Текст книги "Герман ведёт бригаду (Воспоминания партизана)"

Автор книги: Михаил Воскресенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Товарищи! Эту листовку я не могу набрать. Не хватает буквы «н».

И вот мы начинаем мудрить. Подсчитываем, сколько «н» надо из листовки удалить. Малинов берется за карандаш. Вносятся предложения:

– Евгений Петрович, заменяй слово «оккупант» словом «бандит».

– Не пойдет. И в слове «бандит» есть «н».

– Тогда пиши «фашист».

Наконец листовка реконструирована, и буква «н» введена в норму.

Политотдел 3-й Ленинградской партизанской бригады. Слева направо: А Л. Васильев, М. Л. Воскресенский, А. А. Калегаев и А. И. Золотухин.

Вскоре после разговора Германа в Валдае об усилении агитационной работы в войсках противника к нам в бригаду прилетели немец-антифашист и советский офицер-переводчик Калегаев. Настоящего имени немца мы не знали. Звали его Альберт. Был он солдатом гитлеровской армии и в начале войны добровольно сдался в плен. В лагере не скрывал своих антифашистских настроений и выразил желание бороться против Гитлера.

Калегаев поселился с разведчиками, а Альберт с нами, политотдельцами.

Наш новый «пропагандист» плохо говорил по-русски. Печатницу Нюру он звал «Нура», моего ординарца Вениамина – «Вэнка». Долго учился называть меня Михаилом Леонидовичем – не получалось, зато усвоил слово «начальник».

Наборщица партизанской типографии Нюра Бодунова.

Альберт был первым немцем в рядах нашей бригады. Ребята приходили поглядеть на него, как на чудо. Он не обижался и простодушно говорил с паузами между словами:

– Будем… вместе… убивать Гитлера!

– Будем вместе бить Гитлера! – отвечали хором ребята, и начинались дружелюбные похлопывания друг друга по плечу.

Наш новый «пропагандист» привез с собой пишущую машинку с немецким шрифтом. Утром вместе с Калегаевым они писали листовки для немецких солдат, в которых сообщались последние известия с фронтов и разоблачалась звериная сущность фашизма. Затем Альберт терпеливо печатал тридцать-сорок экземпляров этих листовок. Разведчики переправляли их в немецкие гарнизоны.

Наш новый товарищ был убежденным антифашистом. Как-то в Порховском районе бойцы одного из отрядов поймали группу гитлеровцев-факельщиков, поджигавших деревни. Альберт участвовал в допросе пленных. Из штаба он вернулся расстроенный, отказался от ужина и все ходил по комнате из угла в угол. Я наблюдал за ним, недоумевая, что так расстроило его. Но вот он остановился передо мной и взволнованно заговорил:

– Начальник! Это не немецкий солдат… Это бандит… Сжигать деревня… Убивать маленькие дети. Его нада… расстрелять.

Несколько позже, в бою у деревни Терегаево Сошихинского района, были взяты в плен два немецких солдата. Потных, в одних нижних рубашках, с выражением крайней растерянности на лицах, их привели к Герману на допрос. Они рассказали все, что знали о своих гарнизонах. Один из них в Германии был батраком в помещичьей усадьбе, другой – рабочим в булочной. Пожалели мы этих пленных и оставили у себя.

– Поручите пленных Альберту, – порекомендовал Исаеву и мне Герман, – он их быстро в свою веру обратит.

И тот действительно хорошо справился с этой задачей. За активную антифашистскую деятельность Альберт был награжден орденом Красной Звезды. Немцы воевали вместе с нами до прихода на Псковщину частей Советской Армии. Впоследствии группа немцев-партизан была отозвана в распоряжение штаба фронта. Мы тепло простились с Альбертом, и я его больше не встречал. Где он сейчас? Уверен, что если он жив, то активно трудится на благо своего народа где-нибудь в Германской Демократической Республике.

Альберт и инструктор политотдела А. А. Калегаев.

Когда в сводках Совинформбюро появились сведения о боевых операциях партизанских отрядов Г. и И. (Германа и Исаева), к нам стали наведываться из советского тыла гости. Первыми, кто посетил нас, были операторы Ленинградской студии кинохроники, шумливые ребята. Они поселились в том же доме, где размещался политотдел бригады.

