Текст книги "Белояннис"

Автор книги: Михаил Витин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ПИСЬМА ИЗ КАМЕРЫ СМЕРТНИКОВ

Никос Белояннис и Элли Иоанниду и в тюрьме не оставляют политической борьбы. Они хотят сказать людям правду о страдающем греческом народе, правду о стране, ввергнутой в бездну экономического обнищания и классовой ненависти, правду о предательской политике зависимых от английского и американского империализма греческих правительств. Из тюрьмы они пишут полные гнева и горькой правды письма.

«В античной мифологии, – с иронией начинает свое письмо Никос, – рассказывается о том, что боги спускались с Олимпа, чтобы быть судимыми в судах древних Афин. В мифологии упоминалось об этом с целью подчеркнуть, на какой высоте находились суды в древности. Но если бы олимпийским богам случилось жить теперь и быть политическими противниками греческих правительств после освобождения, они наверняка постарались бы убраться подальше от Греции, лишь бы спастись от предвзятых судов, которые «действуют как машины, вынося стандартные приговоры демократически настроенным гражданам.

За пять лет, с 1945 по 1950 год, судами было вынесено почти 50000 приговоров и около 5000 демократов были приговорены к смерти. Около двух тысяч из них были казнены, в том числе много женщин – старух и даже семнадцатилетних девушек! Такого рода суды, может быть, и могли бы проявить понимание в отношении обычного мошенника, убийцы, вора и т. п. В отношении же идеологических противников пощады нет. Вот простой пример: два выдающихся педагога нашей страны, Сотирис Сукарас и Никос Кискирас, были осуждены на смерть. Им, однако, удалось добиться пересмотра их дел в обычном уголовном суде, и они были оправданы. И таких случаев очень много!

Возникает вопрос: каковы причины этой неслыханной жестокости? Греция бедная страна, потому что классы, управляющие ею, до сих пор паразитически опирались преимущественно на костыли иностранных займов, а не на развитие ее богатых природных ресурсов. Это вело к тому, что жизненный уровень трудового народа оставался очень низким. И пока экономическая отсталость страны шла в ногу с политической отсталостью народных масс, плутократическая олигархия могла относительно спокойно управлять народом и эксплуатировать его, не опасаясь серьезных социальных потрясений. Примерно так, как это было в Англии перед началом чартистского движения.

Но в период гитлеровского рабства вооруженное сопротивление народа захватчикам сделало более зрелой и его борьбу за коренное улучшение условий жизни и за его фактическое участие в управлении страной. С этого времени начинаются серьезные социальные столкновения, достигшие своей высшей точки сразу же после освобождения.

Правые состряпали пресловутый закон № 509, согласно положениям которого всякий, кто принадлежит к левым организациям, подозревается в стремлении осуществить «насильственное свержение нынешнего режима». В силу этого такое лицо арестовывают, передают военному суду и обычно приговаривают к смертной казни или к пожизненному заключению.

В последнее время под нажимом демократических сил внутри страны и за границей дела лиц, обвиняемых в нарушении этого закона, передаются в гражданские суды, которые при всей реакционности судей не выносят таких суровых приговоров. Это обстоятельство заставляет невменяемых правых, которые еще держат в своих руках все ключи от государственной машины, менять тактику.

Так, например, после того как нас судили 6 месяцев назад за нарушение закона 509 и приговорили к смерти, теперь надумали снова предать нас суду по чудовищному закону 375, принятому еще во времена диктатуры Метаксаса. Согласно этому закону шпионаж карается смертной казнью или пожизненным заключением, хотя закон и не дает конкретных определений действиям, квалифицируемым как шпионаж».

Далее Белояннис показывает несостоятельность состряпанных охранкой обвинений. Мы исключаем эту часть его письма, так как то, о чем в ней говорится, уже известно читателю.

«Выдвинутое против нас обвинение в шпионаже, – пишет Белояннис, – является подлым и клеветническим. Оно не обосновано ни одним действительным фактом, да и сама моя жизнь категорически его опровергает».

Белояннис рассказывает о тех преследованиях, которым он подвергался долгие годы за коммунистические убеждения, за то, что он боролся за свободу, демократию и мир.

«С конца 1946 года меня снова преследуют, уничтожена вся моя семья. Теперь та же участь ждет и меня», – с болью пишет Белояннис, но не о себе заботится он в последние дни своей жизни. Его волнует судьба Греции, судьба своего народа.

