Текст книги "Еретическое путешествие к точке невозврата"

Автор книги: Михаил Крюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

«Так как ваше королевское величество и ваши княжеские высочества хотели бы иметь простой ответ, я дам его без всяких околичностей. Если я не буду убеждён свидетельствами Писания и ясными доводами разума – ибо я не верю ни Папе, ни соборам, поскольку очевидно, что зачастую они ошибались и противоречили сами себе, – то, говоря словами Писания, я восхищён в моей совести и уловлен в слово божье…. Поэтому я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, ибо неправомерно и неправедно делать что-либо против совести. На том стою и не могу иначе. Помоги мне бог!»

– Когда император слушал речь Лютера, я был рядом, – опять вмешался Альбрехт. – Его величество был разочарован, очевидно, он представлял Лютера более мощной, рыцарственной фигурой. «Я надеялся увидеть в этом монашке теологического атлета, а увидел карлика. Меня ваш пророк едва ли смог бы обратить!» – сказал он тогда с усмешкой.

Следующей ночью в Вормсе случилась очень неприятная вещь. На одной из городских площадей кто-то вывесил плакат, в котором говорилось, что четыреста благородных представителей немецкой нации поклялись не оставлять на произвол судьбы праведного Лютера и объявляют войну князьям и папистам. «Мы плохо пишем, но можем причинить серьёзный ущерб. 8000 человек можем мы поднять в ружьё. Башмак. Башмак. Башмак!»

Чиновники-недоумки тогда страшно перепугались и срочно состряпали бумагу, которая впоследствии стала известна под именем Вормсского эдикта. Они так спешили, что даже датировали его задним числом. У тебя, конечно, есть текст этого эдикта, Иоахим?

– Разумеется, ваше высокопреосвященство, но, если позволите, я, чтобы не утомлять наших гостей, не буду зачитывать весь документ, а кратко перескажу его суть.

Итак, в соответствии с эдиктом, лютеранство объявлялось ересью, а Лютер подлежал аресту. Никто не имел права давать вышеуказанному Лютеру ни постоя, ни приюта, ни пищи, ни питья, ни лекарства. Его сообщников, покровителей, приверженцев и последователей также следовало заключать под стражу и лишать имущества. Сочинения Лютера запрещалось продавать, покупать, читать, держать в доме, переписывать, печатать.

Однако исполнение этого документа в Германии открыто саботировалось. Сам Лютер в сопровождении одного монаха успел покинуть Вормс, но по пути в Виттенберг по приказу Фридриха Мудрого был захвачен группой вооружённых рыцарей. Монах сбежал, да он никого и не интересовал, а Лютера под сильным конвоем отвезли в замок Вартбург, [57]57
  Замок Вартбург– замок в Тюрингии близ города Айзенаха, возведённый на высокой скале.


[Закрыть]где он был дружески встречен комендантом Берлепшем. Комендант принёс извинения за разыгранный спектакль. Интересно, что Фридрих не пожелал знать, где именно будет содержаться Лютер, чтобы впрямую не нарушать приказ императора. Когда вести о похищении Лютера дошли до Вормса, Саксонский Лис честно пожал плечами и заявил, что не знает, где находится Лютер.

Вормсский эдикт вызвал череду народных возмущений, манифестаций и даже расправ над священниками. По стране распространялись слухи, что Лютер убит – заколот шпагой и сброшен в шахту или даже распят. Именно тогда нидерландский чернокнижник Агриппа Неттесгеймский назвал Лютера «непобедимым еретиком».

В Вартбурге Лютер жил под именем юнкера [58]58
  Юнкер(нем. junger herr) – «молодой господин», в Средневековой Германии – молодой помещик.


[Закрыть] Йорга. Там он впервые в истории перевёл на немецкий язык Новый Завет и написал своё знаменитое сочинение «О монашеском обете». Лишившись многих монастырей в империи, Римская католическая церковь получила чувствительный удар, поскольку потеряла значительную часть доходов.

Весной 1522 года Лютер вернулся в Виттенберг, где, насколько нам известно, проживает и поныне.

Два года прошли относительно спокойно, но теперь ясно, что это было затишье перед бурей. Летом этого года по всей Нижней и Средней Германии простецы, подстрекаемые смутьянами из горожан и некоторыми рыцарями, забывшими о своём сословном долге, принялись составлять петиции, проникнутые духом лютеранства.

