Текст книги "Русская троица ХХ века: Ленин, Троцкий, Сталин"

Автор книги: Михаил Глобачев

Соавторы: Виктор Бондарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Малый политический бизнес: офис в Париже

«Революционерный» отрезок жизни Ульянова-Ленина занимает примерно четверть века, пока он не превратился в государственного политика. 1895-й стал для него годом перехода от пропаганды к организации политических структур для нелегальной борьбы. Первый результат – «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» – оказался однодневкой.

Следующий – участие в организации и издании газеты «Искра». И этот, говоря современным языком, проект был тоже не слишком долговечен, не в последнюю очередь из-за борьбы, развернувшейся между Ульяновым и ветеранами русского марксизма. Советские учебники, по обязанности преувеличивая роль Ленина в работе газеты, чересчур туманно сообщали о том, что после Второго съезда «Искра» так и не стала органом большевиков.

Тем не менее, в организации учредительного де-факто съезда российских социал-демократов газета и все, что происходило вокруг нее – работа редакции, транспортировка тиражей, дискуссии – несомненно, сыграли важную роль. В заслугу Плеханову, Мартову, Ленину надо поставить своевременность затеянного. Не будучи лидерами тогдашнего политического процесса, в том числе и борьбы с самодержавием, российские марксисты в 1903 году опередили более «продвинутые» организации – кадетов, эсеров и всех, всех остальных. Правда, потом в силу разных причин, включая весьма неконструктивную позицию Ленина, фора в партийном строительстве была упущена.

Все же и этому периоду нельзя отказать в определенных достижениях. Как подметил Г.Лукач, Ленин фактически умудрился соединить марксистский экономический детерминизм с установкой на активное включение в политический процесс партии как особого субъекта, которому принадлежит руководящая роль. Да еще нашел способ удобно расширить понятие «пролетариат», включив в него беднейшую часть крестьянства. В итоге получилась учение, вполне заслуживающее «троцкистского» термина – о перманентной революции, которая может происходить в любой момент в любых подходящих обстоятельствах. «Не объяснять происходящее, а изменять мир», – писал Маркс в тезисах о Фейербахе. Успехи основоположника по части исполнения собственных заветов можно признать лишь относительными. А Ленин именно это и сделал.

К тридцати годам он уже имеет право претендовать на лидерство, а в возрасте Христа являет себя и собирает сторонников. Брюссельско-лондонский съезд 1903 года действительно стал событием: впервые рождение политической партии происходило подобным образом. Главным вопросом довольно неожиданно оказалась не программа – за что следует бороться и против чего, а устав – кто и почему может считаться членом партии. За несколько месяцев после съезда Ульянов выпустил целый ряд работ, посвященных этим животрепещущим проблемам, а оппоненты начали обвинять его в «бланкизме».

В советских учебниках писали о разделении якобы только в тот момент окончательно оформившейся партии на два течения. Точнее было бы – на две фракции, однако таких определений по большей части старались избегать, поскольку тогда фракционером пришлось бы назвать и Ленина, – а это слово еще в первые годы после революции приобрело в России куда как нехороший оттенок. Он ведь и был именно фракционером в самом что ни на есть «отрицательном» смысле: меньшевики получили свое название из-за частных пертурбаций кворума при выборах ЦК и редакции «Искры». На самом деле они еще много лет, вплоть до июля 1917-го будут составлять большинство в рядах РСДРП. Так что навязанная им кличка оказалась не только политически вредной, но в какой-то степени даже противоестественной. Спохватились они, однако, слишком поздно; пока же и самих меньшевиков, и их оппонентов больше занимал вопрос не «как называться», а «какими быть». Первые пропагандировали труды Маркса, сотрудничали с европейскими социалистами, активно использовали выборы и думскую трибуну для продвижения социал-демократических идей, занимались просвещением рабочих, создавали профсоюзы. Вторые горели желанием как можно скорей начать вооруженное восстание, готовили боевые дружины и грабили инкассаторов ради содействия делу революции и… для собственного «подогрева».

