Текст книги "Стеклянный конверт"

Автор книги: Михаил Гай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

У ПОВОРОТА

На время, пока будут тянуть нитку газопровода через Засеки, Куренёвы поселились в домике лесничества, рядом с деревней Завершной.

За лесничеством сразу поднимаются леса – старые Тульские Засеки.

С крыльца видно, как леса спускаются в лощины, подымаются на взгорья, отступают от реки и вновь подступают к ней, и так, ярусами, переходят из цвета зелёного в ярко-синий, потом – в голубой, а под конец лиловеют и, лёгкие, как полоски тонких тучек, переваливают за горизонт.

За рекой от главной газовой магистрали начали строить отвод. Отсюда газ пойдёт в соседний город, в посёлок шахтёров и в завершненский колхоз. Посёлок узнавался по синим вершинам терриконов, поднимавшимся над жёлтыми полями, а город был совсем далеко-далеко. Лишь две высокие заводские трубы смутно вырисовывались на краю неба, заваленного толстыми белыми облаками. Казалось, будто дым из тех труб заходит выше облаков.

Как только Талка сошла с крыльца, – навстречу Алёша. Он приехал неделю назад и успел уже обжиться в Засеках.

Он так обрадовался, увидев Талку, что можно было подумать, будто они не виделись сто лет и встретились совсем неожиданно. На самом же деле ребята знали ещё на юге: когда будет строиться газоотвод в Засеках, они опять будут жить в одном месте.

Алёше хотелось поскорее показать Талке всё, что он успел уже узнать, чтобы и ей понравилось тут так же, как там, в Предкавказье.

– Хочешь, пойдём на трассу? Мы собирались туда с Шуриком, и он, наверно, уже там.

– А кто такой Шурик?

– Здешний. Лесничего сын. Он и живёт тут, в лесничестве.

Чтобы сократить дорогу, Алёша повёл Талку напрямик. Они перелезли через изгородь питомника, где выращивались саженцы дубов, обогнули глухой, заросший хмелем овраг и вышли на светлую опушку.

Отсюда хорошо была видна трасса газопровода. Там землеройные машины уже рыли траншею. Ехали грузовики с прицепами, нагруженные трубами. А трубы длинные – метров по двадцать. Когда спадал ветер, ребятам слышался многозвучный шум работы.

– Там строит колонна Петра Вашанина, – сказал Алёша.

Колоннами на газопроводе называют бригады. Потому что там много разных машин, целые колонны. Пётр Вашанин был известный на всю трассу бригадир. Каждый член бригады Вашанина умел делать много дел: водить тяжёлые грузовики с длинными прицепами, работать на бульдозерах и трубоукладчиках, на экскаваторах и очистных машинах, любой мог быть и слесарем и монтажником.

За грузовиками оставались глубокие следы колёс на сырых местах. Они везли и везли трубы. Их сгружали кранами и укладывали конец с концом вдоль трассы. Места соединений труб заваривали сварщики. А землеройные машины вели и вели траншею вдоль широкого луга. Земля тут мягкая, лёгкая для экскаваторов. Ковши поддевали её, будто играя.

Рядом с трассой тянули линию связи. В том месте, где столбы поворачивали на деревню Завершну, электрик, обвив столб около вершины серпистыми кошками, пристёгнутыми к ботинкам, навинчивал на железные крючья белые колпаки-изоляторы. У этого поворота Талка увидела высокую берёзу с двумя вершинами.

Под деревом стоял Шурик, дожидаясь ребят. Талка загляделась на берёзу. Оба ствола берёзы, высокие, со множеством ответвлений и отростков, давно почернели. Белели только отростки да тонкие ветви и небольшие сучья. Кора берёзы стала жёсткой, шероховатой, в глубоких морщинах-трещинах. Но берёза была полна сил. Она свешивала густые свои ветви, осыпанные глянцевитой листвой, над маленькими, приютившимися под её защитой деревцами.

Эта берёза была как курочка ряба. Будто она выпустила своих цыплят – маленькие деревца – на опушку погулять, а сама стоит и караулит их. И ветки-крылья распустила, как наседка.

– Это наша! – гордо сообщает Шурик. – Мы ведём тут разные наблюдения. И над берёзой и над птицами.

В маленьких, с мышиные норы, дуплах, которых было много на старой берёзе, жили юркие, занятные птички. На одной вершине была скворечня.

