Текст книги "Покорение Сибири. От Ермака до Беринга"

Автор книги: Михаил Ципоруха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Бекетов поставил на Селенге Усть-Прорвинский острожек и зазимовал южнее ее устья, где казаки заготовили огромное количество рыбы. В начале июля 1653 г. Бекетов стал подниматься по Хилку и вместе с отрядом И. Максимова, встреченным по пути, в начале октября прибыл к истокам реки. Здесь был срублен на озере Ирген Иргенский острог. Максимов передал Бекетову собранный ясак и чертеж рек Хилок, Селенги, Ингоды и Шилки, составленный им во время зимовки – первую схему гидрографической сети Забайкалья. Таким образом Бекетов смог укрепиться на новом пути с Байкала на Шилку.

Бекетов спешил продвинуться на восток, он перевалил Яблоновый хребет и на Ингоде построил плоты, но ранняя зима перечеркнула его планы, и он возвратился на р. Хилок. В мае 1654 г., когда Ингода освободилась ото льда, он спустился по ней, вышел на Шилку и против устья р. Нерчи поставил острог. Но эвенки сожгли засеянные хлеба и из-за нехватки продовольствия отряду пришлось уйти. Бекетов спустился по Шилке до слияния ее с Аргунью и первым из русских вышел из Забайкалья на Амур.

Проследив верхнее течение реки до впадения Зеи (900 км), он соединился с казаками Онуфрия Степанова, назначенного вместо Хабарова «приказным человеком… новой Даурской земли» (18, с.304). Степанов провел на Среднем Амуре полтора года, «не доплыв Гиляцкие земли». За это время казаки на стругах четыре раза ходили за хлебом на р. Сунгари. Весной 1654 г. Степанов на Сунгари встретился с маньчжурским отрядом. Последний не пропускал казаков вверх по реке, но после краткого боя русские обратили отряд в бегство. Степанов собрал ясак с дауров, дючеров и гиляков и зазимовал в Зейском остроге.

Объединенный отряд Бекетова и Степанова (до 500 казаков) зимовал в Кумарском остроге, поставленном Хабаровым примерно в 250 км выше устья Зеи. В конце марта 1655 г. десятитысячное войско маньчжуров с 15 орудиями окружило острог. В ночь с 24 на 25 марта маньчжуры пошли на приступ, но были отбиты. Осада длилась до 15 апреля. После решительной вылазки казаков маньчжуры ушли, потерпев большой урон в людях. Казаки захватили 2 пушки, до 800 ядер и более 30 пудов пороха. С группой казаков Степанов отправил собранный ясак и отбитые у маньчжуров трофеи вверх по Амуру через Забайкалье.

С этой группой пошел отряд Федора Пущина с переводчиком С. Петровым Чистым. В мае казаки впервые обследовали р. Аргунь, правую составляющую Амура. Не встретив по Аргуни населения, Пущин возвратился к основному отряду Степанова и Бекетова. Только несколько лет спустя Аргунь стала торговым путем из Забакалья в города Восточного Китая.

На следующиий год Степанов из Кумарского острога вновь поплыл вниз по Амуру и на Сунгари взял большое количество продовольственных запасов, а затем отправил все это по основанным на Амуре русским острогам.

Объединенный отряд казаков спустился в июне к устью Амура, в Гиляцкую землю, где был срублен еще один острог, в котором отряд и перезимовал. В конце весны 1656 г. Степанов с основной частью казаков добрался по Амуру к устью Уссури, а по ней поднялся более чем на 300 км и летом обследовал ее крупнейшие правые притоки: Хор, Бикин и Иман.

В 1656 г. воеводой в Нерчинский край был назначен енисейский воевода Афанасий Филлиппович Пашков. Московские власти поручили ему начальствовать над всеми казаками и на Амуре. В 1658 г. он укрепил Нерчинск, место своего основного пребывания, и послал на Амур Степанову указ со строжайшим запрещением походов в Маньчжурию. Несмотря на это, Степанов с 500 казаками вновь отправился за продовольствием на Сунгари. В низовьях реки он встретил крупный маньчжурский отряд. Произошла упорная битва, в ходе которой Степанов и 270 казаков были убиты, многие попали в плен. Из остальных часть ушла берегом, часть – на одном уцелевшем струге. Некоторые казаки из отряда Степанова добрались до Якутска, а 17 человек в 1661 г. явились с известием о разгроме отряда в Нерчинск к Пашкову (53, с.32).