«Случай со мной не единственный. Таких случаев много. Эта односторонняя гражданская война, проводимая против сторонников левых организаций, принесет Греции много новых бед. В то же время, если бы правые проявили добрую волю, проблема спасения нашей несчастной страны и нашего народа была бы довольно простой, ибо она укладывается в слова: Демократия, Всеобщая амнистия, Умиротворение и Меры по повышению уровня жизни народа. Но какое правительство претворит в жизнь такую программу? «That is the question». «Вот в чем вопрос», как говорил великий английский писатель.

Никос Белояннис

12—3—1952 года».

И далее Никос делает небольшую приписку. Его мысли по-прежнему обращены к судьбам родины и ко всем людям доброй воли на земле, выступившим на его защиту.

«Эти строчки пишутся наспех в камере смертников, где я нахожусь в изоляции в ожидании смерти. Может быть, когда вы будете их читать, меня уже не будет в живых. Я желал бы, чтобы наша кровь содействовала умиротворению нашей многострадальной родины. Однако, к сожалению, произойдет обратное. И это потому, что правые никогда не стремились к умиротворению, к дружественному объединению нашего народа. Во всяком случае, что бы ни случилось, я до последней минуты с беспредельной благодарностью буду вспоминать благородные усилия людей, которые старались и еще стараются спасти нас от палачей.

Никос».

«Вот уже двенадцать дней, – писала в своем письме Элли Иоанниду, – как мы находимся в камере смертников. Это рекордный срок. Вначале мы ждали 5 дней, которые предшествуют приведению в исполнение смертного приговора. Сейчас мы ждем решения Совета помилования, которое нам заранее известно. И для того, чтобы мы были более… спокойны, мы имеем немало «авторитетных» заявлений, из которых видно, что этот приговор будет приведен в исполнение. Поэтому, когда вы будете читать эти строки, возможно, нас уже не будет в живых.

Премьер-министр Греции, когда он стал премьером благодаря голосам людей, желающих мира и амнистии, заявил, что «меры умиротворения и помилования будут действительны для преступлений, совершенных до дня принятия правительством присяги». Правительство приняло присягу в ноябре 1951 года, а некоторые из нас были арестованы в декабре 1950 года. Однако по каким-то таинственным причинам это заявление премьер-министра оказалось в отношении нас недействительным».

В ожидании смерти мысли Элли, как и мысли Никоса, устремлены в будущее. Ее волнуют судьбы родного народа, судьбы мира.

«В нашем одиночном заключении мы никогда, ни на минуту не чувствовали себя одинокими, – пишет Элли. – Вы, все те, кто борется за спасение нашей жизни, за то, чтобы Греция навсегда освободилась от кошмара расстрелов, вы, поддерживающие борьбу греческого народа за мир и демократию, вы – вместе с нами. Всем вам, в какой бы части света вы ни находились, мы посылаем самый горячий привет вместе с уверенностью, что вы всегда будете на стороне греческого народа в это трудное время, которое он переживает. Мы уверены, что мир и демократия восторжествуют во всем мире на благо всех людей».

ЗАГОВОР

На правительство Пластираса американцы оказывали большое давление. Из-за океана требовали привести в исполнение смертный приговор Белояннису. Через посла США Пэрифуа Пластирасу недвусмысленно давалось понять, что в противном случае он лишится власти, так как американская поддержка будет оказана другому претенденту на пост премьера – маршалу Папагосу. Со своей стороны, Папагос и возглавляемая им профашистская клика «Священный союз офицеров» (ИДЕА) толкали Пластираса на убийство Белоянниса, стремясь скомпрометировать его и извлечь выгоду в политической игре.

Но в составе правительства, а также среди руководящих членов партии ЭПЭК, которую возглавлял Пластирас, были люди, выступавшие против приведения в исполнение смертного приговора Белояннису.

Под давлением общественного мнения депутаты от партии ЭПЭК потребовали, чтобы смертный приговор Белояннису и другим осужденным не был приведен в исполнение, и в ответ на провокации маршала Папагоса покинули зал заседаний парламента. На протяжении четырех дней один за другим уходят в отставку три министра, стремясь снять с себя ответственность за готовящееся убийство. Правительственная газета «Фильэлефтерос», возражавшая против исполнения смертного приговора, писала: «Подрыв мер умиротворения смертными казнями убедил бы народ, что от государства ему ждать теперь нечего, и, вместо того чтобы прекратить нелегальную борьбу, народ усилил бы ее».

