные пункты. Так, 5 апреля бойцы полка Ситдикова совершили налет на село Маршавицы. В тот день гитлеровцы недосчитались трех десятков своих солдат, одного склада с боеприпасами, одиннадцати автомобилей и одной бронемашины.

15 апреля 1943 года последовал одновременный удар по двум крупным гарнизонам оккупантов. Партизаны взорвали четыре склада с боеприпасами и уничтожили около сотни фашистов.

В Скуратове, куда под аккомпанемент этих взрывов ворвались отряды полка Пахомова, комендант принял неожиданное решение. Выскочив в окно, он подал пример вверенному ему гарнизону, как нужно встречать партизан.

А на следующий день после налета на Скуратово к дому, где располагался политотдел, пришел политрук Зайцев. Увидев наше открытое окно, закричал:

– Товарищи! Ура! Я песню про Скуратово сочинил. Пока ехал к вам – и сочинил.

Через минуту Зайцев уже декламировал нараспев:

 
Эх, ребята-молодцы,
Партизаны-удальцы —
На Скуратово ходили,
Вражьи гнезда мы давили,
Фрицам крепко насолили,
Голых по снегу пустили,
Многих в гроб мы уложили
И землицей наделили:
Три аршина в длину.
Пол-аршина в ширину.
Что просили – получили,
Кол осиновый им вбили.

Гансы-поганцы
Растеряли ранцы,
В ранцах – пеленки,
Чепчики, гребенки.
Подарки по нраву
Толстозадым фрау.
Мы ж подарочки несем —
В гарнизонах фрицев бьем.
Спать ночами не даем.
Гансы в страхе ежатся,—
Партизаны множатся.

Партизан народ прославит,
А фашистов обесславит.
И пойдет по миру слава
Про позор немецких фрау,
Что родили не детей,
А бандитов и зверей.
За убийства и пожары
Не уйдете вы от кары:
Ганса с фрицем поведут
На народный правый суд.
Скоро, скоро вам могила —
Сломит вас Советов сила!
 

Песня нам понравилась. Через несколько дней мы напечатали ее в листовке.

Листовку с песней я показал комбригу. Он прочитал, улыбнулся и сказал:

– Вот отгрохочет на земле буря. Многое исчезнет. А вот эти листки останутся. И будут по ним ученые писать историю минувшей грозы, а дети – знакомиться с биографиями отцов. – Потом попросил: – Дайте мне пару экземпляров. Сохраню для сына.

Я не придал тогда большого значения словам Александра Викторовича и не оставил себе на память листовку с песней Зайцева. А комбриг, как мне стало известно после войны, тогда же, в апреле 1943 года, послал несколько наших листовок в далекое татарское село Теньки, где жила его семья. Он писал жене: «Посылаю ряд наших листовок, которые дадут тебе представление о зверях в овечьей шкуре и о той борьбе, которую ведут народные мстители».

Несмотря на потери, бригада наша росла. В конце апреля мы сообщили в Ленинград, в штаб партизанского движения, и в Валдай, в оперативную группу при штабе Северо-Западного фронта, о следующем составе бригады: полк Ситдикова – четыреста восемьдесят девять человек, полк Пахомова – четыреста семьдесят три человека, полк Худякова – двести восемьдесят четыре человека, штаб с отрядом Бурьянова – двести четыре человека.

Сравнительно неплохо у нас было с вооружением. Если на 1 января 1943 года в бригаде имелось пять ручных пулеметов и семь минометов, то спустя шесть месяцев количество ручных пулеметов возросло в шесть раз, а минометов в три раза. Много было автоматического оружия. Надо отдать должное руководству Валдайской оперативной группы – подполковнику Тужикову и майору Гордину, потрудились они немало, чтобы обеспечить нас оружием и боеприпасами.

Жители Славковского, Сошихинского и Порховского районов, встречая в деревнях не крохотные отряды народных мстителей, а хорошо вооруженные полки, радовались росту партизанского войска и в своих рассказах преувеличивали численность бригады. Это вводило в заблуждение командование немецкой армии и на многих командиров охранных частей наводило страх.

