Текст книги "Час ворона"

Автор книги: Михаил Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Артем Олегович вцепился в ствол жадными пальцами, и я решился превратиться из жертвы в хищника.

Руки за спиной, голова лишена возможности двигаться. Повернул шею, крутанулся всем телом. Энергия поворота позволила хлестко выбросить вперед голую ногу. Подушечка стопы под оттянутыми «на себя» пальцами ударила по рукоятке пистолета, и оружие, пролетев пару метров, ударило в стекло серванта у стены.

Стекло еще было цело, когда Лысый дернул меня за волосы. Дважды идиот. Неправильно подавал пистолет и дернул по направлению с себе, вместо того чтобы потянуть вниз. Ни один человек не сможет устоять, если его схватить за волосы на затылке и потянуть вниз к пяткам, – у Лысого отсутствовали элементарные бойцовские навыки, их с лихвой компенсировала в обычной жизни поистине бычья сила.

Меня дернуло назад, словно к волосам привязали тягач. Не стой я на одной ноге (вторая после удара еще висела в воздухе), точно лишился бы волос в затылочной части головы вкупе с изрядным куском кожи. Слава богу, руки все еще находились за спиной. Я сложил пальцы правой руки в «лапу петуха» и вцепился в гениталии Лысого, прикрытые лишь тонкой тканью трусов-шортов. Лысый тут же выпустил мои волосы и завопил удивительно тонким голосом. Не зря, ох не зря, китайцы называют гениталии «золотой целью».

Синхронно со звоном разбивавшегося стекла я обрел свободу и равновесие. Обе ноги плотно встали на пол, «лапа петуха» разжалась, корпус развернулся к Лысому. Мах рукой, и «глаз феникса» (кисть собрана в кулак, кончик большого пальца упирается во вторую фалангу указательного, ударная поверхность – согнутый сустав большого пальца) ударил по заушной впадине на лысом черепе. Здоровенный, как бык, лысый мужик опрокинулся на пол.

Разбитое стекло посыпалось на пол. Я развернулся на пятках. Рука, получив импульс, от бедра взмыла вверх, описала короткую дугу и плотно сжатый кулак снизу вверх апперкотом поддел подбородок Артема Олеговича. Жаждущий крови рогатый муж ничком упал на грудь неверной супруги.

Ангелина Петровна с немым ужасом взирала на меня, голого человека за две с половиной секунды одолевшего лысого здоровяка и взбесившегося коротышку. Она помнила, как я жаловался на шпану с кладбища и откровенничал, дескать, совсем не умею драться. Мы оба, и я, и она, были неискренни друг с другом, претворялись, играли чужие роли. И теперь, когда с наших лиц пали маски, она испугалась меня больше, чем жестокого, но понятного, изученного за долгие годы совместной жизни мужа.

– Не бойся, Ангелина. Никого больше не трону, – успокоил я женщину, но вовремя вспомнил о батраке Федоре: – Позови Федора со двора, крикни громко: «Федор, иди сюда!»

– Фе-Федор ушел, – запинаясь, прошептала Ангелина. О смысле произнесенных ею слов я догадался больше по движению губ, настолько тихо она говорила. – Когда Тема приезжает, Федор уходит...

– Очень хорошо. – Я подошел к серванту, подобрал пистолет. – Не бойся. Где одежда? Ты обещала дать во что переодеться. И где моя одежда, ее я тоже заберу. И, самое главное, где кроссовки? Стекло на полу, боюсь порезаться.

Ангелина ткнула пальцем в угол комнаты. Там на одном из стульев стопочкой лежало нечто чистое и свежее темных оттенков. Под стулом валялся ворох моих грязных шмоток и стояли обросшие сухой глиной кроссовки.

Ангелина Петровна заворочалась, намереваясь столкнуть с себя нокаутированного супруга.

– Прости, Ангелина, но тебе придется еще какое-то время полежать рядом с мужем, – поспешил я прошлепать голыми пятками к супругам на полу.

Ангелина послушно замерла, а когда я нагнулся, закрыла глаза. Она здорово меня боялась. До мертвенной бледности щек. До дрожи губ. До слез сквозь сомкнутые веки. За кого сейчас она меня принимала? За профессионального убийцу? За офицера спецслужб? Не знаю... Впрочем, мне на руку оставаться в глазах этой женщины суперкрутым и суперстрашным.

