Текст книги "Австро-прусская война. 1866 год"

Автор книги: Михаил Драгомиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

ЧИСЛЕННОСТЬ ПРУССКОЙ АРМИИ

Действующие войска состояли:
	Нижних чинов	Офицеров	Нестроевых
Из 253 батальонов	253 500	5800	7900
Из 200 эскадронов	30 000	1100	2700
Из 144 бат. с 864 оруд.	25 900	800	8000
Из 9 инж. и 9 обозн. бат.	14 000	700	8000
	323 400	8400	26 600
Запасные войска:
Из 831/2 батальона	81000	1350	3500
Из 48 эскадронов	7200	280	600
Из 36 бат., в 144 ор.	4400	135	1900
	92 600	1765	6000

Ландвер 1-го призыва:

116 батальонов в 600 человек – всего 70 000

48 эскадронов по 150 человек – всего 7000

Ландвер 2-го призыва:

50 батальонов в 400 человек – всего 20 000

Прусская армия, следовательно, состояла из 557 000 человек; но из этого числа, для приблизительного определения действительной ее численности, необходимо откинуть, по крайней мере, 10%, потому что от 7 до 8% в ней обыкновенно считается больных, а положить 3% на некомплект и на разного рода командировки скорее мало, чем много. Следовательно, было:

Действующих войск
	По спискам	Налицо
Пехоты	276200	240 000
Кавалерии	38 800	30000
Артиллерии	34 700	31000
Инженеров	11700	10 000
Обозных	11000	10 000
Всего	358 400	321 000
Запасных войск
Пехоты	85 358	77 000
Кавалерии	8080	7000
Артиллерии	6435	5500
Всего	100 365	89 500

Ландвера 1-то призыва:
Пехоты	70 000	60 000
Кавалерии	7000	6000
	77 000	66 000
Ландвера 2-го призыва:
Пехоты	20 000	18 000
Итого	557 765	494 500

О прусском флоте мы не упоминаем, так как он не имел никакого влияния на военные операции.

Сухопутные силы Пруссии разделены были на 4 армии, что обусловилось конфигурацией театра войны и отчасти тем обстоятельством, что вначале пруссаки думали преимущественно о предохранении собственных пределов от вторжения.

Общее начальство над I и II армиями предоставил себе е. в. король, при котором состояли: в качестве начальника главного штаба генерал-от-инфантерии Мольтке, генерал-инспектор артиллерии – генерал-лейтенант Гиндерсен, и генерал-инспектор инженеров – генерал-лейтенант Вассершлебен. При главной квартире во все время кампании находились: министр-президент и военный министр.

Первой армией, составленной из 2-го, 3-го и 4-го пехотных и одного кавалерийского корпусов, командовал принц Фридрих-Карл Прусский; начальником штаба к нему был назначен генерал Фогтс-Ретц. Корпусами командовали: 2-м – генерал-лейтенант Шмидт, кавалерийским – генерал-откавалерии принц Альбрехт.

Численность этой армии была следующая:

	Бат.	Эск.	Ор.	Пех.	Кавал.	Артилл.	Инж. Обоз.
2-го корпуса	25	8	96	25 400	1550	3440	2500
3-го	25	9	96	25 400	1550	3440	2500
4-го	22	8	96	23 200	1500	3440	2500
Кавалерийского корпуса		57			10 850
	72	82	288	74 000	15 500	10 320	7500
				197 300, а налицо 96 037

Начальство над второй армией вверено было наследному принцу Прусскому, который имел начальником штаба генерал-майора Блументаля. Эта армия состояла из гвардейского корпуса – генерал-от-кавалерии принц Август Вюртембергский, 1-го корпуса – генерал-от-инфантерии Бонин, 5-го корпуса – генерал-от-инфантерии Штейнмец, 6-го корпуса – генерал-от-кавалерии Муциус, и резервнокавалерийской дивизии генерал-майора Гартмана. Численность второй армии:

	Баг.	Эск.	Ор.	Пех.	Кавал.	Артилл.	Инж. Обоз.
Гвардейского корпуса	26	9	96	26 500	1550	3440	2500
1-го корпуса	25	20	96	25 400	3900	3440	2000
5-го	22	9	96	23 200	1550	3440	2500
6-го	19		96	20000	1500	3440	2500
Рез. кавал. дивизии		28			5500
	93	74	384	95 100	14000	13 720	10 000
				127 800, а налицо 115 000

Эльбская армия, которой командовал генерал-от-инфантерии Гервардт фон-Бигтенфельдт, состояла из 8-го корпуса и 14-й дивизии 7-го корпуса.