Бекетов в августе 1656 г. со своими казаками и собранным ясаком до разгрома отряда Степанова поплыл вверх по Амуру и через Нерчинск возвратился в Енисейск. Он первый проследил весь Амур от слияния Шилки и Аргуни до устья (2824 км) и обратно (18, с.304).

Вслед за казаками уже в 50-е гг. ХVІІ в. по Олекме и Тугиру на Амур потянулись русские промышленники и крестьяне. Якутские власти в 1656 г. для прекращения самовольных попыток обоснования на Амуре вынуждены были устроить в устье Олекмы заставу из-за «побегу в Дауры служилых и промышленных и всяких людей и пашенных крестьян» (6, с. 131).

А в 1665 г. на Амуре сформировалось что-то наподобиие вольной казацкой общины с центром в укрепленном городке Албазине. Основу такой общины составила группа восставших жителей Илимского уезда – беглых казаков, крестьян и заключенных, бежавших на Амур во главе с поляком Никифором Романовым Черниговским после убийства воеводы. Укрепив Албазин – разрушенный городок даурского князца Албазы, «воровские казаки» построили несколько новых острожков на р. Зее и на ее притоке Селинбе. Свободная казацкая община, получившая в конце концов в 1672 г. прощение от царских властей, просуществовала в Албазине до 1674 г. (2, с.132).

В 1681 г. из Албазина была отправлена экспедиция по Амуру, которая основала на реках Амгуни и Тугуре остроги: на Амгуни, при устьях рек Делина и Немилена – Усть-Делинский и Усть-Немиленский, а на Тугуре – Тугурский. Все жители по берегам этих рек были объясачены и стали русскими подданными.

Таким образом, к 1681 г. к Российскому государству был присоединен не только весь Приамурский край, но и часть берега р. Уссури. На Амуре главным и укрепленным пунктом был Албазин, вниз от Албазина располагались Кумарский, Зейский, Косогорский и Ачинский остроги; на р. Амгуни – Усть-Делинский и Усть-Немиленский остроги, а на р. Тугуре, в 100 км от ее устья, – Тугурский. Кроме того, по Амуру в окрестностиях Албазина были основаны русские деревни и слободы: Андрюшкина, Игнатина, Монастырщина, Покровская, Озерная и др.

В 1684 г. весь Приамурский край был назван отдельным Албазинским воеводством. Городу Албазину были даны особый герб и печать. Первым воеводою был назначен Алексей Толбузин (53, с.32).

Маньчжурские власти не могли примириться с появлением русских не только на Амуре, но и в Забайкалье. Малочисленные русские отряды при поддержке бурятских и тунгусских воинов не раз наносили поражение маньчжурам и союзным с ними монгольским феодалам. Одним из ярких эпизодов этой борьбы была осада Албазина.

Маньчжуры разорили русские остроги, расположенные от Албазина вниз по реке Амур. В 1685 г. 5000 маньчжурских воинов приплыли к Албазину на 100 судах и 10-тысячный отряд прибыл из маньчжурского города Цицикара по суше с 150 полевыми и 50 осадными орудиями. 12 июня, после того как албазинцы отвергли предложение маньчжуров о добровольной сдаче, начался обстрел острога вражескими батареями.

Албазин защищали всего 450 человек гарнизона. Вражеская артиллерия полностью разрушила укрепления острога, и воевода вступил в переговоры с осаждавшими. Маньчжуры согласились отпустить Толбузина с гарнизоном и жителями Албузина в Нерчинск. В разрушенном остроге остались всего 25 жителей со священником Максимом Леонтьевым, который впоследствии основал первую в Пекине православную церковь. Албазин был разорен, а маньчжуры ушли к своей крепости Айгунь, основанной перед этим ниже устья Зеи на правом берегу Амура.