Присмотревшись, Талка заметила суетливую птичку. Она смело бегала по стволу во всех направлениях. Даже могла бежать сверху вниз, ползая, будто мышонок. Она заглядывала в каждую трещинку коры, держа наготове сильный отточенный клюв. Потом она слетала к ручью и тут же вернулась на прежнее место.

– Принесла глины замазать щёлку, – пояснил Шурик.

– Зачем?

– Эта птичка – древесный поползень. В щёлках стволов он прячет корм – семена растений, зёрнышки, всякую всячину. Насуёт в щель и замажет сверху глиной!

– Эти грязные штуки по всей берёзе – его работа?

– Ну да! Это всё его шкафики с едой. Проголодается – открывает клювом, как отвёрткой, глиняную замазку – и пожалуйста!

Тут с берёзы с испуганным шумом сорвались птицы. На её ветви упал провод, который тянул электрик.

Провод закружился, как живой, обвивая петлями ветви вокруг скворечни.

Подошёл помощник электрика. Сердито нахмурясь, он осмотрел берёзу кругом, взялся за провод и принялся раскачивать и дёргать его, рассчитывая сбросить с дерева. Но железные петли от этого только туже захлёстывались. На ребят сыпались рваные листья и ветки.

– Вы так обломаете дерево, а проволоку всё равно не скинете! Надо лезть на берёзу, – обиженно сказал электрику Шурик.

– Хваталки коротки, – ответил тот, не глядя на ребят.

– Можно взять шест! С рогаткой на конце. Влезть и спихивать, – предложил Шурик.

– Не надо меня обучать, головастики! – ответил помощник электрика, оборачиваясь и презрительно оглядывая ребят. – Мне надо норму выполнять, а не лазить, как макака, по деревьям.

Пришёл, отстегнув кошки, электрик – низкорослый, в старой синей робе парень с кусачками и молотком в руках. Длинные волосы топорщились на его голове, как куст на кочке. Не торопясь, он тоже прошёлся вокруг берёзы, и ветер перекладывал его волосы то на одну, то на другую сторону головы. Он засмеялся, будто был рад тому, что запутался провод, и сказал:

– Придётся выкусывать петляшку, а концы соединять и пропаивать.

– На полдня мороки! – запротестовал помощник. – Сейчас я принесу пилку, и смахнём в момент верхушку со скворечней. Ребята и спилят. Им влезть туда – раз плюнуть! Они же цепкие, что репьи!

С трассы донёсся сигнал на обед.

– Пошли обедать. Дорогой решим, как лучше, – засмеялся опять электрик.

Подмигнув детям серым выпуклым глазом, он ушёл, насвистывая какой-то неизвестный ребятам мотив.

Шурик растерянно смотрел на ребят и, словно потеряв внезапно голос, сипло бормотал:

– Нельзя её резать. Ей двести или триста лет. Может, и поболе. Это исторический памятник.

– Алёша! Нельзя пилить! Придумай чего-нибудь! Ну да! Кто же пилит лесные памятники! – оживилась девочка.

– А чего тут думать? Тут и думать нечего! Возьмём на экскаваторе топор, срубим шесты, влезем и поскидаем проволоку. Мы с Шуриком побежали, а ты карауль тут.

От Засек пришёл ветерок. Берёза зашуршала. Вершины её насторожённо прошумели. Стайка скворцов спикировала было к берёзе, но, увидев железные петли, набрала высоту и улетела в Засеки.

Талка тревожно смотрела то на бугор, за который ушли электрики, то поворачивалась к лесу, куда убежали мальчишки. Она ходила и ходила кругом берёзы, держась за ствол. Сухая, жёсткая, как рашпиль, кора поцарапывала ей ладонь, оставляя белёсые полоски на коже.

От леса, прямиком через поле, по жнивью спешили ребята. На фоне тёмного леса были ясно видны длинные шесты на плечах мальчишек. Талка отпустила берёзу, выбежала на высотку и замахала рукой, торопя мальчишек.

Они принесли два шеста.

– А мне?

– А ты умеешь лазить?

– Я в Лиманской научилась, влезаю не хуже кошки.

– Ладно, будем по очереди, – рассудил Алёша.