Перед правительством, присоединившим незадолго перед этим Грецию к агрессивному Североатлантическому союзу и уже совершившим тем самым акт национального предательства, встала дилемма: пойти против общественного мнения страны и всего мира или лишиться поддержки американцев, а вместе с ней, возможно, и власти.

Для усиления давления на Пластираса и короля Павла США решили прибегнуть к крайним мерам. Президент Эйзенхауэр лично приехал в Афины и предъявил новые требования к Греции. Вступление Греции в Североатлантический союз, заявил Эйзенхауэр, требует от нее более значительных военных усилий, особенно по обеспечению атлантической коалиции новыми дивизиями. На такие усилия способно лишь такое правительство, которое докажет свою твердость. В этом был прямой намек Пластирасу. Что касается короля Павла, который не раз жаловался англичанам на грубые действия американского посла, то Эйзенхауэр в разговоре с ним дал понять, что в случае неповиновения США найдут способ лишить его престола. Перепуганный король обещал доказать свою верность. Покидая Афины, Эйзенхауэр уже знал, что он может положиться на короля. Из Вашингтона он направил королю Павлу открытое послание: «благодарил его за гостеприимство» и хвалил за «постоянную твердость в борьбе с коммунизмом».

Совет помилования после неоднократных предварительных консультаций с правительством выносит решение по ходатайству Никоса Белоянниса и других осужденных демократов. Решение совета стало известно в Афинах поздно вечером 28 марта 1952 года. В опубликованном в печати сообщении указывалось что Совет помилования отклонил ходатайства Белоянниса, Калуменоса, Аргириадиса и Бациса, оставив для них в силе смертный приговор. Вместе с тем Совет помилования высказался в поддержку ходатайств Элли Иоанниду, Лазаридиса, Тулиатоса и Бисбианоса об отмене им смертного приговора.

Дальнейшие события развертывались с молниеносной быстротой.

Юридическая машина, работавшая в Греции обычно с большим скрипом, с большим бюрократизмом, для которой и на рассмотрение простых дел требовались месяцы, внезапно завертелась с невиданной быстротой.

Уже утром 29 марта решение совета было доложено министру юстиции. Министр, не теряя ни минуты, консультируется с премьер-министром, заручается его согласием на расправу над Белояннисом и в тот же день получает срочную аудиенцию у короля.

Король немедленно утверждает решение Совета помилования. Желая снять с себя всякую ответственность за дальнейшие события, король Павел спешно оставляет свою загородную резиденцию Татой и выезжает в провинцию.

Не успел еще министр юстиции вернуться в свое министерство, а на его столе уже лежали утвержденные королем документы, на основании которых теперь можно было привести в исполнение смертный приговор Белояннису.

Палачи спешили не случайно.

Решение Совета помилования вызвало большое недовольство среди рабочих Афин и Пирея и в широких кругах греческой общественности.

Правительство полагало, что утверждение королем этого решения вызовет демонстрацию протеста, а возможно, беспорядки и столкновения с полицией. Правительетву было также известно, что на 31 марта назначено заседание Святейшего Синода Греции, который намеревался выступить с возражением против казни Белоянниса и других осужденных. Правительство торопилось в один день покончить с юридическими формальностями.

В тот же день, 29 марта, полученные из дворца документы были направлены военному министру.

Военный министр немедленно переотправил их отделу военной юстиции своего министерства, через который проходили все смертные приговоры военных судов.

Отдел направляет бумаги на исполнение органам военной полиции.

В субботу 29 марта в 21 час 20 минут начальник военной полиции получил все документы, установил контакт с королевским прокурором военного суда и назначил начальника карательного отряда.

Но и после того как с формальностями было покончено, убить Белоянниса оказалось не просто. Слишком внимательно следил за его судьбой народ Греции.

Начальник военной полиции вместе с королевским прокурором согласились на том, чтобы произвести расстрел на полигоне местечка Гуди, вблизи Афин, где уже не раз казнили политических заключенных.