Как ни парадоксально, но залог окончательного исторического успеха Ленина кроется в формуле его супостата Бернштейна: конечная цель ничто, движение – все. Совсем не так важны были позиции большевиков по аграрному или национальному вопросу, даже по вопросу о сроках революции и ее истинном гегемоне, как то, что к 1917 году в распоряжении Ленина находилась, говоря современным языком, сетевая структура, пусть не поражающая размахом, но все же имевшая вполне положительную «кредитную историю». По сомнительной оценке Троцкого на начало того года в партии российских большевиков насчитывалось 23 тысячи членов [Троцкий, 2006: 33]. В современной РФ с ее ощутимо меньшим населением при таких-то потенциях нет смысла даже обращаться за регистрацией в Минюст: завернут с порога из-за «малочисленности». Но это и было самое настоящее, если воспользоваться опять-таки современными терминами, незаконное формирование, в то же время – бренд, пусть не самый заметный, но вполне реальный, охвативший целые регионы и отдельные отрасли.

В этом можно было бы усмотреть полное торжество ленинского партийного замысла – жестко централизованной организации, всегда готовой к решительным действиям. Но такое было бы сильным преувеличением. В критический момент 1917 года никаких признаков торжества первого параграфа устава, за который боролся Ленин в 1903-м, не наблюдалось – в партию были записаны 350 тысяч душ, практически каждый кто хотел. Главное в другом: на политический рынок Ленин выходил не в одиночку, а с «зарегистрированной на свое имя фирмой», в отличие от Троцкого. И это обстоятельство оказалось судьбоносным семь лет спустя, при решения вопроса о преемстве власти.

Тогда резонно спросить: почему партия была у Ленина, а у Троцкого «своей» партии не было?

Самый простой ответ: Ленину важно было «держать фирму» пусть она с 1907 года приносила в основном одни убытки. Прежде всего, статус одного из лидеров российской оппозиции помогал находить сочувственное внимание и поддержку у мощных и богатых организаций европейских социалистов. Других способов самоутверждения, даже простого выживания в политике для этого человека не существовало. Троцкий же был если не полной противоположностью типичного человека команды, то во всяком случае классическим «одиноким охотником», слишком ярким для повседневной рутины. Его и так знали звезды тогдашней политики и публицистики во всей Европе. Он вникал в различные дисциплины, анализировал события и писал на самые несхожие темы в бесчисленных сферах деятельности. В этом отношении любые команды были бы для него бесполезны.

В революционном офисе Ленина секретарем на общественных началах служила Надежда Крупская. «Она стояла в центре всей организационной работы, принимала приезжавших товарищей, наставляла и отпускала отъезжавших, устанавливала связи, давала явки, писала письма, зашифровывала, расшифровывала. В ее комнате почти всегда был слышен запах жженой бумаги от нагревания конспиративных писем» [Троцкий, 1991: 153]. На практике это означало монопольный контроль «семейного бизнеса» над всей информацией, нужной для управления партией.

Плюс контроль над партийной кассой. «Члены ЦК, – отмечал следователь Временного правительства, – получали за рубежом жалование от Ленина. Неугодные ему его лишались… Деньги делали его хозяином организации за границей и в России» [Волкогонов, 1994:214].

Такая постановка дел, помимо чисто утилитарного, прагматического смысла, имела и «теоретический фундамент»: так и только так надо действовать во имя победы пролетарской диктатуры, не дожидаясь, пока окончательно дозреют все конфликты производительных сил с производственными отношениями! Хотя с точки зрения марксистской догматики правы были не ленинцы, а как раз меньшевики. С позиций же объективной реальности, которая никак не подтверждала ни снижения нормы прибыли, ни обнищания пролетариата, ни неизбежности коммунизма – ни те, ни другие к научной картине мира отношения не имели. Самому Марксу в конце жизненного пути приходилось совершать «развороты на 180 градусов»: например, теоретизируя насчет того, что в Европе капитализм оказался чересчур крепок, а в Российской империи он слаб – так может, стоит перенести упования на нее? Об этом историческом парадоксе впоследствии писал Бердяев: утопистами проявили себя те, кто полагался на законы нормального развития, а большевики, выступавшие против здравого смысла, победили, следовательно, они-то и были настоящими реалистами.

Разумеется, утверждения советской пропаганды о руководящей роли Ленина, начиная с 1903-го, далее везде и во всем, были, ласково говоря, сильным преувеличением. Дело не только в Плеханове, который долго возвышался над всеми остальными, как одинокий утес. Ленинский прорыв на Втором съезде РСДРП и в последующей деятельности «Искры» оказался единственным на долгие годы; а потом и Плеханов отходит на вторые роли, появляются новые яркие политики.