Кинооператор Изаксон сразу же начал выбирать сюжеты для съемок. Побывав в отрядах, он вернулся в политотдел расстроенный:

– Ну кого я буду у вас снимать?

– Как кого? – удивился я. – У нас много хороших боевых ребят, достойных попасть на экраны кинохроники. Покажите нашего «укротителя немецких танков» бронебойщика Мишу Бабыкина, наконец, самого Германа.

– И вашего Германа и Бабыкина наш режиссер на экран не пустит. Какие это партизаны, если у них нет ни усов, ни бороды.

Мы долго смеялись над незадачей Изаксона. Ну что ж поделаешь? У нас действительно в бригаде почему-то усы и бороды были не в почете.

Летом 1943 года Изаксон снова побывал в нашей бригаде. После одного из боев с карателями, когда уже выстроилась походная колонна для ночного марша, к Герману подошел крестьянин Орлов из деревни Гришино с молоденьким сыном и попросил принять их в партизаны. У Орлова была настоящая большая бородища. Изаксон обрадовался:

– Роскошно получится. Отец с бородой патриарха и юный сын вступают в партизаны. Отличные кадрики будут.

На другой день после марша по просьбе кинооператора Орловых, отца и сына, вызвали в штаб. Изаксон так деятельно и нетерпеливо готовился к съемке, что и мы в какой-то степени заразились его настроением. И вот Орловы пришли. Глянул на них кинооператор и, ахнув, закричал:

– Что ты наделал? Ты понимаешь, старик, что ты наделал?

Мы от души хохотали. Бороды у Орлова не было.

– Что я хуже других? Раз стал партизаном – долой бороду, – оправдывался он.

В один из летних дней прилетел к нам и фотокорреспондент ТАСС Михаил Трахман. С наступлением белых ночей самолеты прекратили полеты к нам, и командировка Трахмана затянулась. Он прожил у нас целый месяц. Вместе с партизанами участвовал во многих походах и боях. И всегда с ним была его «лейка». Мы удивлялись его работоспособности.

Однажды Трахман захотел сфотографировать партизанскую заставу. Он выехал туда и попал в перестрелку. Гитлеровцы побежали. Фотокорреспондент вместе с партизанами бросился их преследовать. Из поездки Трахман вернулся с трофейным немецким пулеметом.

И еще один хороший гость приезжал в бригаду – журналист Борис Романович Изаков. Мы, политотдельцы, в Изакове «учуяли» лектора-международника и стали его нещадно эксплуатировать. Чутье нас не подвело – доклады Борис Романович делал замечательные.

Но этому нашему гостю не повезло. В бою с карателями в Сошихинском районе Изаков был ранен в ногу Его отправили на самолете в советский тыл. Ранение оказалось серьезным. Изакову пришлось ампутировать ногу.

«У меня горячие денечки»

11 августа 1943 года Герман послал последнее письмо жене. В нем было всего несколько строк:

«Родная Фаинушка!

У меня горячие денечки, все в порядке, бьем фрицев. Береги себя и Алюську.

Крепко целую. Шура».

В этих строчках – весь Герман. Слово «порядок» он произносил только тогда, когда бригада по-боевому громила врага. А война в тылу врага все больше и больше шла так, как мечтал когда-то об этом наш комбриг.

С момента его возвращения, в июле и августе 1943 года, у нас действительно начались горячие денечки. Тридцать пять крупных боев провела бригада в июле. Характерно, что добрая половина из них – бои с регулярными войсками. Так, 1-й полк под командованием Ивана Николаевича Синяшкина (он заменил погибшего Ситдикова) 12 июля произвел налет на остановившееся подразделение полевых войск у разъезда Русаки на железной дороге Пушкинские Горы – Псков. Наши бойцы уничтожили самолет и несколько десятков солдат, сами потерь не понесли.

23 июля непрерывные бои с регулярными частями гитлеровцев вели 2-й и 3-й полки бригады под командованием Ярославцева и Худякова, а также штабной отряд под командованием Гвоздева. Партизаны подбили танк, пушку, уничтожили пять станковых пулеметов и пять повозок с боеприпасами.