Весной 1943 года произошел такой случай. Вдоль большака Выбор – Остров нарушилась линия связи. То ли весенний ветер, гулявший в те дни по полям Псковщины, похозяйничал на дороге, то ли виноваты были в этом деревенские мальчишки, пытавшиеся по-своему «насолить фрицам», но в поселке Воронцово, где стоял крупный фашистский гарнизон, кто-то пустил слух: «Связь порвали партизаны. Герман идет брать Воронцово». Дежурный унтер-офицер доложил коменданту. Последний перетрусил и приказал открыть артиллерийский огонь по предполагаемому маршруту бригады. Семьдесят снарядов вздыбили и основательно попортили большак.

Мы находились в тот день за несколько десятков километров от Воронцова.

– Пугливый немец пошел, – усмехнулся Исаев, слушая рассказ разведчика, вернувшегося из приведенного в боевую готовность фашистского гарнизона.

– А жертв не было? – задал вопрос Крылов.

– Были. Случайно в зоне обстрела оказался конный полицай. Убиты оба – и всадник и лошадь.

– Коня жаль, – резюмировал Герман.

Когда были созданы в бригаде полки, начальником разведки стал Сергей Дмитриевич Пенкин. Его командирский талант раскрылся теперь особенно ярко.

Как сейчас вижу: стоит разведчик, голова опущена, с горечью докладывает:

– В намеченный вами пункт добраться не мог. Везде засады. Пробовал проехать в разных местах – не вышло. Обстреляли. Еле-еле утек.

– Значит, пришлось от фашиста драпануть? – спрашивает Пенкин, а глаза его смеются.

Разведчик бросает исподлобья взгляд на начальника, скупо роняет:

– Пришлось.

– Сумел бежать, значит?

– Сумел.

– Ну и молодец! – неожиданно заключает Пенкин. – Разведчик на то и разведчик, чтобы не попадать впросак. Небось слышал старинную пословицу: «Без головы не ратник, а побежал, так и воротиться можно»?

– Так я хоть сейчас обратно пойду, – восклицает обрадованно боец.

– Вот и хорошо. Только сначала вместе подумаем, как нам с тобой лучше засады объегорить, а на полустанке все же побывать.

Пенкин достает карту, и оба они – и начальник разведки и ее рядовой боец – детально разрабатывают новый маршрут к нужному объекту.

Разведчики творили прямо чудеса. В середине апреля в Торошине с помощью подпольщиков они проникли в воинскую часть и изъяли у тринадцати зенитных орудий замки. Четыреста бочек горючего было уничтожено в Порхове партизанскими магнитными минами. И в этой операции участвовали наши разведчики.

Герман любил Пенкина, часто приглашал его в штаб не только по делу, а просто так, как своего друга.

Так было и 21 апреля, когда бригада остановилась на отдых в деревне Красное Сосонье. Пришли мы сюда рано утром после ночного марша.

Герман позвал Пенкина к себе. Вместе они позавтракали и легли отдыхать на полу. Через несколько часов комбриг проснулся, достал трубку и закурил, стараясь не потревожить сон Пенкина.

– Лежал я, лежал, – рассказывал нам потом Александр Викторович, – и вдруг показалось мне, что Сергей не дышит. Я его позвал: «Сергей! Сергей!» Не отвечает. Чувствую, что-то неладно. Гляжу, а он – мертвый.

Просто, молчаливо ушел из жизни человек, за плечами которого были десятки боев и которого в самых кровопролитных схватках щадили пули. У нас в то время не было врача и истинной причины смерти установить не удалось. Пенкин страдал сильной одышкой, что-то у него было не в порядке с сердцем. Наш фельдшер, да и мы все предполагали, что Сергей Дмитриевич умер от какого-то сердечного приступа.

Вечером его похоронили. Герман ходил в тот день мрачный. Выступить у гроба начальника разведки отказался категорически:

– Не могу. Поверьте, не могу.

Вскоре к нам на должность начальника бригадной разведки прибыл рослый, крупный белорус Панчежный. Его заместителем стал политрук Костарев, который после ранения в Партизанском крае лечился в госпитале в советском тылу, а затем вернулся в бригаду.

Летом 1943 года в бригаду прилетел наконец долгожданный военный врач-хирург Викентий Иванович Гилев. В первые дни его пребывания у нас я зашел в госпиталь. Викентий Иванович встретил меня в чистом халате с белой шапочкой на голове, но в пресквернейшем настроении.