А в 1686 г. по приказанию нерчинского воеводы Власова албазинцы во главе с полковником Афанасием Бейтоном и воеводой Толбузиным вновь добрались до разрушенного Албузина и восстановили его укрепления. Но в июне 1687 г. к Албузину подошло маньчжурское войско, состоявшее из 8000 человек с 40 орудиями. Русские сожгли все дома вне крепости, укрылись в ней и выкопали там землянки. Оборону крепости держали всего 736 казаков, стрельцов и промышленников.

Маньчжуры огородили лагерь деревянной стеной, но казаки уничтожили ее. Тогда неприятели возвели вокруг своего лагеря земляной вал и поставили на нем пушки. 1 сентября маньчжуры попытались штурмовать крепость, но были отбиты с большими потерями. В сентябре от вражеского ядра погиб воевода Толбузин. Оборону возглавил полковник Бейтон. Так как обстрел крепости маньчжурами не дал результатов, то они блокировали ее, а в мае 1688 г. даже отступили на 4 версты от крепости.

К тому времени в крепости осталось в живых всего 66 бойцов, остальные пали в боях и умерли от цинги. Но и неприятель потерял более половины своих солдат. В это время в стан маньчжуров прибыл из Пекина гонец с повелением богдыхана прекратить осаду под тем предлогом, что о разграничении земель начались переговоры с царским представителем. Маньчжуры сняли осаду и 30 августа 1688 г. возвратились в Айгунь (53, с.33).

Москва прислала в Нерчинск своим уполномоченным по заключению договора с Китаем окольничего Федора Алексеевича Головина. Вторым лицом на переговорах был нерчинский воевода Иван Астафьевич Власов. В январе 1689 г. Ф. А. Головину удалось заключить договор с монгольскими ханами о нейтралитете, то есть они обязались не помогать китайцам и не произодить нападения на русские «окраинные города» в Забайкалье.

Теперь у Головина появилась возможность более уверенно вести себя на переговорах с китайцами. Ведь в то время во всем Нерчинском крае у Головина было менее 500 человек войска. А китайцы привели в окрестности Нерчинска в виде свиты присланных для переговоров китайских послов множество пеших и конных воинов (чуть ли не 10000 человек) (53, с.34).

В таких условиях московские представители вынуждены были заключить с Китаем 27 августа 1689 г. Нерчинский мирный договор, согласно которому Забайкалье полностью закреплялось за Московским государством, но в Приамурье в тот раз русские вынуждены были покинуть часть уже освоенной территории. Албазин – казацкая крепость на Амуре – был срыт.

Владения московского царя по Амуру согласно договору ограничивались территорией верхних притоков реки, которая вошла в состав вновь образованного Нерчинского уезда. Граница была определена от истоков Аргуни до устья, затем по левому притоку Амура р. Горбице, далее от ее верховья по хребтам, «близ Амура» до верховьев бассейна р. Уды, впадающей в Охотское море. Территория к югу от р. Уды, между ней и средним течением Амура, а также океаном, была оставлена по Нерчинскому договору неразграниченной (2, с. 39; 5, с.282).

Правда, Ф. А. Головин твердо отстаивал торговые интересы Руси. После подписания договора он, не связываясь с Москвой, прямо «из разрядного шатра»– своей резидении – поспешил отпустить в Китай торговый караван из служилых и торговых людей. И с этого момента объем русско-китайской торговли, исключительно выгодной для Руси, в первые же три года после заключения Нерчинского договора возрос более чем в три раза (6, с.156).

Таким образом, Нерчинский договор разрушил монополию среднеазиатских купцов, которые до его заключения были фактически единственными посредниками между Сибирью и Китаем. Теперь русское купечество смогло установить прочные непосредственные сношения с китайскими партнерами. Русские купцы в обмен на пушнину и другие традиционные сибирские товары вывозили из Китая чай, шелковые и хлопчатобумажные ткани и одежду из них, фарфоровую посуду, ревень и др.