«Над поселянами не должно быть никакого иного начальства, кроме имперского. Крепостное право безбожно. Все подушные повинности безбожны. Священники должны быть выборными. Имущество церкви делится между крестьянами. Никаких господ, все вопросы решает крестьянская община».

Но тогда ещё слова оставались словами. Первые раскаты грома прокатились над графством Штюллинг, а ныне мятежи полыхают от Эльзаса до Зальцбурга и от Тироля до Гарца.

Осознав, какого дракона он разбудил, Лютер, по-видимому, испугался, и августе произнёс вдохновенную проповедь против мятежных сект, которые порождают в народе дух неповиновения и убийства. Боюсь, что он опоздал…

***

Иоахим Кирхнер закрыл книгу.

– Вот так на сегодняшний день обстоят дела, благородные господа, и это всё, что я знаю о жизни и религиозных воззрениях доктора Мартинуса Лютера, – устало сказал он.

– Благодарю вас, Иоахим, ваши познания, как всегда, исчерпывающе глубоки, – сказал архиепископ. Он встал и положил пухлую руку на плечо своего секретаря. – Мне кажется, благодаря поистине героическим усилиям герра Кирхнера мы узнали всё необходимое. Что скажешь, Вольфгер?

– Да-а-а, – задумчиво протянул барон, – а он, оказывается, серьёзный человек, этот августинец. И кашу он заварил крутую и горячую, как бы нам не обжечься. Сказать по чести, ещё вчера я даже отдалённо не представлял, с кем нам придётся иметь дело…. А он вообще захочет с нами говорить? Зачем ему это нужно? Ну кто мы для него? Какой-то барон, какой-то монах…

– А вы заинтересуйте его! – с нажимом сказал Альбрехт. – Мне кажется, он не уверен в себе, он мучается и сомневается, ведь начатое им дело пошло как-то не так! Расскажите то, что рассказали мне, думаю, это заинтересует его, и он не откажется ответить на ваши вопросы. Как любой книжный человек, склонный к научным изысканиям, он наверняка любопытен, ну так и сыграйте на этом!

Верительных грамот я вам не даю – в тех краях моё имя не будет вам пропуском, скорее уж оно будет пропуском на виселицу, – усмехнулся архиепископ. – В Виттенберге и его окрестностях, по слухам, сейчас очень не любят князей римско-католической церкви. Если грамоты попадут в чьи-нибудь недобрые руки, они наделают вам беды. Но, чтобы Лютер всё-таки убедился в том, что вы не самозванцы, возьмите вот это… – Альбрехт стянул с пальца кольцо, украшенное крупным изумрудом. – Лютер видел его у меня и, помнится, восхищался красотой и чистотой воды камня. Не думаю, что он забыл его.

О ходе переговоров сообщайте мне немедленно, любым способом. Иоахим, с кем, по-твоему, барону фон Экк, кроме Лютера, в Виттенберге можно иметь дело?

Секретарь на минуту задумался.

– Я бы назвал троих. Прежде всего, с бургомистром Виттенберга господином Лукасом Кранахом. [59]59
  Лукас Кранах– крупнейший немецкий живописец и график.


[Закрыть]Он большой друг и почитатель Лютера. Кранах – богатый человек, именно он оплатил печатание «Сентябрьской Библии» Лютера, да и издание других его трудов тоже шло за счёт художника.

– Это уж закон природы, – усмехнулся Альбрехт, – пророки – они почему-то всегда нищие, и обязательно находятся богачи, на счёт которых они пророчествуют.

– Кроме того, попробуйте встретиться с Георгом Спалатином, [60]60
  Георг Спалатин– капеллан, затем секретарь курфюрста Фридриха Мудрого, его доверенное лицо, убеждённый сторонник Реформации.


[Закрыть]это исповедник, личный секретарь и вообще правая рука престарелого курфюрста Фридриха, он часто и подолгу живёт в Виттенберге. Говорят, что именно Спалатин отвечает за безопасность Лютера.

Наконец, я назову имя Филиппа Меланхтона, это давний друг Лютера, книгочей, учёный, очень мягкий и добрый человек.

– Как вы сказали? Меланхтон? – переспросил Вольфгер. – Вот странная фамилия!