– Ну, как привыкаете к нашей жизни? – спросил я его.

– К партизанской жизни я привыкну скоро. А вот лекарства разводить не на чем – спирту мало. Операции не знаю, как буду делать, – на исходе эфир. Мучают нас ежедневные переезды, помещение для операционной оборудовать не можем, раненые от переездов страдают, – и хирург сокрушенно начал перечислять вопросы, которые он не знает, как решить.

– Викентий Иванович, а вы по-партизански что-нибудь попробуйте придумать, – единственно что я смог посоветовать тогда в ответ на его справедливые претензии.

Через некоторое время, когда я опять зашел в госпиталь, меня встретил уже веселый, улыбающийся Гилев:

– А ведь мы кое-что придумали, по-партизански. Вот глядите! – Викентий Иванович при этом указал мне на купол белого парашюта, висевший над большим столом. – Это наша походная операционная. В любой избе парашют обеспечивает нам чистоту, и с потолка никакая пакость не свалится на оперируемого. Теперь и спирт нас не лимитирует – мы научились разводить медикаменты на самогоне.

Удивительно скромный и спокойный, Гилев в то же время оказался человеком энергичным и инициативным. Он быстро улучшил «партизанскую медицину». Многим партизанам Викентий Иванович спас жизнь, восстановил здоровье.

Весну и лето 1943 года 3-я Ленинградская провела в постоянном движении. Мы, точно в песне, шли по долинам и по взгорьям, только не Дальнего Востока, а в основном безлесных районов Ленинградской области. Часто наш маршрут проходил и по берегам реки Великой и холмам Новоржева, где мы не раз встречали калининских партизан.

И весной и летом Герман требовал от командиров полков неукоснительного выполнения главной задачи бригады – создания нетерпимой обстановки для оккупантов на коммуникациях. В апреле, когда забурлили на Псковщине сотни рек и речушек и половодье прервало даже кое-где сообщение между деревнями, мы отправили на задания двадцать диверсионных групп. Они взорвали тринадцать мостов, уничтожили девять паровозов, сто восемьдесят вагонов. В мае отряды бригады появились на новой для нас железнодорожной ветке Остров – Псков. Это был участок Варшавской дороги, имевшей важнейшее значение в битве за Ленинград.

На шоссейных и грунтовых дорогах в лесистой местности излюбленным приемом партизан были засады. Но лесных дорог в районе немного, и фашисты на шоссе Остров – Выбор – Новоржев разъезжали без большой опаски.

Тогда Герман приказал чаще прибегать к минированию большаков и проселочных дорог. Гитлеровцы предприняли контрмеры. Прежде чем самим пройти или проехать по дороге, фашисты заставляли жителей ближайших деревень запрягать лошадей в катки или бороны и подозрительный участок дороги прокатывать или боронить. Тогда наши подрывники стали закладывать мины глубже. В результате ни каток, ни борона их не трогали, а под давлением автомашины или танка мина взрывалась.

На новоржевских дорогах, у переправ через Великую и Сороть оккупационные власти выставили большие щиты с объявлением:

Опасно!

Здесь появляются партизаны!

Ходить в одиночку и мелкими группами воспрещается.

В мае Шпейман вторично бросил против бригады крупные части охранных войск. Прочес местности велся широким фронтом. В помощь карателям были выделены самолеты-разведчики.

В мае мы провели девятнадцать боев с карателями. Во всех этих боях враг имел численный перевес, но ни в одном из них не одержал сколько-нибудь крупной победы. Вот хроникальная запись некоторых майских боев бригады, которую я сделал в те дни в своей походной тетради:

«…3 мая у деревни Речки Новоржевского района отряд Журавлева устроил засаду. По дороге немцы подтягивали к Ругодевскому лесу артиллерию и боеприпасы. Отряд смело бросился на противника, отбил две пушки и уничтожил их.

…10 мая у деревни Полозово Ашевского района Калининской области отряд Загороднюка (2-й полк) и штабной отряд провели упорный бой против немецкой артиллерийской части. Бойцы наши прочно залегли на рубеже и уничтожили свыше тридцати фашистов. Владимир Иванович Загороднюк в этом бою пал смертью храбрых.