Когда комбригу докладывали о результатах столкновения с регулярными войсками врага, Александр Викторович радостно восклицал:

– Во! Во! Порядок. Пусть привыкают. Не то еще будет, когда на запад пойдут, – и шутя обращался к Ефимову или Синяшкину: – А теперь должок за вами – пара мостков.

– Ох, уж эти мосты! Ненасытный какой-то наш комбриг, – выйдя из штаба, говорил Синяшкин.

Шестьдесят три моста взлетели в июле на воздух. Бывало и так, что мы, дав фашистам возможность отремонтировать мост, на следующий день снова его подрывали. Так сделали, например, со Шмойловским мостом.

В деревне Шмойлово Славковского района местными патриотами был уничтожен мост через реку Череху. Фашисты решили восстановить его и начали строительные работы. Строили мост поляки, которых пригнали под охраной в Шмойлово. Командир одного из наших отрядов попросил разрешения у комбрига напасть на Шмойлово и разогнать строителей. Герман запретил налет. Прошло несколько недель. Теперь уже командир полка Ярославцев просил о том же. И опять комбриг сказал:

– Нельзя.

– Но почему? – спросил я.

– Рано еще. Не созрел.

– Как это не созрел?

– Чудаки вы какие-то, – засмеялся Герман. – Ну что же тут непонятного? Дорога-то не работает и не будет работать, пока строят мост. Поляки не торопятся. Гитлеровцы злятся. А мы должны радоваться. Вот когда мост построят, тогда слово за Ярославцевым.

Оккупанты начали форсировать строительные работы, установили строгий надзор за поляками. Герман приказал разведчикам вести постоянное наблюдение за строительством, – через неделю они доложили:

– Идут отделочные работы. Открытие движения через мост двадцать седьмого июля.

Комбриг сказал:

– Пора!

В ночь с 25 на 26 июля бойцы полка Ярославцева оцепили район строительства. Ворвавшись в Шмойлово, они перебили охрану, а под мост заложили двести сорок килограммов взрывчатки. Шмойловский мост вторично взлетел на воздух.

Поляки-строители покинули деревню вместе с партизанами. Некоторое время они жили у нас в бригаде, потом с разрешения Германа ушли. Тепло прощаясь с нами, обещали:

– Идем на родину. Будем, как и вы, партизанить.

В 1943 году в оккупированных районах все активнее действовали подпольные антифашистские группы. Связь с ними поддерживали работники особого отдела бригады и наши разведчики.

Работник особого отдела Петр Иванович Бесчастнов обычно приходил к нам в политотдел за газетами. Вот и сегодня он открыл дверь и сразу попросил:

– Товарищи, дайте мне побольше листовок и последнюю сводку Совинформбюро.

– Куда тебе это, Петр Иванович? – спросил его Дмитриев.

– Ребята хорошие пришли из Пушкинских Гор. Надо им дать, пусть у себя в поселке распространяют.

Я поинтересовался:

– Что это за ребята? Ведь ты второй раз берешь!

– Не ребята, а орлы. Они там проникли везде и такие сведения нам дают, что пальчики оближешь Я им уже достал взрывчатки – хотят в гарнизоне кое-что подорвать. Вот и агитационным материалом надо их снабдить.

Пушкиногорские «ребята-орлы» скоро о себе дали знать Как-то в полдень, когда мы находились в деревне Пожитове, недалеко от Сороти, за лесом Пушкинского заповедника, поднялся огромный столб густого черного дыма. Мы стояли на высотке за деревней и гадали: что бы это могло быть? Подошедший к нам Петр Иванович заметил:

– Не иначе это подпольщики сработали.

Предположение Бесчастнова подтвердилось.

Спустя некоторое время в оперативной сводке № 86 штабу Северо-Западного фронта Ленинградский штаб партизанского движения сообщал: «15.8.43 г. агентурой 3-й бригады в подвале бывшего здания райисполкома Пушкинские Горы сожжено 8 тонн бензина противника».

Бывшая разведчица разведотдела Северо-Западного фронта Анна Дмитриева, появившаяся в бригаде после провала разведывательной группы, связала нас с крупной молодежной подпольной организацией города Острова. От вожака молодых патриотов Людмилы Филипповой за подписью «Катя» и наша бригада и армейские штабы получили много ценных разведывательных данных.