Историческая справедливость в части принадлежности приамурских земель была восстановлена лишь через 170 лет, когда генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев заключил с Китаем в 1858 г. Айгунский договор, по которому все левобережье Амура навсегда стало частью русского государства.

А 14 ноября 1860 г. в Пекине русским посланником в Китае Н. П. Игнатьевым и китайскими представителями был подписан русско-китайский договор, подтверждавший условия Айгунского трактата и определяющий границы между обоими государствами по рекам Амуру и Уссури, далее по северной части озера Ханка и затем на юг до побережья Японского моря, то есть помимо Приамурского края в состав Российского государства навечно вошел весь Приморский край (левобережье Амура от устья Уссури до впадения Амура в лиман, а также правобережье Уссури и земли по побережью залива Петра Великого, где в том же году на берегу бухты Золотой Рог был основан военный пост Владивосток).

Таким образом, примерно за 70 лет (от 80-х гг. ХVІ до середины ХVІІ в.) громадная Сибирь была пройдена русскими землепроходцами, которые собрали вполне достоверные сведения практически обо всех районах этой колоссальной страны, до ХVІІ в. фактически не известной европейцам. И вся эта грандиозная работа была проведена в крайне малые по историческим меркам сроки. «Такого огромного масштаба, такой быстроты и энергии в исследованиях новых стран, – отметил член-корреспондент АН СССР С. В. Бахрушин, – не знала история мировых географических открытий» (2, с.40).

Через Сибирь в далекое государство богдыханов

Чтобы ведали всю как есть Сибирь:

где и что растет,

кто кочует где, кто где селится,

что за веры у них и обычаи

и как русскому с инородцем жить,

друг на друга чтоб зла не мыслили.

Сказание о «Сибирском взятии» в переложении А. В. Преловского.

Говоря о Сибири, надо знать, что Сибирь безмерно выгодна и необходима. Ибо от всех тамошних народов мы можем добывать их товары без денег за наши простые отечественные товары, то есть за простые ткани из полотна, за соль и за жито. И те товары там дорого ценятся.

Юрий Крижанич «Разговоры об владетельству», 1663 г.

4 марта 1675 г. из Москвы в сопровождении воинского отряда и обширной свиты выехал в Китай посол царя всея Руси молдавский боярин Николай Гаврилович Мелеску Спафарий. Это был образованный человек и опытный дипломат. Родился он в Милештах (отсюда и фамилия – Милеску), в Запрутской Молдавии, учился сначала в Яссах, а затем в греческой патриаршей школе в Константинополе, где изучал греческий, латинский, турецкий и арабский языки. Затем он продолжил обучение в г. Падуя (Италия).

Начал Милеску службу секретарем молдавского господаря Георгия Штефана, затем служил у господаря Штефаницы. Господарь Георгий Гика назначил его командующим войсками, за что Николай Милеску получил звание «спатар», или «спафарий» (что означало «хранитель оружия»). От придворной должности Н. Милеску и произошла вторая его фамилия – Спафарий. Он выполнял дипломатические поручения в Константинополе (1660–1664), Стокгольме (1666), Париже (1667–1668). Сам Николай Милеску был сторонником политического и культурного сближения Молдавии с Россией с учетом единой православной веры у обоих народов.

В 1671 г. в возрасте около сорока лет (или чуть больше) он был направлен иерусалимским православным патриархом Досифеем в Москву и остался на русской службе, через год став переводчиком Посольского приказа. Досифей писал о нем, что Спафарий – «человек премудрый в еллинском и других языках и русской может скоро выучить и готов сам переводить» (20, с.151).

В Посольском приказе Спафарий быстро выдвинулся. Он получал самый высокий оклад среди переводчиков и пользовался поддержкой влиятельного боярина Артамона Сергеевича Матвеева, родственника Натальи Кирилловны, второй жены царя Алексея Михайловича и матери будущего императора Петра I.