– А Меланхтон – это не фамилия, а студенческая кличка, – пояснил Кирхнер, – настоящая фамилия Меланхтона –Шварцэрд, то есть «чернозём», он просто перевёл свою немецкую фамилию на греческий. Между прочим, Меланхтон – один из крупнейших знатоков греческого языка в Германии, автор превосходного учебника….

– Запомните? – спросил Альбрехт.

– Запомним, ваше высокопреосвященство, – кивнул отец Иона, – я ведь священнослужитель, у меня хорошая память на имена.

– Вот и славно. Ну что ж, давайте прощаться? – поднялся из-за стола архиепископ. – И да храни вас Господь!

***

В Дрезден Вольфгер со спутниками вернулся уже в сумерках. На постоялом дворе барона встретила встревоженная Ута:

– Что случилось, почему вас не было так долго?! Когда вы не вернулись на ночь, я места себе не находила, чуть с ума не сошла, пошла к Алаэтэли, попросила раскинуть руны.

– И что? – с некоторым напряжением спросил Вольфгер.

– Ну, она на минуту задумалась, потом загадочно усмехнулась, знаешь, как она умеет, и заявила, что волноваться не надо, с вами всё в порядке, и вообще, вам там хорошо! Что это она имела в виду, а, Вольфгер?

– Ну, наверное, она застала нас как раз во время ужина, – с каменным лицом ответил тот, – кухня у архиепископа выше всяких похвал! А какое вино…

Ута недоверчиво взглянула на Вольфгера, но промолчала.

«Всё равно я своё ещё получу, – подумал барон, – чувствую, отольются мне эти горничные, ох, отольются…»

– Пойдёмте ко мне в комнату, нужно решить, что делать дальше, – сказал он. – Отец Иона, позови Карла, а ты Ута, пожалуйста, сходи за Алаэтэлью.

– Эй, трактирщик! – крикнул барон, – вина в мою комнату, ветчины, хлеба и сыра, да поживей!

***

Для проведения совета комната Вольфгера оказалась слишком тесной. Карлу вообще пришлось сесть на пол у окна, но Вольфгеру не хотелось говорить о серьёзных делах в общем зале, где было слишком много посторонних.

Когда принесли вино и закуски, Вольфгер с удивлением понял, что изрядно проголодался, несмотря на то, что ещё несколько часов назад в замке Альбрехта был уверен, что ещё долго не сможет положить в рот ни кусочка.

Со смехом и шутками все кое-как разместились, разобрали кубки и тарелки и внезапно замолчали, глядя на барона.

– Расскажи, наконец, как съездили и до чего договорились! – сказала Ута.

– Ну, я бы не назвал нашу поездку удачной, – пожал плечами Вольфгер, – оказалось, что наш архиепископ, кардинал, наместник папской курии в империи и сам толком ничего не знает. Точнее говоря, он знает, что «что-то не так», про плачущие кровью иконы ему, например, уже доложили. Пока грозные признаки ещё удаётся скрывать от простецов, но Альбрехт понимает, что долго так продолжаться не может, и надо что-то решать. А тут как раз подвернулись мы! И он с огромным облегчением свалил решение задачи на отца Иону и на меня.

– Как это так – свалил? – не поняла Ута.

– А вот так, – в тон ей ответил Вольфгер, – взял и свалил. Вельможи это любят и отлично владеют искусством перекладывать свою ответственность на чужие плечи. – Короче говоря, единственное, до чего мы смогли договориться, так это то, что нам надо ехать к Лютеру в Виттенберг.

– Зачем?

– Ну, возможно, у него есть ответы на стоящие перед нами вопросы….

– А если нет? – не отставала Ута.

– Тогда мы вернёмся в Дрезден и скажем об этом Альбрехту.

– И что же тогда делать дальше?

– Кто знает?..

– Немногого же вы добились…

– Это уж точно, – ответил Вольфгер, – но всё-таки кое-что мы привезли. Отец Иона, подай тубус!

Вольфгер взял из рук монаха тубус, вытащил из него свёрнутый пергамент, развернул, и протянул Уте. Против ожиданий, девушка не обрадовалась. Она просмотрела грамоту и небрежно бросила её на кровать.

– И… и что же дальше? – внезапно дрогнувшим голосом спросила она.

– Вот это-то мы и должны сейчас решить, – ответил Вольфгер. – Отец Иона и я едем в Виттенберг, к Лютеру. Карл?

– Я с вами, господин барон, – пробурчал оборотень, оторвавшись от изрядного куска ветчины.