Хорошо действовало и порховское подполье, которое возглавлял пожилой агроном Борис Петрович Калачев.

Горела земля под ногами у оккупантов. И те, кто в тяжелую минуту для Родины проявил слабость духа и пошел на службу к фашистам, старались теперь покинуть своих хозяев. Летом 1943 года участились случаи перехода на сторону партизан целых подразделений так называемой «Русской освободительной армии» генерала-предателя Власова.

В середине августа Исаев был вызван на продолжительное время в Валдай, и я замещал его. 12 августа утром Герман пригласил меня:

– Поедем, комиссар, к власовцам.

Через четверть часа мы с комбригом и группой автоматчиков мчались на конях в деревушку, где размещался один из наших отрядов. Сегодня ночью туда пришло подразделение власовцев-армян во главе со своим командиром. С собой они принесли двадцать винтовок, шесть пистолетов, несколько десятков гранат. Предварительно с ними вели работу подпольщики Новоржева из группы Зои Брелауск.

Вскоре мы приехали в маленькую деревушку. Везде на улице люди в немецкой форме. Они вытягиваются и почтительно приветствуют. Мы зашли в избу, где нас встретил седеющий низенький человек.

– Капитан Сагумян, – отрекомендовался он.

Герман сначала не ответил на приветствие, но затем неожиданно протянул руку:

– Поздравляю с успешным переходом из стана врагов.

Я следил за Сагумяном. Он как-то смешался. В глазах мелькнула растерянность, ее сменила необычайная радость, и по его смуглым щекам покатились слезы. Прерывающимся голосом он сказал:

– Товарищ комбриг, я понимаю свою большую вину перед Родиной. Пошлите меня на самое опасное дело, дайте очистить душу от этого страшного греха.

– На опасное дело пошлем, – ответил уже сурово Герман. – Из ваших людей мы решили создать партизанский отряд. Командиром отряда я назначаю… вас, товарищ Сагумян.

– Меня? – вскочил он. – Но…

– Можем ли мы вам доверять? – досказал Герман. – Думаю, что да.

– Спасибо, – тихо произнес Сагумян.

– Выстройте своих людей! – приказал комбриг.

Через несколько минут мы вошли в просторное колхозное гумно. Герман обратился к построенным в шеренгу перебежчикам-армянам:

– Вы совершили тяжелое преступление, пойдя на службу к врагу. Против кого вы воевали? Против своих братьев и сестер, против своей Родины. Мы не можем вас простить, не имеем права. Но мы даем вам возможность своей кровью искупить вину перед Родиной. Прощение нужно заслужить, добыть его в боях с фашистами. Желаю вам успеха.

После речи комбрига был зачитан приказ о создании отряда № 41. Комиссаром отряда назначался старый партизан коммунист Мигров.

– Ну, теперь командуйте, товарищ Сагумян! – сказал Герман и отошел немного в сторону.

– Отряд, слушай мою команду! – голос Сагумяна дрожал от волнения. – Сорвать немецкие погоны!

Сагумян первым схватил свой капитанский погон, с ожесточением рванул его и бросил под ноги. По всему строю раздавался треск разрываемых ниток.

– Отпороть немецкую курицу! – подает новую команду Сагумян.

Снова трещат нитки, и немецкие орлы, пришитые под карманом куртки, летят вслед за погонами. Люди топчут их ногами в каком-то исступлении.

Командир нового отряда подошел к Герману:

– Товарищ комбриг, разрешите заверить вас, что отряд кровью искупит свою тяжелую вину.

– Постарайтесь поменьше лить своей крови и побольше вражеской. Действуйте.

Сагумян увел отряд. Вскоре он принял боевое крещение, а в августе участвовал уже в нескольких операциях. Командир полка Ефимов хорошо отзывался о бойцах отряда, особенно с самом Сагумяне.

В августе 1943 года Центральный штаб партизанского движения решил силами ленинградских, калининских, белорусских, смоленских, брянских и других партизан привести в негодность железные дороги в тысяче мест одновременно по всему советско-германскому фронту, парализовать движение на путях сообщений фашистских армий.