Через три года Спафарий по рекомендации боярина А. С. Матвеева был отправлен послом в Китай для улаживания трений на приамурской границе и завязывания торговых отношений. Это посольство было тщательно подготовлено. В грамоте, данной Спафарию 20 февраля 1675 г., указывалось: «… быть на своей великого государя службе в послех своего великого государя любительного грамотою у китайского Богдыхана Николаю Гавриловичю Спафарию. Да с ним велено быть в дворянех из иноземского списку Федору Павлову, Костянтину Гречанину, да для письма Посольского Приказу подьячим Никифору Венюкову, Ивану Фаворову. Да… взят был для знания каменья гречанин Спиридон Евстафиев, а для лекарства гречанин Иван Юрьев» (28, с. 129). Таким образом, в составе посольства были люди, знакомые с минералогией, ботаникой и медициной. Сам Спафарий в ходе путешествия выполнил с помощью астролябии первые отпределения географической широты ряда пунктов в Сибири по пути следования посольства. А Никифор Венюков и Иван Фаворов составили множество маршрутных чертежей, послуживших основой для общего чертежа, имевшего уже градусную сетку, который, к сожалению, не сохранился. Так что само посольство имело и некоторый явно научный характер, и его отчетные материалы явились существенным вкладом в изучение огромного Сибирского края и малоизвестного в то время Китая.

Одной из основных задач путешествия, согласно данному Спафарию наказу, было выполнение подробного описания новых русских владений в Сибири, а затем – Китая. От него требовалось описать «все Китайское государство, и от Тоболска по дороге до порубежного китайского города изобразити все землицы, городы и путь на чертеже» (28, с.128).

В соответствии с замыслом этой книги нас будут интересовать в первую очередь материалы экспедиции Спафария, связанные с описанием Сибири и Русского Дальнего Востока, которые явились в некотором смысле обобщающими материалами по географии Сибири и вобрали в себя большинство открытий, сделанных русскими первопроходцами к тому времени.

Спафарию было поручено «проведать всякими мерами накрепко» дороги в Китай и представить им чертеж. 30 марта того же года посольство прибыло в Тобольск, где простояло пять недель. В Москве из библиотеки Посольского приказа Спафарию выдали книгу о посольстве в Китай голландца Петра Ван-Горна, ездившего туда в 1666–1668 гг. и опубликовавшего в 1670 г. о своем путешествии книгу на голландском языке, которого Спафарий не знал.

По прибытии в Тобольск он расспрашивал местных жителей, русских, а также «бухарцов и татар» и на основании их показаний решил проследовать через Енисейск на Селенгу и затем на Амур. Почти ежедневно у посла бывал ученый священник хорват Юрий Крижанич, находившийся в Тобольске в ссылке. Именно Крижанич по поручению Посольского приказа перевел для посла с голландского языка на латынь книгу голландца Петра Ван-Горна о поездке в Китай, куда он ездил с посольством в 1666–1668 гг. Крижанич передал послу все собранные им для своей книги «Письмо о Китайском торгу» материалы по торговле с Китаем.

Через два месяца после выезда из Москвы посольство покинуло Тобольск, главный город Сибири, и поплыло по Иртышу и вверх по Оби до Нарыма, а затем по р. Кеть до Маковского острога. Далее посольство перебралось по суше в Енисейск.

В июле Спафарий с сопровождавшими поплыл по Енисею и Ангаре и 12 сентября прибыл к Байкалу. Переплыв озеро в самом узком месте, называемом Култук, посольство достигло Селенги, высадилось на берег и прибыло в русское зимовье в трех днях езды от Селенгинского острога в районе кочевок монголов-халхасцев.

От Селенгинска Спафарий отправился в Нерчинск через Даурию по новой дороге, где «прежде сего никто не бывал», а именно: устье р. Уды (здесь позже был основан г. Верхнеудинск) – северный берег Уды – Еровинские озера и далее на юго-восток к Телембинскому острогу при озере Телембе – Яблоновый хребет – Ингода и Шилка до Нерчинска. Далее путь шел вдоль Аргуни и ее притоков и затем степью и горами до р. Науна (Нонни). В то время граница русских владений временно доходила до р. Улучи у Тургачинского (Xинганского) хребта. Затем посольство вступило на территорию Маньчжурии. 15 мая 1676 г. Спафарий прибыл в Пекин. Больших успехов посольству добиться не удалось. Спафарий выехал из Пекина 1 сентября того же года, в мае 1677 г. он был уже в Иркутске и лишь 5 января 1678 г. возвратился в Москву.

