Текст книги "Игра в революцию: Иранские агенты Кремля"

Автор книги: Михаил Крутихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Иранский националист, федаин и враг СССР

В августе 1989 года настала очередь КГБ жаловаться на действия федаинов. В международный отдел ЦК КПСС из этой организации пришла следующая справка.

В ходе изучения происходивших в ноябре-декабре 1988 года в г. Баку событий среди их участников была выявлена устойчивая группа иранцев, входящая в формирование националиста Неймата Панахова, а именно – Сиямак, Бахман, Алиреза, Самед, Саид, Меджид.

Наиболее активным проявил себя Сиямак – Насер Новруз-оглы Рахбари, 1965 года рождения, уроженец г. Аджбар, азербайджанец, кандидат в члены ОФИН(б), прибывший в СССР нелегально в октябре 1986 года, лицо без гражданства.

Являясь близкой связью Панахова, он оказывал ему теоретическую и практическую помощь в проведении несанкционированных митингов в Азербайджане, и в частности в г. Баку. Осуществлял звукозапись выступлений Панахова и других ораторов для переправки их на Запад и использовал во враждебных СССР целях. 24 ноября 1988 года Рахбари выступил на площади Ленина перед сотнями тысяч людей с речью, в которой призвал к созданию в Азербайджане национального (в смысле националистического) правительства, осуждал «диктаторское советское правительство» и неинтернациональность русского народа.

Кроме того, к этому времени КГБ АзССР располагало информацией, дающей серьезное основание подозревать Рахбари в принадлежности к иранским спецслужбам (в том числе вывел генконсула ИРИ в Баку на Панахова).

На основании изложенного 7 декабря 1988 года КГБ СССР принял решение выдворить иностранца в Иран в упрощенном порядке согласно п. 1 ст. 31 Закона Союза ССР «О правовом положении иностранных граждан в СССР» за действия, противоречащие интересам обеспечения общественного порядка.

Однако исполнение решения было задержано до января 1989 года, поскольку Рахбари находился в подполье и помощь в этом ему оказывали иранские эмигранты, в том числе и члены парткома ОФИН(б) в Баку и политбюро ЦК ОФИН(б).

29 и 30 января 1989 года Рахбари дважды выдворялся из пределов СССР в Иран. После первого выдворения иностранец через 4 часа, нарушив государственную границу, вернулся в СССР, заверяя в том, что в случае, если его оставят в Советском Союзе, он предоставит важную информацию по событиям в Баку.

15 февраля с. г. Рахбари вновь перешел в, СССР и в отношении его было возбуждено уголовное дело по ст.76 УК АзССР (незаконный переход государственной границы).

В настоящее время предварительное расследование по уголовному делу на Рахбари находится в стадии завершения. Сторонники группировки Панахова. поддерживая связь с иранцами (Ибрагимом, Махмудом, Бахманом), вынашивают намерения и предпринимают попытки к освобождению Рахбари как официальным путем, так и незаконным, вплоть до организации ему побега и нелегального вывода его за границу. На несанкционированных митингах в Баку 5 и 12 августа с. г. появились плакаты с призывами: «Свободу Панахову», «Свободу Сиямаку». Развернули кампанию в поддержку Рахбари и националистические азербайджанские организации «ОЧАГ» и «ГАЙНОРЧА» в Западном Берлине и ФРГ.

Рассмотрение дела на Рахбари планируется в Верховном суде Азербайджанской ССР на закрытом заседании.

По имеющимся у нас данным, группировка Панахова будет пытаться использовать судебный процесс над Рахбари в своих политических целях. Не исключено, что иранцы-федаины также примут в этом участие.

Надо сказать, что от действий Насера Рахбари руководители ОФИН(б) открещивались еще до этой записки. Так, Фаррох Негяхдар направил 5 января 1989 года письмо Владиславу Баранову, где обещал исключить Рахбари из членов Организации и рекомендовал выслать его за границу, но только не в Иран.