Поясом от халата Ангелины Петровны я связал и ее, и Артема Олеговича. Уложил мужа и жену бочком друг к другу, спина к спине, и использовал пояс в качестве веревки. Узлы затянул крепко. Узлы супруги смогут развязать либо с посторонней помощью, либо, если сообразят доползти до осколков стекла на полу, перережут их. Во втором случае им придется проявить завидную слаженность и взаимодействие. Глядишь, и помирятся. Общие трудности сплачивают.

– Ангелина, если твой благоверный снова поднимет на тебя руку... или ногу, смело угрожай ему, мол, пожалуешься мне, – дал я ценный совет женщине и, немного подумав, добавил: – Вали все на меня, все грехи. Дескать, я всю жизнь тебе угрожал, принуждал изменять мужу. Придумай историю, что я, например, сексуальный маньяк из спецназа, твой сводный брат-псих, о котором ты боялась рассказывать, оберегая покой любимого Темы. Смело импровизируй, у тебя получится.

Женщина слабо кивнула, не открывая глаз, а Артем Олегович начал постанывать. Минута-другая, и он очнется после нокаута.

Очнувшись, Артем Олегович непременно начнет кричать, звать на помощь. Нельзя допустить, чтобы его услышали. Я, все еще босый и голый, подбежал к музыкальному центру, включил режим «радио», поймал первую пробившуюся сквозь помехи эфира музыкальную волну и крутанул ручку громкости чуть не до отказа. Динамики голосом Аллы Пугачевой запели про то, что «в Петербурге сегодня дожди».

Давно пора одеваться и сваливать, однако зашевелился, приходя в себя, Лысый, и пришлось поспешить к нему, ударить пяткой в живот, чтоб не помышлял о подъеме на ноги еще хотя бы минутку.

Одевался я со скоростью солдата на побудке, «задним умом» осмысливал чудесное спасение от неминуемой смерти, второе или третье, а может быть, и четвертое за сегодняшний день. И запоздало переживал волну животного страха. Похожее чувство иногда бывает, когда сдуру, на красный свет, перебежишь дорогу перед носом тяжелогруженого самосвала. В нескольких сантиметрах за спиной прошуршат колеса, и между лопаток пробежит россыпью мурашей припозднившийся страх.

Между тем – глаза боятся, руки делают. Я одевался, смотрел на Лысого и думал, что без него мне до Москвы не добраться. Артем Олегович, конечно же, приехал на машине. Выпивши. Лысый трезв. Безусловно, машиной управлял Лысый, и, разумеется, у него есть доверенность на тачку. Угонять автомобиль Артема Олеговича или Ангелины Петровны с моей стороны вопиющее безумие. Придется заставить Лысого поработать шофером. Пистолет поможет сделать его сговорчивым и покладистым.

Совершенно неинтересно, откуда, но у Ангелины Петровны в запасниках нашлась одежда моего размера. Черные джинсы, фирменные, между прочим, пришлись впору. Рубашка темно-синего цвета так же подошла, будто на меня шита. Кроссовки я напялил свои, грязные, остальную кучу одежды завязал в узелок.

Взяв узелок со шмотками в левую руку, стиснув в правой руке пистолет, я подошел поближе к Лысому и не сильно шлепнул его подошвой кроссовки по почке. Лысый, доселе лежащий в позе эмбриона, разогнулся, дугой выгнул спину, повернул голову. Он посмотрел на меня, что поразительно, совершенно беззлобно. Сотню раз теми же глазами на меня смотрели во время спортивных состязаний побежденные спаррингпартнеры, и я не раз так же смотрел на соперника, признавая собственное поражение. Похоже, Лысый жил, следуя нехитрому закону: проиграл – смирись. И подчинись победителю.