Мальчишки торопливо полезли на дерево. Талка подала им шесты. Они поднялись поближе к вершине и заработали шестами. А дело не пошло так скоро, как они думали. Заныли руки, а сбросить удалось лишь одну петлю. Уж очень перекрутилась проволока!

– Ой, ребята! Идёт! – крикнул Шурик.

С бугра спускался помощник электрика, размахивая пилой.

– А я вижу машину, – раздался сверху голос Алёши.

Талка оглянулась, вытягиваясь на носках.

По дороге, проложенной грузовиками сбоку трассы, на выезде из леса, быстро катился «газик». Такая простёганная дождями и прокалённая солнцем брезентовая крыша была только на известном Талке автомобиле. Он подскакивал на кочках, зарываясь то одним, то другим колесом в провалы колеи.

Талка побежала навстречу «газику».

Вместе с отцом приехал бригадир Вашанин. Он дорогой рассказал отцу, зачем прибегали к нему мальчишки.

Талка редко видела отца таким рассерженным. Анатолий Николаевич подошёл к берёзе как раз тогда, когда здесь появился с пилой в руке помощник электрика.

– Вы знаете, сколько надо лет, чтобы выросло такое дерево? – тихо сказал ему отец.

– А мы не интересуемся. Что она, понимаешь, стала на дороге?..

– Брось пилу! Скинь сейчас же провода с берёзы! И, гляди, сломай мне хоть одну ветку! – закричал бригадир.

– Жалко им! Подумаешь! Таких берёз полна Засека! Что ж – на Завершну и линию теперь не тянуть? Да?

– Протянешь! И как можно скорее. А вы, ребята, марш на землю, пока не расшиблись. Он сам управится. И чтобы к вечеру всё было готово! Приеду – проверю! – сказал Анатолий Николаевич.

Но к вечеру приехать сюда отцу не пришлось. Он задержался в Засеках.

В лесничество отец приехал уже с включёнными фарами. За ужином он всё говорил, какие хорошие растут дубы и клёны в Засеках, и вспомнил о берёзе у поворота.

– А как там электрики? – спросил он у Талки. – Сделали?

– Сделали! Только и мы им помогали, и бригадир.

– Дядя Толя, а к вечеру на берёзу опять слетелись все наши птицы, – сообщил радостно Шурик.

ПРАВША

Шурик, Талка и Алёша пошли в лес за грибами с деревенскими ребятишками.

Галька, девочка лет девяти, идёт за вожака. На спине у неё большая плетушка, с которой ходят на реку полоскать бельё. Через плечо – толстая измочаленная верёвка. И хотя корзинка пуста, потому что ребята только ещё идут в лес, Галька шагает, наклонясь вперёд, будто несёт тяжесть. Она рассказывает идущим с ней рядом Алёше и Талке о том, какой тут у них хороший лес. Говорит она всегда так, будто сама пугается того, о чём сейчас говорит. Сказав две-три фразы, она умолкает на секунду и оглядывает слушателей. Глаза её – светло-зелёные с коричневыми крапинками в зрачках – тогда останавливаются, как у куклы, а губы вытягиваются вперёд, будто собираются попробовать, горяч ли в стакане чай.

Гальку вынянчила бабка Лампиада – одинокая старушка, живущая теперь на колхозном пенсионе. От бабки девочка и усвоила такую манеру рассказывать.

– Мы только до Попова Верха и пойдём. Дальше ты лучше и не суйся. Там дальше-то и не знамо что! Глушняк! А грыбов там, говорят, а малины! Под Поповом Верхом и то водит, а уже за ним – совсем тебя закружит!

– Кто закружит? – спрашивает Талка.

– Эх ты, не знаешь! Леший водит! Как почнёт вертеть тебя по лесу, так ты, сколько ни бейся, всё на одном месте очутишься.

– Предрассудки! Лешие только по телевизору и в мультфильмах бывают, – улыбается Шурик.

– А вот как он тебя заведёт в самую болотину, где ночью огни над трясиной стоят, да как заигогочет по-лошадиному – тогда по-другому заговоришь!

– Не пойду я под Попов Верх[Я домой хочу, – захныкал вдруг Гринька, топавший позади всех, рядом с Шуриком.

Шурик считался среди деревенских ребят умным и справедливым, и потому малыш Гринька всегда старался быть около него, под его защитой.