Спафарий привез с собой дорожный дневник путешествия по Сибири, статейный список, книгу с описанием Китая и чертеж-схему по маршруту путешествия и сопредельных с Россией стран по сибирской границе. Дорожный дневник Спафария имел название: «Книга, а в ней писано путьшествие царства Сибирского от города Тобольска и до самого рубежа государства Китайского лета 7183 (1675 г. – М.Ц.) майя в 3-й день». Фактически это было первое в России большое географическое описание значительной части Сибири, написанное и по личным наблюдениям, и по расспросам сведущих собеседников – жителей Сибири.

Дневник начинается подробным описанием плавания по Иртышу, описанием особенностей самой реки, ее притоков, селений по берегам и их жителей: «… а река Иртыш зело тихо течет, а в ширину сажен по 50, а в глубину сажен по 10 и по 11 и по 20 и больше… Да на правой стороне Иртыша речка Бобровка, а вода черна, а ловят на ней бобров, соболей, лосей и иных всяких зверей, а течет из далнова места из болотов от острова Толстова полверсты. А на левой стороне юрт остяцкой Коренев… а вера у них, сказывают, есть де мечати, а в мечатях вырезаны болваны, серебряные, и медные деревянные и всякие, и молятся стоя мызжут, да пляшут» (28, с.132, 133).

Затем дано целостное описание р. Иртыш. Здесь уже изложены не только дорожные впечатления, но и дается некое целостное описание огромной реки с учетом физико-географических (протяжение реки, глубина ее, истоки, притоки и т. п.), этнографических и экономических аспектов.

По вопросу происхождения названий сибирских рек Спафарий отмечает: «… река Иртыш имя русское не имеет, для того что Иртыш именуется по татарски, а не по русски и не токмо Иртыш…, но и Тобол и Тура и иные Сибирские реки именуются тем именем, которым именовались прежде взятия Сибири от иноземцев, от Татар или Остяков».

Довольно точно для своего времени описано верхнее течение Иртыша: «Вершины Иртыша текут из Мугальских гор (Южный Алтай. – М.Ц.), которые по-русски именуются камень и от того места разделяются вершины Иртыша на две протоки: и одну протоку называют мугальцы и калмыки Уренгою, а другую Балаган. И от того места недалеко есть рубеж китайского государства и при вершине реки Иртыша кочует Мугальской тайша Зурухта-Кун. И от того места до самого китайского рубежа все камень… А из Тобольска до самой вершины реки Иртыша мочно лехкими судами ходить» (28, с.134).

Описал Спафарий и озеро Кизылбаш (Нор-Зайсан) и указал на его связь с Иртышом: «А от того тайши до озера Кизыл баш ходу 9 дней возле реки Иртыша. И сквозь от озера пошла река Иртыш и не мешается с озером и опять за озеро течет своим течением. А в том озере вода пресная зеленая, и рыбы много и зверей. И в нем есть зверь некоторой незнаемой, который ловит лебедей и гусей и иные птицы, будто крокодил и можно бы и крокодилом быти, только нихто не ведает… а калмыцким языком именуют то озеро Кизылбаш» (28, с.134). Значит, русские знали об озере Нор-Зайсан уже в последней трети ХVІІ в. и, вероятнее всего, значительно раньше. Спафарий замечает по этому поводу, что «в давнех годах близ того озера плыли из Тоболска и сыскали слюду, однакожде была худа и для того промыслу не учинили» (28, с.135). Довольно правильно указана и географическая широта устья Иртыша, с ошибкой, превышающей 5°– широта его истока.