Вечно молодая и периодически стройная примадонна российской эстрады оглушительно стенала по поводу расставания навек с милым, родным человеком. Я не стал мериться силой голосовых связок с многоваттной мощью музыкального центра, жестом велел Лысому подняться и идти во двор. Бугай понятливо кивнул и со второй попытки поднялся на ноги. Ходил он плохо. Гениталии я ему поприжал ощутимо, да и шея после удара в заушную впадину предпочитала оставаться в повернутом положении. Ноги колесом, словно кавалерист, голова набок, как у паралитика, Лысый поплелся к выходу из залы. Руки по собственной инициативе, без всяких намеков с моей стороны, Лысый сцепил в замок за спиной. Я шел следом, в трех шагах, держа сдавшегося на мою милость амбала на мушке.

Когда проходил мимо связанных супругов, обратил внимание, как открывается и закрывается рот у Артема Олеговича. Что он кричал, о чем просил или чем пугал, не знаю. Все звуки тонули в потоке децибел из колонок музыкального центра. На радиоволне Аллу Борисовну сменил патриот Газманов с гимном Москве. Ох, как мне хотелось поскорее добраться до столицы! И желательно без новых злоключений и приключений!

Я прикрыл дверь, выйдя из залы. Музыка сразу же стала меньше бить по барабанным перепонкам. Перед тем как выйти на улицу, тормознул Лысого:

– Лысый! Стой, надо поговорить.

Он остановился не оборачиваясь.

– Федор во дворе?

– Нет.

– Артема Олеговича ты вез на дачу?

– Я.

– Тачка во дворе?

– Да.

– Ключи от машины где?

– В кармане, у меня.

– Жить хочешь?

Лысый промолчал, только сгорбился немного, втянул голову в плечи.

– Не хочешь, так и скажи. Выстрелю в затылок, умрешь легко.

Я вжился в роль супермена. Чего мне стоило говорить надменным тоном Брюса Уиллиса, особый вопрос. Но Лысый, кажется, в мое суперменство поверил.

– Не стреляй... – попросил Лысый очень серьезно.

– Не буду, если ты довезешь меня без выкрутасов до Москвы. Там и расстанемся полюбовно.

– Без дураков? – Лысый расправил плечи. – Куда конкретно поедем?

– Уточню по дороге. Мне вся сегодняшняя заваруха не в кайф. Подбросишь до места, и забудем друг дружку. О'кей?

– Без претензий. Можно руки расцепить?

– Хулиганить не будешь?

– Что ж я себе враг, что ли? Ты махаешься на пять, и пушка у тебя. На хер мне приключения на свою жопу кликать?

– Вот тут мы с тобой, братан, совпадаем по фазе! Мне тоже приключения на фиг не нужны. Мне в Москву надо. Поскорее.

– Без вопросов. Командуй.

– Пошли к машине.

Лысый вышел во двор, держа руки по швам. Всем своим видом он демонстрировал абсолютное миролюбие. Да и сложно ему сейчас мериться со мной силенкой, если бы и захотел. Травмы сковывали Лысого, словно путы. Неосторожные, излишне резкие движения вызывали острые болевые ощущения.

Рядышком с «Вольво» Ангелины Петровны стоял красавец «Форд-Эскорт». Ворота с деревенской улицы на дачно-коттеджный участок оказались распахнуты, как и дверцы «Форда». Наверное, как только Артем Олегович приехал, сразу же батрак Федор поспешил наябедничать про гостя и смыться. Даже ворота не закрыл, трусишка. Не глянулся я батраку-крестьянину, не уловил он наших общих генетических крестьянских корней, счел меня за чуждый классовый элемент.

Лысый уселся в кресло водителя. Я пристроился сзади за шофером. Пистолет положил на колени, прикрыл узелком с грязной одеждой. Тронулись. Задним ходом выехали с огороженного клочка ухоженной земли. Развернулись, помчались в столицу. Наконец-то!

Первое время ехали молча. Спустя минут десять Лысый осмелел и, откашлявшись, задал вопрос:

– Ты чьих будешь?

Я не сразу понял, о чем он спрашивал. Мою заминку с ответом Лысый истолковал по-своему и поспешил извиниться:

– Не хочешь говорить, без претензий. Зла не держи, так спросил, сдуру. Интересно просто, на кого нарвались.

