Текст книги "Другая дверь"

Автор книги: Михаил Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

26

Слава сидел в ресторане с ослепительно белыми скатертями, с ослепительно улыбающимися официантками, с ослепительно начищенной металлической посудой и люстрами…

Картинка, с которой мы начали наше повествование, повторялась один в один, с той только разницей, что время между ними было плюс неделя, однако минус сто лет.

Да ещё там, в начале романа, наш герой был богат и независим, почти постоянный клиент ресторана с разными бенефитами от хозяев по этому поводу. А здесь и сейчас был он фактически бродяга, официанты посматривали на его «кустюм» с некоторой опаской, а в кармане у Прохорова переговаривались (ему казалось иногда, что он слышит этот разговор) два кукиша, решая, что главней и круче – ни фига или ни хрена.

По всем возможным сценариям через полчасика, ну максимум через час его должны были попросить оплатить счёт, а потом в лучшем случае выкинуть на неожиданно сегодня морозную (а может, новое старое пальто совсем не греет?) улицу. А в худшем – сдать в участок или как тут называется местное полицейское заведение…

Была, конечно, у нашего героя, некая идея, как этого позора избежать, но реализовывать он её не спешил. И время ещё не настало, потому что идея эта требовала отвлечения внимания от разных мыслей, да и подумать приятней, сидя в теплом зале, доедая суп с лисичками (сто лет в меню сохранился, бывает же такое…) и разглядывая лепнину на стенах, а не скучные, даже несколько угнетающие занавески на окнах у Песи Израилевны.

Как он заказал суп, не зная по-немецки ни одного слова, кроме «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста» и «до свидания»? Получилось довольно просто. Слава просмотрел меню, которое было только на немецком, не нашёл ничего знакомого, но нужное слово вспомнил по-английски. И сказал:

– Мушрум суп…

Официант несколько секунд подумал, потом переспросил:

– Пильзе?

И Прохоров вспомнил, что так (похоже на чешское пиво, а именно подобным образом именовали в его юности любую марку фирменного) зовутся грибы на немецком и радостно кивнул. Кстати, возможно, знание меню приводило к тому, что официанты и швейцар у дверей, который не сразу пустил Прохорова, хоть и посматривали на него не очень одобрительно, но пока никаких действий не предпринимали.

И у него было время подумать…

А подумать было над чем…

Потому что, позвав жильца пить чай, старая еврейка примерно через минуту задала ему вопрос, от которого он бежал весь день:

– Ну, а что дальше?

А дальше – тишина, как говорится в одной известной пьесе.

Вопрос с одеждой решился, с переводчиком – более-менее, документы, хоть какие-то были, но вот деньги…

– Ты что делать-то умеешь? – неожиданно спросила его старуха.

Слава озадаченно почесал подбородок. Он хорошо понимал, что в устах Песи Израилевны «делать» – означало «делать руками», а тут у него была большая дыра вместо всяких умений.

Говорят, что русских эмигрантов во всём мире охотно берут шоферами в такси, потому что они ездят на машинах, которые в принципе не могут ездить, по дорогам, которые созданы для чего угодно, но только не для езды, и умеют разъезжаться со встречными и следующими сзади машинами в местах, где и один автомобиль пройти не может. Но даже этой возможности наш герой был лишён и как минимум по двум причинам: машины здесь были, но в очень небольшом количестве, он даже видел пару сегодня через окно и по дороге в ресторан. И, кроме того, водить их он не умел и никогда не пробовал…

Мадам Шнор в изумлении смотрела на Прохорова, словно пытаясь понять, как может существовать мужчина, который ничего не может…

Потом заговорила:

– Пахать и сеять? – она всё время делала паузы, чтобы дать возможность собеседнику в нужный момент кивнуть. – Резать скот и разделывать мясо? Пилить, строгать, делать мебель? Ковать, да какой из тебя коваль, ты же молот не поднимешь… Шить платье? Сапоги? Строить? Делать кольца и серьги? Что-то из глины? Понимаешь в лекарствах? Лечить?