…11 мая группа под командованием политрука Андрея Мигрова получила задание устроить засаду в районе деревни Заречье Новоржевского района и задержать продвижение противника к штабу бригады. К 14 часам гитлеровцы подошли к Заречью. Засада встретила их огнем, и противник, понеся потери, откатился. Через несколько часов он снова начал наступление. Засада опять встретила его огнем, заставила развернуться, а сама отошла на новые рубежи, откуда повела огонь. Так противник и не подошел к месту расположения штаба. Засада Мигрова мотала его до самого вечера.

…27 мая отряд штаба бригады вел бой с карателями в Ругодевских лесах. Группе из двадцати пяти человек под командованием Заварина была поставлена задача охранять фланг. Противник силою до двухсот человек пошел в обход прямо на группу. Партизаны подпустили немцев на расстояние пятнадцати метров и открыли сильный огонь из пулеметов и винтовок. Свыше семидесяти фашистов было убито. Противник откатился».

В последних майских боях потеряли мы общего любимца бригады пулеметчика-баяниста Лешу Гринчука. Это случилось вблизи села Крюково, западнее Ругодевских гор.

Штаб со своим отрядом стоял там вторые сутки. Со стороны Новоржева к селу направилась большая колонна карателей. Мы дали встречный бой. К фашистам подошло подкрепление. Было принято решение отойти из Крюкова, не ожидая, как обычно, наступления темноты.

Среди партизан, прикрывавших отход, был и Гринчук. Алексей занимал позицию на высотке у деревенского погоста. Огневой рубеж был выгодный. Несколько раз бросались каратели в атаку, и каждый раз отступали под огнем пулемета Гринчука.

Алексей увидел, как с соседних позиций стали отходить бойцы его группы. Пора и ему покинуть высоту. Но к ней снова бросились гитлеровцы. И опять пулеметчик припадает к прикладу и поливает свинцовым огнем атакующего врага.

Фашисты окружили высотку со всех сторон. Отходить некуда. Еще несколько коротких очередей. Патронов больше нет, а гитлеровцы наглеют, поднимаются во весь рост, что-то орут злорадно, торжествующе. И тогда Гринчук, взяв в руки противотанковую гранату, ложится на пулемет. Поднявшись на высоту, гитлеровцы бросаются на Гринчука. Раздается взрыв…

Июнь 1943 года бригада воевала без Германа. Александр Викторович был вызван в Валдай, оттуда в Москву. За комбрига оставался Иван Васильевич Крылов.

В июне в бригаде появился новый полк. Произошло это таким образом. В начале мая в Сошихинском районе высадился воздушный десант – четыре десятка партизанских командиров и политработников. Это был костяк 4-го отдельного партизанского полка, который надлежало сформировать из местного населения. В тяжелых условиях удалось создать полк. Командовал им Григорий Иванович Ефимов, в прошлом парторг Ленинградского обкома ВКП(б) одного из крупных леспромхозов области. Комиссаром полка был Иван Ступаков – активный участник боев в Партизанском крае.

Пулеметчик Алексей Гринчук.

Малочисленному и слабообученному молодому полку сразу пришлось вести ожесточенные бои с карателями. Воевали ребята храбро, но силы были слишком неравные. И тогда Ефимов подался к нам. Мы пополнили полк людьми, хорошо вооружили. Позже Ленинградский штаб партизанского движения официально включил этот полк в нашу бригаду.

Каратели не оставляли нас в покое и в первый летний месяц. Сорок четыре раза скрещивалось наше оружие в июне. В борьбе против партизан фашисты не гнушались никакими средствами.

Однажды в районе Ругодевских лесов наши бойцы увидели на окраине деревни группу незнакомых людей. Степан Щитов, лихой бригадный разведчик, поднес к глазам бинокль. У незнакомцев на фуражках виднелись красные партизанские звездочки, у многих на груди сияли ордена и медали.

– Боевые, видать, ребята, – поделился Щитов своими мыслями с товарищами. – Но все же люди незнакомые, коней стоит попридержать.

Незнакомцы замахали руками:

– Товарищи! Давай сюда, подъезжай быстрее, разговор есть.