Описывает он и сибирские растительные зоны: «А лес по Иртышу есть розной и по займищам, что близ вершины ее суть горы каменные и лесные и безлесные. А после того степь великая и песочная. А потом следует лес тот, который идет и по Обе реке и по всему Сибирскому государству до самого до Окиянского моря, которой лес преславной есть и превеликой и именуется от земнописателей по еллински «эркинос или», а по латински «эрцынио силва», се есть эркинский лес, и тот лес идет возле берега Акияна до Немецкой и Французской земли и дале, и чуть ли не по всей земли… однакожде нигде нет так пространной и великой, как в Сибирском государстве».

Отмечены им и частые северные ветры, дующие в Сибири: «А ветры по Иртышу и по Обе реке наипаче суть Север, для того, что государство Сибирское по самого северного вертежа» (28, с.136).

Подробно описывает Спафарий все, что касается торговли. Так он отметил, что к Ямышеву озеру в бассейне Верхнего Иртыша ходят из Тобольска, из Томска и других городов ежегодно по 30–40 дощаников «по соль и соль собирают в дощаники из озера самородного в пост Успения Богородицы». О ярмарке у того озера первое русское известие встречается в наказе 1594 г. о строении г. Тары: «приходят многие тысящи людей Калмыки и Бухарцы и Татары и торгуют с русскими людьми. И они продают лошади и ясырь и иные китайские товары». Указан в дневнике и торговый путь в Индию: «А из Тоболска дорога есть в Индискую Землю через казачью орду (Казахскую орду. – М.Ц.) и через Бухарию, а езду до Индии полгода и торгом итти» (28, с.136).

Затем в дневнике описана река Обь: «А длина реки Оби зело великая есть, потому что начинается от самых далних полуденных степных мест, и теплых, и падает устьем в Северное Ледовитое море. А глубина ея зело велика, потому что когда живет погодье, будто по морю волны ходят, и до самого берегу глубока; и розливается по сорам, и по озерам, и по лесам. А ширина ее неравная, потому что дале устья Иртыша гораздо широка, а вверху, когда к берегу в дву или в трех верстах, только по ней многие протоки и островы есть. А река Обь не каменистая, берега ее все земляные, и нигде каменья нет.

А рыбы всякой в той реке зело множество, а наипаче осетры великия ловят… А вода в Оби реки зело белая и мутная, не так, что в иных реках, потому из озера течет. А течет Обь не очень быстро, как иныя каменные реки, однакожде и не такая тихая и во иных местах гораздо быстрая, а для того и не быстра, потому что зело глубока» (36, с.55).

В сочинении указаны истоки Оби, в числе которых и Бия, и Катунь, а также ошибочно указано в качестве третьего истока озеро Телецкое (фактически, исток Бии).

Выше Сургута Обь разбивалась «на протоки». При противных ветрах («на парусном непогодье», как тогда говорили) суда каравана «разносило в разные протоки». На одной из таких проток воеводе Кетского острога даже пришлось установить постоянный караул, так как «тою протокою проезжают ночью всякие люди сверху и снизу, торговые и проомышленные, ярышки бегают… не хотя государевы пошлины платити, и опальные и ссыльные люди и воры, кои грабят торговых людей, и всякие воры» (6, с.112).

Довольно детально описана р. Кеть с ее притоками, озерами, «сорами» (травами и цветами), в которую посольский караван вошел, пройдя Нарым. Кеть впадала в Обь тремя устьями. Отметил Спафарий и малолюдность этого региона: «Только сия река зело тосклива для того, что жилья по ней нет от Кецкого острога до Маковского» (28, с.137). «По ней ни елани, ни поля нет, только лес непроходимой, болота и озера; и для того в Кети вода черная, а места сухого мало (по берегам. – М.Ц.)» (36, с.56). По описанию Спафария, острог стоял на возвышенном месте, в нем дворов 20, да две церкви. Выше него «струги великие не плавают для того, что вода живет малая» (36, с.56).