– Понятно, – кивнул Вольфгер, – спасибо тебе, дружище. Другого ответа я и не ждал. Осталось решить с гномом и девушками. Ну, гнома здесь нет, да я вообще не уверен, что мы его ещё увидим, может, он давно махнул на нас рукой и ушёл по своим гномьим делам. А вот вопрос с Утой и Алаэтэлью сложнее. Мы отправляемся в Виттенберг по воде, Фуггеры, надеюсь, подберут нам хорошую барку, и по Эльбе мы легко спустимся до города.

Но места там опасные. Римско-католическая церковь в тех краях давно утратила власть, в курфюршестве полно шаек перекрещенцев и просто разбойников, которые жгут церкви, разоряют замки, убивают монахов и господ. Кроме того, впереди зима, а путешествовать зимой трудно. Может быть, есть смысл Уте и Алаэтэли дождаться нашего возвращения на этом постоялом дворе? Здесь, по крайней мере, безопасно….

– Этот мир есть чужой для меня, – сказала Алаэтэль, – я не хочу жить здесь, даже если со мной останется фройляйн Ута.

– Понятно, – кивнул Вольфгер, – а ты что скажешь? – повернулся он к Уте.

– Ты… ты… гонишь меня? – сквозь слёзы спросила девушка, – тогда скажи! Так и скажи!

– Господи, да почему же я тебя гоню? – растерялся Вольфгер, – конечно же, нет! Но мы собираемся в опасные места, пойми!

– Я не боюсь! – задрала подбородок Ута, – и я могу быть полезной! И вообще, мне надоел этот вонючий трактир и этот вонючий город! Меня душат камень и железо!

– Ну, значит, решили, – поднял руки Вольфгер, – сдаюсь, едем все вместе. Тогда так. Надо запастись припасами и тёплой одеждой, ведь впереди зима! Всех лошадей, кроме боевых коней Карла и моего, продадим…

– Надо было их сразу продать, – подал голос Карл, – зачем мы их столько времени кормили?

– Так ведь никто не знал, что мы поедем дальше, – возразил Вольфгер, – я-то рассчитывал из Дрездена вернуться в Альтенберг.

Ладно. Барка на мне, завтра схожу к Фуггерам. Ты, Карл, займись лошадями и припасами, а девушек и отца Иону я попрошу закупить необходимую одежду, одеяла, снаряжение и всё такое. Надо торопиться, вдруг ударят морозы, и Эльба замёрзнет раньше времени? В этом году погода поистине сошла с ума, и от неё можно ждать чего угодно.

***

Когда все разошлись, Ута подошла к Вольфгеру, обняла его и прижалась лицом к груди. Вольфгер почувствовал, что девушку бьёт озноб.

– Господин мой, ты – умный и сильный, – сказала она, заглядывая барону в лицо, – мне страшно. Скажи, что с нами будет, что нас ждёт?

– Не знаю, Ута, – ответил Вольфгер, ласково обнимая девушку за плечи. – У меня ощущение, будто мы приподняли краешек магического покрова, заглянули туда, куда людям смотреть вовсе не следует, и от этого у меня мороз по коже.

Когда мы выезжали из Альтенберга, я и представить себе не мог, что нас втянет в такую историю. Похоже, на кон поставлены не только наши жизни, но и судьбы всех людей на этой грешной земле, понимаешь? Каким-то загадочным образом вышло так, что кости бросать нам, и от того, выбросим мы шестёрки или единицы, зависит очень многое.

Все боятся. И отец Иона боится, и купец иудей Иегуда бен Цви – помнишь, я рассказывал тебе про него? – он тоже боится. И даже наместник Рима в империи, кардинал, архиепископ, второй человек в стране после императора, Альбрехт Бранденбургский – он тоже ужасается и пытается хоть как-то заглушить страх вином, обжорством и распутством.

Но, знаешь что? Они все поодиночке, и от этого им ещё страшнее. А мы – вместе. Наша встреча – воистину Божий промысел. Когда я был совсем маленьким, отец Иона учил меня, что бог есть любовь. Тогда я не понимал его слов, а сейчас, мне кажется, понимаю. И это понимание пришло ко мне благодаря тебе. Я не боюсь, потому что со мной ты, и ты не бойся, потому что с тобой я, и какая бы нам не выпала судьба, мы встретим её вместе.