Бригада наша в то время находилась в Пожитове Пушкиногорского района. Эту небольшую деревушку особенно любил наш комбриг. Останавливался он всегда в доме Шпиневых. Хозяева Яков Васильевич, Ирина Захаровна и их дочери Клавдия Яковлевна и шестнадцатилетняя Нина относились к Герману с трогательной заботой.

Получив приказ, комбриг начал деятельно готовить бригаду к предстоящей операции. Днем в отрядах проходило обучение всех партизан подрывному делу, ночью принимались самолеты, доставлявшие в бригаду толовые шашки. Политотдел выпустил специальную листовку и озаглавил ее «За Ленинград!».

В приказе объектом для массированного налета нашей бригады были указаны железные дороги Псков – Дно, Дно – Сущево.

Закончив подготовку, бригада двинулась к Порхову. Первые переходы самые большие. Бригада идет всю ночь. Перед последним переходом полки расходятся и движутся дальше каждый по своему маршруту. На день операции установлен пароль «Ленинград». Начало операции назначено на 12 часов ночи.

Деревня Козоногово. Мы стоим на пригорке за сараем. Александр Викторович то и дело поглядывает на ручные часы и волнуется:

– Андрей Иванович, пора бы уже и начинать. Почему медлят?

Исаев молчит. Зябко поводя плечами, он поворачивается в сторону, где за темнеющим вдалеке леском угадывается железная дорога.

– Смотрите! – восклицает он.

Короткая вспышка, за ней другая. Ночной воздух доносит негромкий раскат двойного взрыва.

– Ярославцев начал, – обрадованно говорит Герман.

Горизонт на севере мгновенно оживает. Вспышки следуют одна за другой. Потом наступает небольшое затишье. Но вот далеко на западе появляется новая яркая вспышка. Через несколько секунд слышится глухой взрыв.

– А это Синяшкин. Видимо, взлетел на воздух Кебьский мост, – высказывает предположение Крылов.

Все чаще и чаще раздаются пулеметные очереди. Это начинают действовать блокирующие группы.

– Только бы не было больших потерь, – говорит Исаев.

– Нет, не должно быть, – отвечает Герман, а в голосе нотки тревоги. – Удар внезапный, – значит, патрули на железной дороге обычные. Они едва ли окажут сильное сопротивление. А блокировочные ночные бои с гарнизонами наши хлопцы вести умеют «Концерт» должен пройти на славу.

Точно в подтверждение слов комбрига появляются все новые и новые вспышки. Встревоженные грохотом взрывов, на улицу выходят жители деревни. Они оживленно переговариваются о том, как партизаны здорово рвут «железку».

Гул затихает. Несколько разрозненных одиночных взрывов, несколько пулеметных очередей, и опять ночная мгла окутывает потревоженную землю.

Задание Ленинградского штаба партизанского движения выполнено. Взорваны тысячи рельсов, мосты, порвана связь. Вражеские эшелоны долго не смогут двигаться по этим магистралям.

После массированного налета ленинградских партизан фашисты на всех железнодорожных станциях и разъездах усилили гарнизоны, обнесли мосты проволочными заграждениями, заминировали подходы к ним. И днем и ночью теперь по полотну железной дороги шагали патрули с собаками – искателями мин, проезжали бронированные дрезины и обстреливали придорожный кустарник и лесные опушки.

И все же во второй половине августа бригада повторила «концерт» на железнодорожной ветке Псков – Порхов. Рытвины и ямы, искореженные обломки рельсов и обгорелые телеграфные столбы появились опять на железной дороге. Движение на ней было остановлено на восемь суток.

В оперативной сводке штаба Северо-Западного фронта указывались результаты нашего второго «концерта»: полк Синяшкина взорвал семьсот пятьдесят рельсов, полк Ярославцева – шестьсот, полк Худякова – семьсот девяносто пять, полк Ефимова – восемьсот семнадцать. Были уничтожены мосты через реки Узу и Кебь, разгромлены охранные гарнизоны на разъездах Вешки, Уза, в деревнях Печково и Дубенец.

