Текст книги "Следы динозавра"
Автор книги: Михаил Розанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
23. Никаких гвоздей
– Э, братишка, что же, – пыхал перегаром какой-то ужасной водки обнявший Ваську Свистунова солдат. – Не-что они люди? Они вроде обезьян. Опять же – разбойники. Хунхузы они, вот они кто. И самый ихний главный – Чжан – старикашка – тоже хунхуз. Наша офицерня, конечно, к нему подслуживается, – ну, это все от мамона. Видел я его, Чжана-то. Ну, как есть из наших, из воронежских мужиков старого понятия. – Солдат вздохнул.
– А ты давно из России? – угрюмо спросил Васька. Тело болело и ныло, кисти рук, сдавленные наручниками, саднили; кроме всего прочего, хотелось есть.
– Я из России давно, – помолчав, ответил солдат. – Я, братишка, из России с самого Колчака. Забыл, с чем ее едят, Россию-то. – Солдат нехорошо ухмыльнулся. – Польстились мы на водку на дешевую… эххх!..
– Продали, стало быть, Россию за выпивку, – подковырнул Свистунов.
– Продали, – протянул было солдат, но внезапно обозлился: —А ты, знай-помалкивай, сволота… Помни, что ты есть арестованный. Тоже разговаривает.
Двуколка загромыхала по камням. Узкая уличка как-то сразу кончилась, открылась большая площадь. Возница-китаец, не переставая нахлестывать мула, обернулся и стран-но подмигнул Свистунову. Свистунов, недоумевая, осматривался кругом, и внезапно заметил: к телеграфному столбу на расстоянии четырех метров от земли была прикреплена человеческая голова; поодаль, у плетня, стояло распятое безголовое туловище.
– Вот как с вашим братом-коммунистами разделываются, – хвастливо сказал солдат. – Да вон, никак, еще одного угробить хотят…
На площади казнили не одного, а несколько китайцев. Полуголые желтые люди со связанными назад руками были поставлены на колени; около каждого высились большие белые доски с китайскими надписями; палачи в солдатских гимнастерках размахивали древними монгольскими секирами. Кругом, в отдалении, толпились отдельные кучки зрителей. Впрочем, народу было немного, видно было, что зрелище нередкое.
– Ну, а как в России-то? – спросил солдат, которому, видно, надоело молчать. – Голод, чай?… Падаль жрут?
– Да ведь я арестованный, – невесело ответил Свистунов. – Мне нельзя разговаривать.
– Говорили – налоги непомерные… Седьмую шкуру, будто, дерут.
– Кто семь шкур носит, с того седьмую и дерут… – неохотно ответил Васька; ему не хотелось разговаривать; тело продолжало болеть; где-то внутри родилась, и пошла разгуливать по всему телу мелкая противная дрожь.
– Не хошь ли хлебнуть? – неожиданно и вполне дружелюбно предложил солдат, вытащив из-за пазухи бутылку с мутной жидкостью. – Рисовая, ханшин называется. Градусов на пятьдесят будет…
Васька отказался. Солдат хлебнул сам, спрятал бутылку и достал из кармана краюху серого хлеба. Разломив ее пополам, солдат предложил Ваське. Хлеб был сырой и невкусный, весь в крупинках махорки; Васька стал, однако, есть с удовольствием. В штаб притащились к вечеру. Китайские солдаты окружили Ваську и повели в низенький, опутанный колючей проволокой, дом. Представитель китайского генерала – некий чин в шелковом халате – был надут и важен. Русский офицер с одутловатым лицом казался его подчиненным.
– Ты что, комсомол? – лениво и нехотя спросил офицер, наставляя на бумагу американскую автоматическую ручку.
Васька молчал.
– Молчать будешь? – так же лениво продолжал офицер. – Хуже будет, сукин сын. Прижгут подошвы – заорешь белугой.
Васька молчал.
– А, вот ты какой, голубчик? Ну, ладно. А в общем могло бы и обойтись. Например: паек, жалованье и все такое. Свобода. Как думаешь? Все молчишь? Все равно – заговоришь, да поздно будет… Так вот: с тебя требуется только одно: признай, что большевики прислали тебя и других на подмогу китайским большевикам. И что едет еще несколько партий.
Васька молчал. Офицер встал, лениво раскачиваясь, подошел к Ваське и внезапно, со всего размаху, ударил его по носу. От неожиданности Васька ударился о стену, но тотчас же пружиной отскочил и ринулся на офицера. В тот же момент Ваську схватили сзади несколько человек.
