Текст книги "И радости, и печали. Книга 1"

Автор книги: Михаил Зайцев

Зайцев М. Ф.
И радости, и печали: стихотворения

Свет небесный

В середине девяностых годов прошлого века я работал в штате Волгоградской писательской организации. Зарплата была мизерной, и я подрядился подрабатывать в качестве завхоза в НДР, в политическую партию, штаб волгоградского отделения которой базировался в одной из писательских комнат.

Жизнь шла своим чередом, и вдруг – телефонный звонок из Москвы – в Волгоград вылетает лидер партии Виктор Степанович Черномырдин. Всё сразу закружилось, завертелось, как в гоголевском «Ревизоре». Я начал драить полы, протирать электрические лампочки, снимать даже невидимые паутинки. Словом, к назначенному времени порядок везде был наведён, «Пушкинский зал» блестел и сверкал, стулья расставлены полумесяцем, стол для президиума накрыт бархатной скатертью, микрофон на трибуне ожидал вещих слов.

Но вот вновь телефонограмма: Виктор Степанович уже прибыл в волгоградский аэропорт, но планы у него изменились, потому встреча будет не более десяти минут, и не в зале, а на улице. Мне тут же чиновниками от партии было приказано мыть асфальт у входа в писательскую организацию. Я схватил ведро с тёплой водой, тряпку, выбежал на улицу. Времени было в обрез. Мокрая тряпка скользила по песку в пробоинах асфальта, от чего он становился ещё грязнее. Обильно намочив её, я шлёпал тряпкой по асфальту, песок промокал на всю глубину, и это давало результаты. Но люди уже подходили к назначенному сроку. Нарядные, торжественные. Обходили меня, елозящего на корточках, улыбались. Кто снисходительно, кто жалеючи, кто и вовсе брезгливо. Я сгорал от стыда. Многие знали меня как поэта, многих я знал как чиновников при власти, ведь большинство приходящих на встречу было не из простого люда, а из «элиты». Душа моя разрывалась, плакала от унижения и беспомощности. Я был на грани срыва, готов был бросить в сердцах тряпку на асфальт и уйти. И вдруг какая-то неведомая сила заставила меня поднять голову и посмотреть в небо. С небес шёл свет. Кроме этого света ничего больше не было. Добрый, мягкий, тёплый, он объял мою душу и всю мою плоть, и мне стало легко-легко, и я с гордым восторгом продолжил свою работу. И не было никакого стыда. Я вдруг ощутил себя частицей этого света, необходимой частицей единого вселенского организма, частицей земли и неба. С этим ощущением я и живу.

Михаил Зайцев

Под небушком высоким

«Вдруг под небушком высоким…»

 
Вдруг под небушком высоким,
Близким-близким и далёким,
В путь последний соберусь.
 
 
Что ж, бывает горькой правда:
В путь последний – ну и ладно!
В путь последний – ну и пусть!
 
 
Только б дети жили справно,
Улыбались внуки славно,
Стих мой пели наизусть.
 
 
Ах, друзья, союз наш редок!
Сдвинем чарки напоследок
И отбросим разом грусть.
 
 
Мне пора! Но, бога ради,
Не подталкивайте сзади —
Сам тихонько доберусь…
 

«Дерево упало – стало больше света…»

 
Дерево упало – стало больше света!
Только ветер взвился, ветви шевеля.
Поглядел направо – вертится планета,
Влево глянул – крутится матушка-Земля.
 
 
Подрубил другое под могучий корень.
Ветер жарким пламенем на меня дохнул.
Поглядел я в небо – оказался вровень
С облаками лёгкими, солнцу подмигнул.
 
 
К третьему примерился – подкосил, играя.
Приволок три дерева в связке на село.
– Что одна встречаешь, жёнка молодая,
Где мои три сына?
– Ветром унесло…
 

«Взмахну веслом, упруго оттолкнусь…»

 
Взмахну веслом, упруго оттолкнусь
От берега, заросшего травою.
Захлопает в кустах —
                          тяжёлый гусь
Бесшумно пролетит над головою.
Очертит круг над озером, слегка
Качнётся, высотою насладится.
И, проскользнув по глади озерка,
Почти у самой лодки приводнится.
Не шелохнусь.
Гляжу с восторгом я,
Как он плывёт,
                   как распрямляет перья.
Наверно, чует, в лодке нет ружья…
И всё же страшно от его доверья!
 