Маковский острог, поставленный на волоковом участке пути с Оби на Енисей, «стоит на красном месте, на Кете реке, на яру, левой стороне; а во остроге церковь, а дворов с 20, и тут дощаников и каюков зело множество разбитых и целых, потому что здесь пристанище великое государевым людям. А с полверсты от острогу есть слобода торговых людей, и тут амбаров множество построено для ради того, что торговые товары тут кладут и после того ходят через волок» (36, с.57). Все эти товары по зимней дороге перевозили в Енисейский острог.

Спафарий прошел путь от устья Иртыша до Маковского волока за 8 недель и 3дня. Но, вероятно, он как посол пользовался всякими преимуществами и ему выделяли лучшие суда и лучших гребцов.

Подробно останавливается Спафарий на этнографической характеристике остяцкого народа (хантов): «Народ остяцкий древний, как и иные разные народы царства Сибирского. Жители все те от скифов произведены суть». Остяки «рыбоядцы», «соли и хлеба не знают, опричь рыбы, да корень белый сусак… И платье из рыбной кожи делают, и сапоги и шапки, а шьют их рыбьими жилами, а ходят они в лодках в самых легких, деланы деревянные, сидят по 5 и по 6 человек и болши. А всегда при них луки и стрелы… А жен у них множество, сколко хотят, столко и держат» (28, с.137).

Спафарий отмечает отсутствие достоверных сведений об истоках Енисея, но приводит одно поэтическое (правда, абсолютно неверное): «А не пишем про Енисей и для того, что вершина той реки не знается откуда начинается, только сказывают, что вершины ее недалеко от обских. И слышатся лебеди, когда крычат, от вершины Енисея и до вершины Оби, как иноземцы сказывают» (28, с.138).

Упоминает он и об енисейских писаницах на береговых утесах, хотя сам их не видел: «А до большого порогу не доезжая есть место, утес каменной по Енисею. На том утесе есть вырезано на каменю неведомо какое письмо и межь писмом есть и кресты вырезаны, так же и люди вырезаны, и в руках у них булавы, и иные многие такие дела… А никто не ведает, что писано и от кого. И за тем местом начинается страшный порог по Енисею, по котором никто не смеет ходить на судах, потому что утесы высокие по обеим сторонам стоят. Только ходят дорогою и обходят тот порог по пять дней» (36, с.58).

Плавание по Ангаре было трудным и опасным из-за «великие ради быстрины и больших порогов и необычных… а судовой ход тяжек и нужен, река Тунгуска (Верхняя или Ангара. – М.Ц.) быстрая, и пороги великие».

Именно грозные ангарские пороги произвели на него огромное впечатление. Он дал описание четырех наиболее опасных. Первым из них был Тунгусский, или Стрелочный, порог: «В том месте каменья по всей реке великие, и вода зело быстра, и волны великие от камени; только есть небольшие порозжия места, где камней нет, и в те места дощаники проводят канатами великими и бечевами человек с 50 и болше».

Второй Мурский (Муринский) порог лежал в устье реки Муры. «А того порогу версты с две. На том месте каменья великие и вода зело быстрая, и волны великие от камени. И только есть небольшие порозжия места, где каменй нет. И в те места дощаники проводят канатами великими и бечевами».

Проход третьим Кашиным порогом еще сложнее: «В том месте зело быстро, и по всей реке лежат каменья великие, и вода бывает мелкая, и дощаник не проходит… А толко есть посредь реки ворота, и в те места дощаники проводят великими канатами, а тянут воротами, и протянуть не могут никоими мерами. И для того недель по 8 и стоят и дожидаются парусного погодья. А как парусного погодья не будет, и в том месте зазимуют. А как тянут канатами, и с канатов людей срывает. И утопают в том месте много. И ниже той шиверы поставлены крестов с 40».

Четвертый порог Аплинский: «место самое нужное… И в том месте зело быстро, для того, что во всю реку Тунгуску лежат каменя великие, и об те камени воду бъет, и для того волны и быстреть великие… И толко есть ворота, где можно проитить дощанику, и тянули дорщаник великим канатом и бечевою все что есть на дощанике людей, а только остается на дощанике пять человек, которые знают ворота, где дощаник проводить».