Очнулся Васька – зверски избитый и связанный – на платформе бронепоезда; кругом сидели несколько русских солдат с винтовками. Ваську куда-то везли.
24. Красные пики
Все началось очень просто: старшина приказал Чин-Бао-Си отдать в пользу ангодзюна {26} последнюю и очень тощую овцу. Когда Чин-Бао-Си стал возражать, старшина пригрозил ему минь-туанами. Чин-Бао-Си отвел овечку в дальнее поле, посадил в яму и прикрыл негодным бамбуком. Тогда пришли минь-туаны и стали бить Чин-Бао-Си по спине, по животу и даже по лицу – до тех пор, пока Чин-Бао-Си, охая и кряхтя, повел минь-туанов в поле и показал овцу. При этом минь-туаны всю дорогу говорили Чину о том, что он, старый слон, не хочет, чтобы во всей Небесной стране настал мир, а наоборот: хочет войны и беспорядков.
Чин-Бао-Си очень хотел мира и порядка, но еще больше он хотел, чтобы никто не мешал ему обрабатывать свое поле, чтобы никто не отбирал урожая, чтобы его животные были действительно его животными, чтобы никто, в том числе минь-туаны, не приходили с дракой отбирать их в пользу какой угодно армии.
– Вот вам овечка, мои почтенные, – слезливо сказал Чин-Бао-Си, сбрасывая негодный бамбук. – И это – последняя моя овечка. Свинью забрали солдаты еще в позапрошлый урожай, и забрали вместе с урожаем. Другие солдаты отняли кошку. Собака пропала неизвестно куда.
Сказав так, Чин-Бао-Си заплакал, потому что его разжалобили собственные слова. Но минь-туаны не плакали, наоборот, они пошли в деревню с большим весельем, потому что, обирая бедняков, они освобождались от податей ангодзюна сами и сохраняли свое имущество. Чин-Бао-Си сидел в овечкиной яме, пока не стемнело. В темноте он пошел в деревню, но его остановили какие-то люди.
– Стой! – крикнули эти люди. – Кто смеет ходить по дорогам после захода солнца? Разве ты не знаешь, что это запрещено нами?
– Я не знаю, кто вы такие, мои почтенные, – жалобно ответил Чин.
– Также не знаю я, почему запрещено ходить в темноте. А я – я бедный маленький Чин-Бао-Си, у которого взяли последнюю овечку.
– Кто же взял у тебя овечку? – грозно спросили люди.
Чин объяснил, и люди позвали его с собой. Они пришли к речке, переправились на плоту на ту сторону и там увидели костер. Вокруг костра стояли и сидели люди, и Чин-Бао-Си узнал в них кое-кого из знакомых и соседей. Один из людей стал говорить, и Чин-Бао-Си слушал и думал, что никогда не слыхал столько слов сразу.
– Почтенные друзья, – говорил человек. – Все мы – мирные люди и не хотим никакой войны. А между тем, вот уже пятнадцать раз прошел великий праздник нового года, а война не прекращается. По всей нашей благословенной провинции Шань-Си разгуливают генералы, цзяни, и у каждого цзяня есть солдаты с пушками и ружьями, и эти солдаты хотят есть, пить и спать, не работая…
– Это очень верно, – важно заметил Чин-Бао-Си, потому что ему казалось, что человек обращается главным образом к нему.
– Но этого мало, почтенные друзья, – продолжал говоривший. – Солдаты уходят, но на их место приходят другие и отбирают все, чего не успели отобрать те. Потом приходят третьи, четвертые, пятые солдаты, и все они сердятся, потому что нечего больше отбирать… Но гораздо хуже поступают цзяни, потому что они не только сердятся и дерутся, а еще велят рубить землепашцам головы. Так вот, поэтому, почтенные друзья, – мы уходим в горы и присоединяемся к тайному союзу "красных пик"… Мы будем бороться и с солдатами, и с цзянями, и с минь-туанами, и с белыми дьяволами, – со всеми, кто препятствует нам мир-но жить и работать…
Чин-Бао-Си решил, что все это правильно и остался с "красными пиками".