– Ну и не ходи. Кто тебя звал? Сам навязался. Эх, ты! Забоялся! А ещё в пионеры хотел, – хлопая ладонью по спине мальчишку, выговаривает Нина, старшая сестра Гриньки.

– Нинка! Не тронь малого! Чем приставать к нему, поправила бы на нём рубаху, – командует Галька.

Рубашка Грине мала. Он вырос из неё. Да попалась прочная – никак не рвётся. Приходится донашивать. Низ её – на резинке. При ходьбе она постепенно поднимается по животу кверху, и рубаху приходится часто одёргивать.

– А кто это их там включает на болоте, огни-то? – спросил Гринька.

– Ну и недотёпа ты, малый! Думаешь, на болото электричество, что ль, тоже провели? Огни горят, где людей позасасывало! Сами они, огоньки-то, загораются. Как только человек провалился в зыбь, так – фук красный язычок! А ночью кто заблудится и увидит те огни, думает: вот она, деревня-то! Пойдёт, бедняга, на них – и поминай как звали. Каюк! А над утоплым опять становится в болоте огонь.

– И чего ты, Галька, плетёшь? К чему пугаешь малого? А сама, поди, вовсе и не видала никаких огней. Как же! Вытащишь тебя ночью на болото! – засмеялась Нина.

– Сама-то я не была, умные люди сказывали.

Ребята вышли за околицу, спустились с горы. Дорога тут была широкая, утоптанная коровьими копытами.

– А вот это наша новая ферма, – перекинув на другое плечо корзину, говорит Галька, указывая на длинное кирпичное здание под черепичной крышей. – Полы там ну жёлтые-прежёлтые, что твой воск. Каждый день там по пять котлов кипятят. Моют пол только горячей кипячёной водой!

– Кипячёной водой? – удивляется Алёша.

– Эх ты, сразу видать, ничего не знаешь! Чтобы у коров молоко белей да гуще было, – отвечает Галька.

– Не слушайте вы её! Она вам наплетёт не знамо что, – говорит Нина.

– Одних дров сюда не навозишься, чтоб греть воду, – продолжает Галька.

– Как проведут газ, так и не надо больше возить коровам дров, – говорит Алёша. – Грей хоть сто котлов!

– А из чего делают газ? – спрашивает Нина.

– А его никто не делает. Он сам сделался. Все первые-препервые, древние леса, какие выросли на болотах, всякие листья превратились в газ, – отвечает Талка.

– Сгорели они, что ли? Почему же газ не вверх, а в землю ушёл? – недоумевает Нина.

– Тут такое дело, – оживился Алёша, обгоняя Гальку и оглядываясь на ребят. – Я вам сейчас всё объясню. Нам обо всём Анатолий Николаевич говорил. – Мальчик вздыбил чубчик, откашлялся, будто собираясь отвечать учительнице. – Сто или двести миллионов лет тому назад, точно я не запомнил, все первобытные растения – осоки там и папоротники – и всякое тогдашнее комарьё и дафнии всё падали и падали на болотистую землю. Их засасывало в топкую тину, и они всё уходили в землю. Воздух к ним сверху не пробивался никакой. А земля давила на них и давила. Деваться им было некуда, и из них получился газ.

– А болотные огни тоже газ, – перебил Алёшу Шурик. – На дне зыбучих трясин, глубоко-преглубоко, гниют всякие болотные микробы и травы и тоже превращаются в газ. А когда там, в зыбкой земле, этот газ найдёт хоть самую маленькую щёлочку, даже в сто раз меньше ушка тонюсенькой иголки, он, газ, – фр-р! – и по-ошёл наружу! А как даст молния по болоту – и, пожалуйста, загорелись болотные огни.

– Уй ты! Здорово-то как! – обрадовалась Нина.

Ребята обогнули заросший орешником овраг, пересекли пустошь и оказались в берёзовом лесу. Трава тут росла густая, невысокая. Чистые, праздничной белизны деревья были видны до самых корней. Тонкие, отяжелённые густыми листьями ветки берёз местами висели над самой землёй, будто роясь кончиками листьев в траве. Ветер тут шёл верхом, касаясь только вершин. Солнце пробивалось в зелёные окна между деревьев, и повсюду, как живые, колыхались в траве ярко-восковые разливы света.