Тут уж я сообразил, что мучает Лысого, и, на тот случай если Артем Олегович вдруг решится искать меня, обидчика, поспешил дать Лысому ложный след:

– Я из ивановских.

– Из каких? – Лысый весь обратился в слух. – Из тобольских?

– Уши разуй, бычара! Из ивановских я. Наши недавно в Москве осели, есть, которые нас не знают и нарываются. Ты, к примеру, не прав был, что моей мастью не поинтересовался, прежде чем пушкой махать.

– Без обид, братан, лады? Я ж подневольный, на Тему горбачусь. Сам-то я из ростовских. Бригадир к Теме приставил ишачить, а я чего? Я как скажут, работа такая.

– Поехали, братила. Зла на тебя не держу, врубаюсь, в натуре. Вернешься, скажи Теме – и на него злобы не таю. Запал, понимаешь, на бабу. Подвезла она меня, ну, и... Сам понимаешь.

– Как не понять! Сам ее деру регулярно, втихую.

– Выходит, мы с тобой навроде как единосеменные братья?

– Ага!

Лысый повеселел, а мне понравилось играть роль бандита. Бандюков я повидал на своем веку достаточно, правда, в тех ночных клубах, где мне приходится тусоваться, нижнее звено бандитской иерархии не увидишь, зато средняя бандитская прослойка и бандитские сливки вовсю дружат с богемой полусвета. Но и середняки, и вершина криминальной пирамиды, все вышли из низов, из таких вот Лысых, посему сильного напряга в общении с Лысым я не испытывал, хотя никогда особо не корешился с господами бандитами. Так, иногда подсядет за столик какой-нибудь «крутой» в золотом ошейнике, перекинемся парой фраз, выпьем по рюмочке и разойдемся.

– Братан, а давно ты с ивановскими?

– Лишнее спрашиваешь. Я, по типу, не мечтаю, чтоб наши узнали, реально, о моих подвигах с твоим Темой и евонной бабой. Въезжаешь?

– Будь спок! Могила. От меня волны не бойся. Темке и бригадиру скажу, залетный ты. Волчара-отморозок.

– Заметано!

– А то! Братанам помогать – святое дело. Ты ко мне по-людски и я разве ж без понятия? Только ты вот чего... – Лысый замялся. – Пушку мне отдашь, а?

– Приедем – отдам.

– Ништяк! Темке скажу, отоварил тебя, пушку отобрал, а ты ноги сделал. Без претензий?

– Ври чего хочешь, чисто, только не свети меня. О'кей?

– Без базаров!

Примазывался я к ивановским не просто так, между прочим. Крайне вовремя вспомнилась история, приключившаяся недавно с приятелем по тусовке Ленечкой Стошенко. Звукооператор Леня Стошенко заразился идеей попытать счастья на ниве музыкального продюсерства. Вздумалось ему создать вокальный коллектив под названием «Группа повышенного риска». Петь в будущем коллективе должны были исключительно мужики с женскими бедрами, попросту говоря – геи (а еще проще – педерасты). «Голубая» группа, по задумке Стошенко, взялась бы за исполнение старых шлягеров 60—70-х годов. В исполнении геев знакомые с пеленок тексты приобретали иной смысл. Взять, к примеру (не помню авторов слов и музыки, но слова въелись в мозг со времен пионерского детства), древнесоветский хит «как прекрасен этот мир». Ленечка аж заходился весь, изображая в лицах, как будут «голубые» певцы прочувствованно выводить первый куплет: «Ты проснешься на рассвете, мы с тобою вместе встретим день рождения зари. Как прекрасен этот мир, посмотри, как прекра-а-а-а-асен этот ми-и-ир...» У Стошенко имелись кандидаты в «Группу повышенного риска», устная договоренность с фондом «Антиспид» об информационной поддержке и, вообще, целое громадье планов. Не хватало сущего пустячка – денег. Денно и нощно разыскивая спонсоров, Стошенко вышел на некую мужскую общность с длинными волосами. Как выяснилось позже, Леню столкнула судьба с недавно обосновавшейся в столице ивановской криминальной группировкой. Почему волосатые парни назывались ивановскими – не знаю. Быть может, они выходцы из города Иванова, а может, их «папа» звался Ваней, не суть. Одно я запомнил твердо – ивановские, в пику общепринятой бандитской моде, носили патлы до плеч. Так что моя прическа вполне вписывалась в ивановские стандарты. Кстати, ивановские денег Лене не дали, более того, вникнув в идею педерастического музыкального коллектива, накостыляли ему так, что тот две недели провалялся в больнице. Не понравилась волосатым ивановским просьба ссудить энную сумму на развитие гейтворчества, и их можно понять.