Отказ в проведении съезда в СССР

К концу 1989 года в отношениях между руководством КПСС и федаинами наметилось охлаждение. Об этом свидетельствует, в частности, следующая докладная записка.

Секретно

ЦК КПСС

Руководство Организации федаинов иранского народа (большинство) обратилось с просьбой оказать содействие в проведении весной 1990 года на территории СССР первого съезда ОФИН(б). Съезд должен принять новые программу и устав Организации, избрать ее руководящие органы. Число делегатов съезда – около 150 человек, в том числе 20–30 членов партии, нелегально действующих в Иране, а также товарищи из Западной Европы и Афганистана. Для предварительного обсуждения этого вопроса иранские друзья хотели бы встретиться с представителями КПСС «на высоком уровне»...

Факт проведения съезда в СССР было бы крайне трудно сохранить в секрете с учетом большого числа делегатов из разных мест, а также возможного проникновения в их среду иранских агентов. Можно ожидать, что реакция правительства ИРИ будет негативной, неблагоприятно отразится на наших отношениях с этой страной.

В связи с этим полагаем целесообразным воздержаться от удовлетворения просьбы ОФИН(б). В случае, если друзья организуют съезд в другой стране, им можно было бы оказать содействие в оплате проезда тех его участников, кто проживает в СССР (до 30 человек).

О принятом решении руководство ОФИН(б) можно было бы информировать через Международный отдел ЦК КПСС.

Просим согласия.

Зам. зав. Международным отделом ЦК КПСС

Р. Федоров

4 ноября 1989 года.

Секретариат ЦК КПСС согласился с мнением Федорова и оформил это согласие 16 ноября 1989 года. Федаины были вынуждены провести свой первый съезд в августе 1990 года в Западной Германии.

Cмена руководства, критика прошлого и дистанцирование от СССР

На нем была создана новая структура руководящих органов – вместо политбюро и Центрального комитета образован Центральный совет в составе десяти человек. Ни один из прежних руководителей ОФИН(б) в ЦС избран не был. Единоличного лидера в нем тоже не стало. Функции его представителя возложили на ответственного за работу «группы по общим и международным вопросам» Фердоуса Джамшиди-Рудбари. Этот деятель проживал в 1983–1989 годах в Советском Союзе и окончил курсы Института общественных наук при ЦК КПСС[36]36
  Именно в этот период автор читал лекции по стратегии и тактике коммунистического движения подпольщикам из организации федаинов в Институте общественных наук при ЦК КПСС.


[Закрыть]. Бывшему первому секретарю ЦК ОФИН(б) Фарроху Негяхдару поручили исполнять обязанности представителя организации в Советском Союзе.

Съезд осудил политический курс и действия организации после 1979 года. Как крупнейшая политическая ошибка расценена поддержка ею режима Хомейни в первые годы после прихода его к власти. Резкой критике подвергся курс на сотрудничество и единство действий с иранской партией Туде. Съезд заявил, что ОФИН(б) проводила «неправильную» политику в отношении Советского Союза и других социалистических стран, поскольку безоговорочно выступала в их поддержку. Решено было перенести штаб-квартиру за пределы СССР.

Принять программу действий на съезде не удалось. Было зафиксировано согласие лишь по некоторым вопросам: подтверждено, что стратегической задачей ОФИН(б) является борьба за социалистические ценности, а ее политическая цель состоит в том, чтобы «положить конец существованию Исламской Республики и создать парламентскую демократию в форме федеративной республики».

Составленная в октябре 1990 года в международном отделе ЦК КПСС секретная справка констатирует:

Очевидно, что решения съезда ОФИН(б) обусловлены неудовлетворенностью нынешним, по существу, эмигрантским положением организации, стремлением активизировать ее деятельность. По отношению к иранскому режиму ОФИН(б) остается на непримиримых позициях. Налицо тенденция к дистанцированию от КПСС.

Международный отдел ЦК КПСС будет проводить работу по уточнению политической линии нового руководства ОФИН(б). Инициативу в деле установления контактов полагаем целесообразным оставить за ним. Тем временем имеем в виду поддерживать рабочие связи с Ф. Негяхдаром как руководителем этой части иранского землячества в Советском Союзе.