Берёзовый лес покато уходит к речке Снеткин Ключ. Вода в ней, затемнённой кустарниками и деревьями, всегда холодная и торопливая. А за речкой поднимается Попов Верх. Деревья там огромные. Стволы у них высокие, как телевизионные антенны. Только толстые, как заводские трубы. Отсюда, из березняка, ребятам кажется, что на верхушках деревьев на Поповом Верху лежат кучами облака.

– Только, чур, уговор: не расходиться. Артелью ходить будем. А то, гляди, отобьёшься, тут он тебя и закружит! В такую чапыгу заведёт, так там и останешься!

– Есть хочу! Отведите меня домой, – захныкал опять Гринька. – Шурка, чего она опять меня пугает! Не вели ей!

– Есть он захотел! Только пообедали!

– А зачем? Почему он кружит? – не унимается Гринька.

– Потому, что у всех людей одна нога короче, а другая длинней, – говорит Шурик и легонько стукает Гриньку ладонью по лбу, чтобы он лучше понял.

– Ещё чего! Вот это сказанул! – хохочет Галька. – Хромые люди-то, что ли?

Гриня садится на траву и вытягивает ноги, сравнивая длину.

– Обманываешь всё! Нет у меня длинной ноги. Обе ровные, нехромые! – радуется Гриня, стуча пятками по земле.

– Ну вот, не закружит тебя леший. Можешь не бояться, – смеётся Талка.

– Смотрите-ка, ребята! – показал Шурик ребятам зелёный лист. – Одна половинка у него вон как разрослась, а другая съёжилась. И вон, у другого листа тоже! Сейчас я расскажу, какой леший кружит человека, – обещает Шурик.

– Исть хотца! – всхлипнул мальчик.

– Гриня, не бойся. Шурик тебе сейчас всё про лешего объяснит, и ты перестанешь их пугаться, – сказала Нина.

– Рассказал один такой! Сколько ты, Шурик, живёшь на свете? Всего ничего! А бабушке Лампиаде скоро сто годов! Она их сколько перевидела, этих леших!

– Мне рассказывал отец. А он – день и ночь в лесу. Знает всё про леса. И у него знаешь сколько книг про траву и деревья! Даже в шкафу не умещаются.

– Так то вон про што, а не про лешего, – сомневается Галя.

Ребята сошлись поближе к Шурику. Так они двигались рядком, собирая то грибы, то позднюю землянику. Грибы клали в корзинки, а ягоды в рот.

Грибов было много в том году. Они высовывали из травы и из-под папоротников свои береты. Боровики – коричневые, подосиновики – оранжевые, рыжики – серо-зелёные.

Все грибы были крупными, твёрдыми, на них, казалось, можно штопать чулки.

– Батюшки мои! Гляньте-ка на вот этот-то листок! – закричала Галька. – Как его перекособочило! Одну-то сторону разнесло, как щёку от больного зуба, а другая совсем тощая.

– Ой, и правда! – радостно удивляется Нина, рассматривая листок.

– Ну, вот видишь! Отец нам сколько раз говорил, куда ни глянь – везде отличается правая сторона от левой, – торжествует Шурик.

Ребята притихли, задумчиво рассматривая травинки, листья, стебли и, к удивлению своему, во всём замечая неодинаковость. Талка набрала для своей коллекции всяких листьев, стараясь, чтоб половинки их были разными…

– А леший? – насупясь, спрашивает Гриня.

Шурик посмотрел на свои руки, сложив ладонь с ладонью.

– Вот, глядите сюда. У любого человека отличаются левые руки и ноги от правых. Правые руки – развитей, сильней; правая нога тоже лучше развита и потому делает шаг длинней левой. А бывают левши, у которых левые руки и ноги развитей правых. Но таких мало. У нас в деревне только и есть один левша – Пашка-левак.

– Я правша! – размахивает правой рукой и радостно смеётся Гринька.

– Почти у всех людей правая нога шагает шире, чем левая. По этому самому всегда в большом лесу, а в поле ночью и в туман человек кружит и кружит.

Ребята начинают мерить свои шаги и длину ног.

– Вот это здо́рово! Как это мы раньше не догадывались! А то валили всё на лешего, – делая большие глаза, восхищается Галька.

– А я правша, а я правша! – прыгая на правой ноге, радуется Гринька, освободившись от страха перед лешим.

Дети уже набрали свои корзиночки доверху. Только Га́лина большая плетушка никак не наполняется.