Ута не ответила. Она долго смотрела в лицо Вольфгера, а потом закрыла ладонями ему глаза.

Кожа девушки пахла лесными травами.

Глава 11

9 ноября 1524 г.

День св. Агриппина, св. Александра, св. Витона, св. Ореста, св. Пабо, св. Теодора Тирского, св. Урсина из Бурже, св. Эстолии и Софраты.

Сборы в дорогу заняли целую неделю. Закупить всё необходимое удалось быстро, а вот с баркой вышла задержка. Подходящей поблизости не оказалось, и агенты Фуггера сбились с ног, прочёсывая пристани на Эльбе вверх и вниз по течению реки. Наконец, нужную барку всё-таки нашли, её пригнали к торговой пристани Дрездена, подлатали, сделали каюту на корме для путешественников, отгородили место для лошадей и погрузили вещи. Пора было отплывать, ждали только гнома.

– Может, он вообще не придёт? – спросил Вольфгер у Карла, нетерпеливо постукивая хлыстом по голенищу сапога.

– Не знаю, ваша милость, – ответил оборотень, – конторщик Фуггеров заверил меня, что передаст сообщение Рупрехту, слово в слово.

– Ладно, ждём этого чёртова гнома до полуденного колокола и отваливаем, – решил Вольфгер, – и так уже уйму времени из-за него потеряли.

Неожиданно на дороге, ведущей к пристани, появился всадник, который летел сумасшедшим галопом, рискуя переломать ноги лошади и свернуть себе шею. За спиной у всадника болтался какой-то пёстрый тюк.

– Э-э-э, да это наш гном, лёгок на помине! – присмотрелся Карл.

– Какой гном? – не понял Вольфгер, – это же взрослый мужчина!

– За спиной, господин барон. Гном сидит у всадника за спиной, – пояснил Карл. – То есть, ну как сидит? Еле держится…

– Не вижу… – сдался Вольфгер, – ладно, подъедет поближе – разглядим.

Подлетев к пристани, всадник с трудом осадил взмыленного, дрожащего коня. Вольфгер узнал знакомого приказчика Фуггеров, а за спиной у него и правда сидел Рупрехт, облачённый в странный наряд, сшитый из ярких кусков ткани. На голове у гнома был шутовской колпак с бубенчиками, а чтобы скрыть его нечеловеческие глаза, Рупрехту подобрали очки с синими стёклами, от чего он приобрёл вид до дрожи странный и даже пугающий.

Приказчик спрыгнул с коня, снял гнома и осторожно поставил его на землю. Разозлённый до предела Рупрехт собрался содрать колпак и бросить его себе под ноги, чтобы с наслаждением растоптать, но приказчик остановил его:

– Не делай этого, мастер гном! До старого шута никому нет дела, а вот если кто-нибудь распознает в тебе гнома, отцы-инквизиторы появятся здесь гораздо раньше, чем ты можешь себе представить.

Гном злобно сплюнул.

– Вы не представляете себе, господин барон, каких трудов стоило уговорить Рупрехта, чтобы он хотя бы примерил этот костюм, и, в особенности, очки, кстати, это редкая и дорогая вещица, – пояснил приказчик, – поэтому-то мы чуть не опоздали. Упрямые они, гномы….

– Спасибо вам за всё, – сказал Вольфгер, – при случае я не премину сообщить герру Антону о вашем усердии!

Приказчик поклонился.

– Будут ещё какие-нибудь приказания, господин барон? – спросил он.

– Да какие там приказания? Нам и так давно пора быть в пути… – сказал Вольфгер, – прощайте!

– Прощайте, ваша милость, и да хранит вас Господь! – вежливо ответил приказчик. – Пожалуйста, не забывайте, что в любом городе империи в доме Фуггеров вы и ваши люди – желанные гости!

Приказчик, выдавая навыки опытного кавалериста, взлетел в седло и поехал обратно уже шагом с видом человека, хорошо и полностью выполнившего своё дело. Он ни разу не оглянулся.