Всего 34 батальона, 26 эскадронов, 120 орудий, 35 900 человек пехоты, 4656 кавалерии, 4500 артиллерии, 2500 инженерного обоза = 47 500 человек, или налицо около 41 700.

Майнцская армия, находившаяся под начальством генерала-от-инфантерии Фогель-фон-Фалькенштейна, была составлена из 13-й дивизии генерал-лейтенанта Гебена и сводной дивизии Вебера, сформированной из гарнизонов германских крепостей, которые были очищены пруссаками 9 июня. К этой же армии впоследствии примкнула сводная дивизия генерала Мантейфеля, занимавшая прежде Голштинию.

Всего в этой армии состояло 48 батальонов, 22 эскадрона и 96 орудий, т.е. 55 500 пехоты, 3880 кавалерии и 3440 артиллерии, итого 70 000 человек по списку, что соответствует наличным 56 500, не считая 2 батальонов кобургских и 1 батальона Липе – около 2200 человек.

Впоследствии, т.е. в середине июня, к этой армии присоединились: а) ольденбург-ганзейская бригада (3 батальона, 3 эскадрона и 2 батареи ольденбургских, 2 гамбургских, 1 любекский, 1 бременский, 1 вальдекский и 1 шварцбургский батальоны – по списку 6940 человек, а налицо около 6000 человек), б) 5 четвертых батальонов, вновь сформированный 9-й егерский батальон и 3 резервных ландверных кавалерийских полка – 2924 человека по спискам и налицо около 2700 человек. А всего в этой армии по спискам – 72 500, в наличности же не более 65 500.

Независимо от сих армий, сформированы были два резервных корпуса. Первым командовал генерал-лейтенант Мюльбе; он был составлен из 24 ландверных батальонов, 24 ландверных эскадронов и 1 батареи. Второй резервный корпус, под начальством великого герцога Мекленбург-Шверинского, состоял из мекленбургской дивизии (5 батальонов, 4 эскадрона и 2 бат.) и из одной сводной прусской дивизии (13 прусских и 2 ангальтских батальона, 1 ландверный уланский полк и 8 батарей). Всего 20 батальонов, 8 эскадронов и 10 батарей, около 23 000 человек.

Из этого перечня прусских вооруженных сил видно, что правительство послало за границу не только все действующие войска, но часть запасных батальонов и батарей и часть ландвера как пехотного, так и кавалерийского. Для гарнизонной службы оставлено было только 69¹/₂ запасных батальонов, 48 запасных эскадронов и часть запасных батарей, 92 батальона ландвера 1-го призыва и 50 батальонов ландвера 2-го призыва.

ХАРАКТЕРИСТИКА ЛИЧНОСТЕЙ

Хладнокровие в опасности, умение оценивать обстоятельства и необыкновенная, идущая от сердца, заботливость о больных и раненых составляют отличительные черты главнокомандующего II армией, его высочества наследного принца прусского Фридриха-Вильгельма. Эти качества обнаружились в полном блеске еще в шлезвиг-голштинскую войну, успешному окончанию которой он содействовал в весьма большой мере. Его кроткое, приветливое обращение со всеми подчиненными снискало ему самую горячую преданность и любовь солдат и офицеров. Кронпринц любит солдат и умеет говорить с солдатом. Сверх сказанных свойств, он отличается еще примерною исполнительностью, в благороднейшем значении слова: это он вполне показал в день сражения под Кенигсгрецом, в который как прибытие на поле сражения, так и направление войск в продолжение его представляют поучительный образец самоотвержения.

Принц Фридрих-Карл в настоящую эпоху бесспорно принадлежит к числу замечательнейших генералов в Европе.

Глубоко изучив дух французского образа действия, обусловленного и народным характером, и богатой боевой практикой, принц Фридрих-Карл могущественно содействовал проведению в сознание прусского военного общества начал, положенных в основание этого образа действий. Беззаветная дерзость, стремление на выстрелы, стремление озадачить неприятеля какой-нибудь неожиданностью и проч., и проч., все это проведено и усвоено, благодаря Фридриху-Карлу.