Глаза её всё больше вылезали из орбит, одновременно, как ни странно, наполняясь печалью.

Наконец, она сдалась:

– Ты мне напоминаешь первого мужа… – по губам скользнула несколько кривая усмешка. – Он тоже ничего не мог и не умел, кроме танцевать. Он танцевал так, что на это приходили смотреть из соседних домов и приезжали из других городов. Если стол был заставлен тарелками и мисками, Наум, не глядя вниз, выплясывал полчаса и ничего ни разу не задевал. Ты хоть так умеешь?

– Нет… – честно признался Прохоров.

Представить себя выплясывающим, да ещё на столе между тарелок у него никак не получалось. По рассказам бабушки, был у неё какой-то дальний родственник, который умел что-то подобное…

Может быть, этот самый Наум и был и они со старухой – тоже родственники? Хотя, вряд ли, да и какое это имеет значение?

– И что мне с тобой делать? – закручинилась между тем Песя Израилевна. – Ты действительно похож на Наума, и я бы рада тебе помочь. Могу найти что-нибудь, знакомых немало, только дай мне хоть какой-то шанс… Хлеб умеешь печь? Варить, жарить? Чем ты занимался-то там, в этом своём будущем?

– Торговал старыми книгами… – опять честно сказал Слава.

Старуха долго разглядывала его, потом спросила:

– И хватало на жизнь?

– Прилично… – почти обиделся Прохоров, – больше, чем все те, кого ты перечислила…

Он хотел добавить ещё «вместе взятые», но потом решил не пугать старуху.

Она между тем, видно не расслышала последней фразы нашего героя, а то бы точно начала возмущаться, смотрела в потолок, и губы её шевелились.

– Нет, никого не знаю… – сказала чуть погодя, – Могу спросить у раввина Теодоровича, он человек учёный и вдруг знает кого-нибудь… Так спросить?

– Спроси, отчего же нет…

Хотя отлично понимал, что тому раввину найти человека, которому нужен специалист по русским антикварным книгам – всё равно, что найти эксперта по иероглифам майя.

Но что делать, как жить дальше, когда кончатся хотя бы завтраки у мадам Шнор, наш герой пока никак не мог придумать. Конечно, был у него зять Володя, с большой кучей денег, но как до того Володи добраться?

– Господин хочет расплатиться за ужин? – на плохом русском языке спросил у него кто-то под ухом.

Та-да-та-там…

Прохоров поднял голову, прямо возле стола стоял представительного вида лысоватый господин, которого наш герой раньше видел на входе и вполне резонно считал хозяином ресторана.

27

Однако такой вариант событий был заранее просчитан и модель поведения выработана:

– Нет, пока нет… – Слава отрицательно покачал головой. – Лучше принесите мне стакан горячего молока…

– Милх? – несколько недоуменно переспросил представительный.

– Милх, милх… – кивнул наш герой.

Затем поискал бумажную салфетку и, не найдя, бросил вслед удаляющемуся хозяину:

– И лист бумаги, пожалуйста…

А пока заказанное несли, Слава ударился в размышления.

О Володе-то он почти забыл последние дни, а помнить надо было бы. Если придумается, как до него добраться, то практически все проблемы, не сразу, конечно, будут решены.

Но тут есть многое непонятное:

Как его искать?

Живьём?

Но добраться до Новой Зеландии в его, Славином теперешнем положении ничуть не проще, чем до Марса или Шамбалы, например…

Написать письмо? На деревню к дедушке?

«Новая Зеландия, господину Владимиру Горностаеву».

Да и сколько идёт письмо? Месяц? Два?

Телеграмма, конечно, быстрее, но всё тот же проклятый вопрос – куда?

Впрочем, кажется ясно, куда…

Какая-то мысль мелькнула в мозгу Прохорова, точная и правильная, решавшая все проблемы. Он ринулся её ловить, потому что не успел зафиксировать, но тут…

– Пожалуйста, ваш заказ…

Слава в бешенстве сверкнул глазами на официанта, который своим появлением прервал такую важную охоту. Вцепиться уроду в аккуратный пробор?