– Вот завистная Галька! Хватит. Все Засеки не оберёшь. Пойдём, – зовёт Нина.

– Вы посидите тут, отдохните, я чуть ещё пособираю. Плетуху тяжело таскать, я её высыплю около вас, а с пустой пойду.

Галя уходит в сторону речки, аукаясь.

Когда Галя пропала за деревьями, Шурик подошёл к кучке её грибов, убрал из неё верхние, с посиневшими срезами на ножках рыжики и добавил туда две пригоршни мелких грибов из своей корзинки. Потом сверху опять положил приметные рыжики. За Шуриком подошли Талка и Алёша и добавили в кучку грибов из своих корзинок и сверху замаскировали теми же рыжиками. Подошёл было и Гринька. Он был парень артельный. Куда все – туда и он. И, хотя у него было очень мало грибов, он хотел половину отсыпать.

– Сиди уж! Обойдутся без тебя, – отстранила его Нина.

Галя скоро вернулась. Ей повезло. У Снеткина Ключа она напала на опят. Она взглянула на свои оставленные на траве грибы и округлила глаза:

– Вроде грибов прибавилось, а?

– Подросли, пока ты уходила, – засмеялся Алёша. – Клади в плетушку, а то не уместятся.

– Давай помогу тащить-то, – подошла к ней Нина.

– Смогу и одна, – ответила Галя, взваливая на спину плетушку.

Дети тихонько пошли к деревне. Из корзин пахло свежими грибами. На почерневших от грибов кончиках пальцев ребят тоже, казалось, стоял аромат тугих подберёзовиков и смуглых, толстоногих боровиков.

– Ты, Талка, листьев-то сколько насобирала? Уж не газ ли станешь из них делать? – спрашивает, смеясь, Галька.

– Газ, двас! Правша, левша, правша, левша, – командуя сам себе, вышагивает Гринька. – А старинные грибы тоже оборотились в газ? А лизуны?

– Какие лизуны? – спросила Талка.

– Улитки, – пояснила Нина. – Они снизу прилипают к шляпкам грибов и, как языком, слизывают всю мякоть.

– И улитки и ракушки тоже сделались газом, – сказал Алёша.

Старая, кирпичная, семь на восемь изба бабки Лампиады стоит близ края деревни в тени раскидистых вётел. На лавочке, у серых деревянных сеней, сидит сама старая Лампиада и смотрит на опускающееся к Засекам солнце. Оно закрыто широким сиреневым облаком, и только видны длинные, в четверть неба, неслепящие глаз его лучи, косо опирающиеся на дымчатые далёкие леса.

– Я сейчас, – говорит Галя и, поправив на спине плетушку, идёт к бабке.

– Никак, ты, Галька? – радуется старушка.

– Вот грибочков тебе, – говорит девочка и выкладывает из плетушки часть грибов в ведро, стоящее рядом с бабкой на лавочке.

– И не боитесь одни в лесу? А как закружит? – делая большие глаза, говорит Лампиада.

К бабке подходят ребята. Они наперебой рассказывают ей про листья и ноги, про папоротники и дафнии.

– А я правша, правша! – орёт Гринька. – Я знаю, из чего газ делается!

– Ох, искусители! А ведь и у меня одна нога, наверное, больше другой. Всю-то мою жизнь мне давило левую ногу! Раньше-то, давно ещё, жал мне всё левый лапоть. Я грешила на лапотника: думала – плетёт через пень колоду! После мне жал ботинок левый. Думала – дал маху сапожник! А сейчас давит левый тапочек. Уж так жмёт! Прислала мне их на днях, тапочки-то, племянница из Первомайска. На газопроводе она там работает. Какой-то склад, што ли, для газа делают.

Бабка, обрадовавшись слушателям, ещё долго рассказывает про племянницу, про её работу на строительстве газохранилища. Взглянув опять на ноги, она говорит:

– Нога эта, левая, у меня, выходит, всю жизнь была больше. Вот кто меня водил по лесу-то! Беда!

– Ты, бабка Лампиада, левша, а я правша, – говорит с видом знатока Гринька. – А дрова теперь не будут рубить для коровника. Газом топить будут!

Дети, взяв корзинки с грибами, идут домой.

Лампиада смотрит на свои разные ноги и пытается озорно, по-молодому, притопнуть чечётку подошвами жёлтых спортивных тапочек.