Принцу в 1866 г. исполнилось 38 лет. Еще в ранней молодости он с необыкновенным усердием изучал действия Фридриха Великого; в 1848 г. участвовал в шлезвиг-голштейнской войне, состоя при фельдмаршале графе Врангеле; в следующем г., во время баденского похода, он был ранен в плечо. Во время последней войны за Шлезвиг-Голштейн принц выказал военные дарования, выходящие из ряда, и твердость характера. В мирное время он командовал 3-м армейским корпусом, на котором благодетельное влияние его взглядов на военное дело отразилось вполне.

Беседы о военном деле и чтение классических военных сочинений составляют любимое занятие принца Фридриха-Карла. Зимой, еженедельно раза два или три, собирается у него кружок избранных, где в совершенно непринужденной, интимной беседе обсуждаются различные военные вопросы, или по поводу событий дня, или же по поводу какой-либо прочитанной книги, почему-либо обращающей на себя внимание.

Принц не из тех, которые пишут много: он вполне сознает, что кто хочет быть понят массами, тот должен быть краток, но это немногое всякий военный должен бы был вполне усвоить. Многие пункты, по значению их, можно сравнить только с инструкциями Фридриха Великого и нашего незабвенного Суворова. Впрочем, пусть дело говорит само за себя.

«Может случиться, – говорит принц в своей инструкции – что наша армия, имея наступательные цели, примет бой оборонительный, чтобы сперва воспользоваться перевесом нашим в огнестрельном действии и затем перейти в наступление. Если, как я предполагаю, австрийцы имеют намерение задавить нас порывом, то этот способ борьбы будет лучшим».

Кто не знает, что молодые, необстрелянные войска легко теряются при первой неожиданности? А большая часть прусской армии была действительно молода. Нужно заметить при этом, что прусские военачальники были убеждены вначале, что им, по всей вероятности, придется не наступать, а обороняться. Приведенным пунктом Фридрих-Карл дает войскам мысль, что даже если их расположат, по-видимому, для обороны, то это, в действительности, будет сделано с наступательными целями: следовательно, обороны не бойтесь: она еще не есть признание превосходства неприятеля. Вместе с тем он подрывает далее и впечатление, которое могла бы на них произвести стремительная атака в штыки. Нет ничего разумнее и расчетливее, как предупреждать о вероятной опасности, ибо этим мы отнимаем у нее огромную влиятельную сторону – сторону неожиданности. Австрийцы действительно думали удивить пруссаков порывом, следовательно, в сказанном обнаруживается и понимание духа противника, и стремление привить это понимание уму всякого из своих солдат.

Но из этого как будто следует, что принц Фридрих-Карл придает огню первостепенное значение. Посмотрим дальше:

«Не нужно перестреливаться больше, чем следует, но ограничиваться крайне необходимым, так как при продолжительной перестрелке потеря в людях и патронах велика, и перестрелка иногда не решает дела, а только служит подготовлением. Следовательно, от 5 до 6 залпов из возможно закрытой позиции. В случае неприятельской атаки в колоннах, всего лучше ослабить их одиночной стрельбой, затем встретить их залпами и, наконец, отбросить в штыки. Ротные колонны рекомендуются, как строй наиболее удобный для подобного рода действий».

Здесь, во-первых, огонь и штык поставлены в должные отношения; во-вторых, ясно видно, что имелась в виду преимущественно оборона, а между тем от солдат это замаскировано; в-третьих, наконец, отдано предпочтение ротным колоннам перед сборными строями батальона.

Остановлюсь несколько на последних, ибо принц Фридрих Карл придумал для их употребления способ, сколько мне кажется, весьма рациональный: начинается дело с рассыпного огня; с приближением противника к цепи шагов на 300, ротные колонны первой линии быстро вступают в цепь, там развертываются и открывают пальбу залпами; в то же время роты второй линии идут в атаку; когда они поравняются с ротами первой линии, все должны бросаться в штыки в таком строе, как стояли. Это весьма резко указывает на ту свободу отношения к форме строя, о которой я уже упоминал, так как одни роты бросаются в штыки в развернутом строе, а другие в колоннах.