«Но с другой стороны, – удержал себя наш герой, – он-то чем виноват?»

И просто кивнул…

Не очень вежливо, правда…

И попытался вернуться к прерванному занятию, но, как ни старался, не получалось. Тогда он оставил его, исходя из двух моментов: всю жизнь Прохоров считал, что если пришла удачная мысль, но её перебили, и найти столь важную особу не получается, оставь её в покое. Если она реально значимая – вернётся. Если забыл, значит, ощущение важности было ложно.

А второй момент, по которому он отложил столь существенные размышления: пора было приступать к задуманному раньше, а то время, когда его могли и даже должны были выкинуть за дверь, неумолимо приближалось.

Отхлёбывая молоко, он подтянул к себе лист бумаги, достал из кармана ручку и написал на нём:

«В Берлине 1913 года никому не нужен эксперт по старым русским книгам. А в иностранных я не разбираюсь или почти не разбираюсь».

Потом подумал немного и добавил ещё одну фразу:

«И ничего другого делать не умею…»

Прохоров поднял голову, мельком посмотрел вокруг: лысоватый хозяин, швейцар и официант по-разному, но внимательно смотрели на него.

Ладно, тогда ещё раз напишем:

«В Берлине 1913 года никому не нужен эксперт по старым русским книгам. А в иностранных я не разбираюсь или почти не разбираюсь… И ничего другого делать не умею…»

Опять посмотреть…

Ага, официант, повинуясь команде хозяина, прошёл мимо, хотя делать ему в том углу было абсолютно нечего. Ну да, посмотреть, как крепится занавеска к стене – это очень важно. А вот зыркнуть, чтобы понять, что делает странный клиент – так, пустяки, нас это не интересует…

Мало вам? Тогда ещё раз…

«В Берлине 1913 года никому не нужен эксперт по старым русским книгам. А в иностранных я не разбираюсь или почти не разбираюсь… И ничего другого делать не умею…»

Даже не поднимая глаз, Слава уловил движение в том краю, где стоял хозяин.

Сработало?

– Это у вас ручка, которой можно писать, не набирая чернил? – вежливо спросил лысоватый.

Надо не забывать, что говорил он на плохом русском, но наш герой его понял. Наверное, потому что какой-то подобной реплики и ждал.

– Именно так… А откуда вы знаете русский?

– Моя бабушка была из Житомира… – отмахнулся хозяин заведения. – А откуда вы взяли такую ручку?

– Это долго рассказывать… – теперь уже отмахнулся наш герой. – Да и не интересно никому…

И хотя говорили они совершенно о другом, но по каким-то интонациям, голосовым, а не смысловым нюансам прекрасно друг друга поняли, потому что следующей репликой хозяина была:

– Сколько стоит? И надолго ли хватает чернил?

Прохоров на глазах лысоватого развинтил ручку и показал, что паста в ней только чуть начата. Это было какое-то хитрое сооружение с толстым стержнем, в прошлый раз заправки хватило на полгода. Правда, Слава не слишком часто писал ею…

– На пару месяцев точно хватит…

– Так сколько?

Тут надо было решить – просить денег или натурой. Правильней было бы денег – нормальная торговая операция. Но вот как торговаться, когда не знаешь расценок ни на что?

Поэтому возьмём натурой:

– Четыре ужина в вашем ресторане… – спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся сказал он.

– Три… – без запинки вымолвил хозяин.

– Но сегодняшний не считается… – применил домашнюю заготовку Прохоров. – Он в счёт входит, но три начнем с завтрашнего дня…

– Ну ладно… – покачал головой лысоватый.

Видно, уже был психологически готов к тому, что за сегодняшний ужин с нашего героя не получит.

Он взял ручку и рядом со Славиным воплем души написал несколько слов по-немецки.

Кивнул…

Таким образом, даже не касаясь друг друга, они ударили по рукам.

Лысоватый, держа ручку на некотором расстоянии от себя, тут же отошёл и что-то сказал швейцару, показывая глазами на нашего героя.