«Смотреть с любовью в небеса…»

 
Смотреть с любовью в небеса
На божью благодать,
Шагать полями и овса
Рукою гладить гладь.
И принимать душою свет,
И видеть далеко.
И по ступенькам зим и лет
Шагать светло, легко.
И восходить на небеса,
И взгляд с них устремлять
На землю, полюшко овса,
На божью благодать.
 

«К вечеру, стихнув и подобрев…»

 
К вечеру, стихнув и подобрев,
Став низовым колыханьем,
Ветер ласкает листву дерев
Неощутимым дыханьем.
 
 
Ну а деревья, встряхнув суму
С жёлтой осенней листвою,
С робкой улыбкой подносят ему
Яблоко золотое.
 

«Если б каждый из нас и любой не из нас…»

 
Если б каждый из нас и любой не из нас
Повторял себе вновь и вновь:
«И вовеки веков, и вчера, и сейчас
Да умножатся мир и любовь»,
Как бы наша родная праматерь-земля
Расцвела,
И кормила бы с ложечки нас,
И за это бы с нас ни гроша не взяла
И вовеки веков, и сейчас!
 

«Один вдоль берега иду…»

 
Один вдоль берега иду
И у крутого мыса
Пленяю раннюю звезду
Восторженною мыслью.
 
 
Но, удаляясь от земли,
Лукавая плутовка
Из метко брошенной петли
Выскальзывает ловко.
 
 
Я, опечаленный, бреду
Вдоль пенистого бережка.
И вижу: на волне звезду
Катает море бережно.
 
 
…Иду тихонечко по дну
Невидимой дорожкой
И отражённую звезду
Ловлю, ловлю ладошкой.
 

«Всей душою рада…»

 
Всей душою рада
Звёздная прохлада
До скончанья лет
Слать на землю свет.
 
 
И земля ответно
В радости привета
До скончанья лет
Звёздам шлёт привет.
 
 
Вечный сей порядок
Проверяет, строг,
Как стопу тетрадок,
Наш учитель. Бог.
 

«Ёж дрожит от холода…»

 
Ёж дрожит от холода,
Чмокает во сне.
Яблочко приколото
Иглами к спине.
 
 
Муравей по яблочку
Не спеша ползёт.
Выручалку-палочку
На себе везёт.
 
 
Кружит над ранеткой
Светлячок, поёт.
Следом над планетой
Солнышко встаёт.
 
 
Сладок миг рассвета.
Первозданен вид.
На порядок этот
Бог с небес глядит.
 
 
И его тревожит
Малый пустячок:
Вдруг спросонья ёжик
Ляжет на бочок.
 

«Осень нежится на травах…»

Ларисе

 
Осень нежится на травах.
Солнце тускло, словно грош.
И грибов лесных орава
Так и просится под нож!
 
 
И коса с весёлым вжиком
Затихает вдалеке.
И чернеет ежевика
На протянутой руке.
 
 
Ты улыбчива, как осень
На приступке к октябрю.
И люблю тебя я очень.
Очень-очень, говорю.
 

«Смотрящий в озеро лесное…»

Олегу Пащенко

 
Смотрящий в озеро лесное,
Я вижу лес, растущий вниз.
Поляну. Поле овсяное.
Деревьев зубчатый карниз.
 
 
И солнце, блещущее ясно.
Себя, смотрящего со дна…
Там всё волшебно! Всё прекрасно!
Там жизни нет. Вся здесь она!
 

«Сижу на пне. Гляжу на лес…»

 
Сижу на пне. Гляжу на лес.
Душою отдыхаю.
И рядышком со мною бес
Сидит на пне. Вздыхает.
 