– Братила, курить хочешь? – проявил трогательную заботу о моих легких Лысый.

– Не-а. Жрать хочу.

– В бардачке шоколад есть и конина. Ща в поворот впишусь и дам тебе коньячку со сладеньким.

Лысый крутанул руль, «Форд» послушно повернул на крутом вираже, выехал на прямой, как взлетная полоса, участок шоссе.

– Ексель-моксель! Ты гляди, менты дорогу перегородили!

Я вытянул шею, заглянул через плечо Лысого. Во непруха! Я совсем забыл про милицейскую облаву! Кретин! Идиот! Дебил! Опять расслабился, опять решил, что все напасти позади, и позабыл то, о чем обязан был помнить! Только что размышлял на тему длинных волос и даже не вспомнил, на кой черт собирался обрить голову. Вот так, по полной дури, попадаются дилетанты, возомнившие себя суперменами! Штирлиц хренов, растаял, обмишурив Лысого, прикинувшись братишкой-бандитом, и чего теперь делать? Отстреливаться от ментов?

– Братан! – Мой голос дрогнул. – Мне, по типу, с мусорами здешними здороваться никак нельзя! Сверни куда, а, братан!

– Куда ж я сверну? Шоссейка прямая, по бокам кюветы, да и ментяры нас ужо срисовали.

– Проскочить мимо них сможешь?

– Офуел? По рации стукнут, и полный край нам с тобою выйдет!

Лысый чуть сбавил скорость, но милицейский кордон на шоссе все равно неотвратимо приближался с каждой секундой, а в голове не рождалось ни одной путной мысли.

– Омоновцы лютуют, – обрадовал меня Лысый и вдруг рассмеялся во всю глотку. – Оба! Ха-а-а! Не ссы, братан! Я, кажись, одного омона признал! Точняк, это он – Кузя! Сержант Кузьмин, знакомец мой, должничок! Проскочим.

Отлично! Впереди меня ждет встреча с омоновцем Кузей, который сегодня с утра вдоволь потрепал мои длинные седые волосы. Полный абзац! Даже если облава устроена на кого-то другого, не на меня, все одно – абзац!

Я поднял пистолет, ткнул стволом в спину Лысого и чужим голосом приказал:

– Едем мимо, не останавливаемся!

– Братан, не психуй! – Лысый выпрямил спину, выпятил лопатки, стараясь ослабить давление пистолетного рыла на позвоночник. – Ляж сзади, по типу, ты пьяный, прикройся чем, и все по делу будет, зуб даю!

– Ну, хорошо... – Я вытянулся вдоль диванчика задних сидений. – Но если вдруг...

– Обижаешь! – перебил Лысый.

Задние сиденья «Форда» покрывали два пушистых пледа. Ими я и накрылся, как одеялами. Особенно тщательно накрыл голову, чтоб ни одной седой волосинки не торчало. Пистолет держал под покрывалом наготове, обманывая себя, что, в крайнем случае, воспользуюсь огнестрельным оружием, и понимая, что это самообман. Застрелиться да, пожалуй, успею, прежде чем меня не изрешетят пули омоновских автоматов. А омоновцы точно откроют стрельбу, увидев знакомого типа с пистолетом в трясущейся руке. Если увидят. Если полезут в салон и сдернут с моей рожи плед.

Машина притормозила. Лысый поспешил поприветствовать знакомого мусора:

– Здоров, Кузя! Как служба?

Знакомый голос Кузи ответил сварливо:

– Кому Кузя, а кому и старший сержант Кузьмин Валерий Палыч!

– Прощения просим, Валерий Палыч, – вежливо произнес Лысый с едва уловимой издевкой. – Пшто честных граждан стопоришь, старший сержант?