В горных перевалах скапливается лед – может быть годами, может быть десятилетиями, а может быть – и веками. Но бывает так, что лед не выдерживает больше своей собственной тяжести и – сначала медленно, потом все быстрей и быстрей, наконец – стремительно двигается вниз, сметая все на своем пути. Грозна ледяная лавина. Смерть ждет всех, кто станет на ее пути. Таковы и крестьянские восстания всех времен, веков и народов. Таково и движение китайских "красных пик".
Красные пики выступили рано утром на заре. Чин-Бао– Си был вместе со всеми, и он был вооружен серпом, надетым на длинную палку. У других повстанцев было такое же оружие, но некоторые были вооружены и огнестрельным оружием. К полудню красные пики подступили к железнодорожному пути. Первые же люди, подошедшие к насыпи, сковырнули рельсы. Путь был закрыт. Волей восставшего народа унижение больше производиться не могло. Чин-Бао-Си ликовал; он решил, что красные пики уже победили. Машинист бронепоезда, наполненного русскими кондотьерами [5]5
Кондотьеры – наемные солдаты; в этой роли выступают в Китае русские белогвардейцы.
[Закрыть], вовремя заметил опасность и пустил в дело тормоз. Поезд остановился, но со всех сторон на него устремились полуголые, оборванные, истощенные люди, вооруженные косами, палками, серпами и просто дубинами. Заработали пулеметы, – наперебой, как весенние гуси – и с насыпи покатились люди, сшибая по пути еще не задетых пулями, но неуклонно карабкавшихся кверху. Чин-Бао-Си ползком добрался до самого верха насыпи, но здесь-то его и срезал пулемет, – Чин-Бао-Си склонился к песку и замер.
Васька Свистунов слышал шум боя, ровную и точную работу пулеметов, но сделать ничего не мог: ему только и оставалось – смотреть вверх. И вот, вверху показался крестик аэроплана, стал увеличиваться, снижаясь, и повис над поездом. – Друг или враг? – лихорадочно думал Васька.
– А что, если друг? – Аэроплан стал описывать круги, словно выискивая удобное место для спуска. Внезапно где-то недалеко ахнул взрыв.
– Что такое? – закричал один из пулеметчиков, высунувшись за борт платформы.
– Японец бомбы бросает, – ответили откуда-то извне.
Пулеметы работали, заглушая рокот мотора и рев наступавших китайцев. Но новый взрыв заглушил их равномерный стук.
– Что за черт? Никак японец в паровоз ахнул? – крикнул тот же пулеметчик.
– Берегись – бомба! – раздалась команда. Пулеметчики легли на пол платформы, рядом с Васькой. Новый взрыв потряс Васькин слух совсем рядом. Пулеметчики вскочили на ноги и один за другим полезли через борт платформы. Один из них подскочил к Ваське и взмахнул финским ножом.
– Конец, конец, – подумал Васька и зажмурил глаза. Но тут же почувствовал, что руки стали свободными; взглянул, увидел, что пулеметчик лихорадочно чиркает ножом по веревке, связывавшей ноги.
– Беги, браток, – сказал пулеметчик. – Как-никак, а русский… Не то японец бомбой разорвет. С этими словами солдат скрылся за бортом. Васька, все еще лежа, осторожно расправил затекшие руки и ноги.
– Куд-да, сволочи? – раздалось над самым Васькиным ухом, и Васька стал неподвижен. Высокого роста офицер прыгнул к пулемету, открыл замок, потянул из ящика ленту. Собрав всю оставшуюся силу, Васька мотнул рукой по полу, ухватил горсть земли и песку. Встал на ноги и швырнул песок в замок пулемета. Офицер обернулся, схватил Ваську за руку. В этот момент из-за борта протянулся серп на длинной палке и резнул офицера по голове. Рука офицера ослабла, Васька пихнул его кулаком в грудь и отскочил в сторону. Через борт платформы лезли полуголые желтые люди.
Васька мотнулся к другому борту и, перемахнув, покатился по насыпи вниз. Навстречу ему со снизившегося самолета бежали люди.
– Френкель, Френкель! – из последних сил закричал Васька.
– Как тебя черти вынесли! – радостно орал Френкель, размахивая маузером. – Да, беда, брат, беда: бензин весь, в баках на закурку не осталось.
25. Тайна дракона
На веранду, где профессор Дормье и мистер Гарри Джонс вели интересный спор о преимущественном влиянии в Китае англичан или французов, ворвался надсмотрщик Троттер.
– Мистер Джонс, у нас неладно!
– В чем дело? – пролаял Джонс.