 
Всё б ничего, но этот чёрт,
Пристроившийся с краю,
О чём вздыхает он, о чём?
– Душою отдыхаю.
 

«Зимняя дорога…»

 
Зимняя дорога.
Снежная печаль.
В пригоршне у Бога
Домик мой и даль.
 
 
Вечер. Поле. Сани.
В полушубке – я.
Да по-над кустами
Вьюга, как змея.
 
 
Мчатся, мчатся кони,
Искры из-под ног.
Тише! – вдруг ладони
Размежует Бог.
 
 
Надо ведь и Богу
Да из-под руки
Глянуть на дорогу —
Чьи там огоньки?
 

«Печалью полнится душа…»

 
Печалью полнится душа…
Костра стихающее пламя,
Как наземь брошенное знамя,
Свернулось возле шалаша;
Потрескивая и шурша,
Впадает в лёгкое бессилье,
Но, растекаясь не спеша,
Уже равно небесной сини,
Уже равно тебе, душа!
 

«Гляну в небо – звёзды далеко…»

 
Гляну в небо – звёзды далеко
Ласточками кружат над овражком.
Погляжу в колодец – молоко
Чтоб не расплескать, я стану фляжку
За верёвку с глубины тянуть,
Осторожно: вдруг да расплеснётся.
…Ласточек бы только не вспугнуть
В гнёздышке во глубине колодца.
 

«А мир предельно прост…»

 
А мир предельно прост.
Душе близки родные
Стада небесных звёзд,
В полях – стада земные.
 
 
Вечерний свет потух.
По медленному склону
Ведёт стада пастух
К открытому загону.
 
 
В ночи стада лежат.
Сны видят расписные.
Все вперемешку спят —
Небесные, земные.
 

«И когда посох и следом суму…»

 
…И когда посох и следом суму
Бросил на землю, пред очи
Ангел Господен явился ему,
Стал поучать и пророчить:
«Гнев твой напрасен! Вставай и иди
С верной своей сумою
И посошком, но не обгони
Числа и знак над судьбою».
Встал и пошёл. И поныне идёт
По бездорожью, по звёздам…
И, вычисляя, никак не поймёт:
Рано он вышел иль поздно?
 

«Хмуримся. Спорим. Жуём…»

 
Хмуримся. Спорим. Жуём
С маслом и солью картошку.
Суетно в мире сём
Жить не понарошку.
 
 
Утречком выйду в степь.
Солнцу кивну, как другу.
Жизнь – это хрупкая цепь,
Водящая нас по кругу.
 
 
Только и счастье ведь
Длить в суете мгновенье,
И на огонь глядеть,
И добавлять поленья.
 

«Осень. Плещется поляна…»

 
Осень. Плещется поляна
Лёгким лиственным огнём.
В чистом облаке тумана
Мы по ягоды идём.
 
 
Ежевичная прохлада
И душиста, и ясна.
Ягоду срываешь. Рада.
Улыбнулась. Вновь грустна.
 

«Этот былинный цветок…»

 
Этот былинный цветок,
Он потому и былинный,
Что его жизни срок
Длинный-предлинный.
 
 
Греет своим теплом
Всех проходящих,
В будущем и былом
Счастья не находящих.
 
 
Помыслами высок,
Всех принимает.
Даже что сам одинок,
Он понимает…
 

Перед грозой

 
Потемнеет, вздрогнет озерко,
С глубины песчинки поднимая.
За селом, далёко-далеко,
Громыхнёт; горячая, сухая
Пробежит по озеру волна
Воздуха; порывисто поморщит
Гладь, и отражённая сосна
Расплывётся, разрастётся рощей.
 
 
Аки посуху, у мира на виду,
Я по этой рощице иду.
 

«Дождь пошёл, разлились реки…»

 
Дождь пошёл, разлились реки,
Ветер взвился вдалеке, —
Позабыв о человеке,
Смыли домик на песке.
 
 
Он построил дом на камне.
Реки – точат, дождь – дробит,
Ветер дом обжал руками —
С корнем вырвет! – Дом стоит!
 