Далее следуют чрезвычайно практические указания на то, что при стрельбе в бою должно обозначать не прицел и расстояние, а прицел и точку, и что чем ближе неприятель, тем ниже следует целить, так как с приближением неприятеля солдат будет стрелять торопливее и попадать выше. Последняя заметка до такой степени важна, что, по моему мнению, и в мирное время следовало бы непременно обучать (конечно, с боевыми патронами) залпам от плеча и с положения на руку, дабы люди, получив инстинктивный навык давать ружью некоторый уклон, пускали поменьше пуль на ветер.

«Если неприятель не будет остановлен залпом и сблизится на 50–80 шагов, то атаковать его в штыки, стараясь охватить всю массу, причем больше забирать в плен, нежели колоть. Легче забрать пять-шесть человек, чем заколоть одного или двух». Этот последний совет, по-видимому странный, чрезвычайно меток: припомним, что легкость сдачи в плен составляет характеристическую черту австрийских войск.

Но особенного внимания заслуживает мнение принца Фридриха-Карла о значении второй линии. Он ставит за правило, что первая линия не должна рассчитывать на смену второй линией, которая имеет особые обязанности; что, следовательно, войска, раз пущенные в бой, должны оставаться в нем до последней уже крайности. В этом одном лежит ручательство за сбережение резерва к той минуте, когда приходит решающий момент боя.

«Первая линия, вообще говоря, не может рассчитывать на смену второй линией. Во всей военной истории не было случая, чтобы вторая линия была так употреблена, как то делается на ученьях. Напротив, я рекомендую всем генералам возможно большую стойкость в отказах на просьбы о смене первой линии второй и даже о подкреплении первой линии частями второй». В этом видно и понимание человеческого сердца, и опять свободный взгляд на устав, который принц Фридрих-Карл не задумываясь высказывает войскам.

Очертив бой с пехотою, принц переходит к кавалерийской атаке.

«Прусская пехота так хорошо вооружена и находится на столь высокой степени боевой дисциплины, что она отобьет всякую кавалерийскую атаку. Для этого всякая форма строя хороша. Поэтому я не придаю большого значения уставной форме, которую мы принимаем в подобных случаях – каре. Я предостерегаю против сигнала “строить колонну”, который должно давать только в крайнем случае, так как беготня людей производит нехорошее нравственное впечатление на них, а неприятель подвергается от этого позже ее огню».

Этот пункт прекрасно рисует и взгляд принца на устав – заметьте, взгляд, высказываемый во всеуслышание, ибо эта часть инструкции написана для войск вообще – и беспрерывное принятие в расчет нравственного влияния, производимого на человека тем или другим действием, и, наконец, понимание столь часто забываемого в мирное время факта, что беготня в бою при построениях, не принося никакой пользы, в большей части случаев только суетит людей.

Следует затем предложение четырехшереножного развернутого строя для встречи кавалерийской атаки, употребления вместо колонны к атаке колонн из середины поротно, сомкнутых вместе (последнее для войск, которые привыкли к этому строю); движения под выстрелами артиллерии в развернутом строю, не в ногу, офицеры на шаг впереди своих мест; или же повзводно рядами. И, при всем этом, неоднократное возвращение к тому, что войска могут принимать те строи, к которым привыкли. Трудно найти другой более поучительный образчик стремления освободить ум и солдат, и офицеров от рутинных представлений и устремить их на главную цель – действительнейшее уничтожение врага. Во всем вышесказанном легко видеть, как принц становится то против устава, предлагая свои формы, то против самого себя, предоставляя войскам принимать формы уставные, к которым они привыкли. Но за этим видимым противоречием скрывается высокое примиряющее его начало – начало возможной умственной и нравственной свободы личности, ибо понятно, что только при условии такой свободы личность и может принести всего себя, и притом разумно, на пользу дела.

Относительно кавалерии инструкция высказывает также весьма рациональные взгляды; но они более общеизвестны.