Взять хотя бы такой фактор, как разделение партийных постов и должностей. Из списка публичных руководящих структур РСДРП легко сделать вывод, что ударным отрядом российской социал– демократии на политической арене очень скоро сделались посланцы солнечной Тифлисской губернии, Ленину в тот момент абсолютно неподконтрольной. Так, руководителями четырех фракций социал-демократов в третьей и четвертой Государственных Думах были Ной Жордания, Ираклий Церетели, Николай Чхеидзе. Затем они же возглавили советскую власть в Петрограде и в России. Быть может, Сталин в 1917-м затем и понадобился Ленину, чтобы облегчить контакты с его земляками на ключевых постах?

Тем не менее особенности ленинского характера – амбициозность в сочетании с жесткой самоуверенностью постепенно, но неуклонно создавали предпосылки будущего абсолютного лидерства в партии. Не менее важно то, что такой стиль руководства как нельзя лучше подходил к традиционному российскому менталитету. Меньшевики со своим либерально-демократическим культом легитимных процедур, свободы выбора для каждого, явно проигрывали большевикам и в этом смысле.

Но явление имело и оборотную сторону: Ленин плохо уживался на долгий срок даже с ближайшими соратниками. Если авторитарный лидер слишком давно не одерживает новых сокрушительных побед, вокруг него начинается «текучка кадров». Из значительных фигур того периода в команде не сохранился никто. Зиновьев и Каменев пришли позже, под ленинским руководством стали его главными помощниками и благодаря этому укрепили свои позиции в партийной верхушке. Думский лидер большевиков Алексинский превратился в злейшего врага; Богданов, считавшийся первым интеллектуалом, отошел от партийной работы… а кто сейчас вспомнит Рожкова, члена ЦК и застрельщика дискуссий на Пятом съезде? Самый же наглядный пример из всех – конфликт амбиций Ленина и Троцкого: один не соглашался никого признавать равным, другой не ощущал ни малейшей потребности держаться коллектива и подчиняться его лидеру. Закономерно, что в 1917-м рядом с Лениным оказались большевики уже другого поколения – из молодых, вполне усвоивших азбуку вождизма. Прежних уже «здесь не стояло».

Вообще можно утверждать, что все-таки важнейшим из всех занятий революционеров-социалистов не одних большевиков, но и эсеров – во время подготовки к восстанию были не оргработа с партучебой, не «тамиздат» и не «эксы» с покушениями, а «внутривидовая борьба». Свой неповторимый, устойчивый вкус в нее вносили такие личности, как Малиновский или Азеф (с известной долей цинизма можно сказать, что самый крутой из отморозков провокаторского беспредела – еще один уникальный вклад России в мировую историю). Периодические сеансы разоблачения лишь нагнетали атмосферу трагичного абсурда вокруг рыцарей светлого будущего: кто герой, кто предатель? Все это сильно деморализовало оппозицию, в годы реакции вызывая стойкое ощущение безысходности, раздувая неприязнь между теми, кто отсиживал тюремные сроки, и кто «отсиживался» в благополучной Европе.

В 1905 году Ульянов возвращается в Россию делать революцию, живет на конспиративных квартирах то в Питере, то в Финляндии, пишет массу статей и воззваний, но все его усилия остаются почти незамеченными. Возможно, к счастью для него: практически все социал-демократы большевистского толка в Государственной Думе второго созыва были репрессированы и затерялись в жестокой российской истории. Об этих сторонах тогдашней действительности часто забывают, подчеркивая «либерализм» царей в сравнении с террором революционной и особенно сталинской эпохи.

Недолгая история первого российского парламентаризма представлена в таблице:

Партия	I Дума(1905)	II Дума(1907)	III Дума(1907–1912)	V Дума(1912–1917)
РСДРП (в т. ч. большевики)	10(-)	65(15)	19(4)	14(6)
Эсеры	-	37	-	-
Нар. социалисты	-	16	-	-
Трудовики	97	104	13	10
Прогрессисты	60	-	28	48
Кадеты	161	98	54	59
Автономисты	70	76	26	21
Октябристы	13	54	154	98
Националисты	-	-	97	120
Крайне правые	-	-	50	65
Беспартийные	100	50	-	7
		91

Беспристрастные цифры свидетельствуют о роли социал-демократов, в частности, большевиков в российском парламенте – она была действительно заметной, под стать распространенности марксистских идей. К последним склонялись в молодости и будущие «веховцы» Струве, Бердяев, Булгаков, и многие другие российские интеллектуалы. Все же вплоть до 1917-го преобладали либерализм, чьи ценности взяли на вооружение кадеты, националистическое почвенничество и социализм народнического корня. Большевистское представительство от второй к четвертой Думе сократилось с почти трех процентов до неполных полутора. Выборы в первую Думу большевики бойкотировали, во вторую попробовал было баллотироваться сам Ленин, оперативно изменив установку, но не попал даже при тогдашнем немалом числе мандатов для его сторонников. (Сегодня таких туда и близко не подпустят.) Показательно и то, что у большевиков не было ни одного депутата, избранного в разных созывах, всякий раз состав менялся. Да и вообще они – известные противники парламентаризма как такового – на думской скамье смотрелись логическим нонсенсом.