– Туземная прислуга вся оставила работу; рабочие исчезли с плантации.
– Что? – заревел Джонс. – Эти черти затеяли бунт против меня? А вы ничего не делаете, Троттер? Не знаете своих обязанностей?
– Но, говорят, красные пики…
– Чепуха, – отрезал Джонс. – Никто не смеет тронуть англичанина. Повесить парочку – и все успокоится! Едем в бараки!
Подогретый стаканом виски-сода, Джонс в сопровождении Троттера выехал из ворот усадьбы. На повороте из кустов выскочило несколько китайцев.
– Мерзавцы, на работу! – наехал на них Джонс, размахивая плетью. Но плеть не успела опуститься. Десятки рук ухватились за узду, за ноги, за руки потащили Джонса с седла.
– Троттер, на помощь! – закричал Джонс. Троттер разрядил револьвер. Один из китайцев упал. Кусты словно ожили. Отовсюду на дорогу высыпали рабочие.
Джонс судорожным усилием удержался в седле; лошадь, уколотая пикой, сшибла одного из китайцев и помчалась по полю. – Кажется, спасен, – подумал Джонс, подъезжая через задние ворота к дому.
– В чем дело? – тревожно спросил профессор, перегнувшись через перила.
– Бунт. Революция. Большевистская пропаганда! – отрывисто ответил Джонс. – Надо спасаться. В куски растерзают!
– А как же ваше влияние… – растерянно спросил профессор. Джонс махнул рукой, соскочил с лошади и бросился в дом. Через пять минут Джонс снова показался на веранде; в одной руке он держал винчестер, а в другой – небольшой саквояж. Англичанин, молча, отмотал уздечку лошади от дерева и вскочил в седло.
– А как же я? – спросил профессор, подбежав и схватившись за стремя.
– Как хотите, – буркнул англичанин, – и, дернув стремя, поскакал к задним воротам; от толчка профессор покатился в сторону, но тотчас же встал, отряхнулся и направился было к конюшне, но в этот момент Джонс галопом прискакал к веранде.
– Они уже там, – кричал англичанин. – Держите револьвер, – попытаемся прорваться через фасадные ворота!
Белые рубахи и соломенные шляпы замелькали в зелени кустов. Англичанин разогнал лошадь и на ходу выпустил все восемь патронов из винчестера. За лошадью бежал профессор Дормье, нескладно стреляя в воздух из револьвера. У самых ворот лошадь, зацепившись за протянутый внезапно шест, рухнула на всем скаку; Джонс отлетел на три шага в траву. Профессор бросил револьвер и поднял руки вверх.
– Та-та-ааай! – завыли белые рубахи. Сопротивляться было бесполезно. Джонс и профессор стояли рядом со скрученными позади руками. Не успел профессор сосчитать до десяти, как хозяин маковой плантации Гарри Джонс болтался на перекладине ворот.
– Кто ты такой? – на ломаном английском языке спросил профессора высокий китаец, казавшийся предводителем.
– Я приехал отыскивать динозавра, – залепетал профессор. – Динозавра… знаете… Такие были… Я даже яйцо нашел… Дракон.
– Драко-он, – протянул китаец. Яростные крики заглушили профессора. Профессор испуганно озирался.
– Ты, значит, поклонник дракона? – подбоченясь, спросил предводитель.
– Да, – прошептал профессор. – То есть, я ищу его…
– Повесить его рядом с английской собакой, – распорядился предводитель.
Профессора потащили к зловещей перекладине.
– Красные пики! – раздались восторженные возгласы на дороге. К плантации валила новая толпа. Восставшие рабочие слились с повстанцами. По колючей проволоке, окружавшей усадьбу, заработали косы и серпы.
– Френкель, – да ведь это профессор! – раздался крик из толпы.
– Свистунофф! – с рыданием взмолился Дормье. – Свистунофф!
А Васька был уже около профессора, распутывал петлю, растирал шею, поил водой. Двор быстро наполнялся людьми.
–
– Ну, профессор, надо в Унион Советик (Советский Союз), – сказал Френкель, вьюча мула.
– Как в Унион? – изумился профессор. – А динозавр?
– Какие, к лешему, динозавры!
– Но ведь все представители желтой расы подтверждали, что есть дракон.
– Вот за этого дракона вас и вешали. Дракон-то ведь это – Чжан-Цзо-Лин {27} . И флаг у него такой. Про Чжана-то все и говорили, не понимая ваших вопросов.