Все приготовления производились в глубокой тайне и с грубым нарушением существующих юридических положений, так как по инструкции королевский прокурор обязан был не менее чем за двадцать четыре часа известить полицейские и гражданские власти о дне, часе и месте исполнения приговора. Королевский прокурор же вообще не сообщил ни полицейским, ни гражданским властям о предполагаемом расстреле Белоянниса, а со времени получения им распоряжения до момента приведения в исполнение смертного приговора прошло всего несколько часов.

Убийство Белоянниса было назначено на воскресенье и должно было осуществиться до восхода солнца, при свете автомобильных фар.

УБИЙСТВО

В Афинах жизнь шла своим чередом. В центре города, как всегда, оглушительно звенели трамваи. По тротуарам двигалась людская толпа. Открывались и закрывались двери многочисленных министерств, учреждений, адвокатских и нотариальных контор. С утра до вечера торговали магазины. Громко кричали продавцы газет, сообщая о политических сенсациях.

В парламенте происходили бурные заседания. Демократические депутаты обвиняли правительство в невыполнений его предвыборных обещаний. Они требовали принятия действенных мер по умиротворению и отмены смертного приговора Белояннису.

Гудки фабрик и заводов Афин и Пирея по-прежнему рано будили рабочих. Но рабочие шли на работу сумрачные, немногословные. Рабочие окраины жили настороженно. И эта настороженность беспокоила правительство, которое до самых последних минут скрывало заговор против Белоянниса, подготовку к его убийству.

Известие о решении Совета помилования отклонить ходатайство Белоянниса вызвало большое негодование. Всем хотелось знать, как же отнесутся к этому король Павел и правительство. Из печати было только известно, что на другой день правительство через своего министра юстиции доложило королю Павлу о решении Совета помилования. Других сообщений не было. Правительство хранило молчание.

О том, что Совет помилования отклонил просьбу Белоянниса, стало известно; в тюрьме Каллитея рано утром 29 марта. Белояннис принял это сообщение так же спокойно, как он спокойно принял в свое время сообщение о смертных приговорах, вынесенных ему на двух судебных процессах.

Какого же другого решения можно было ждать от чиновников, заседающих в Совете помилования, которые находятся в услужении у лиц, настойчиво добивающихся его физического уничтожения? Хотя решение Совета помилования было не окончательным и оно могло быть королем изменено, но оно было новым, почти неизбежным шагом к смерти. Все слышней становилось ее холодное дыхание в камере Никоса.

Белояннис никогда не возлагал особых надежд на Совет помилования, как теперь не ждал милости от короля. Прошло много лет с тех пор, как он стал на трудный путь революционера, и много раз Никос смотрел в лицо смерти. Сейчас он думал о своих близких – о матери, о жене, о сыне. Ведь у него теперь есть сын, тоже Никос, родившийся в тюрьме несколько месяцев назад. Но его брак с Элли не зарегистрирован. Нет никаких документов о том, что Белояннис является отцом недавно родившегося у Элли ребенка.

Белояннис взял у надзирателя бумагу и написал письмо, по которому перед законом Никос-младший становился его сыном. Он передал это письмо начальнику тюрьмы и просил направить его властям.

В Афинах ходили упорные слухи, что король одобрил решение Совета помилования. Поэтому редакции некоторых столичных газет поручили своим корреспондентам во что бы то ни стало добиться свидания с министром юстиции и получить от него точные сведения. Ведь кто-кто, а министр, беседовавший с королем, должен знать, насколько обоснованны опасения за жизнь Белоянниса.

Было даже решено задержать выход газет до тех пор, пока не будет получена точная информация.

Но корреспонденты тщетно пытались вечером 29 марта добиться свидания с министром юстиции. Министр был неуловим. Корреспондентам сообщали место, где находится министр, но, когда они туда приезжали, там его уж не было. Только далеко за полночь, наступило уже воскресенье 30 марта, корреспондентам удалось связаться с министром юстиции по телефону.

Министр заверил журналистов, что «везде царит полное спокойствие и что о расстреле Белоянниса не может быть и речи». Чтобы сделать свое заявление более убедительным и, видимо, желая избежать повторного разговора с журналистами, министр сказал, что его рабочий день окончен, что он устал, идет спать и желает им спокойной ночи.

Заверения министра не обманули журналистов. Они давно уже привыкли настораживаться, когда им говорили о «полном спокойствии».

30 марта в два часа утра уставшие журналисты прибыли к тюрьме Каллитея. У входа в тюрьму стояли несколько полицейских и о чем-то переговаривались между собой.