Потом что-то шепнул официанту.

А Прохоров встал, достал из кармана, оставшийся с прошлой жизни пакетик бумажных салфеток, вытащил одну и вытер ей губы. Потом медленно побрел в сторону Кантштрассе.

Надо было всё-таки попробовать вспомнить какую-то хорошую мысль о Володе, которая мелькнула в голове.

28

Проснулся он поздно, потому что практически всю ночь не спал. Ворочался с боку набок, думал, искал ответы и не находил.

Как устроиться в этом мире?

Как заработать денег?

Как добраться до Володи?

И в самом углу, но постоянно – ведь где-то недалеко ходит Надежда, и пусть это недалеко – далеко географически, но уж точно в миллион раз ближе, чем каких-то три дня назад…

И никаких ответов не находил…

Поэтому заснул только под утро…

Проснулся поздно, Песи уже не было.

Посмотрел по сторонам…

На столе стоял глечик с молоком, прикрытый сверху тарелкой от кота (отсюда было не видно содержимое, но наш герой точно знал, что там), и что-то издалека напоминающее яйца, сыр и масло – видно, эти продукты кот не любил, поэтому их и не накрыли. Похоже, старуха расщедрилась, потому что ничего этого вчера ему не давали, да и было это, как понимал Прохоров, не самым дешёвым угощением.

Еще он понимал, что ничего из того, что здесь на столе расположилось, кроме молока, ему нельзя. Яйца, сыр и масло – просто возглавляли список основных производителей холестерина в организме и при неумеренном употреблении, по уверению врачей, довольно быстро приводили здорового человека к инфаркту. Интересно, а того, кто уже – куда?

А съесть кусок дрожжевого хлеба для гастритчика – это примерно равнозначно объявлению войны своему желудку.

Слава встал, умылся, прошёл к столу.

Там всё было точно так, как он и предполагал: в кружке молоко, на тарелке – сыр, хлеб и масло. Яйца был сварены вкрутую.

А посреди всего этого богачества лежал его ридер.

И что-то мелькнуло в голове у нашего героя…

Вот оно…

Прохоров пока не мог вспомнить, в связи с чем, но теперь точно знал, что именно с ридером, а точнее с единственным текстом в нём – романом зятя, связана его вчерашняя всерешающая идея-мысль.

Казалось бы, надо схватить, открыть и листать, листать, пока не найдёшь…

Но Слава, словно боясь вспугнуть так внезапно пропадающую и только по своему желанию возвращающуюся мысль, медленно налил себе молока, медленно почистил яйцо, отрезал сыра.

И только после этого включил ридер.

Зарядки оставалось совсем немного, красный огонек ещё не мигал, но линия, показывающая эту самую степень зарядки, была совсем короткой.

И как он, дурак, не догадался в последнюю ночь в том привычном Берлине зарядить эту фиговину?

Угу, и ещё взять шнур и пару розеток с собой… Знал бы, где шлёпнуться, перенёс бы сюда и электростанцию небольшую…

Значит, времени у него совсем немного, и он, как сапер, не имеет права ошибаться…

Жуя бутерброд и запивая его молоком (хлеб с сыром на это время клался на скатерть), той же рукой он открыл текст.

На экране показалась последняя прочитанная глава, повествующая о встрече автора с русским Джеком.

Вроде бы не здесь, ничего в душе не отозвалось…

Однако Прохоров на всякий случай и понимая, что видит эти фразы в последний раз, просмотрел текст.

Отметил про себя реплику Джека: «И тогда я вспомнил, как учил меня старший брат: если не с чего зарабатывать, зарабатывай с себя», подумал, что и она ему может пригодиться, хотя пока было совершенно непонятно, что здесь могло означать это «с себя». Не пить же бутылку водки из горла в ближайшей пивной. Такое Прохоров мог применить только в том случае, если решится покончить с собой каким-то совсем оригинальным способом.

Но где же то, что он искал?

В первых главах, прочитанных ещё в двадцать первом веке?