Царапая шпорами доски сходен, Вольфгер поднялся на борт, и, пригнувшись, заглянул в каюту. Перед ним была неуютная, сырая будка, в которой им предстояло провести несколько дней и ночей. Иллюминатор, лежанка из досок, грубо сколоченный стол, над которым висела масляная лампа, плетёные маты и бочонок с водой на полу, вот и вся её обстановка. Вольфгер присел на доски и задумался о предстоящей встрече с Лютером. Как себя вести с ним? О чём говорить? И не у кого спросить совета…

Его спутники, стоя на палубе, с обострённым интересом сухопутных людей следили за процедурой отхода барки от пристани. Корабельщик, видя, что на борту две дамы благородного происхождения, изо всех сил сдерживал себя от употребления привычных выражений, поэтому вынужден был объясняться со своей командой в основном знаками.

В каюту ввалился гном, который терпеть не мог рек, озёр и средств плавания по оным. Его уже начинало мутить.

– Ну, – сварливо спросил он, – и куда мы направляемся?

– В Виттенберг.

– А зачем, позвольте узнать?

– Мне надо поговорить с доктором Мартинусом Лютером, – терпеливо объяснил Вольфгер. – Но это мне, а тебя вообще-то никто не заставляет ехать с нами, можешь сойти на берег прямо сейчас.

– Я подумаю, – задрал нос гном. – А чего вы так долго копались в этом городишке? Я чуть со скуки не помер!

– Да так уж вышло, – пожал плечами Вольфгер. – А ты чем занимался?

– Говорю же, ничем! – раздражённо воскликнул гном, – сидел, как крыса в подвале! Но одну штуку за эти дурацкие дни я всё-таки изобрёл! Теперь пистолет можно заряжать быстрее. Показать?

– Потом покажешь! – отмахнулся Вольфгер. – Ты, вот что, не снимай пока этот костюм. Будешь у нас не гномом, а карликом, вроде бы королевским шутом в отставке, так безопаснее. Мы, знаешь, плывём в места, где инквизиции нет…

– Так это же здорово!

–… но где добрый христианин, не задумываясь, отправит на костёр любое нечеловеческое существо, – невозмутимо продолжил барон. – Понимаешь?

– Чего уж тут не понять… – помрачнел гном, – ладно, потерплю…. А долго плыть?

– Не знаю, спроси у барочника, – ответил Вольфгер. – По ночам барка, наверное, будет стоять на якоре, так что дня три. Отдыхай, дыши свежим воздухом, чего тебе ещё надо? Смотри, какая красотища вокруг!

На колокольне Кройцкирхе глухо звякнул колокол.

Лодочник, вытирая руки о замызганную робу, заглянул в каюту:

– Ну что, господин хороший, прикажете отчаливать? Самое время – полдень.

– Давай, – кивнул Вольфгер и вышел из каюты.

Лодочник зычно и нечленораздельно заорал, отдавая приказания двум своим здоровенным, по виду туповатым сыновьям. Распутали узловатые верёвки-швартовы, сыновья налегли на багры, лодочник встал на руль. Полоска воды между досками причала и бортом постепенно стала расширяться, парни побросали багры и поспешили на помощь отцу. Их оттеснил Карл, который встал рядом с лодочником по другую сторону от рулевого бревна. В его ручищах оно, казалось, ходило само собой.

Увлекаемая течением барка потихоньку вышла на середину реки и заскользила вниз.

Через полколокола предотъездная суматоха улеглась, и Вольфгер осмотрел барку – всё ли в порядке? Карл был занят на руле и, похоже, получал от управления судном почти детское удовольствие. Отец Иона, найдя закуток, не продуваемый сырым речным ветром, погрузился в чтение Библии. В последние дни он не расставался со святой книгой и силился вникнуть в смысл мрачных и загадочных пророчеств Апокалипсиса, разбирая их по фразам и повторяя на разные лады. Гном не высовывал носа из каюты, а девушки стояли на палубе и, слушая негромкий голос реки, любовались берегами.

Вольфгер заметил, что стояли они врозь. Эльфийка вообще не нуждалась в компании, а Ута старалась держаться от неё подальше. Тут уж ничего сделать было нельзя.

Барон вздохнул и присел на пустой бочонок, опершись на планширь. Вольфгер любил воду, но путешествовать по реке ему приходилось редко, а моря он вообще не видел ни разу в жизни.

Вскоре неспешный ритм речного путешествия захватил барона. Холодный воздух, пахнущий мокрым деревом и тиной, очистил сознание, унёс мелкие тревоги и заботы. Осталась только тишина, нарушаемая лишь журчанием воды под днищем барки, да скрипом рулевого весла. Вольфгер редко оказывался в положении, когда не нужно ничего делать и не нужно думать о том, что предстоит делать дальше. Он просто плыл вниз по Эльбе на деревянной скрипучей барке, спокойно ожидая, когда появится Виттенберг.