Более поздних известий о сотрудничестве КПСС с федаинами в архивах не обнаружено.

История двенадцатая
Как действия иранских коммунистов оценивали в Москве

Когда диссертацию автора арестовывали во второй раз, уже после стилистических исправлений первого варианта, сделанных, чтобы сгладить резкость формулировок, из международного отдела ЦК КПСС прислали экземпляр автореферата с личными пометками Ростистава Ульяновского (имевшего в отделе кличку «профессор» и в свое время изрядно пострадавшего от сталинского режима).

Диссертация под названием «Левые силы Ирана и проблема их единства (1978–1983 гг.)» должна была защищаться 25 марта 1985 года, но запрет со стороны Ульяновского отодвинул защиту на 27 июня. Описываемые события, как и действующие лица и их наставники в международном отделе, были еще не только живы, но и весьма активны. А оценки их действий воспринимались крайне болезненно.

В попытке преодолеть арест диссертации из ее текста и из автореферата были изъяты такие, например, формулировки.

О программах и трудах партии Туде и других левых организаций:

Однако многие из данных источников носят пропагандистский характер и страдают предвзятостью в отражении фактов, необъективными оценками... Статьи, претендующие на научный анализ работы той или иной группы, содержат полемические передергивания, которые невозможно в большинстве случаев проверить по независимым источникам. Временами полемика различных левых групп между собой доходила до чрезвычайно грубых и беспочвенных обвинений.

Иранский рабочий класс оказался в наиболее напряженные моменты революционной борьбы 1978–1979 гг. без сознательного авангарда профессиональных революционеров и идеологов.

Без категорического разрыва с Туде, ее прошлыми ошибками, ее руководством, изданиями, терминологией стало невозможным никакое реальное участие коммунистов в политической жизни внутри Ирана, немыслима их опора на массы, их сотрудничество с другими отрядами прогрессивных сил страны.

О новом иранском режиме:

По самым скромным подсчетам число определений этой «революции» превысило два с половиной десятка. Ряд исследователей употребляет сразу по три-четыре эпитета. Наиболее употребительным в СССР сочетанием стало «антимонархическая, антиимпериалистическая, народная революция».

Вместе с тем данные определения практически ничего не говорят о сущности событий и несут преимущественно пропагандистскую, публицистическую нагрузку. Во-первых, «антимонархическим» движение стало только накануне референдума о государственном устройстве Ирана, то есть к 1 апреля 1979 года. До этого ведущим лозунгом было свержение конкретной династии, а не монархии вообще; до самого последнего момента движение было антишахским, направленным против Пехлеви. Определения «антиимпериалистическая», во-вторых, также недостаточно для выяснения характера перемен. Как и антимонархизм, антиимпериализм может быть и реакционным, и прогрессивным – это трюизм. В-третьих, в заблуждение исследователей вводит и термин «народная». На данном этапе социально-экономического развития Ирана народной – в марксистском понимании этого слова – была бы революция рабоче-крестьянская. Но в данном случае крестьяне вообще не принимали в ней участия, а рабочий класс примкнул к стихийным выступлениям протеста лишь накануне падения шахского режима и выдвигал, по существу, экономические, а не классово-политические требования. Использование слова «народная» в смысле «стихийная, массовая» вряд ли оправдано иными соображениями, кроме пропагандистских.