НОЧЬ, КОТОРАЯ НЕ ЗАБУДЕТСЯ

Против ленинградских партизан фашисты вновь предприняли крупную карательную экспедицию. В ней участвовали три охранные дивизии, регулярные части, снятые с фронта, авиация, артиллерия, танки. Только в Новоржевском районе было сосредоточено около четырнадцати тысяч гитлеровцев. По данным разведки, половина этих войск предназначалась Шпейманом для уничтожения нашей бригады.

Начались бои на Сороти. Гитлеровцы теснили наши отряды, жгли деревни. Маневрировать нам было трудно: в начале сентября мы отправляли в Валдай самолетами раненых.

5 сентября 1943 года на окраине деревни Шарихи в пустующем полуразрушенном сарае собрались командиры и комиссары полков, начальники отделов и служб штаба бригады. Усаживаемся поудобнее на прошлогоднюю солому, на валяющиеся в сарае ломаные заржавленные плуги.

– Ну, как твои дела, Худяков? – спрашивает начальник штаба, расправляя на коленях непомерно большую карту, испещренную разноцветными значками и линиями.

– Неважно, Иван Васильевич, здорово жмут. Да еще проклятый «костыль» все время над нами крутится.

– А что ты думаешь об обстановке?

– Задержались мы. Лишний день простояли из-за приемки самолетов. Уходить отсюда надо.

– Да, обстановка неважнецкая, – подтверждает Волостное, ставший комиссаром 2-го полка после ранения Седова. И неожиданно спрашивает: – А вы не читали, что нам пишет Шпейман? Его послание сегодня нам с самолета сбросили.

Волостнов вынул из кармана розовый листок бумаги:

– Иван Васильевич, разрешите прочитать?

– Ну, ну, прочитай.

Медленно, с особыми ударениями, сопровождая каждую фразу выразительной мимикой, Волостнов прочел:

«Партизанам 3-й бригады.

Партизаны! Вы окружены шестью тысячами регулярных войск.

Ваше положение безнадежно. Не сопротивляйтесь, иначе погибнете под огнем германских пулеметов и пушек. Сдавайтесь. Лучше почетный плен, чем бессмысленная смерть!

Эта листовка служит пропуском при сдаче в плен.

Германское командование».

Листовка вызвала едкие реплики в адрес карателей. В это время к сараю подошел Герман. Выслушав рапорт начальника штаба, комбриг присел на деревянный чурбан и спросил:

– Расскажите, кого это вы здесь высмеивали? А ты, Худяков, дай-ка твоей злой махорочки набить трубку.

Волостнов еще раз прочитал немецкую листовку. Набивая и закуривая трубку, Герман выслушал его внимательно, затем сказал:

– Смех смехом, товарищи, но про количество войск карателей листовка почти не врет. И это надо иметь в виду. Однако начнем совещание. Панчежный, доложите обстановку.

Панчежный встал:

– Обстановка, товарищ комбриг, неважная. Все деревни вокруг бригады к середине дня были заняты карателями.

Начальник разведки перечислил деревни, предполагаемое в них количество противника и продолжал:

– Разведка, посланная на север, не могла пройти, везде натыкалась на гитлеровцев и ни с чем вернулась назад. Также ни с чем вернулись группы разведчиков с востока и запада. Южная разведка не вернулась. Предполагаю, что на юге есть выход. По крайней мере до полудня он еще не был закрыт.

– А как дела дальше, в Ругодевских лесах? – спросил Герман.

– Там карателей нет.

Выслушав доклады еще нескольких человек, Герман решил:

– Пойдем в Ругодевские леса. Если юг к вечеру будет закрыт – пробьемся. Вот маршрут надо уточнить.

Послышался цокот копыт. К сараю галопом подъехал коренастый разведчик. Он лихо соскочил с коня:

– Разрешите доложить, товарищ комбриг.

– Докладывайте!

– Разведка вернулась с юга. Немцы заняли все деревни. Нашли мы только одну дырку – через деревню Житницы.

– А как дела в Ругодевских лесах?

– В Ругодевских лесах фрицем не пахнет.

Отпустив разведчика, Герман приказал:

– Идем на Житницы, хотя, конечно, дырка это или не дырка – еще вопрос. Первым движется Худяков, за ним Ефимов, за Ефимовым штаб бригады, дальше Ярославцев и замыкает колонну Синяшкин. Имейте в виду – надежды на беспрепятственный выход через Житницы мало. Выходить бригаде придется, очевидно, с боем.