 
…Человек живёт добротно.
Но нахлынет вдруг! В тоске
Он выходит за ворота
И – рисует на песке…
 

«Вода просыпалась с небес…»

 
Вода просыпалась с небес
Живительной прохладой.
В лучах вечерних блещут лес
И крынки над оградой.
 
 
Чиста, свежа и молода
Вся жизнь земная стала.
Всего упала-то вода,
Но ведь с небес упала!
 

«На листке, боясь сорваться…»

 
На листке, боясь сорваться
В травно-пряную копну,
Три дождинки суетятся
И – сливаются в одну.
И она, помедлив грустно,
По листку скатилась вмиг…
Кап! – По шее быстро, шустро,
Прямо мне за воротник!
 

«Вечер. Сумерки. Луна…»

 
Вечер. Сумерки. Луна,
Словно девица, бледна,
Без любви и ласки
Строит миру глазки.
 
 
Миру сёл и деревень,
Городов, заимок…
А сама бросает тень,
Как платок на снимок.
 

Отпуск

Сергею Васильеву

 
Пить колодезную воду,
Слушать трав и листьев речь.
И небесную свободу
В сердце радостном стеречь.
 
 
Жить в лесу в простой избушке,
Ни о чём не горевать.
Утром ранним на опушке
Ягоду в лукошко рвать.
 
 
На закат смотреть, дорогу,
На ручья живую нить.
И учиться понемногу
И читать, и говорить.
 

«Скирды сена. Звёзды. Тишь…»

 
Скирды сена. Звёзды. Тишь.
Сплю на сене. Шорох. Стрёкот.
Вдруг мелькнёт ночная мышь
И крылом заденет локоть.
 
 
На неё махну рукой.
А во сне замечу: важен,
Пан-туман, пройдя рекой,
У скирды притихнул стражем.
 
 
И уснул, неверный, ведь,
Проморгав совсем некстати
Звёзд небесных круговерть,
Словно буковок в печати!
 
 
Воля! Счастье! Меж землёй
И далёкими звездами
В дымке сине-голубой
Сплю с открытыми глазами!
 

«Вода пропитала тяжёлую землю…»

 
Вода пропитала тяжёлую землю.
Иду по умытой водою траве.
Душой принимаю и сердцем приемлю
Спокойно струящийся дождь в синеве.
 
 
…Шагаю по лесу тропинкою зыбкой —
Усеяны каплями ветка и лист…
Проявится солнце – ответно с улыбкой
По солнышку в капельке каждой блестит.
 

«Предрассветной ранью…»

 
Предрассветной ранью
Возле шалаша
Кружит над геранью
Чистая душа.
 
 
Чище вздоха мяты,
Трелей соловья…
– Чья ты будешь? Чья ты?
– Всё ещё твоя!
 

«По дереву высокому ползу…»

 
По дереву высокому ползу,
От жизни той, оставшейся внизу,
До жизни поднебесной поднимаюсь.
 
 
…Сижу на маковке, счастливо озираюсь.
Небесная волнует высота.
Земная восхищает красота.
 

На лыжах

 
Короткий зимний день
Темнеет с неохотой.
Была, как Санчо, тень,
А стала – Дон-Кихотом.
 
 
И словно сам расту —
За тенью поспеваю.
Что видел за версту —
Вблизи обозреваю!
 

«Весна спешит, бежит ручьём…»

 
Весна спешит, бежит ручьём
За девочкой Алёной…
– О чём поёт она?
– О чём?
О радости зелёной!
 
 
Проталин карие глаза
Таращит в дни былые,
И как Алёна-егоза —
В просторы голубые.
 
 
Стожки соломы вороша,
Бросает их на прясла…
И, как Алёна, хороша,
А с ней – совсем прекрасна!
 

«Есть в запахе вечернего цветка…»

 
Есть в запахе вечернего цветка
Печаль и тайна. И его вдыхая
И к лепесткам губами припадая,
Отметишь вдруг: а жизнь-то коротка.
 
 
Но запах сей душе не объяснишь.
И ум пред ним робеет. И в томленье
Вдыхаешь вновь. Всю жизнь его хранишь.
И длишь, и длишь летучее мгновенье.
 