Развернувшаяся в Иране в 1978–1979 гг. бурная антишахская борьба была движением социального и политического протеста, у которого шансы перерасти в социальную революцию были не велики... Изменений в базисе иранского общества не произошло, дело ограничилось переменами в надстроечной области, политическим переворотом. Если здесь и можно говорить о каком-то классовом сдвиге (а, по Ленину, без этого не бывает «настоящей революции»), то это должно относиться исключительно к смене одной группировки бюрократической буржуазии (шахской, ориентированной на превращение Ирана в субимпериалистический очаг) другой – религиозной по форме, средневеково-патриархальной по идейной направленности, репрессивно-диктаторской, тоталитарной по методам осуществления власти, капиталистической по сути. Надстроечные изменения несколько ограничили бурное развитие иранского государственно-монополистического капитализма и стимулировали развитие капитализма «снизу», не обеспечивающее конкурентоспособности и международного партнерства, – вместо шахских попыток перешагнуть через стадию домонополистического капитализма. Можно было бы рассуждать по поводу способности теократической надстройки повернуть историческое развитие Ирана вспять более кардинальным образом и перестроить сам базис по средневеково-феодальным образцам – тогда призрак реального классового сдвига был бы налицо, но говорить опять-таки пришлось бы не о революции, а о контрреволюции.

Автор выделил некоторые объективные обстоятельства, которые иранским коммунистам придется учитывать при возрождении своей партии и налаживании сотрудничества с другими отрядами революционного и демократического движения.

Попытка диссертанта подвергнуть сомнению тезис об антиимпериалистической революционности Хомейни – тезис, который стараниями Ульяновского попал в парадные речи Брежнева, – никак не могла пройти незамеченной. А уж попытка давать советы иранской клиентуре международного отдела ЦК КПСС смотрелась беспрецедентным нахальством.

И о внутрипартийных склоках иранских коммунистов:

Как уже говорилось, корпоративные и личные интересы в психологии многих иранских политических деятелей пока преобладают, что характерно для данной стадии социально-политического вызревания иранского общества. Во-вторых, в последние годы не произошло выдвижения ярких популярных лидеров, которые могли бы стать организующим и руководящим ядром массовой партии. Фактор же этот в условиях афро-азиатских стран, подобных Ирану, немаловажен. Нередко здесь только личность харизматического лидера определяет идейно-политическую направленность партии и даже режима, не дает им рассыпаться и обеспечивает авторитетом в глазах масс.

Из текста исчезли все документально подкрепленные пассажи о внутрипартийных склоках внутри Туде, неприглядном поведении ее лидеров, ее противоречивых действиях и тем более о связях с КПСС.

В исправленном автореферате Ульяновскому, судя по его пометкам, решительно не понравился помимо характеристик хомейнистского режима такой момент:

Режим исламского Ирана существует в форме коалиции мелкобуржуазно-радикальных слоев и крупной торговой буржуазии. Эта коалиция спаяна ненавистью и страхом перед научно-социалистической идеологией.

И вдобавок у партийного идеолога вызвало крайнее недоумение то место в автореферате, где говорилось, что диссертанту удалось сформулировать ряд идей во время выступлений на ежегодных конференциях иранистов в Институте востоковедения АН СССР в 1981–1984 годах и в работах, напечатанных в научных сборниках с грифом «для служебного пользования».

Защита «причесанной» диссертации со второй попытки все же состоялась. Сперва Ульяновский, разгневанный тем, что новый вариант работы претерпел лишь косметический ремонт, наложил на диссертацию новый арест, но потом смягчил свое отношение. За диссертанта вступился другой заместитель заведующего международным отделом ЦК Вадим Загладин. Его сын Никита Загладин, преподававший на той же кафедре Академии общественных наук, посетовал в разговоре с отцом, что старый «профессор» не дает защититься подающему надежды аспиранту. Взамен снятия ареста Ульяновский потребовал, чтобы диссертант на защите признал публично некоторую недоработанность и сырость сделанных выводов и пообещал не публиковать диссертацию – что и было исполнено.

О том, что одновременно с работой над диссертацией автор собирал материалы для очерков по истории коммунистического движения в Иране, запретитель не знал.

В конце 1979 года автор имел длительную беседу с Али Акбаром Хашеми Рафсанджани, будущим президентом Исламской Республики, а тогда – председателем Меджлиса. Иранский собеседник рассмеялся, когда услышал, что в Иране действуют 33 коммунистические партии, и сказал: «По моим подсчетам, их больше двухсот». Сейчас партии коммунистов в Иране нет ни одной.

Вместо эпилога

Иран для автора – давняя любовь.