Полицейские были удивлены появлением корреспондентов, но на их вопросы отвечали, что наступило воскресенье и никаких приказов относительно Белоянниса не было и не будет.

Журналисты поехали в полицию района Каллитея, но и полицейский офицер сказал, что ему ничего не известно, что время уже позднее, и посоветовал им ехать домой.

Корреспонденты начинали уже верить тому, что никаких сенсационных событий в городе не ожидается. К тому же наступило воскресенье, а по существовавшей традиции смертные приговоры в воскресенье в исполнение не приводились. Все же журналисты решили вернуться к тюрьме Каллитея и подождать там до рассвета.

Тем временем проводившаяся в полной тайне подготовка к убийству Белоянниса вступала в свою завершающую фазу. В 2 часа 45 минут перед тюрьмой Каллитея появилась колонна военных автомашин. Первой следовала выкрашенная в черный цвет машина-клетка с номером Е.В.Х.-99. Обитая железной решеткой дверь с небольшим окошком находилась в задней части кузова. К ней вели три железные ступени. За этой машиной шел грузовик с солдатами карательного отряда, а за ним следовали три «джипа» с офицерами военной полиции.

Колонна автомашин остановилась против тюрьмы. Из «джипа» вышел офицер, показал охране приказ, и ворота со скрипом открылись. Черная машина развернулась и въехала во двор. Остальные машины остались у ворот. Из них сейчас же вышли и направились в тюрьму королевский прокурор и офицер, командовавший карательным отрядом, в сопровождении солдат.

Но никого из тюремной администрации в этот поздний час на месте не оказалось.

Королевского прокурора и сопровождавших его карателей встретил старший надзиратель тюрьмы. Прокурор потребовал выдать карательному отряду приговоренных к смерти Белоянниса, Калуменоса, Аргириадиса и Бациса для приведения в исполнение смертного приговора. Но старший надзиратель ответил, что ничего не может сделать. Начальника тюрьмы сейчас нет, и официального предписания министра юстиции о выдаче Белоянниса военным властям не получено. Королевский прокурор настаивал на своем требовании. В это время явился начальник тюрьмы с только что полученным официальным предписанием министра о выдаче военным властям Белоянниса и трех других осужденных. Он тут же приказал выполнить распоряжения министра юстиции.

Старший надзиратель вместе с группой солдат карательного отряда отправился в ту часть тюрьмы, где находились камеры восьми осужденных на смерть. Пройдя по коридору, они остановились возле камеры № 2, в которой находился Белояннис.

Стукнули о каменный пол приклады винтовок.

Белояннис спал и не слышал ни шума открываемой двери, ни того, как в камеру вошли люди. Старший надзиратель подошел к койке Белоянниса.

– Никос, слышишь, Никос, вставай, – сказал он, трогая Белоянниса за плечо.

Никос проснулся, сел на койку и, взглянув на стоявших в коридоре у приоткрытой двери солдат, иронически спросил:

– Пойдем подышать воздухом?

– Да, Никос, – ответил надзиратель, – тебя поведут на расстрел.

Белояннис сохранял полное спокойствие. Он быстро надел ботинки и встал у своей койки. Как позднее говорил надзиратель, впервые за все время пребывания в тюрьме Белояннис в ту ночь спал одетым. Никос сказал, что он готов, но хочет попрощаться с женой. Надзиратель кивнул головой, солдаты посторонились, и Белояннис вышел в коридор.

В это время Элли, находившаяся в соседней камере, проснулась. Она услышала шум в камере Белоянниса, Поняв, что к нему пришли палачи и уводят его на казнь, Элли зарыдала, бросилась к двери и стала изо всех сил стучать и бить в нее руками и ногами. Увидев через дверной глазок одетого Никоса в сопровождении солдат военной полиции, Элли закричала:

– Никос, мой Никос, я тоже пойду с тобой!

Даже в этот момент спокойствие не оставило Белоянниса. Он вплотную подошел к двери камеры Элли и ласково сказал ей:

– Нет, Элли, на расстрел вместе со мной тебе идти незачем. Ты должна жить, жить, чтобы отомстить за меня, за всех нас.

Через дверное окошечко Никос передал Элли все, что у него осталось: бумажник, часы, авторучку и фотографию. В конце коридора появился офицер, солдаты загремели прикладами.