«Через гороховый стручок…»

 
Через гороховый стручок,
Песчинку, лепесток, соломину,
Через чернявую паслёнину
Ползёт бесхитростный жучок.
 
 
А я на корточках сижу
И на жучка в упор гляжу.
И он в глаза мне поглядел.
И – улыбнулся. И – взлетел!
 

«Слышу каждый вечер…»

 
Слышу каждый вечер:
«Ну и дурачок
Этот наш запечный
С вывихом сверчок.
 
 
Прыгает чего он —
Хочет воспарить?
Нет, с таким кручёным
Кашу не сварить.
 
 
Чем он горд, запечный
Маленький сверчок:
В лести не замечен?
В лжи не уличён? —
 
 
Скоро разобьётся
О земную твердь.
И чему смеётся? —
Плакать надо ведь.
 
 
И чего он значит
В жизни и судьбе?! —
Плакать надо». —
Плачу.
Но не по себе.
 

«Всё тише, всё спокойнее волна…»

 
Всё тише, всё спокойнее волна,
Напевнее, покатистее, глаже.
Уже не тянет камушки со дна,
И не грозится, не ворчит и даже,
Саму себя не в силах донести
До берега, спадает и легчает.
Но успевает пену нагрести
И скрыть рыбёшек пеною от чаек.
 

Купание в реке

 
Студёная – с ходу! – вода,
Улыбчивая, молодая,
Обхватит меня без стыда,
К груди головой припадая.
 
 
Потянет к себе, упадёт,
Теплея, прошепчет:
– У, грубый!..
Дыханьем парным обведёт
Мои захладевшие губы.
 

Петр I

 
Он смотрел на бегущие воды,
На холодный закат над рекой.
И текли друг за другом народы
Под его распростёртой рукой.
 
 
Он не видел небес над собою —
Были слишком они далеки.
Над рукою своей и судьбою
Распростёртой не видел руки.
 

«И, душой в тиши теплея…»

 
И, душой в тиши теплея,
С удивлением смотрю,
Как глядит в саду камея
На вечернюю зарю.
 
 
А заря глядит на гроздья
Виноградного огня.
Виноград глядит на звёзды.
Звёзды смотрят на меня.
 

«Наша доля – чудна…»

 
Наша доля – чудна.
Наше небо – высоко.
Наша чарка – без дна.
А душа – одинока.
 

«Буйный, бесшабашный…»

 
Буйный, бесшабашный
Ветер молодой
Загулял над пашней
И речной водой.
 
 
Силою играя,
Дури юной полн,
Пашнею по краю
Гонит стаю волн.
 
 
А над речкой узкой
Рассевает рожь…
Всё это по-русски.
Только грустно всё ж.
 

Этюд

 
Сквозь камышовые кусты
Летя на чистую свободу,
Сазаньи чиркают хвосты,
Закатом поджигают воду.
 
 
А на зелёном берегу
На фоне пожелтевших пашен
Гадает девочка в кругу
Размельтешившихся ромашек.
 

«В чём же счастье тогда на земле…»

 
В чём же счастье тогда на земле,
Если всё, что со мною случилось,
Колобком от меня откатилось,
Затерялось в остывшей золе
Веры, славы, любви и восторга?!
Но ведь что-то осталось во мне,
Если в небо гляжу долго-долго
И читаю в его глубине
Знаки гнева и знаки привета?
Это ж выше, чем счастье, мой друг,
Ощутить приближение света
И ступить за очерченный круг!
 

«Оцепенела от знойного света…»

 
Оцепенела от знойного света
И ожиданья трава.
Ждёт не дождётся любви и привета —
Жаркие шепчет слова.
 
 
Нету дождя. Не идёт, не окликнет.
И, увидав над собой
Ветер сжигающий, – к ветру приникнет
Всею своею судьбой.
 

«Сквозь дым далёких лет…»

 
Сквозь дым далёких лет,
Как луч прямого света,
Проявится привет
Любви… Откуда это?
 