В мир иранской истории и культуры я попал случайно. В 1965 году, поступая в Институт восточных языков (ныне – Институт стран Азии и Африки) при Московском государственном университете, я написал в заявлении, что хочу учить японский. Однако в приемной комиссии попросили упомянуть и «запасной» язык, поскольку в японскую группу отбирали тогда только абитуриентов с золотой медалью или хотя бы тех, кто получал на вступительных экзаменах круглые пятерки. Не знаю, почему я выбрал персидский – и в результате (из-за трюнделя за сочинение) попал в иранисты. Не жалею нисколько.

Специализировался я в иранской филологии и для дипломной работы написал исследование по формированию научно-технической лексики в персидском языке, приложив к нему самостоятельно составленный русско-персидский словарь на 30 тысяч терминов.

На последнем курсе появилась возможность пройти практику в Редакции Востока ТАСС, и мы с редакцией понравились друг другу настолько, что ТАСС прислал на меня заявку в комиссию по распределению выпускников. Однако заявка из министерства обороны оказалась сильнее, и меня забрали лейтенантом в ряды вооруженных сил на два года.

Повезло. Служить военным переводчиком, не успев даже привести к присяге, меня летом 1970 года послали в Иран. Сначала на семь месяцев в артиллерийско-ракетный центр в Исфахане, потом еще на пару месяцев – в бронетанковый центр в Шираза и в заключение – строить танкоремонтный заводик на окраине Тегерана. Это была прекрасная возможность по-настоящему освоить язык и вжиться в иранскую – тогда еще шахскую – действительность.

После демобилизации в 1972 году меня все-таки взяли в ТАСС, но в Иран сразу не послали: места двух корреспондентов там были зарезервированы за, мягко говоря, не вполне гражданскими организациями. В 1975 году меня отправили в Каир, где я проработал в отделении ТАСС всего полгода, пока не открылась вакансия в Дамаске. Сирийская командировка заняла почти три года.

В Иране между тем разворачивалось антишахское движение, и руководство ТАСС решило перебросить меня из Дамаска в Тегеран, вспомнив, что я иранист, поскольку один из корреспондентов (из Первого главного управления КГБ) был по каким-то причинам не вполне готов к работе. В конце концов получилось так, что я застрял в этой должности с декабря 1978 года по 1981 год, став свидетелем свержения шаха, воцарения Хомейни и установления исламского режима.

В 1982 году ТАСС отправил меня в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС, где я в 1985 году защитил закрытую диссертацию по иранским левакам и стал кандидатом исторических наук. Причем диссертацию дважды арестовывали и запрещали перед защитой по личному указанию заместителя заведующего международным отделом ЦК КПСС Ростислава Ульяновского после нескольких доносов. Эта моя попытка рассказать о действиях иранских коммунистов с объективной, а не партийной позиции в итоге получила гриф «Для служебного пользования».

После этого я работал заведующим отделениями ТАСС в Бейруте и Каире и вернулся уже в новую Россию после развала СССР. Из ТАСС я ушел сразу, потому что с болью увидел, как информационное агентство мирового уровня разворовывают и разваливают, и на этом журналистская моя карьера прекратилась.

В 1993 году я пришел по объявлению в редакцию американского еженедельника The Russian Petroleum Investor на должность заместителя главреда, а потом и главреда, а с 2000 года стал соучредителем информационно-консалтингового агентства RusEnergy. Накопил больше 30 лет опыта в анализе нефтегазовой отрасли, но иранские дела вниманием не обходил. Пытаюсь поддерживать и владение языком, и понимание того, что происходит в Иране и на Ближнем Востоке в целом.

С февраля 2022 года работать в России стало невозможно, поскольку от аналитика нефтегазовой отрасли и консультанта иностранных инвесторов требуется объективность, а от клиентов – возможность оплачивать услуги из-за границы. Оба условия невыполнимы в нынешней обстановке, и мне пришлось эмигрировать в Норвегию. В 2023 году российские власти объявили меня «иностранным агентом».