– Кто там у тебя на задах валяется?

– Кореш нажрался и отдыхает.

– А сам ты как? Трезвый?

– Хошь, дыхну, без проблем.

– Ладно, проезжай... Хотя погоди! Чегой-то у тебя с подфарником?

– Стекло треснул, когда парковался.

– Непорядок.

– Понятно, начальник! – Звук открывающегося бардачка, шуршание. – Держи. Нормально? Не обидел?

– Проезжай!

– Спасибо.

Машина тронулась, медленно набирая скорость. Спустя минуту я сдернул плед с головы.

– Во, щенок, оборзел! – Лысый мимолетно повернул голову, взглянул на меня, ища сочувствия. – Кузя, говорю, оборзел. Двадцать баксов ни за что снял, легавый. Будто в том месяце мы за одним столом в кабаке и не нажирались по-свойски!

– Спасибо, братишка, спас ты меня. – Я не смог сдержать искренней благодарности, невольно выйдя из образа крутого супермена. – С местным ОМОНом я встречаться ну никак не могу!

– Без базаров! Твои дела – твои. Мое слово – мое. Сказал, провезу, и провез. Где б мы были, брат, не помогай друг дружке, а?

Да здравствует бандитское братство! Есть своя сермяжная правда в жизни «по понятиям». Если уж де-факто утвердилось правило «человек человеку волк», быть может, лучше жить в стае? Конечно, лучше, когда б еще и падаль при этом жрать не приходилось. Меня вон тоже, был прецедент, звали под «крыши» клепать порнуху. Можно сказать – предлагали работу по специальности. Бабки сулили стабильные и солидные. Одна загвоздка – требовали снимать так называемое «порно с юными участниками», то бишь, с девочками и мальчиками восьми-десяти лет. Давали на просмотр соответствующие видеокассеты, объясняли, дескать, малолетних бомжей, готовых сниматься за шоколадку, пруд пруди. Я отказался. Не по каким-то там высокоморальным принципам, а просто отказался. Некоторые могут работать ассенизаторами, я не могу. Блевать тянет.

До Москвы доехали, слава богу, без новых приключений. Я сжевал шоколадку, припасенную в бардачке, и выпил глоток отменного коньяка. Лысый что-то рассказывал о своих взаимоотношениях с подмосковными ментами, но я его не слушал. В который раз проигрывал в уме предстоящий визит к ментам московским, в гости к капитану Верховскому и его сослуживцам.

«А вдруг в камере, где Лешка Митрохин напомнил о своем однокласснике, шапочно знакомом и мне, капитане Верховском, человек со шрамом все же позаботился установить микрофоны? – мучился я невеселыми мыслями. – Заключенные трепались, а содержатель частной тюряги сидел и подслушивал? Могло такое быть? Легко. Однако не было. Не было в камере никаких микрофонов, шпионских «клопов» и прочей подслушивающей аппаратуры! Если бы наши разговоры прослушивались, то окошко над бассейном непременно позаботились бы прикрыть. А раз окно оказалось открытым, то и фамилию Верховский никто, кроме меня и Толика, не слышал. Ну, и, конечно, самого Лехи, вспомнившего о Викторе Верховском. Знай человек со шрамом фамилию Верховский, без проблем узнал бы и место службы капитана. Организовать засаду на подходе к отделению милиции, куда я спешу, – плевое дело. Но, тысячу раз «но», окошко было открыто, и, следовательно, нечего бояться засады. Бояться не нужно, но еще тысячу раз «но», подстраховаться не повредит!»

Кольцевую дорогу «Форд» пересек на закате солнца. Не верилось, что от рассвета до заката я успел многократно спастись от... от кого только я сегодня не спасался, страшно вспомнить! Между тем я-то как раз спасся и в этом, наверное, уже смело можно себе признаться. Осталось спасти друзей. Если они еще живы.