Нашей разведке часто приходилось встречаться с разведчиками и группами партизан других бригад. Щитов и его товарищи, уверенные, что имеют дело и на этот раз с коллегами, поехали в деревню. Степан, подстегнув своего коня, вырвался вперед и галопом подскакал к крыльцу крайней избы, у которого стояли незнакомцы.

– Прибыл по вашему приглашению, – расплылся в добродушной улыбке Щитов.

В ответ – в упор автоматная очередь. Степан без стона рухнул на землю.

Двум другим нашим разведчикам удалось спастись. Отстреливаясь, они отступили в лес. Когда в бригаде стало известно о предательском убийстве Щитова, Кадачигов сразу определил:

– Не обошлось без участия гестапо.

И точно. Вскоре наша разведка выяснила подоплеку этого черного дела. Фашисты перебросили из-под Луги в наши районы специально созданную гестапо банду лжепартизан. Главарем у них был отпетый негодяй изменник Родины Мартыновский. Под видом партизан, нацепив на себя ордена и медали, снятые с убитых советских воинов, бандиты рыскали по деревням, в которых часто бывала наша бригада. Население принимало их за истинных народных мстителей и не скрывало перед ними своей ненависти к оккупантам. Тогда начинались дикие расправы над патриотами.

Бригада приняла меры предосторожности и с помощью населения начала охотиться за бандой. Мартыновский вынужден был увести своих людей из района наших действий. Однако время от времени продолжал засылать к нам свою агентуру. Как-то, маневрируя, мы вышли к берегу реки в деревне Старый Двор. Южнее этих мест наши полки раньше не появлялись. Весь север был обложен частями охранных войск. Долго думали Исаев и Крылов, что делать. И решили временно, буквально на несколько дней, увести бригаду в «чужой» район – южнее Новоржева.

Поздно вечером к нам в Старый Двор пришли два парня. Они назвались калининскими партизанами, отставшими от своих отрядов во время боев с карателями, и просили принять их в нашу бригаду. В то время такие случаи были нередки, и поэтому парни не вызвали особых подозрений. Их направили в один из отрядов и для первого раза поручили на марше нести сумки с радиопитанием.

А переход получился долгий. По ходу нашего движения разведка уточняла обстановку. На отдых остановились в деревне на южной границе Новоржевского района.

Исаев, Крылов и я только что решили перекусить, как к нам в избу бойцы штабного отряда привели двух пожилых женщин. Старший из бойцов обратился к Исаеву:

– Вот, товарищ комиссар, задержали двух. Ходят и расспрашивают, где самый главный партизанский начальник. Говорят, дело у них к нему большое есть.

Женщины смущенно оглядывались.

– Ну, в чем дело, мамаши? – спросил Исаев.

– Да нам бы с вами наедине словом перемолвиться.

Крылов и Исаев провели женщин в другую половину избы, где никого не было… Одна из них, волнуясь, стала говорить:

– Товарищи начальники, у вас в партизанах полицейские. Мы видели двоих. Они в нашей деревне были всего неделю тому назад. Вместе с фашистами грабили и истязали людей.

Женщины рассказали, в какой избе остановились эти полицейские.

– Черт-те знает, что получается, – ругался Иван Васильевич, отправляя посыльного за начальником особого отдела.

Через несколько минут были арестованы те парни, что пришли к нам в Старый Двор. Они вынуждены были сознаться, что состоят в банде Мартыновского и были засланы в бригаду с целью ликвидировать ее командный состав и в первую очередь убить Германа. Бандиты-провокаторы никак не предполагали, что бригада пойдет на юг Новоржевского района. Их расстреляли сразу же после допроса.

Месяц без Германа – тяжелый месяц. У нас большие потери. В начале июня в бою был тяжело ранен наш Пахомыч. Его удалось эвакуировать самолетом в Валдай, но спасти ему жизнь врачи не смогли. Погиб и другой соратник Германа – Ситдиков. Всего за май и июнь бригада потеряла сто тридцать пять человек убитыми, восемьдесят человек без вести пропавшими и сто пятьдесят человек вышли из строя из-за ранений.