– Прощай, Элли, – сказал Белояннис, – теперь я тебя больше никогда не увижу. – И он попытался через закрытый решеткой глазок поцеловать жену.

Белояннису надели наручники и вместе с другими осужденными повели к выходу.

В камере продолжала рыдать Элли. Ее крик «Нет, нет, Никос, я хочу умереть вместе с тобой!» продолжал раздаваться, хотя уже затих звук шагов в коридоре.

Шум в камере Белоянниса, стук винтовочных прикладов, отчаянный крик Элли разбудили тюрьму. Политические заключенные поняли, что Белоянниса и его товарищей увозят на расстрел.

Из всех выходящих во двор окон тюремных камер заключенные приветствовали Никоса и слали проклятия его убийцам. Тюрьма гудела; бушевала, протестовала. А Белояннис и трое других осужденных на смерть шли по коридору к выходу во двор тюрьмы. По существующему обычаю они должны были исповедаться у военного священника, который ожидал их в адвокатской комнате.

Адвокатская комната, находящаяся во внутреннем дворе тюрьмы, была довольно большой. Посреди стоял массивный стол, вокруг него было расставленно много стульев. Окна в этой комнате, как и в камерах, были закрыты массивными железными решетками. В этой комнате заключенные встречались и советовались по разным делам со своими адвокатами. Сейчас в ней был только военный священник, ожидавший для исповеди уводимых на расстрел.

Первым вошел Белояннис. На руках его были кандалы. Твердым, спокойным шагом он пошел к священнику, поднявшемуся ему навстречу.

– Господь долготерпелив и многомилостив. Он прощает все прегрешения своих… – начал священник.

Белояннис не дал ему договорить и мягко сказал:

– Отче, прошу вас, не омрачайте эти минуты. Что вы от меня хотите? Что вы можете теперь мне сказать и что я вам отвечу?

Священник пытался убедить Белоянниса исповедаться и причаститься, говорил о божеском всепрощении, но Белояннис твердо ответил:

– Еще раз прошу вас, отче, не омрачайте эти последние для меня минуты. Ведь вы же знаете – я иду на расстрел.

Трое других осужденных один за другим, как и Белояннис, с кандалами на руках подошли к священнику, но от исповеди и причастия отказались.

По бокам каждого осужденного встало по двое солдат, вместе с заключенными они вышли во двор и направились к черной машине.

А тюрьма продолжала гудеть, заключенные, прижавшись к окнам, смотрели во двор, криками приветствовали Белоянниса и прощались с ним.

До, черной машины-клетки оставалось несколько щагов. Белояннис повернулся к окнам тюремных камер и, подняв вверх закованные в кандалы руки, громко крикнул:

– Прощайте, друзья, будьте счастливы!

Дверь автомобиля-клетки захлопнулась, и машина выехала на улицу.

Военные власти явно торопились расправиться с Белояннисом. С того времени, как карательный отряд подъехал к тюрьме, и до отъезда всей автоколонны прошло не более тридцати – тридцати пяти минут. В голове ее шел грузовик с солдатами, за ним следовал автомобиль-клетка с четырьмя смертниками. Колонну замыкали три «джипа» с королевским прокурором и офицерами военной полиции.

Машины выехали на бульвар Сингру и направились по нему к центру города. Слева виднелся древний Акрополь. Впереди все ясней вырисовывалась в слабом свете уличных фонарей арка Адриана, а справа от дороги были видны высокие колонны храма Зевса. Но вот и они остались позади. Промелькнули мраморные ступени афинского стадиона. Дальше пошли улицы Ригилис, Кифисиас, Месогион. Город спал, улицы были безлюдны, автомашины не сбавляли хода.

Когда журналисты заметили, что из ворот тюрьмы выехала черная машина, у них не оставалось никаких сомнений в том, что в ней находится Белояннис. На своей автомашине журналисты устремились вслед за быстро помчавшейся от тюрьмы автоколонной. Но при выезде из района Калнитея, у поворота на бульвар Сингру, дорогу журналистам преградила машина военной полиции. Офицер настаивал на том, чтобы корреспонденты прекратили следовать за ушедшими вперед машинами. Но журналисты все же попытались догнать автоколонну и приблизились к ней только тогда, когда она оказалась в районе Гуди. Там, недалеко от тюремной больницы «Сотириас», автомобиль журналистов вновь был остановлен, и солдаты военной полиции с винтовками на изготовку решительно запретили им двигаться дальше.