Осенние ветры уже обнажили деревья, трава побурела и пожухла, а прибрежные кусты стали почти прозрачными и напоминали рыбьи скелеты. Иногда на берегу встречались крестьянские домики. Дальше от воды виднелись колокольни многочисленных аббатств, а также рыцарские замки с пробитыми стенами и обрушившимися башнями. Ясно было, что в этих замках, кроме сов и летучих мышей, уже давно никто не живёт.

Серая вода, серое небо, серые берега…

Река, которую саксонцы называли Эльбой, а богемцы Лабой, летом бурлившая жизнью, сейчас казалась мёртвой. Рыбья мелочь ушла с поверхности, водяная трава тоже опустилась на дно. Не было видно жуков-плавунцов, куда-то пропали горластые лягушки, только речные чайки с резкими криками носились над водой. Иногда на поверхности появлялись и пропадали крошечные водовороты, словно водяной на дне варил рыбную похлёбку. В воде крутились листья, ветки и мусор, смытый дождями с суши. Вода стояла высоко, почти всклянь с урезом берегов.

Вольфгер подошёл к лодочнику:

– Почтенный, почему на реке так пусто?

– А в верховьях всегда так, – пояснил тот, не сводя взгляда с фарватера, – да и время уже для судоходства позднее, глядишь, вскоре река станет. Рыбу об это время ловить поздно, она сонная, ленивая, на дно ушла, теперь уж до весны…

– А глубоко здесь? – зачем-то спросил Вольфгер.

– Кто ж его знает, господин хороший, – равнодушно ответил лодочник, – дно тут никем не меряно. Рыбаки, может, и знают, да я-то не рыбак.

Серо-стальные воды Эльбы вдруг показались Вольфгеру таинственными и загадочными.

– Скажи, а в реке… кто-нибудь живёт? – снова обратился он к лодочнику.

– Вы про рыбу, ваша милость? – не понял тот, – Живёт, а как же, чего бы ей не жить, ловит народ рыбку-то, раки опять же….

– Да нет, я не про рыбу, – сказал Вольфгер, досадуя на тупость барочника, – я про русалок, водяных и всё такое.

– Нельзя об этом на воде говорить! – сурово прервал его барочник, – потому как примета плохая. А которые самые любопытные, которым всё знать надо, те, значить, прямым ходом и попадают на дно, и там уж, как говорится, самолично всё, что им надоть, видят своими глазами, пока их, значить, раки того… не разъели.

Лодочник перекрестился и сплюнул за борт. Вольфгер понял, что разговор не задался, и отошёл.

Он вернулся в каюту. Рупрехт сидел на лежанке, поджав ноги, и читал книгу, беззвучно шевеля губами.

– Что читаешь? – спросил Вольфгер, присаживаясь рядом.

Гном поднял на него затуманенный взгляд и ответил:

– Василия Валентина. [61]61
  Василий Валентин– известный немецкий алхимик, монах бенедектинец, живший в XIV или XV веке в Эрфурте.


[Закрыть]«Двенадцать ключей философии». Вот, послушайте, господин барон:

«Человек дважды огненный (соединение двух начал) должен питаться белым лебедем; два начала уничтожат друг друга и вновь возвратятся к жизни. И воздух четырёх частей света завладеет тремя четвертями заключённого огненного человека, так что можно будет услышать прощальное пение лебедей, явно выраженные музыкальные звуки».

Книга была написана по-латыни, гном читал и переводил с листа на немецкий язык, слегка запинаясь в трудных местах.

– Что за чепуха? – удивился Вольфгер. – Ничего я не понял, какие лебеди, какой огненный человек?!

– Вот и я тоже ничего не понял, – грустно ответил гном, – но таким языком написаны почти все человеческие книги, посвящённые герметическому искусству.

– А гномьи? – с интересом спросил Вольфгер.

– У гномов нет книг, – пожал плечами Рупрехт, – только летописи, чертежи, да карты. Поэтому мне приходится пользоваться книгами, которые писали люди для людей.