Точно так же ни один из нескольких десятков этих людей не дошел до революции вместе с Лениным. И среди большевиков стали со временем появляться политики, предпочитавшие легальные виды деятельности всем другим. Даже Каменеву случилось однажды заметить с явным оттенком сожаления: мол, если б не Октябрь, заседать бы сейчас чинно-благородно в Государственной Думе…

Известно: в России надо жить долго, чтобы дожить до чего-нибудь. Характерно выступление Ленина в швейцарской пивной в январе 1917 года, когда Ильич посетовал, надо думать, вполне искренне: вот они-де, «старики», до революции уже не доживут. Но все равно в тех вздохах звучало примелькавшееся за четверть века: «И все-таки он должен быть разрушен!». В конце концов Карфаген рухнул – как смог и сподобился сам, когда одни этого не ожидали, а другие уже и ждать перестили. Оказалось, у Ленина было к тому моменту под рукой практически все необходимое. Недаром большевики долгое время придавали буквально культовое значение дореволюционному партийному стажу: человек не продался власти, не бросил товарищей, а главное, сумел выжить. Не так важны были конкретные качества, как срок выдержки продукта.

Российское «порядочное общество», когда весною 1917 года большевики предстали перед ним в ореоле героев, праведников и мучеников, встречало их с распростертыми объятиями, стыдясь своего прежнего конформизма. Положим, Ленина страна знала совсем слабо; но для тех же Церетели и Чхеидзе, занявших важные государственные посты, он был старым соратником, заслуживавшим почета, – и ему на Финляндском вокзале устраивают массовую овацию. А он-то до последних минут еще опасался ареста немедленно по прибытии! Впрочем, трудно представить себе из туманных далей, что это такое – Россия в революцию. Но как бы там ни было, не озаботься Ильич своевременным приобретением и бережным хранением «счастливого билета» – не видать бы ему и выигрыша.

Вот так же будут слушать в возрожденной Госдуме выступление Солженицына, торжественно проехавшего всю Россию с Дальнего Востока. Итоги двух путешествий, разделенных без малого 80 годами, оказались разными, можно сказать, диаметрально противоположными, но не в том дело. Ведь среди тогдашних депутатов тоже немало было убежденных противников нового героя-пророка, считавших его одним из главных разрушителей великой Советской Родины.

Моцарт революции

Троцкий моложе Ленина на неполный десяток лет, а начала их революционной деятельности разделяет и того меньший срок.

С семнадцатилетнего возраста у Левы Бронштейна – кружки, дискуссии, штудирование Маркса и присных. В отличие от Ульянова он не сидит на родительской шее: ведет самостоятельную жизнь в обществе друзей-единомышленников, подрабатывая всякой разночинной поденщиной. Впоследствии Троцкий, объясняя свой выбор жизненного поприща, отмечал два фактора: во-первых, изменения не только в стране, но и в мире. После реакции начала 1880-х постепенно возрождается общественная жизнь. Совсем как лет спустя, когда подобные организации получат имя «неформалов» – все течет, но в России мало что меняется. Притом в 1891 году на фоне промышленного подъема и стремительного роста городов начался страшный голод с эпидемией холеры в ряде губерний, включая родную Троцкому Новороссию. В Германии, которая была тогда совсем близко, за общей границей, власти схватились с мощным рабочим движением. Сам Папа Римский призывает к расширению социальных прав трудового люда. Заканчивается же век приходом экономического кризиса в Россию.

Другой фактор – личностный протест против несправедливости, неравенства, угнетения и оскорбления людей по любому поводу: национальному, классовому или из простого хамства власть имущих. Режим, подавляя общественное недовольство, лишь способствовал его росту. Хотя опасность жестких репрессий действительно отсеивала какую-то часть потенциальных бунтовщиков из высших и средних классов, зато те, кто выдержал первые испытания, становились все упрямее и бесстрашнее, порой превращаясь в настоящих отморозков. Как нынешние «исправительно-трудовые» зоны ведут расширенное воспроизводство рецидивистов, так царская пенитенциарная система сделалась рассадником политического радикализма, причем не только для интеллигенции, но и среди настоящих уголовников.