Сгущались сумерки. Стихла стрельба. Дым пожаров принял багровый оттенок. Фашисты жгли деревни. Герман, Крылов и я сидим на крыльце и курим, отдыхая перед трудным маршем. В деревне слышится ржание коней, сдержанный говор партизан – идут последние приготовления к походу. У соседнего дома вьючат лошадей, и тихий ветер доносит разговор:

– Сегодня туговато нам придется, – в голосе говорившего тревога.

– Что, начинаешь уже дрейфить? – насмешливо отзывается другой партизан.

– Ну тебя к дьяволу! И сказать ничего нельзя. Окружили-то нас со всех сторон.

– Ну и что. Не впервой, чай. Запомни, парень, с комбригом нашим мы из любого окружения выйдем.

Герман слышит эти слова. Он поднимается и, выколотив пепел из своей трубки о столбик крыльца, тихо говорит:

– Пора.

Наша колонна растягивается километра на два. В ночной тиши изредка слышится позвякиванье плохо привязанного котелка и пофыркивание коней. Проходим деревню Занеги, молчаливую, словно вымершую, и, спустившись в низину, поросшую кустарником, останавливаемся. Впереди, где-то недалеко – деревня Житницы.

Из темноты вынырнул разведчик на коне:

– Где комбриг?

– Ну что там? – окликнул его Герман.

– Александр Викторович, в Житницах немцы. Третий полк готовится к атаке.

– Передай командиру: атаковать немедленно!

Взлетела ракета, освещая бледным светом кусты, поляну и нас. И сразу тишину ночи разорвал треск пулеметов и автоматов. Над нами густо запели пули. Худяков начал атаку. Она была успешной. Полк прорвался, но идущий за ним 4-й полк, в котором было много партизан-новичков, на какой-то момент замешкался, и фашисты опять заняли деревню.

Герман принял решение бросить полк Ярославцева правее Житницы, а деревню атаковать штабным отрядом, состоящим из старых опытных партизан. Через несколько минут командир отряда Костя Гвоздев доложил:

– Отряд к бою готов!

– Орлы! Надеюсь на вас! Иду с вами! – крикнул комбриг, обращаясь к партизанам.

Г воздев повел отряд. Недалеко от него пошли Герман, Крылов и я, держа наготове свои автоматы. Следом за нами шли Гриша Лемешко, Миша Синельников и санитарка Шура Кузниченко. Отряд рассредоточился. Идем по полю, освещенному заревом пожара и ракетами. Острые глаза комбрига раньше всех разглядели впереди на пригорке мечущиеся фигурки фашистов.

– Огонь! – скомандовал Герман и первый начал стрелять из маузера.

Ночную темноту густым пунктиром прошивали трассирующие пули. Отряд, не останавливаясь, двигался вперед, к пригорку. Ребята бежали, стреляя на ходу, ложились и стреляли лежа, и снова вскакивали, чтобы бежать вперед. Герман, в развевающемся плаще, с высоко поднятым маузером, шел спокойно, точно навстречу ветру, а не вихрю пуль.

Комбрига нагнал Миша Синельников, ординарец Крылова:

– Иван Васильевич ранен!

– Позаботься о нем, Миша, – ответил Герман.

– Александр Викторович! – вскрикнул вдруг Гриша Лемешко, повернув к Герману залитое кровью лицо.

– Гриша, голубчик! Скорее назад, в санчасть.

Отряд устремился к деревне.

Выбитые с пригорка немцы вели еще более ожесточенный огонь из деревни и откуда-то сбоку.

Комбрига ранило.

– Шура! – позвал я Кузниченко. – Бинты!

Нехотя остановившись на перевязку, Герман приказал:

– Не мешкать! Быстрее атакуйте деревню!

Отряд Гвоздева ринулся к деревне. Оставив Германа на попечение Шуры Кузниченко, я побежал за бойцами. Они уже ворвались на окраину деревни. Фашисты стали отступать.

Штабной отряд выполнил задачу. Путь для бригады был открыт.

За деревней нас догнал Миша Синельников. Он нес планшетку и маузер Германа:

– Комбрига убили.