 
Дыханье ждущих губ…
Какое счастье это
Гадать, кому я люб,
Не находя ответа!
 

«В урюпинской шали, бледна…»

 
В урюпинской шали, бледна,
Была ты, как свет, молода,
И сани летели, и кони.
И наши пылали года,
Как двойка по алгебре в школе.
 
 
Под шапками белых берёз
С тобой целовались до слёз.
И снег был, и кони, и сани.
И крепкий глазастый мороз
Нам души смущал прикасаньем.
 
 
Но где это всё, и куда
Умчались младые года,
В какие закаты, рассветы?!
…В урюпинской шали, бледна…
Но где ты, но где ты, но где ты?!
 
 
О грустное счастье, в бору
Смотреть одному на игру
Узоров на розовом снеге!
…И сани стоят на юру,
И кони застыли в забеге.
 

Признание

 
Не сомневаюсь
В искренности Вашей!
Скажу и нынче,
Годы отстраня, —
Нет и не будет
Солнечней и краше
Вас,
Не взглянувшей даже на меня!
 

«Наконец-то душу отпустила…»

 
Наконец-то душу отпустила
Боль глухая. Милая, прости,
Что не всё, о чём меня просила,
Смог я в этой жизни пронести.
 
 
Ну а жизнь – прошла неясной тенью,
Вот и оказалась не в чести.
Ты прости мне все приобретенья,
И прости, прости, прости, прости…
 

Купание

 
Весёлый ветер треплет волосы,
Свистит в свирельки камыша.
И тишиной реки и голосом
Любимой счастлива душа.
 
 
И это жаркое купание,
И ближе некуда – глаза,
И губ сладчайших лепетание,
И дождь холодный, и гроза!
 

«Не мерил…»

 
Не мерил
На чужой аршин
Любовь свою,
Твоё доверье. —
Я просто жил.
Тобою жил.
По мере сил.
Но – в полной мере!
 

«Мне не забыть тех давних зимних дней…»

 
Мне не забыть тех давних зимних дней.
Запыхавшись, мы в комнату вбегали,
И в холостяцкой комнатке моей
Буржуйку по-хозяйски разжигали.
 
 
Присев на корточки, смотрели на огонь,
Как он играл, как всё вокруг играло!
И горяча была твоя ладонь!
И ты от поцелуя замирала!
 

Частушка на два голоса

 
– Не решим никак с Танюшей,
– Не решим мы с Мишенькой:
– Целоваться нам под грушей
– Или же под вишенькой.
 
 
– Не хотим друг друга слушать,
– Удивляется душа:
– Хороша собою груша.
– Вишня тоже хороша.
 

«А сплетни, сплетни грязные…»

 
…А сплетни, сплетни грязные
Нашёптывали, зля,
Что мы с тобою разные,
Как небо и земля.
 
 
И я уехал. Мне бы
Поверить там, вдали,
Что есть такое небо —
Отдельно от земли.
 

«Как тяжела, как неприветлива рука…»

 
Как тяжела, как неприветлива рука!
В моей руке ей неуютно зябко,
И подана с испуганной оглядкой
Из дальнего далёка-далека.
 
 
И ты сама печальна, холодна.
Твой взгляд рассеян. Птица одиночества
В тебе свивает гнёздышко. И хочется,
Чтоб никого и чтоб одна – одна!
Я выхожу из дома твоего.
Мне видится: за серенькими ставнями
Подходишь к зеркалу, далёкая, усталая,
И долго, долго смотришься в него.
 

«Когда померкнет свет в окне…»

 
Когда померкнет свет в окне,
Вечерние притихнут звуки,
Твои увижу в тишине
На стол уроненные руки.
 
 
Не лаской жаркою горят —
Белеют в сумраке устало,
Как будто сказку говорят,
В которой присказки не стало.
 
 
…Прости, любимая, прости,
Что перепутал дали, близи…
Я нёс любовь тебе в горсти
И расплескал её по жизни.
 

«Письмо твоё… Холод и стужа…»

 
Письмо твоё… Холод и стужа!
В конце, как мерцающий свет,
Усмешливо-краткое: «Мужа
Приветствую» – вот так привет!
 