По некоторым сведениям, интерес к марксизму у Бронштейна пробудила старшая и, видимо, раньше причастившаяся революционных идей подруга, ставшая его первой женой Александра Соколовская. Сам он в мемуарах никак не поддерживает эту версию, однако отмечает, что «созревал как марксист» несколько месяцев, преодолевая первоначальный скепсис. Впрочем, заразиться революцией тогда можно было где угодно и любыми способами. «Рабочие, – вспоминал Троцкий, – шли к нам самотеком… На подпольные чтения и беседы по квартирам, в лесу собиралось 20–25 человек и более» [Троцкий, 1991: 116].

Затем Бронштейн с коллегами начали сами создавать оппозиционную литературу: он сочинял прокламации и статьи, затем переписывал их печатными буквами и размножал на гектографе. Разъезжая по близлежащим городам, вступал в контакт с другими похожими кружками; в конце концов: «Мы создали «Южнороссийский рабочий союз»». Отсюда можно предположить, что к тому времени юный Бронштейн по своему статусу революционера уже приблизился к более опытному Ульянову.

Первый раз он сел в тюрьму, когда ему не было двадцати. В отличие от дворянина Ульянова, Бронштейна держали в одиночной камере впроголодь, в холоде и вшах. Правда, вскоре перевели в более сносную, в любимой Одессе, которую теперь довелось узнать еще и с этой стороны. В 1900 году за создание нелегальной группы супруги были сосланы в Иркутск. Там они входят в группу местных и таких же ссыльных марксистов-искровцев. В сентябре 1902 года Троцкий бежал из ссылки, в октябре прибыл в Лондон и сразу же установил связь с Ульяновым.

Понятно, чем приглянулся Ленину молодой, но уже испытанный революционер с пятилетним стажем – тут как на войне, счет особый. Литературный дар Троцкого был как нельзя более кстати бурно развивавшейся газете. Совсем недолго оставалось до съезда, на котором Ленину предстояло показать, что называется, далеко не однозначные результаты. Он там, конечно, заявил о себе как об одной из персон российской социал-демократии, но сразу лишился контроля над «Искрой» и вдобавок разошелся с Плехановым. Троцкий же последовательно выступал против всех и всяческих расколов. Сначала он вместе с Лениным критиковал Бунд (добивавшийся для себя исключительного представительства в делах пролетариев еврейской национальности), а потом уже самого Ленина за противопоставление «меньшинства – большинству». И не поддержал ленинских призывов к дисциплинированному централизму, не видя в них особого смысла. Конфликт имел долгосрочные последствия: полтора десятка лет будущие вожди вели жесткую полемику между собой.

Разница в способах ее ведения бросается в глаза. В 1904 Троцкий выпустил свою первую книгу, где характеризовал позицию Ленина таким образом: «Когда против меня восстают, это очень дурно. Когда восстаю я, тогда хорошо. Такова краткая и веселая мораль длинной и скучной книги [ «Шаг вперед, два шага назад»] с обильными цитатами, «международными» параллелями, хитрыми диаграммами и прочими средствами психического оглушения» [Троцкий, 1990: 70]. В ответ последовали памятные всем вольным и невольным участникам политпросвета в бывшем СССР хамские наскоки: «Политическая проститутка», «Иудушка Троцкий».

Как и слишком многие сильные, уверенные в себе люди, Троцкий был склонен с опасной беззаботностью игнорировать чужие амбиции, если те касались маловажных, на его взгляд, вопросов. Как большинство таких людей прежней, не совковой закалки, он не желал ни на минуту заставить себя маршировать строем. И общался всегда с кем хотел, как только вздумается – хоть с Плехановым, хоть с Мартовым, хоть с Каменевым…

В то время начинается первая революция. Катастрофа Цусимы, крах Мукдена, мужики жгут поместья сотнями, эсеры развертывают террористическую войну с не меньшим количеством жертв. Среди последних – великий князь Сергей Александрович, министры внутренних дел Плеве и Сипягин, их коллега по ведомству народного просвещения Боголепов, варшавский генерал-губернатор Вонлярский, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Чухнин. Убийства продолжались и после подавления революции: последнюю точку в карьере премьера-усмирителя Столыпина поставила не ожидавшаяся со дня на день отставка, а пуля террориста.