Это было так невероятно, что в первое мгновение никто не поверил. Герман – и вдруг погиб. Бесстрашный, он бывал в самых опасных местах, и пули его не трогали. Сейчас каждый почувствовал себя виноватым в его смерти. Почему никто из нас не перехватил эту пулю, не заслонил своим телом любимого командира?..

Миша сказал нам, что погиб Герман на окраине деревни, у заросшего пруда. Две вражеские пули пробили его голову навылет.

Немало полегло на житницких холмах наших товарищей. Погибли начальник штаба 3-го полка Добрягин, комиссар 41-го отряда Мигров, санитарка Кузниченко. Многие были ранены. Среди них Худяков, Крылов, Ступаков, Гвоздев. Но бригада все же прорвалась из окружения.

На другой день разведчики вынесли с поля боя тело Германа. Вскоре за ним из Валдая прислали специальный самолет. Был пасмурный, дождливый день, но еще пасмурнее было на душе у бойцов, прощавшихся с любимым комбригом. Многие плакали…

* * *

…Глухая сентябрьская ночь. К Порхову идет немецкий эшелон. Страшный взрыв сбрасывает паровоз с рельсов под откос. Вагоны громоздятся друг на друга. Рвутся снаряды, горит дерево, истошными голосами вопят гитлеровцы. А невдалеке, в густых кустах, затаились партизаны-подрывники. Сжимая в руках автоматы, они шепчут:

– Это за Германа!

По шоссе на Выбор движется рота фашистов. Вдруг раздаются пулеметные очереди. Мечутся оккупанты, падают, скошенные пулями. Это ведут огонь по врагу партизаны. Губы их шепчут:

– За Германа!

Бригада мстила за смерть любимого командира. В новые бои она шла с его именем на знамени. После Житницкого боя наше соединение стало именоваться: 3-я Ленинградская партизанская бригада имени А. В. Германа. В апреле 1944 года Александру Викторовичу Герману было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

По многим еще дорогам войны прошли германовцы. Последний бой бригада вела в феврале 1944 года на шоссе Псков – Сольцы вместе с солдатами 60-го стрелкового полка 63-й стрелковой дивизии.

* * *

6 сентября 1963 года на дорогах к Новоржеву наблюдалось необычное оживление. В этот день исполнилось 20 лет со дня гибели легендарного партизанского комбрига Германа.

В Житницы на открытие мемориального обелиска приехали сотни людей из Ленинграда, Пскова, Новгорода, Великих Лук. Съехались к житницким холмам и бывшие партизаны-германовцы: Иван Костарев, Григорий Ефимов, Анна Дмитриева, Григорий Волостнов, Мария Рыжикова и многие другие.

Среди гостей – сын героя офицер Советской Армии Альберт Герман, сестра комбрига ленинградская актриса Анастасия Викторовна Герман, вожаки калининских партизан Марго и Халтурин, делегаты Ленинграда – секретарь Смольнинского РК КПСС И. А. Носиков и ударник коммунистического труда ветеран Кировского завода М. С. Тишуков. Приехали и ребята из ленинградской школы № 301. В этой школе много лет тому назад учился Саша Герман Сейчас пионерская дружина школы носит его имя.

Около двух тысяч человек собралось на открытие обелиска. Под звуки Государственного гимна спадает покрывало. Застыл почетный караул. В скорбном молчании стоят мои друзья по тяжелым партизанским боям.

Памятный обелиск в деревне Житницы на месте гибели А. В. Германа.

Секретарь парткома, бывший партизан Н. Я. Богданов открывает митинг. Выступает первый секретарь Псковского областного комитета партии Иван Степанович Густов. Он говорит о незабываемых подвигах народных мстителей в минувшей войне, о том, как хранит Псковщина память о легендарном Германе.

Альберт Герман, сын легендарного комбрига, среди пионеров.

Потом о боевом друге рассказывает Андрей Иванович Исаев.

Когда закончился митинг, мы снова встретились с Андреем Ивановичем. Наш комиссар постарел, чуть-чуть располнел. После войны он продолжал служить в рядах Советской Армии, потом демобилизовался и уехал к себе на родину, в Горьковскую область, где и работает сейчас на строительстве промышленных предприятий.