 
Нет радости в этом привете.
О, как ты продуманно зла!
…Ни в чём неповинные дети
Глядят – будто из-за угла.
 

«Высоки безоблачные дали…»

 
– Высоки безоблачные дали!
Выше счастья звёздный разнобой!
Только там возвышенны печали!
Только там возвышенна любовь!
 
 
– Высоко… Мне высоко не надо,
Мне вольготно сердцем на лугу,
Я хочу земных печалей, лада,
И любить, как только я могу.
 

«Вдруг падёт звезда отвесно…»

 
Вдруг падёт звезда отвесно
В хрупкой мёрзлой тишине —
В зимнем сумраке небесном
Улыбнётся счастье мне.
 
 
И душа моя ответно
В хрупкой мерзлой тишине
Вдруг потянется, как ветка,
К поднебесной вышине.
 
 
А на небе сумрак злится
И не рад моей душе.
Но на землю опуститься
Ей не хочется уже.
 

«И дважды, и трижды, и многократно…»

 
И дважды, и трижды, и многократно
Я буду в желанную реку входить —
Любить и работать, и подвигом ратным
Во славу Отчизны народы дивить.
 
 
И всё, что я взял для себя у природы,
Сполна я в потомках природе отдал,
И только крупицу небесной свободы
И дважды, и трижды… в душе придержал.
 

«Цветок увял. Он весь вчера блистал…»

 
Цветок увял. Он весь вчера блистал
Уверенной, открытой красотою.
Вчера к ногам его я припадал.
А нынче он склонился предо мною.
 
 
И что ему вчерашняя игра
С непостоянным говорливым светом?
И что он думал обо мне вчера?
И что сегодня думает об этом?
 

«Над сырым, пропахшим прелью лугом…»

 
Над сырым, пропахшим прелью лугом,
Сотни раз дававшее зарок
Отоспаться вдоволь, дальним кругом
Всходит солнце в свой привычный срок.
И туман, над речкою доселе
Нянькою стоявший на посту,
Сам себя до капельки рассеет,
Приоткроет миру красоту
Утреннего солнышка, рассвета
И надежд на добрые дела.
Потому-то под ладонью света
И душа, как солнышко, светла.
 

«День. Дорога. Редкий лес…»

 
День. Дорога. Редкий лес.
Меж деревьев домик дачный.
Дым костра. Сарай. Навес.
Перевёрнутая тачка.
 
 
Копны сена. Сосны. Звон.
Неосёдланные кони.
Мажет женщина пригон,
Глину шлёпая с ладони.
 
 
В воду глину окунает.
Щиплет из неё быльё.
И она, конечно, знает,
Что смотрю я на неё.
 

«И вдруг в тревожных снах…»

 
И вдруг в тревожных снах
Сомкнутся без печали,
Как стрелки на часах,
Мои земные дали.
 
 
Привычный ритм забот
Спадёт, и одиноко
Душа легко вспорхнёт
И полетит высоко.
 
 
Всё выше кто-то манит
Её! Через плечо
Она на землю глянет,
Потом – ещё, ещё!
 

«Перед глазами внезапно возник…»

 
Перед глазами внезапно возник
Старец в лесу хмуроватом.
«Счастье – в печали, —
                            сказал мне старик. —
Всё остальное – расплата».
Так вот сказал и пропал в темноте.
Жизнь продолжалась, но всё же
Часто слова стариковские те
В сердце всплывали, тревожа.
Только куда б я ни шёл, ни летел,
Слов старика виновато
Произнести до сих пор не посмел,
Всё остальное – расплата.
 

«В лёгкой майке, босиком…»

 
В лёгкой майке, босиком
Я шагаю с туеском
Тропкой невеликой
За земляникой.
 
 
По оврагам тропка вьётся.
И навстречу мне крадётся,
Словно кот на лапах,
Земляники запах.
 
 
Я-то знаю, что она
В свет небесный влюблена.
Застеснялась вся, зарделась…
Ей к лицу такая спелость!