Интеллигенция все ожесточеннее критикует власть, требуя конституции и парламента; либералы сплачиваются в мощную кадетскую партию. В борьбу включаются и рабочие, количество забастовок и бастующих стремительно растет. Лев Троцкий приезжает в Петербург в разгар октябрьской стачки. Там он пишет сразу в три газеты общим тиражом до полумиллиона экземпляров, готовит листовки, манифесты, издает печатный орган с хорошо известным ныне названием «Известия»; без конца выступает на митингах и становится лидером революции в столице – заместителем председателя, а фактически руководителем Петербургского совета рабочих депутатов [Карр, 1990: 59]. Жизни этому политическому новообразованию оказалось отпущено 52 дня, на двадцать суток меньше, чем в свое время Парижской коммуне; по меркам всех незаконченных революций – прорывный успех. С ним и официальные власти вынуждены считаться: на протокольной встрече с премьер-министром Витте Троцкий обсуждал порядок проведения траурной демонстрации. Для множества своих сторонников и оппонентов он и есть самый главный социал-демократический вожак. Кстати, именно в эту пору зародилась его идея перманентной революции, на «развенчивание» которой советская пропаганда положила уйму сил и истратила по-глупому прорву средств в собственной стране и во всех уголках мира, не считая разве что Антарктики.

Под конец 1905-го Троцкого вместе с другими членами Совета снова засадили в тюрьму на весь следующий год, а потом сослали на «вечное поселение». Такой приговор – тоже свое рода признание заслуг перед революцией: неудивительно, что при советской власти и питерский эпизод, и его финал будут скрывать от публики даже через много лет после смерти Сталина.

Подытожим ситуацию словами Луначарского, которому «повезло» не дожить до торжества сталинизма: «Популярность Троцкого среди петербургского пролетариата ко времени ареста была очень велика и еще увеличилась в результате его необыкновенного картинного и героического поведения на суде. Я должен сказать, что Троцкий из всех социал-демократических вождей 1905–1906 гг. несомненно показал себя, несмотря на свою молодость, наиболее подготовленным, меньше всего на нем было печати некоторой эмигрантской узости, которая, как я уже сказал, мешала даже Ленину; он больше других чувствовал, что такое государственная борьба. И вышел он из революции с наибольшими приобретениями в смысле популярности: ни Ленин, ни Мартов не выиграли в сущности ничего. Плеханов очень многое проиграл вследствие проявившихся в нем полукадетских тенденций» [Троцкий, 1991: 180].

Из этой ссылки Троцкий сумел сбежать еще по дороге в Обдорск, нынешний Салехард Ямало-Ненецкого округа. В 1907-м он участвует в пятом съезде РСДРП в Лондоне, на следующий год начинает выпускать свою газету под очередным прославившимся в веках названием – «Правда». А четыре года спустя, едва заглохло это издание, тут же одноименный орган печати отрос у большевиков, что едва не привело к скандалу. Просто поражает, до чего беспардонно прихватизировали ленинцы буквально все, что бы ни придумал Троцкий, будто совсем не было ума изобрести что-нибудь пооригинальнее – ну хоть газету «Истина», что ли. Вместо этого революционер Ульянов щедро отвешивал революционеру Бронштейну все новые инвективы: «Всякий, кто поддерживает группку Троцкого, поддерживает политику лжи и обмана рабочих» [Ленин, т.20: 320].

Но на ленинскую страсть лаяться ради принципа Троцкий по-прежнему смотрит сквозь пальцы. Больше всего в этот период его, похоже, увлекала литературная работа. Бернард Шоу, высоко ценимый и в стране Советов за свои левые симпатии, назвал Троцкого «королем памфлетистов». И уж эта-то его оценка носила, несомненно, не политический, а сугубо профессиональный характер.

Во время Первой мировой Троцкий – в авангарде ее противников и, как всегда, вызывает на себя огонь публичными выступлениями. В конце концов его депортируют из Франции в Испанию, а оттуда аж в США, где он и встретил Февраль. Этот обстоятельство заслуживает особого внимания. Революция, развал империи, массовое дезертирство с фронта – все происходит без него. К маю, пока Троцкий добирался до России из-за океана с множеством задержек и препятствий, демократическая республика уже вступила в фазу необратимого разложения.