Придется начать сначала…

Он вывел текст на первую страницу и приступил к внимательному проглядыванию строки за строкой. Перечитывать уже было нельзя, Прохоров видел, как замигал красный огонек, который означал, что зарядки осталось на немногие минуты.

«Перечисление странностей у компании, которая собирается куда-то плыть?

Нет, не то…

Точное описание маршрута?

Опять не годится…

Цитата из Окуджавы, которую прищучил Федерико?

Однозначно не сюда…

Опись багажа?

Да при чём тут это?

Диалог с «чичероне»?

Не похоже…

Размышления о любви к русским?

Точно нет…»

Красный огонек перестал мигать и горел уже ровным неярким светом. Прохоров начал просматривать следующую главу:

«Список того, «как люди разных цивилизаций ищут и находят что-то общее»?

Нет, в подсознании ничего не отозвалось…

Почему они выбрали Новую Зеландию?

Нет, точно нет…

«…важнее частота феномена, чем простое его наличие…»?

Умно, но к делу не относится…

Выбор между Оклендом и Крайстчерчем?

Вроде бы теплее… Выбрали они Крайстчерч, это точно…

Дурные предчувствия перед тем, как сойти на берег?

И опять ничего общего…

Но как же так? Две прочитанные ещё в том Берлине главы кончились, а он ничего не нашёл? А ведь и были прочтены только три главы – две тогда и про русского Джека сейчас.

Что же делать?

Разгадка точно здесь, Прохоров это знал, экран в любую секунду погаснет, а он не нашёл ответ…

Думай, старый дурак, думай…

Это единственное, что тебя может спасти…

Но Слава думать не стал – уже некогда было, а начал лихорадочно пролистывать страницу за страницей и…

И буквально через несколько секунд наткнулся на сцену, в которой Володя уговаривает профессуру университета открыть новую кафедру. И вспомнил, что этот кусочек тоже читал.

Только здесь и могло быть то, что он искал…

И начал внимательно перечитывать…

И на последней строке главы, за миг до того, как экран погас насовсем, увидел то, что, казалось, потерял:

«И второго января 1914 года кафедра была открыта».

29

– Эй, Вяче́слав, я тебе нашла, кто торгует старыми книгами…

Она, шумно отряхиваясь от дождя со снегом, только что вошла в квартиру.

– Русскими? – переспросил наш герой.

– Что русскими?

– Книгами торгует русскими?

Старуха даже несколько растерялась:

– А что, бывают?

То ли смеяться, то ли плакать…

Прохоров даже к окну отвернулся, чтобы она не видела выражения его скривившегося лица:

– Бывают, раз это моя профессия…

Песя Израилевна прошла в комнату, села к столу, с сожалением глядя на постояльца, подперла голову рукой:

– Нет, немецкими, еврейскими, польскими… Давид, он всем старым торгует, ну и книгами тоже… – тут она запечалилась, – Так что тебе уже не нужно?

– Надо подумать…

Песя встала, улыбнулась, радуясь, что не зря хлопотала и суетилась, пошла на кухню и по дороге бросила:

– Ты слишком много думаешь, от этого голова будет болеть, а мужчина должен быть ришучим…

– Щучим? – не понял Слава.

– Ризким, – пояснила Песя, – он должен сразу принимать решения, чтобы успеть на всё ответить…

Прохорову надоел этот ликбез, и он пошёл в атаку:

– Как твой второй муж?

– Как мой второй муж… – попалась на удочку старая еврейка. Но тут же притормозила. – Постой, откуда ты знаешь о моём втором муже? Я же вроде тебе о нём не рассказывала…

Она так и стояла на пороге кухни, изумлённо рассматривая постояльца.

– Если женщина говорит «мой первый муж», разве это не означает, что у неё был и второй?

Повисла пауза, жернова перемалывали новую для старухи идею.