Сюда относятся: необходимость резерва, быстрого сбора после атаки, необходимость давать атаку, а не получать ее, т.е. предупреждать неприятельский удар своим, и т.п. Рядом с этим принц Фридрих-Карл знакомит со свойствами кавалерии противника, предупреждает против ее одиночной ловкости и умения владеть оружием и советует противопоставлять этим качествам сомкнутость. Сколько можно судить, принц несколько был озабочен этой встречей, ибо вначале останавливается на том, что «прусские 200 эскадронов на 1500 коней сильнее австрийских и что, следовательно, встреча будет происходить или в равном, или в превосходном со стороны пруссаков числе». Он слишком ясно чувствует действительные основы военного дела, чтобы прибегать к постановке численного перевеса на первый план там, где на этот план можно бы было поставить другие, более существенные задатки на успех, которые имеют громадное значение именно в применении к кавалерии, как к роду войска и наиболее впечатлительному, и, в свою очередь, производящему наибольшее впечатление на противника.

Относительно артиллерии не сказано ничего особенного; даже не отмечена та мысль, что артиллерия не должна опасаться плена.

«Некоторые указания офицерам» полны высокой поучительности в военном смысле. Они были даны еще перед датской войной, но остались и в прошлую, ибо представляют краткий и рельефный свод именно того, что есть в военном деле непреходящего, неслучайного. В них принц Фридрих-Карл обращается уже не к массе, разнородной по развитию, а к людям, с которыми нет надобности набрасывать покров на щекотливые стороны дела.

«Великий полководец сказал, что успех кампании зависит на ³/₄ от нравственной и на ¹/₄ от физической силы. Основное правило войны, одинаково важное для генерала и солдата, состоит в том, что нужно стараться удивить неприятеля чем-либо необыкновенным, и принять меры, чтобы собственные войска не были чем-либо озадачены. Всякая стрельба в тыл и фланг уменьшает бодрость молодых солдат и останавливает наступление. Поэтому всегда нужно прикрывать свои фланги эшелонами, хотя незначительной силы. Такие эшелоны берут во фланг всякие атаки и делают их безвредными. Солдатам должно быть объяснено, что тот, кто нас думает обойти, сам обойден.

Моральная сила, воображение и т.д. до того играют важную роль, что можно сказать, что только то сражение или дело может быть потеряно, о котором офицеры думают, что оно потеряно, и прекращают усилия для выиграния победы.

Это должно убедить офицеров в том, что они всеми средствами должны стараться внушить своим людям воинский дух самопожертвования, веры в успех, чувства непобедимости.

Театр войны, предстоящей нам, весьма разнообразен: равнины и горы, плодородные и бесплодные места, пески, луга и реки. Мы должны приспособить строи наших войск к особенностям страны, дабы с меньшими потерями вредить по возможности более неприятелю. В гористой местности я рекомендую ротные колонны. Мы хорошо обучены для действия в этом порядке; притом он представляет более случаев для отличия ротных командиров и прочих офицеров. На одно я обращаю особенное внимание, а именно: чтобы капитаны и еще более штаб-офицеры постоянно держали свои части в руке.

В противном случае генералы лишаются возможности управлять войсками, а с этим вместе исчезает и одно из условий успеха. В особенности это относится до рассыпного строя.

При остановках неприятель нас видеть не должен, все должно быть закрыто – мы этому хорошо обучены. Наступать применяясь к местности, но решительно и скоро.

Рекомендую определение дистанций и пробные выстрелы. Сбережение патронов достигается преимущественно тем, чтобы рассыпать в цепь не более строго необходимого числа людей. Иначе расход патронов велик, и люди выпадают из рук.

У убитых, раненых и больных патроны отбирать. Запрещаю строжайшим образом, чтобы люди выходили из фронта для относа раненых, так как для этого учреждены особые команды.

Выход из фронта иногда разрежал ряды до того, что войско теряло способность для дальнейшего боя. На пересеченной местности можно часто накладывать некоторые перевязки во время самого боя; многие раненые могут помогать сами себе или друг другу. Перевязочные пункты близки, а в случае успеха бой скоро отдаляется от раненых.

Когда бой колеблется, когда войском овладевают некоторая унылость и неприятное чувство, располагающее к отступлению, тогда офицер словом и примером должен действовать для преодоления этого кризиса, почти неизбежного во всяком жарком деле. В подобных случаях колонна хороша, ибо в этом строю и при барабанном бое всегда легче двигать людей вперед».