Я попросил Лысого довезти меня до нужного района города. Братишка-бандит охотно согласился. Узелок с грязной одеждой без всякого сожаления выбросил в окно еще на подъезде к городу и сейчас, в преддверии расставания с Лысым, разрядил пистолетную обойму на всякий случай. Патроны высыпал под ноги. Кастрированный пистолет (черт его знает какой модели, не разбираюсь я в пистолетах) небрежно бросил на сиденье рядом с лысым водителем. Лысый понятливо усмехнулся, наблюдая в зеркальце, как я выщелкиваю патроны из обоймы, но предпочел промолчать, никак не прокомментировал мои манипуляции с его оружием.

Я настолько уверовал в близкий и счастливый конец своего бегства из лап меченого злопамятного садиста, что засосало в районе желудка. Плитка шоколада да глоток жидкого коньячного янтаря для здорового и уставшего мужика пища не серьезная. Голодные спазмы в животе – первый признак стабилизации нервной системы. Аварийные системы организма самоотключились, и нутро желает жить в прежнем, обычном режиме.

За стеклом машины совсем стемнело. В ярком свете фонарей мелькали улицы родного Лешке Митрохину уголка Москвы. Ага! Вон тот садик я, кажется, помню. Точно! А вот и школьное здание, куда Леха много лет назад водил меня посмотреть тренировку под руководством тогда еще вполне штатского Витьки Верховского.

«Форд» повернул, еще повернул, мы проехали мимо двухэтажного казенного здания, подле которого стояло несколько милицейских «Луноходов».

– Братан, ты назови конкретный адрес, куда рулить, – попросил Лысый. – А так по твоему району, на глазок, до утра будем кататься.

– Не будем. Тормози, – распорядился я, когда «Форд» отъехал примерно с километр от подмеченного мною отделения милиции. Не иначе того самого, куда я так стремился.

– Не доверяешь, – обиженно вздохнул Лысый, останавливая машину.

– На хер тебе мои заморочки, братан?

– Че? И тут у тебя напряги?

– Не то чтоб напряги, а так, заморочки.

– Я думал, у тебя только с подмосковными мусорами напряженка.

– Много думать вредно. Прощевай, братишка.

– Денег дать? – Лысый полуобернулся в водительском кресле.

– Спасибо, братила, не откажусь.

Лысый достал из бардачка сотенную американскую денежку.

– Держи. Как звать-то тебя хоть скажешь?

– Билли Клинтон.

– А че? Похож! Гы-гы-гы, – заржал Лысый. – Давай, что ли, Блин Клинтон, поручкаемся напоследок. Ты смотри, как с нашим Борькой будешь на высшем уровне встречаться, много ему не наливай, лады?

– Лады! – Я не смог сдержать улыбки, пожимая руку лысому бандиту. Не таким уж кретином был Лысый, как казался с первого взгляда. А что до оборотов его речи, так и в разговоре с академиком можно услышать словечки-паразиты, правда, из иных сфер языковой культуры.

Дождавшись, пока «Форд» скроется за поворотом, я не спеша пошел в сторону отделения милиции. Сначала хотел попетлять по дворам, присмотреться, а вдруг все же подчиненные человека со шрамом устроили засаду. Подслушивать разговоры в камере они, как я уже сделал вывод, не стали, однако допрос сокамерников на предмет «куда побежал Станислав Сергеевич?» вполне вероятен. Ну и что? Неужто Леха или Толик расколются, расскажут о цели и конечной точке побега? Нет, конечно! От того, доберусь я до капитана Верховского или нет, зависит сейчас жизнь и Толика, и Лехи. А возможно, жизни их близких. Ребята будут молчать. Сто процентов. Если и устроили где засаду, так скорее всего возле моего дома, возле гаража с моей старухой «Победой», но только не рядом с тем казенным домиком, который уже виднеется впереди по курсу.

Я шел и уговаривал себя идти побыстрее. А по левую руку все тянулся и тянулся длиннющий девятиэтажный многоквартирный домина. Жилая громадина манила прямоугольными проемами-туннелями в своем каменном чреве, соблазняла свернуть во двор. Густая сирень на газоне у дома-гиганта провоцировала уподобиться Тарзану, нырнуть в гущу зеленых веток и затаиться, присмотреться, как отреагируют редкие прохожие на мое внезапное исчезновение с освещенного фонарями асфальта. (Решат, что я уединился пописать – вот и вся реакция прохожих!) Короче говоря, очень хотелось как-нибудь подстраховаться, как это делают шпионы-диверсанты в кино, и одновременно все стандартно-киношные подстраховки казались смешными и нелепыми. Служки человека со шрамом настолько обычно выглядят, что во-он те два мужика впереди, запоздалые встречные прохожие, вполне сойдут за наймитов современного Монте-Кристо, хотя скорее всего мужики просто спешат домой после тяжелого выходного дня, ишь как их мотает в разные стороны, перебрали, бедолаги.