Так лопнули мечты профессора Дормье, члена французского палеонтологического общества, кавалера ордена Почетного Легиона.
– Слышь, Вася, а не остаться ли нам еще на месяц-полтора? – спросил Френкель. – Тут повоевать можно всласть… Но Свистунов не дал ему продолжать:
– Чтобы дать в руки козырь всей своре империалистов? Недаром они меня в плену охаживали. Чтоб они имели дутое доказательство участия ВКП в китайской революции? Так они такое зиновьевское письмо {28} из этого раздуют!..
– Ехать, так ехать, – согласился Френкель. – Я говорил с предводителем повстанцев, он обещал дать провожатых до монгольской границы.
26. Другими глазами
Не без волнения открывал Васька Свистунов входную дверь клуба. Знакомый шум загудел навстречу.
– Узнают или не узнают? – с бьющимся сердцем думал Васька. – Забыли, поди, совсем… Восемь месяцев не был…
В гимназическом зале было довольно много народу. Какой-то незнакомый парень старательно выводил на гармошке "Субботу". Несколько девчат, взявшись за руки, приплясывали, перехватывали друг друга на ходу; выходило что-то вроде "Метелицы". Свистунов остановился и залюбовался плавными движениями девчат.
– Как здорово набазурились! – подумал он. – И танец новый.
– Васька! – раздался внезапно визг над самым ухом, и одна из девчат вцепилась в его локоть. Толпившиеся ребята расступились. Свистунов оказался в центре круга.
– Ты откуда, шут? – радостно кричал Пашка Лобов, проталкиваясь сквозь толпу. – Я думал, ты совсем пропал.
– Да нет, видишь, не пропал, жив, – ласково улыбаясь, ответил Васька.
– Оброс-то! Загорел-то! – верещали девчата. – Гляди – шрам какой! Ты с кем воевал-то?
– Погодите, все расскажу, – медлительно отбивался Свистунов. – Не налетайте сразу, а то хуже хунхузов…
– Идем в шахкружок, – взял Ваську под руку Лобов. – Там расскажешь.
– А освободился ты от своей мерехлюндии? – спросил Пашка, когда Свистунов вкратце передал свои приключения. – Ведь это самое главное…
– От мерехлюндии-то? Видишь какая штука. Конечно, такое путешествие хоть кого излечит. Да дело не в этом. Главная вещь в том, что меня сначала, когда на нас напали хунхузы, взбесило. Драться захотелось, гражданскую войну вспомнил. А потом, когда дальше и больше, когда в Китай попали, я понял, что они, китайцы, в сущности, проделывают то, что мы уже проделали. А я, вместо того, чтобы идти дальше, к следующему труднейшему этапу революции, просто соблазнился удрать на открытые фронты, где враг налицо, где надо только физически бороться с ним. Когда я лежал в бронированном вагоне, я упорно над этим думал.
– Значит, гражданская война тебя внутренне не захватила.
– Да, как сказать? Оно, конечно, загоралось иногда внутри, но башка настойчиво работала в том направлении, что, мол, твое дело – в другом, в том, что ты бросил.
– Ну, а как ты скажешь: у нас некоторые ребята, ссылаясь на твой пример и чуть не теми же мотивами усталости прикрываясь, хотят ехать в Китай. Ты бы как посоветовал?
– Погоди, я с ними поговорю. Понимаешь, тут главное не Китай, а важно глянуть на себя со стороны. Отдых именно в этом должен заключаться, а не в Китае. И еще я понял, какая же я пешка, в конце концов, в таком массовом движении, как китайское. Меня швыряло и туда и сюда… а роли я никакой не играл… и играть не мог. Зачем же тогда Китай? На фронтах они в лучшем виде и без нас управятся. А руководить мы не можем, потому по-китайски не понимаем.
– Вот это важное соображение, – задумчиво сказал Лобов.
– Нет, важней всего, и ты им разъясни – взглянуть на себя со стороны. А это можно и из санатория, и из деревни… Да просто на месяц, другой переменить линию культурной работы.
– Васька Свистунов здесь? – заглянула в шахкружок одна из девчат.
– Слушай, Васька, хоркружок сейчас начинается. Ты будешь или нет?
– Хор? Ладно! – весело ответил Васька. – Надо только голос проверить.
И он подошел к девчине и пустил низкую,?асовейшую ноту:
– Кхааааааа…
Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.