Было четыре часа утра, когда машины с карателями прибыли к месту расстрела. Машины остановились, моторы были выключены, и все это пустынное и дикое место с небольшим оврагом в форме воронки утонуло в непроглядной темноте. Среди мертвой тишины только где-то высоко-высоко раздавались негромкие крики потревоженных птиц. А в глубине огромной темной массой возвышалась гора Имиттос. Темная и молчаливая, стояла она, ожидая кровавой развязки еще одной трагедии, каких она видела немало: ведь именно здесь во времена немецкой оккупации гитлеровцы расстреливали греческих патриотов.

Как бы испугавшись темноты и тишины, офицер, командовавший карательным отрядом, отдал приказ завести моторы всех автомашин и включить фары. Только после этого он приказал солдатам вывести из машины приговоренных к смерти. Первым был Белояннис. Он легко спрыгнул на землю, не коснувшись ступенек. Следом за ним сошли остальные.

4 часа 5 минут. Белояннис с абсолютным спокойствием наблюдал за последними приготовлениями к расстрелу. Казалось, он был не участником, а скорее каким-то посторонним наблюдателем готовящейся кровавой драмы. К нему подошел священник и опять обратился со словами о вечной загробной жизни. Белояннис ничего ему не ответил. Он лишь повернул в его сторону лицо, на котором при свете автомобильных фар была заметна горькая улыбка. Лица других приговоренных к смерти оставались неподвижными.

В 4 часа 8 минут королевский прокурор Атанасулис огласил скороговоркой приговор военного суда и утвержденное королем Павлом решение Совета помилования об отклонении ходатайства осужденных на смерть. Закончив, он отошел немного в сторону, где карательный отряд, состоящий из 24 солдат, готовил оружие.

Офицер выстроил солдат лицом к востоку, а в восьми шагах перед ними были поставлены недалеко друг от друга Белояннис, Калуменос, Аргириадис и Бацис. Белояннис стоял вторым справа. Прошло еще несколько секунд. Офицер карательного отряда подошел к осужденным и спросил, не хотят ли они, чтобы им завязали глаза. Белояннис молчал. Разве коммунисты не привыкли открыто смотреть смерти в лицо?

Расстрел Белоянниса в предместье Гуди. Схема из газеты «Аллаги».

В 4 часа 11 минут была подана команда «готовьсь!», и дула двадцати четырех американских винтовок уставились в лицо Никосу Белояннису.

Гордый орел Граммоса, верный сын Греции с высоко поднятой головой в последний раз обнимал взглядом землю, которую он так горячо любил.

Среди мертвой тишины, царившей кругом, он услышал крики заключенных из находящейся недалеко тюремной больницы «Сотириас».

– Не убивайте наших братьев, не убивайте Белоянниса!

Через секунду-другую раздастся команда «огонь!» и все будет кончено.

– Да здравствует Коммунистическая партия Греции! – крикнул Белояннис.

Последнее его слово было заглушено винтовочным залпом. Американские пули пробили грудь народного героя. Белояннис, умирая, сделал шаг вперед, и этот шаг был шагом в бессмертие.

Ä сзади, в глубине, по-прежнему темная и молчаливая, стояла гора Имиттос. Она ожидала, пока рассеется мрак и ее вершина будет освещена лучами восходящего солнца.

Белояннис лежал с открытыми, устремленными в небо глазами. Одна его рука была откинута, другая прижата к груди. Из ран текла кровь, пропитывая собой теплую землю. Подошел военный врач и осмотрел убитых. Все четверо были мертвы. Военный врач сообщил об этом командиру карательного отряда. Офицер подал команду, солдаты сели в машины и быстро покинули предместье Гуди.

Преступление свершилось. Организаторы расстрела забыли, что тела убитых надо перевезти на кладбище, и первые лучи солнца стали свидетелями ужасного злодеяния.

Военные власти впоследствии пытались утверждать, что трупы сразу же были перевезены на кладбище, но это была очередная ложь.

Только в 6 часов 50 минут к месту казни пришел грузовик афинского муниципалитета номер Д.А.III, вроде тех, которые вывозят мусор. Тела расстрелянных быстро положили в кузов, и офицер полиции дал шоферу приказ ехать возможно быстрей. Нужно было отделаться от журналистов, появившихся в Гуди, и попасть на кладбище до того, как они прибудут туда.