До отделения милиции осталось пройти всего ничего, метров сорок. Я наблюдал за бредущими навстречу прохожими под мухой и дивился, как мужики в таком состоянии не боятся шастать возле ментуры, когда вдруг, неожиданно зашуршали кусты сирени сбоку и немного сзади. Только что я прошел мимо этого сиреневого куста, нависшего над пешеходной дорожкой, и все было тихо, ни шороха. Значит, тот, кто прятался в гуще зеленых листьев, сидел практически не дыша.

Я резко обернулся, автоматически занимая оборонительную позицию, готовый убить любого, кто попробует мне помешать пройти последние сорок метров до моей цели. Я не анализировал, каким образом человек со шрамом все-таки узнал, где нужно устраивать засаду, но я знал, что это засада. Знал, и все тут! Злость на себя, размякшего идиота, злость на мракобеса, новоявленного героя из книжки Дюма, злость на весь мир, жестокий и несправедливый, захлестнула меня штормовой волной, заставив кулаки сжаться до боли в суставах. Волной-цунами хлынул в вены адреналин. Мышцы упруго напряглись. Голова прояснилась, исчезли посторонние мысли. Все мысли исчезли. Я превратился в бойца, для которого существует лишь один исход схватки – смерть. Своя смерть или смерть противника... Я слишком переоценил себя! Чересчур! Лучше бы я побежал к отделению милиции! Лучше бы я заорал: «Помогите!..»

Из зелени листьев сирени на асфальт пешеходной дорожки выпрыгнул китаец, Мастер стиля Журавля. Одет он был вполне цивильно и неприметно. Синие джинсы, темная футболка, легкие кроссовки. На голове шапочка-бейсболка. Не знаешь, что он китаец, запросто перепутаешь узкоглазого с казахом или еще с кем из Средней Азии. Но я его ни с кем не перепутал. Я сразу, в первую же секунду, узнал своего потенциального убийцу и атаковал прежде, чем кроссовки противника коснулись асфальта.

Махнул ногой, подцепил китайца под коленку, он потерял равновесие. Китаец обязан был по всем законам (и всемирного тяготения, и физиологии) свалиться на спину, но на то он и Мастер, чтобы нарушать все законы. Неимоверно быстро, непостижимо как, китаец крутанулся в воздухе, выполнил заднее сальто, будто находился в невесомости, и оказался на ногах в двух шагах от меня. В воздухе мелькнула открытая ладонь Мастера. Странно, что я успел ее заметить, и ничего странного в том, что я никак не успел среагировать. Разве можно увернуться от молнии? Ладонь ударила в грудь, вышибив из меня дух. Я должен был задохнуться, но, прежде чем ощутил невозможность сделать вдох-выдох, вторая ладонь китайца коснулась подбородка.

Синхронно с ударом раздался гортанный крик рассерженного журавля. Никогда мне не верилось в байки о легком, почти неосязаемом касании Мастера, после которого мгновенно теряешь сознание. Выходит, напрасно не верилось. Ладонь китайца прикоснулась к подбородку на грани осязания. Словно крыло бабочки погладило щетину под нижней губой, и сразу в глазах потемнело, будто некто выключил свет. Свет в значении жизнь, мироздание, бытие.

Если бы я при первом же шорохе кустов сирени бросился бежать, быть может, еще и удалось бы реализовать тот единственный смехотворно малый шанс на спасение. И то вряд ли... А все же шанс был, пусть и пустячный, минимальный, но шанс, которым я не воспользовался, безвозвратно потерянный шанс на победу, свободу, отмщение. Теперь же потерян и он – подарок судьбы, крохотный шансик выжить, единственное «да» среди тысячи «нет». Один шанс из тысячи.