– Ты слишком умный, Вячеслав, даже для мужчины… – Песя покачала головой, наконец, совсем ушла на кухню. Потом добавила оттуда: – Смотри, чтобы твой ум тебя не погубил…

До прихода хозяйки «умный Вячеслав» занимался тем, что раскладывал по полочкам все те перспективы, которые открылись на последнем дыхании ридера. И ещё сам себя ругал за то, что, отдав вчера шариковую ручку, не приобрёл взамен хотя бы карандаша. Он, правда, не знал точно, были уже карандаши в начале двадцатого века (кажется, были) и сколько они стоили.

Как бы там ни было, раскладывать по полочкам без помощи компьютера или хотя бы ручки оказалось неудобно, но ничего пишущего он в доме найти не смог.

– Песя, у тебя есть карандаш или ручка? – крикнул он.

– Зачем? – не поняла она. – Я и писать-то не умею…

– А читать? – съязвил он.

– Получше некоторых… По-немецки, польски, украински, русски, ну и на родном – тебе хватит?

– А карандаш где-нибудь купить можно? – осторожно спросил он, боясь нарваться на вопрос: а что это?

– У тебя появились деньги?

Песя даже из кухни высунулась, чтобы спросить.

– Пока нет… – Прохоров обрадовался, что про карандаш она знает. – Я думал у тебя занять…

– А что ты не займёшь там, где тебя вчера кормили?

Слава даже головой покачал, вот пронырливая старуха:

– Потому что там, где я ужинал, договор только на то, что меня несколько раз кормят…

– И где это теперь бесплатно ужинают?

– Не помню точно, как называется место, тут на Лейбниц ресторан…

– Напротив булочной?

– Кажется, да…

В наступившей тишине раздался странный звук, как будто что-то тяжёлое и мягкое ударило по чему-то твёрдому.

Прохоров поднял голову – это старуха сидела на полу и смотрела во все глаза на постояльца. Потом неловко перевернулась и, бормоча себе под нос что-то похожее на «Да я бы за такие деньги…», на четвереньках уползла на кухню.

Кажется, такое впечатление на неё произвело место, где Прохоров пристроился обедать. Поняв, что с Песей Израилевной всё в порядке, Слава вернулся к своим размышлениям.

И итог этих размышлений пока оказался таков:

Задача заработать (или найти взаймы) денег теперь конкретизировалась – стало ясно, до какого срока нужно продержаться или до когда занимать.

Правда это «до какого» и «когда» тоже пока было в тумане.

Потому что сколько идёт письмо до Новой Зеландии?

Если Володя в январе, в самом начале, станет профессором (или деканом, а потом профессором? или доцентом, а потом деканом?) университета в Крайстчерч, то когда надо отправлять это самое письмо, чтобы оно пришло хотя бы на второй день его службы там? Коллеги, конечно, страшно удивятся, но больше уважать будут, когда на следующий день после открытия нового факультета декану (все-таки правильно так, профессором, скорее всего он станет после) придёт письмо из Европы с адресом «декану факультета»…

Дальше: каким образом Володя сможет переслать деньги в Берлин? Несколько купюр в конверте обычной почтой? Или заказным? Или есть уже такое понятие, как почтовый перевод? Или чеком? Или перевод на банковский счет?

Ничего этого наш герой не знал, но понимал, что узнать это можно. А вот то, что для получения денег так или иначе понадобятся документы – догадывался…

Значит, цепочка вопросов, на которые он сам ответить не может, но легко получит ответы с помощью Песи, выстраивалась так:

Сколько идёт письмо в Новую Зеландию?

Сколько идёт ответ, если это не то же самое письмо с вложенными купюрами, а какая-то форма перевода – телеграф, например?

Годится или нет его документ (документы), чтобы получить деньги?

Если с ними что-то не так, что правильно – попросить Песю, чтобы она помогла получить хорошие бумаги (наверняка, с её связями может) или просто отправить Володе её адрес, а уже потом оформить себе правильные бумаги?

А ещё за эти полдня он разобрался – что такое «зарабатывать с самого себя» и даже, пожалуй, придумал, что и как тут можно сделать…

Хотя и для этого ему нужна была мадам Шнор…