– Не убивайся ты так, – утешил его Вольфгер. – Мне тоже доводилось читать книги по герметическому искусству, и должен признаться, я не смог понять в них и двух строк, написанных подряд, не говоря уже о том, чтобы повторить какой-нибудь описанный опыт, обязательно что-нибудь шло не так. Во всяком случае, мне ни разу не удалось получить требуемую последовательность смены цветов в философском яйце: чёрный – белый – жёлтый – красный. Обязательно что-нибудь расплавлялось, взрывалось или сгорало.

– Не у вас одного, господин барон, – усмехнулся гном. – Ни у кого не получилось, иначе мир бы уже был завален по самые пики Альп алхимическим золотом и серебром. А книги…. Что ж, книги…. Мастера герметического искусства стремились закрепить на пергаменте свои достижения – истинные и мнимые – чаще, конечно, мнимые, но они всегда страшно боялись, что алчные и бесчестные соперники воспользуются сделанными ими открытиями. Беда нашего учёного племени состоит в том, что мы уверены, будто находимся в одном маленьком, совсем крохотном шаге, даже шажке от открытия философского камня, но никак не можем понять, в какую сторону нужно сделать этот шаг. Это как во сне… И нам мучительно страшно, что какой-нибудь мальчишка, самоуверенный суфлёр, увидит то, мимо чего десятилетиями проходил умудрённый знаниями и опытом мэтр, и тогда незаслуженная победа достанется этому наглецу. Учёные-герметисты ведь чаще всего умирают в бедности или в темницах князей, посулив, но так и не выполнив трансмутацию свинца в золото. Разбогатеть ещё не удалось никому…

– Прости, Рупрехт, но зачем тогда ты этим занимаешься? – удивился Вольфгер.

– А вы, господин барон? – отпарировал гном.

– Я? Да от скуки… И потом, я же не алхимик… Послушай, Рупрехт, брось ты это титулование, мы ведь не на рейхстаге, на который, кстати, ни тебя, ни меня, никогда не позовут, называй меня просто Вольфгер.

– Хорошо… Вольфгер, – с некоторым трудом выговорил гном, – но мне надо привыкнуть…. Видишь ли, общество гномов гораздо более сословное, чем людское, и у нас подобные обращения считаются оскорбительными. Я знаю, что у людей по-другому, ты искренен со мной, но я уже немолод, и мне трудно ломать старые привычки.

А на твой вопрос я отвечу просто: мной движет любопытство, тяга к познанию. Знаешь, в наших пещерах кое-где растут особые грибы, маленькие такие, на поганки похожи, но если гном пожуёт этот гриб, то он начинает видеть странное. Некоторым, например, кажется, что у них вырастают крылья, и они, желая вкусить сладость полёта, бросаются в глубокие шахты. Ну, и разбиваются, конечно. Кто-то слышит дивную музыку, кто-то испытывает неземное любовное блаженство… Грибы эти под строжайшим запретом, потому что стоит пожевать их несколько раз, и жить без них уже невозможно. Правда, тот, кто жуёт эти грибы постоянно, долго и не живёт…

– А ты их пробовал? – заинтересованно спросил Вольфгер.

– Однажды попробовал, – нехотя ответил гном.

– Ну и как?

– Да, в общем, я ждал большего. Пещеры стали очень яркими, ну как цветущий луг на земле, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Вольфгер, – а ещё что?

– А больше, почитай, и ничего, валялся потом три дня, чуть не помер, ни есть, ни пить не мог, еле в себя пришёл. Но я, в общем, не о грибах, я о занятиях наукой. Она, знаешь, затягивает куда как сильнее этих поганых грибов. Если ты хоть раз сумел сделать нечто такое, что до тебя сделать не мог никто, считай, ты пропал. Тебя всё время будет тянуть к созиданию сильнее, чем к грибам отравным. И жить ты без этого уже не сможешь… Но у нас этого не понимают, – гном горько вздохнул и махнул рукой.

– Когда всё кончится, ты можешь перебраться в мой замок, – предложил Вольфгер. – У меня в бергфриде устроена неплохая лаборатория, можешь работать там. Ну, а если задумаешь что-нибудь взорвать, специально построим другую, где-нибудь в безопасном месте, – улыбнулся Вольфгер.

– Спасибо, – поклонился гном и неожиданно шмыгнул носом. – Знаешь, мне ведь по вашим меркам немало лет, гномы живут гораздо дольше людей, я просто кажусь молодым, но ты первый за всю мою жизнь сказал: «Приезжай ко мне…» А до этого только гнали. Так уж получилось…