Глубокая и психическая, и боевая истина! Дело в том, что когда подобное чувство начинает налегать на ваши войска, оно в то же время работает и неприятельские: невольно приходит в голову, что, кажется, уже все сделано и больше не в состоянии сделать. При таком взаимном нравственном настроении, кто может поручиться за то, что победа готова была увенчать ваши усилия именно в ту минуту, когда вы сочли ее невозможной?

Войска, сдающиеся в бою, почти всегда находятся в положении пловца, который, сделав невероятные усилия, чтобы переплыть глубокую и широкую реку, добровольно отказывается от последнего усилия и идет ко дну, когда оставалось протянуть руку, чтобы доплыть до берега.

«Таким образом, из критического момента возникнет благоприятное решение. В разговорах с солдатами им должно быть растолковано, что с тех пор, как свет стоит, ни одна большая победа не была выиграна боем на больших расстояниях. Необходимо схватиться с врагом, т.е. атаковать штыками, если набег стрелков недостаточен. Но тогда ни остановки, ни промедления, ни стрельбы. В большей части случаев выраженная атакой решимость схватиться в штыки до того действует на неприятеля, что он поворачивает кругом до свалки.

При рукопашном бое убивать только передних, а остальным приказывать бросать оружие и сдаваться. Это практичнее, чем убивать, так как можно забрать пятерых в то время, в которое убьешь только одного.

Если неприятель решится нас атаковать в штыки, то, предупредив людей о нашем намерении, открыть дальнюю и частую стрельбу, а в последний момент, на расстоянии от 20 до 60 шагов, броситься вперед.

Войскам развитым полезно делать известными цели и намерения боя возможно большему числу. Это не только увеличивает интерес к делу, но и вызывает каждое отдельное лицо быть полезным достижению цели непредвиденным способом более, нежели когда его употребляют как машину».

Этот пункт до такой степени напоминает правило Суворова, что можно подумать, как будто списан с него[12]12
  См. «Лекции тактики» полковника Драгомирова, приложение II, приказ австрийцам. № VII.


[Закрыть].

«Маршал Саксонский находит тайну победы преимущественно в ногах. В этом много правды. Когда неприятель разбит, его нужно преследовать. Только при этом в ваши руки попадет масса трофеев и пленных. Одна победа и энергическое преследование могут кончить поход. И если нужно идти так, что после одной ночи и нескольких дней преследования батальоны достигают цели с половинным числом людей и большое число лошадей падет, то это ничего не значит в сравнении с успехом, который таким образом достигается».

Вот содержание инструкций принца Фридриха-Карла. Многие не придают подобным документам особенного значения; не могу согласиться с этим мнением. Инструкция, если она пишется не по заказу, не для порядка, а выливается из души, – это сам человек. Зная, что он думает, вы можете предвидеть, как он будет и действовать: это руководящий принцип его поведения на все случаи, которые не всегда легко подметить из какого-либо отдельного факта, постоянно обставленного множеством случайностей, скрывающих руководящую мысль. Говорят еще, что подобные инструкции не всегда читаются: это справедливо, но только в применении к тем инструкциям, которые пишутся по заказу, и потому бывают холодны, безжизненны и завалены бездной мелочей; или же когда они относятся к армии, мало интересующейся своим делом. В I прусской армии эти инструкции читались, чему действия ее служат лучшим подтверждением.

Генерал Гервардтд, главнокомандующий эльбской армией, 70 лет, на службе с 1813 г. В 1864 г., в Дании, заменил принца Фридриха-Карла в командовании прусским корпусом на вторую половину кампании, в продолжение шторой составил себе отличную репутацию, особенно переправой через Альс-Зунд.

Начальник штаба короля, генерал Мольтке, служит уже с лишком 40 лет; с капитанского чина в генеральном штабе; во время турецко-египетской войны он состоял при турецкой главной квартире; во время датской войны – при Фридрихе-Карле.

Генерал Мольтке принадлежит к числу тех сильных и редких людей, которым глубокое теоретическое изучение военного дела почти заменило практику. Правда, изучение теории не дает изворотливости в преодолении неожиданных случайностей; но, по счастью, неподвижность австрийцев и исполнительность прусских военачальников, поведшие к тому, что ни один из его расчетов осечки не дал, избавили генерала Мольтке от тяжелого положения преодолевать подобные случайности мероприятиями почти мгновенными. Генерал Мольтке говорит мало, спокойно; но мысль облекается у него в слово соответственно, ясно и рельефно.