Люто расправлялись фашисты с партизанами, которые попадали к ним в руки. Летом им удалось захватить командира группы конной разведки Ивана Быстрова и двух его товарищей. Гитлеровцы и бандиты Мартыновского поломали раненым партизанам ноги и руки, вбили в глазницы патронные гильзы.

Недавно ветеран-германовец Сергей Эммануилович Лебедев прислал мне текст песни, посвященной мученической смерти наших товарищей. В песне есть такие слова:

 
…На путях дымят пожарища,
В серый берег укрыта река.
Три разведчика, три товарища,
Уходили в тылы врага.

Шла дорога их прямо по полю,
Где о берег бьется волна.
Трех разведчиков возле Заполья
Повстречала фашистов орда.

И у крайней хаты Заполья,
Где шумит орешник густой,
Трех изрубленных, трех замученных,
Подобрал наш отряд родной.
 

Любили эту песню партизаны.

Дела политотдельские

В каждой новой деревне, где мы останавливались на дневку, десятки, а подчас и сотни жителей с нетерпением ждали правдивого слова о положении на фронтах, о Москве, о Ленинграде. Мы, работники политотдела, взяли за правило всегда выступать с докладами перед населением, даже если бригада появлялась в деревне за несколько часов до боя с карателями. Выступали с докладами комиссары полков, я и два новых инструктора политотдела: Андрей Федорович Дмитриев и Анатолий Леонидович Васильев, старые коммунисты, опытные пропагандисты.

Любил я эти собрания. Народ приходил на них охотно. Размещались слушатели обычно в доме попросторнее, а летом – прямо на улице. Выступления наши начинались с рассказа о ходе войны, потом мы на конкретных местных примерах разоблачали грабительскую сущность действий оккупационных властей, подсказывали, что нужно делать жителям, чтобы приблизить час изгнания фашистов с ленинградской земли. Почти всегда задавалось множество вопросов, подчас самых неожиданных.

Герман придавал большое значение работе среди населения. В деревнях, где мы останавливались не первый раз, жители его хорошо знали. Стоило комбригу, присев на бревнышко или на завалинку у избы, заговорить с кем-нибудь из знакомых крестьян, как около него быстро собирался народ.

– Тяжело нам, Лександр Викторович, – жаловался кто-нибудь из деревенских дедков. – Вон как солнышко-то землю припекает. Пахать надо, сеять. А руки не поднимаются. Ведь супостат проклятый все равно урожай отберет.

– Верю, отец, тяжело вам, – задумчиво отвечает Герман, – только ведь не долго фашист здесь стоять будет. Выдюжить надо.

– Знать бы, скоро ль его шуганет армия наша, может, и выдюжили.

– Думаю, что скоро. Вот только и без вашей помощи здесь не обойдешься.

Крестьяне смотрят прямо в глаза комбригу, как бы стараясь узнать в них – обнадеживает их «главный партизанский начальник» или говорит, твердо зная, что желанное «скоро» не за горами…

Герман уходит, а деды еще долго сидят на завалинке. Подходят односельчане, спрашивают:

– Что здесь было?

– Герман с нами говорил, – с гордостью отвечают деды.

А. И. Исаев проводит в тылу врага собрание крестьян.

С мая 1943 года политотдел бригады начал издавать печатную газету, которую мы назвали «Партизанская правда». Бойцы любили газету и за каждым ее экземпляром буквально охотились. Размером она была с тетрадный лист.

Однажды Анатолию Васильеву было поручено написать передовицу в нашу газету. До войны работник отдела пропаганды и агитации Островского РК ВКП(б) Анатолий, как и многие пропагандисты, писал бойко, но коротко писать не умел. А размеры газеты требовали очень краткой, но выразительной статьи. Бедняга мучался над статьей очень долго. Сделает, а редактировавший газету Малинов бракует: «Не годится, велика».

Мы выпускали наши партизанские издания маленькими тиражами. Все время приходилось экономить бумагу. Политотдельцы промышляли бумагу везде: доставали у учителя Фуфаева, связанного с партизанами, добывали во время налета на фашистские гарнизоны в качестве трофея, «клянчили» у Валдая. При издании листовок и газет часто встречались у нас чисто технические трудности, о которых работники обычных издательств знать ничего не знали… Написана листовка. Аня Бодунова набирает ее и вдруг заявляет: