Текст книги "Другая дверь"

Автор книги: Михаил Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

30

Эта вторая часть его размышлений пришла в тот момент, когда, давая себе отдохнуть от мыслей о письме в Новую Зеландию и памятуя о том, что отдых – это перемена деятельности, Прохоров решил провести тщательный смотр своему имуществу. Вчерашний опыт с ручкой ему понравился, но он хорошо понимал, что карманы его не бездонны и надо было понять, нет ли там чего-нибудь, что может послужить удочкой, а не рыбой.

Или, по крайней мере, поможет такую удочку приобрести…

Он очистил край стола и начал выкладывать содержимое:

Лекарство от сердца – это надо сохранить…

Лекарство от желудка…

Хм, хм, он здесь в прошлом, вот уже третий день и, что удивительно, ещё ни разу не принимал что-то против повышенной кислотности. Может быть, тут вода почище да химикатов в еде нет?

Но всё равно, пусть будут.

Анальгин от головной боли.

Тут, в отношении головной боли Слава был профессионал. В школу с самого первого класса мама, провожая, всегда проверяла, есть ли с собой у сына таблетки в кармашке или нет, потому что страдал наш герой от этого недуга по ощущению всегда. Здесь, в старом Берлине, правда ни одного приступа не было, но это, как говорится, вопрос времени…

Так что анальгин оставляем…

Небольшая пачка визиток?

Прохоров хранил в кармане рубашки не все карточки, а только самые важные: владельца крупного российского телеканала, известного адвоката, двух сенаторов, председателя одной из ветеранских групп, а ветераны были не простые, а спецподразделений…

Делалось это для того, что если он каким-то образом угодит в ментовку, то стражи порядка будут, была такая надежда, по-другому относиться к человеку с такими знакомствами и перед тем, как отработают у задержанного печень и почки, возможно, соблюдут закон и даже дадут позвонить…

Вынуть эти карточки надо, зачем с собой таскать ненужные бумажки, а вот выбрасывать пока рано.

Хотя наш герой и понимал, что отрезан от своего времени навсегда, но где-то в уголке его души жила картинка: вдруг раздаётся скрежет и возле дивана появляется новая ручка, на этот раз не от «Жигулей» и записка Федерико с объяснениями, что делать, чтобы вернуться.

Хотел ли этого Прохоров?

Он и сам не знал ответа на тот вопрос. С одной стороны – одиночество и деньги. С другой – голая задница, но в перспективе – Володя, Маринка, внуки.

И самое главное – Надежда…

Слава вздохнул, огляделся по сторонам и запихнул пачку карточек в щель между сиденьем и спинкой дивана. Судя по количеству пыли, убирала здесь Песя не часто, максимум раз в год. И была надежда, что раз этот наступит не завтра. Хотя зачем старой еврейке карточки людей, которые ещё не родились?

Туда же в щель последовала ненужная флешка…

Так, что ещё?

«Ну вот и я придумал, как заработать с себя, – внутренне усмехнулся он, засовывая пальцы всё в тот же карман, – Разве то, что на мне одето – это не с себя?»

Кармашек на рубашке кончился, а ведь тут что-то ещё должно было быть, потому что было всегда…

Только что?

Потерял и не заметил?

Каждое утро в той, старой жизни Прохоров утром менял рубашку и автоматически перекладывал содержимое из одного кармана в другой. Не замечая почти никогда, что именно перекладывает…

Но сейчас то утреннее чувство было нарушено – чего-то не хватало…

Но чего?

Наш герой помахал руками в воздухе, похлопал по карманам, опять сунул пальцы в кармашек и вспомнил…

Ручки…

Но он же, старый идиот (пара шлепков себя по лбу), продал её вчера, точнее, поменял на обеды…

И Слава перешёл к брюкам и пальто.

В штанах ничего не оказалось, Прохоров привык хранить тут деньги, а вот пальто принесло неожиданные результаты. Пару дней назад, когда старуха уходила торговать его шмотками, он, не глядя, вытащил всё, что было, и положил на стол. А потом, когда она вернулась, так же, не глядя, распихал по карманам новой (старой) одежды.

И сейчас его ждало несколько сюрпризов.

Кроме ключей от московских квартир, немедленно засунутых в ту же щель на диване, была обнаружена тоненькая пачка чистых салфеток, телефон и какой-то сверток, про который он не помнил ничего…

Салфетки тут же были отправлены обратно во внутренний карман пальто, а над телефоном наш герой задумался.

С одной стороны – вещь тут абсолютно ненужная – кому звонить и как? Но с другой стороны, очень мудрые дяди из очень и очень богатых компаний приделали к обыкновенному телефону зачем-то фотоаппарат и даже видеокамеру, а это было уже кое-что…

Зарядка, как показывал индикатор на мониторе, пока ещё была, и оказалось её немало, одним из условий покупки именно этого аппарата было то, что он должен долго держаться до полного опустошения аккумуляторов. И Славина лень в этой ситуации вполне могла сыграть ему на руку.

Почему не предложить тому же лысоватому в ресторане телефон, продемонстрировав, как работает камера и видео, и не продать его, честно предупредив о том, что всё скоро кончится?

Если он человек семейный – пусть снимет детей и порадуется их карточкам или фильму вместе со своей женой…

Если у него есть любовница, пусть снимет её за работой и потом вместе порадуются тому, как у неё все ловко получается…

Если у него есть собака…

Ну и так далее, себя Прохоров быстро уговорил, осталось только с бароном Ротшильдом договориться о свадьбе с Сарочкой.

Да ещё надо будет объяснить этому «барону», что если он найдёт инженера и тот придумает, как мобильник заряжать, то он может пользоваться устройством несколько лет…

Деньги нашему герою нужны были, как воздух не для жизни материальной – здесь он, как известно, был обеспечен жильём на неделю, питанием на три дня, а одеждой навечно. А для того, чтобы не чувствовать себя недоделком каким-то – не клянчить у Песи Израилевны на карандаш…

Осталось придумать, сколько спросить сегодня вечером с лысоватого за телефон, но эту проблему Слава оставил на потом, а пока взялся за непонятный сверток.

На который поглядывал уже несколько раз.

Свёрток был, как свёрток, небольшой, плоский, почти квадратный. И напоминал книгу…

Вот только какую?

Он сорвал бумагу и…

И обнаружил там сочинение Америго Веспуччи…

31

Тут, прежде чем рассказывать о дальнейших Славиных приключениях и размышлениях, нужно сделать небольшую паузу.

Понятно, что у нормального читателя тут же, как только появилась в руках героя старая книга, должен возникнуть вопрос, а если не вопрос, то желание подтолкнуть нашего героя под локоток и направить его к неведомому Давиду, упомянутому Песей пару глав назад.

А у Прохорова даже такой мысли не появилось…

Почему?

Сейчас попробую объяснить…

Кем бы ни работал любой человек, думаю, он понимает разницу между лохом и профессионалом. Слово «лох» тут употреблено не в уголовном смысле – тот, кого нужно и можно обуть, а в ставшем за последние годы привычном. Тот, кто чем-то занимается, ничего или почти ничего в этом не понимая…

Ситуация практически стандартная сегодня: инженер по теплотрассам торгует кроссовками, длинноногая и фантастически безголосая манекенщица (ну, хорошо, модель) поёт в телевизоре, а директор обувного магазина управляет департаментом образования. И то, что семья инженера как-то выживает, модель во всех рейтингах стоит на первых ступеньках, а директор обувного владеет дачами в Подмосковье, Крыму, Черногории и на Канарских островах – не доказывает, что они не лохи. Просто время сегодня такое – лоховское, и тот, кто понахрапистей и не отягощён совестью, тот и кушает котлетки из фазана, запивая их Шато де чего-то там, правильного года, не очень, простите, разбираюсь…

А куда деваться профессионалам?

А никуда, они просто вымирают, как мамонты, вытесняемые с игрового поля более молодыми и нахрапистыми лохами. Сужают круг общения, стараясь отсекать всех не своих, находят (если получается, конечно) кого-то из новых, но хоть как-то близких. В бизнесе нашего героя кого-то, кто в состоянии отличить репринт от оригинала, а Алексея Константиновича Толстого от тоже Алексея Толстого, но Николаевича.

Найти таковых трудно, но всё же попадаются, тот же Володя-зять, который ещё и самому Прохорову вполне мог объяснить многие вещи. Но это было скорее исключение из правил, нормальный новичок не знал ничего, но заработав почти случайно…

Ну, нашёл, например, на чердаке у бабки в деревне коробку книг, пролежавшую здесь с той поры, когда её, бабкин, отец в 1917 году грабил соседнюю барскую усадьбу и случайно, среди серебряных ложечек и меховых капоров прихватил и эту ненужную тогда никому коробку…

Или соседка, помирающая от голода и болезней, бывшая преподавательница литературы, попросила продать первое издание «Горя от ума» – её последнее и единственное сокровище…

Или закрывается офис той конторы, в которой работал лох, и выбрасывают на улицу библиотеку, оставшуюся от бывшего здесь когда-то академического института, и наш лох несёт на Арбат (практически к таким же лохам) огромный том «Мертвых душ» в издании Маркса. И не беда, что, глядя на огромный титульный лист, нельзя понять даже, какого он цвета – настолько он загажен (загашен) разнообразными печатями тех учреждений, в которых успел побывать за свою не очень длинную (по книжным меркам) жизнь.

Ну и так далее…

И заработав почти случайно первые десять тысяч рублей, решал такой новичок пойти в антикварные торговцы и начинал учить всех…

Двадцати (тридцати, сорока – нужное подчеркнуть) летний юнец, вчера заработавший первые сто долларов, начинал объяснять Прохорову, что кустод – это переплетённые вместе несколько книжек, а прижизняком считается всё, что вышло в год смерти автора, даже если тот, как Пушкин, погиб в январе.

Вот это раздражало, а не наличие таковых вообще, ибо они были, есть и будут, по-видимому, всегда.

И в отношении Песиного Давида Слава был уверен, что тот из той же компании. Ничего плохого в таком еврее не было, повторяю ещё раз, просто не мог человек, который «торгует всем», знать и понимать что-нибудь в знаточеских книгах.

Понятно, что если бы Прохоров нашел у себя в карманах четыре тома «Царской охоты» (Слава даже усмехнулся, представив картинку – каким должен быть кафтан, чтобы все четыре тяжеленные книги там уместились), тогда да. Тогда щедрый Давид, ослеплённый блеском кожи, разноцветьем орнаментов, да и просто размером, дал бы, наверное, рубля три.

А может и десять, если с утра хорошо торговля шла…

А Веспуччи был книгой не для Давида…

Если, конечно, у него не было сына, который заведовал серьезной книжной лавкой где-нибудь на Кудаме или Унтер-ден-Линден…

Однако, судя по словам старухи, да и по самой старухе, это вряд ли… Не ходить вам в камергерах, евреи…

А вообще, что сегодня здесь Кудам и та же самая Унтер-ден-Линден?

Выходить-то из дома Слава уже пару раз выходил, но старался далеко не отлучаться. А пройтись стоило, потому что как ещё найти нужные адреса магазинов, в которых хотя бы можно было завести разговор о Веспуччи…

Стоп…

То есть как это – как?

Если в Москве и в Питере в то время существовали справочники «Вся Москва» и «Весь Петербург», то и тут такого не быть не могло. Мы, конечно, впереди планеты всей, но многие вещи просто перенимаем у других…

И правильно делаем…

Прохоров чертыхнулся внутренне от отсутствия карандаша – запомнить всё, что ему предстояло обсудить с Песей, было трудно. Но и выбора не было…

Он попробовал составить в уме список вопросов: почта и как получать деньги из-за границы. Сколько будет идти телеграмма или письмо до Новой Зеландии, могли ответить только там, а вот как получать деньги, мадам Шнор могла знать или узнать.

Вопрос о мобильнике обсуждать с ней не имело смысла, просто надо показать его лысоватому в ресторане. А вот если тот откажется, тогда Песя… Хотя она могла посоветовать, сколько просить, потому что тут для Славы был тёмный лес. Вон как её подкинуло, когда она узнала, что Прохоров непонятным для неё образом заплатил аж за три ужина на Лейбниц…

Значит, это два…

Третье – попросить её найти книгу «Весь Берлин» или как она тут называется. Где она её возьмет? Наверное, найдёт, если пообещать ей немного денег…

Не так много вопросов, как казалось вначале…

Он встал, чтобы пройти на кухню и начать осторожный разговор. Осторожный потому, что для старой еврейки превращение нищего, ничего не умеющего и не знающего человека, в персонажа, который отдаёт загадочные распоряжения и глупо сорит несуществующими деньгами, было травматично, а травмировать старуху нашему герою не хотелось.

Однако дойти до дверей он не успел, они открылись сами, и на пороге показалась Песя Израилевна.

И в одной руке у неё был большой кухонный нож, а в другой – скалка. Впереди, видимо в качестве боевого льва или слона выступал кот.

– Ты вообще, кто такой? – грозно спросила она, на всякий случай остановившись в дверях.

32

Мобильник лысоватому понравился.

Слава продемонстрировал, как он работает (камеру, конечно), сняв проход официанта с подносом от кухни в дальний угол зала. Наш герой держал трубу горизонтально, и поэтому на мониторе казалось, что половинка официанта просто скользит в воздухе, расставляя на столы где посуду, а где приготовленные разноцветные яства.

– Кинематограф? – плотоядно спросил хозяин ресторана.

И Прохоров понял, любовница есть, и ей на днях предстоит интересное времяпрепровождение.

– Ну, так можно сказать… – согласился он, – Хотя где вы видели камеру, сняв на которую, можно тут же посмотреть результат?

Если честно, он просто набивал цену.

– А я вообще никакой не видел… – отклонил все его претензии на грамотный маркетинг лысоватый. – Сколько?

– На это раз не в ужинах… – предупредил Прохоров.

Хозяин ресторана кивнул, соглашаясь, и ещё раз повторил:

– Сколько?

Песя советовала просить за «играшку» некую сумму, но Слава почему-то считал, что старая еврейка ошибается.

Разобрался он с ней, несмотря на всю боевую подготовку старухи, быстро, примитивно применив один из законов Карнеги.

– Слушай, – спросил он, не отвечая на её вопрос, о том, кто он такой, – помоги мне, пожалуйста, и ещё, дай умный совет…

– А шо случилось? – она почти тут же опустила оружие.

Так посоображала, ну, самую малость, секунд тридцать и, видно, поняла, что ссориться не стоит.

А может, загордилась, что вот она такая умная и дельная, раз у неё просят совета такие умные и дельные люди…

Кто знает, да и какое это имеет значение?

– Чем тебе помочь, недомирок? – тут же попробовала опять занять главенствующее положение она.

Конечно, по сравнению со своей монументальной хозяйкой Прохоров так и смотрелся – недомерком.

Так что тут возражать?

– Во-первых, мне нужна почта… – Слава начал загибать пальцы. – Во-вторых, я должен узнать, сколько идет письмо отсюда до Новой Зеландии. В-третьих, хотелось бы понимать, как мне могут переслать деньги из-за границы?

– А много денег? – не вытерпела старуха.

– Нет, не очень… – прикинул Прохоров – Тысяч пять, я думаю, на первое время хватит…

Он подумал, что сумма имеет практическое значение для пересылки, иначе бы не стал пугать бедную Песю Израилевну.

Она тут же привела своё оружие в боевую готовность и открыла рот, чтобы задать свой вопрос, насчет кто он такой, напомнивший Славе такие же вопросы, с которых обычно начинались блатные разборки.

Надо было остановить старуху, а то ведь и правда можно получить скалкой по чайнику.

– У меня там богатые родственники, – не дал он сказать ей ни слова, – надо им написать, они пришлют денег…

Старуха перевела дух, видно, драться ей тоже не очень хотелось. А так всё объяснилось к взаимному удовлетворению.

– Деньги можно послать в банк… – сказала она наконец. – У Хаимовичей сын в Аргентине и шлет им гелт таким способом.

– А поподробней… – Прохоров протянул руку и указал старухе на место напротив себя.

– Ну, сколько я знаю, – Песя Израилевна тяжело опустилась в кресло, – надо выбрать банк, где ты хочешь получить деньги. Потом пишешь туда – вышли мне в такое-то отделение такого-то банка. Потом идёшь и получаешь…

– Нужны документы… – задумчиво сказал наш герой.

– А у тебя нет?

Прохоров молча достал свои приобретения с Тиргартена, протянул старой еврейке.

– Шо ты мне показываешь? – удивилась она. – Я шо знаю, что годится? Ты веришь, что я могу ходить в банк за деньгами?

– А ты сама? – Слава решил отработать один из вариантов, которые только что просчитывал в уме. – Ты можешь пойти в банк, – он увидел, как скривилось лицо старухи и тут же добавил, – ну, сделай это для меня, если я напишу, чтобы деньги выслали на твоё имя?

– Откуда у меня документы? – изумилась Песя. – Мне они к чему?

– А мне?

– Ну, меня тут и так все знают… А ты пришлый, чужой…

– Ладно… – кивнул он, соглашаясь. – У тебя есть кто-то, кто может посмотреть мои бумаги и сказать, годятся они или нет?

– У меня есть кто-то, – гордо сказала мадам Шнор, – кто, если твои бумаги не годятся, сделает так, чтобы они годились… Ну или сделает новые, ещё лучше твоих… Этого вдосталь?

– Конечно… – тут же согласился Прохоров.

Иного он от своей подружки и не ждал, но всё же было приятно, что старуха его не подвела.

– Шо ещё?

– Можешь ли ты мне достать такую большую толстую книгу, где собраны все адреса и телефоны Берлина?

– Так она ж на немецком…

– Ну, то, что мне там надо, – уверенно сказал наш герой, – я смогу прочесть и на немецком…

– Я спрошу… – задумчиво сказала старуха.

То ли прикидывала, у кого спросить, то ли пыталась сообразить, как человек, не знающий языка, собирается читать книгу на нём…

А Прохоров подумал, в какое он попал интересное время, где добыть фальшивый паспорт легче, чем справочную книгу.

Повисла пауза.

Наш герой судорожно пытался вспомнить, что ещё ему нужно от Песи, а та, в свою очередь, чего-то ждала. Наконец не выдержала:

– Ты, кажется, ещё хотел совет?

Ах, вот оно что…

Слава достал телефон, включил камеру, навел на старуху, поснимал её, как она подозрительно смотрит, потом пытается заглянуть на его сторону.

– Это шо?

Прохоров повернул к ней монитор, включил воспроизведение.

– Это я? – не то испугалась, не то обрадовалась старуха.

– Сколько должна стоить? – спросил наш герой.

33

Когда-то давно в детстве еще, мама (со слов её матери) рассказывала Прохорову, что в начале двадцатого века было такое странное развлечение в небольших провинциальных городах России – к приходу Петербургского поезда собирались состоятельные граждане с семьями.

Дресс-код?

Самое лучшее, галоши – обязательно…

Что делали собравшись?

А ничего…

Фланировали, раскланивались со знакомыми, обсуждали местных жителей и, главное, приезжих…

Потом поезд, отстояв положенное, уходил, а народ, нет, не точно, почтенная публика разбредалась по домам.

Вот примерно так, на манер этой самой публики и чувствовал себя наш герой на следующее утро, когда они с Песей Израилевной вышли «по делам».

День выдался совсем не осенний, чего, казалось бы, можно было ожидать от конца ноября. Скорей пахло весной, в лужах купались и дрались воробьи, тем самым портя красивую картинку голубого неба, а всё местное население, которое не в силах за старостью было уже починять и торговать, вылезло на улицу. Ну, кто не мог вылезти сам, делегировал туда же свою морду лица, просто выставив её из окна.

Слава вчера с вечера холодной водой выстирал трусы, с горечью размышляя о том, что выхода у него скоро останется только два. Или, когда единственный интимный предмет туалета истлеет, придётся переходить на ненавидимые с детского сада кальсоны. Или срочно надо богатеть настолько, чтобы можно было заказать какому-то портному пять пар по образцу.

Хотя, в общем, для нашего рассказа это не суть, суть в том, что бельё сегодня было чистое, рубашку у Песи наш герой тоже отнял свежую, а в руке у него была известная тросточка.

И, видимо, сочетание этих трех факторов – чистого и свежего белья, тросточки в руке…

Когда-то один актёр рассказывал Прохорову, как играл он кавалергарда в некоем фильме, и попалась ему там сцена, когда этот самый кавалергард стоит босиком на земле и беседует с дамой. Так вот, без сапог актёру никак не удавалось сыграть кавалергарда, и пришлось режиссёру снять эту сцену на крупняке (актёр стоял в сапогах, но их было не видно), а босоту подснимать на общем плане. Получалось, что сапоги те самые давали актёру ощущение кавалергардности, если так можно выразиться, а их отсутствие – тут же это ощущение убивало.

Так вот, тросточка в руке Прохорова была чем-то сродни тем сапогам – именно она, а не ботинки, пальто и сюртук, давала нашему герою ощущение причастности к тому миру, в который он попал волею случая.

Так что фраза наша «И, видимо, сочетание этих трех факторов – чистого и свежего белья, тросточки в руке…» теперь понятна и требует только своего завершения.

А завершение такое:

И, видимо, сочетание этих трёх факторов – чистого и свежего белья, тросточки в руке, а также удачное, гораздо более удачное, чем можно было ожидать, начало новой жизни, и давали нашему герою в это утро ощущение лёгкости, почти полета…

Откуда подобное ощущение пришло к Песе Израилевне, Слава точно не знал, но чётко видел, что пришло, и даже догадывался о причине.

Видно, очень давно, а может быть, и никогда в прошлой жизни, не удавалось старой еврейке пройтись вот так между змеюк-подружек с достойным кавалером, чтобы они, суки, видели и знали…

И не смущало её, что о достоинстве её спутника знает пока только она сама (выглядел-то он скорее плюгаво и нелепо), они ещё увидят…

И не беда, что она вчера сдуру насоветовала Прохорову продать мобильник за сто марок…

И не суть, что хотела она сама за эти деньги получить телефон на продажу и выручить за него сто двадцать, а то и сто тридцать…

Слава, если честно, догадался об этой нехитрой проделке своей хозяйки и трубу ей не отдал.

А когда лысоватый, задыхаясь от волнения, спросил «сколько?», на чём мы закончили одну из предыдущих глав, наш герой спокойно сказал:

– Пятьсот, и ни копейки меньше…

Как он догадывался по местным меркам, это были большие деньги, но понимал он и другое: ничего подобного тут никогда не было и не будет, а значит, цену можно было лепить от балды. Всегда на антикварном рынке существовала такая категория предметов – сколько ни поставь, всё равно глупо. Потому что предмет этот не нужен никому из тысячи покупателей, ну, может, один найдется. И девятьсот девяносто девять человек не дадут за него одного рубля. А тот, кому он нужен, будет ругаться и рычать, но даст тысячу, потому что нужен, а его нет нигде. И достать дешевле просто не получится… Никогда…

Поэтому Прохоров и «гулял»…

– Двести… – с ненавистью глядя на нашего героя, сказал лысоватый. – И ни копейки больше…

Слава спокойно положил телефон в карман сюртука.

– Хорошо… – зашипел хозяин ресторана, – Двести пятьдесят…

– Четыреста пятьдесят… – в паузе между ложками супа с лисичками успел сказать Прохоров.

Лысоватый повернулся и пошёл к внутренним помещениям.

– Эй, – остановил его Слава, – часы есть?

– Без пятнадцати семь… – не оборачиваясь, сказал тот.

– Тогда смотри сюда…

Прохоров подождал, пока тот вернулся, достал телефон и выставил на мониторе часы, месяц и год.

– Ну и что? – обиделся лысоватый, – я тоже так могу…

И нарисовал на салфетке 18 47…

– Тогда подожди полминуты… – невозмутимо ответил наш герой.

Труба лежала на столе, и Прохорову очень не хотелось, чтобы монитор погас прежде, чем сменятся цифры на циферблате…

Но именно так и произошло.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил хозяин ресторана.

– Нажми вот эту кнопку… – нашёл выход Слава, – Сам нажми…

– Ещё и часы… – не то радостно, не то разочарованно произнес лысоватый. И, подумав немного, сказал, – Триста, и хоть режь меня на куски…

– Годится… – сказал Прохоров. – Деньги на стол… Хозяин достал откуда-то из внутреннего кармана и дрожащей рукой положил на стол три такие знакомые… светло-коричневые «катеньки».

Наш герой хотел возмутиться, но сдержал себя. Прежде чем вопить, нужно всё понять.

– Курс какой? – спросил он почти грубо, пытаясь сообразить, насколько его развели.

Он-то рассчитывал на марки – зачем ему здесь, в Берлине, рубли?

– Двести шестнадцать за сотню… – скривился лысоватый.

Рублей за марку? Или марок за рубль?

В той России, которую покинул наш герой, у него бы даже сомнения не возникло. А здесь?