Скромность и простота обращения, изумительная способность легко отрываться от работы и теоретическая сила решимости составляют отличительные черты этого замечательного человека, по крайней мере насколько я мог видеть, благодаря тем редким и мимолетным случаям, которые доставили мне честь непосредственных сношений с ним.

Генерал Фогтс-Ретц, начальник штаба I армии. В прусском военном обществе его считают военным гением; этот генерал – вероятный наследник Мольтке по управлению генеральным штабом. Благодаря прусской системе, он имеет всестороннее знакомство с практикой военной организации, ибо прежде был директором общего департамента военного министерства; в настоящую же минуту назначен командиром одного из вновь сформированных корпусов. Это уже показывает мнение о его уме и твердости: корпусом нового формирования, и притом из материала, до того времени раздельного, представляющего свои провинциальные особенности, командовать труднее, нежели сплотившимся в одно целое рядом многих десятилетий.

Генерал Штейнмец, командир 5-го корпуса, 70 лет; сохранился так, как немногие сохраняются и до 50-летнего возраста. В полном цвете сил и здоровья, седой как лунь, генерал Штейнмец отличается невероятной деятельностью, исключительной энергией и настойчивостью характера. Он из тех характеров, которые предпочитают, чтобы их боялись больше, чем любили. Нельзя этого ни хулить, ни хвалить, ибо всякая натура только тогда и дает все, что может, когда остается верна самой себе. И должно отдать справедливость генералу Штейнмецу: он действительно всего себя положил в службу. В искусстве привести часть, что называется, в чувство, подтянуть ее, генерал Штейнмец не имеет себе равного, что ему и составило в мирное время репутацию человека строгого и резкого. Но это происходило не из личного каприза, а просто из того, что он не выносит мало-мальски вялого или небрежного отношения к службе. В военное время, как вскоре увидим, приписываемые ему в мирное время качества обратились в неодолимую настойчивость, способную на то, чтобы вызвать в войсках нечеловеческие усилия, способную не допускать даже и мысли о возможности неудачи в таких положениях, в которых, кроме гибели, ни на что, по-видимому, рассчитывать было нельзя.

Строгий к другим, генерал Штейнмец еще более строг к себе: весь его обоз – небольшая повозка; стол – общий со всем штабом, что Бог послал; весь поход не иначе, как верхом, и каждый переход не иначе, как с осмотром всего обоза.

Сноровка эта, и говорить нечего, великолепна, ибо после фуражировок ни от чего так части не тают, ничто так не способствует развитию мародерства, как обозы. Ежедневно проверялся чуть не каждый человек из строевых, попавшихся при обозе: зачем он там. До какой степени настойчивость в этом деле была верна, довольно сказать, что, несмотря на нее, не проходило дня, чтобы не пришлось выгнать из обоза человек 10, 15. Другие корпусные командиры смотрели на это как на капральство, зато у этих других на телегах громоздились чуть не целые батальоны; да бывали и такие случаи, что один-другой солдат оставался по дороге в деревне для работы на себя.

Военные воззрения генерала Штейнмеца соответствуют его характеру и опытности. На вопрос: «Каким образом удалась атака такой сильной позиции, как у Скалица?» он отвечал: «Эти вещи удаются очень просто; посылаешь в атаку; если не удалось, посылаешь еще, и так до тех пор, пока не удастся». – «Неужели не приходилось сменять частей?» Признаюсь, меня чрезвычайно занимал этот предмет потому в особенности, что хотелось проверить собственные взгляды, выработанные теоретическим путем. «Как сменять?» был ответ, сделанный таким тоном, как будто я сказал что-нибудь на неизвестном языке. «Заменять их новыми, в случае, если они расстроены?» – «Нет; часть, раз попавшая в огонь, должна оставаться там до конца дела». Это было высказано с таким убеждением, тоном неколебимым и спокойным, что перед вами вставал разом человек, который способен вытянуть у себе подобного все усилия ума, воли, физики, чтобы добиться успеха.

На все новейшие усовершенствования огнестрельного оружия генерал Штейнмец смотрит как на вещь очень хорошую, но главное все же полагает в том, чтобы солдат был приучен безостановочно идти вперед, по бою барабана (tauibour baltant).