Текст книги "Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки»"

Автор книги: Михаил Делягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Расстрел Белого дома: конец демократии

4 октября 1993 года четырьмя танками был расстрелян Дом Советов. Для некоторых это до сих пор торжество демократии, но для большинства россиян это трагический день, черный день в новейшей истории России, который имел очень жесткие и очень внятные, ощутимые нами всеми и сейчас, в основном негативные последствия.

Причин этого события было три.

Прежде всего, формальная: действительно, советская Конституция РСФСР, по которой пыталась жить страна с 1978 года, устанавливала власть Верховного Совета. Власть Верховного Совета в советской Конституции балансировалась статьей о руководящей роли партии. Когда знаменитую шестую статью убрали – питерские юристы были тогда уже очень сильны и эффективны – совершенно неожиданно для них оказалось, что власть в стране разбалансирована, то есть с формальной точки зрения она вся упала в руки, грубо говоря, парламенту.

Парламент избирался в 1990 году уже в угаре митинговой демократии, и доля депутатов «с диагнозом», как говорят медики, – я могу об этом говорить как человек, который сидел с ними в одном здании и просто этих людей видел, – была намного выше, чем среди обычного населения. Ведь значительная их часть, как хорошо помнят очевидцы – в том числе и автор этих строк, – избиралась по простому принципу «кто громче крикнет».

Верховный Совет РСФСР сам по себе не был работоспособным. Писаный закон не соответствовал реальности: фактическая власть была в руках президента Ельцина и команды реформаторов, а формально она принадлежала Верховному Совету. Эта ситуация могла быть урегулирована при помощи филигранной работы обеих сторон, но работать с обеих сторон – даже не филигранно – оказалось некому.

Вторая причина катастрофы – главная. Социально-экономический курс на форсированные либеральные преобразования и на разграбление страны, которые проводились либеральными реформаторами, командой Гайдара и опекавшим их Ельциным, противоречил самым очевидным и самым насущным интересам большинства граждан. Очень удобно списывать все на коммунистов, но уже тогда было видно, что многое разрушалось осознанно именно демократами и тяжелое наследие конца 1980-х – начала 1990-х тут ни при чем. Параллельно сохранялась стихийная, массовая демократия. То есть попираемый и ущемляемый народ имел возможность, пусть на митингах, пусть стихийным образом, хоть как-то бороться за свои права и как минимум выражать свое недовольство.

Но была еще третья причина, о которой почему-то очень мало говорят, а она сыграла большую роль. Дело в том, что в Советском Союзе были развиты различные общественные науки, в том числе математическое моделирование развития общественных процессов. Существовало несколько исследовательских групп, которые достигли выдающихся результатов, и как минимум одна из них, насколько можно судить, дала очень обоснованный прогноз объективной неизбежности социально-политического кризиса. По прогнозу, он должен был разразиться весной 1994 года, и в этом кризисе у Ельцина и его окружения не было ни малейших шансов на сохранение власти.

Вероятно, ученые полагали, что прогноз заставит руководство страны задуматься о смене курса, о том, чтобы начать служить России, а не собственным амбициям и алчности.

Но у реформаторов своя логика, и вывод был сделан иной: значит, для сохранения власти нужно форсировать кризис в тот момент, пока он еще не вызрел. Если он разразится, когда народ России еще не осознает до конца происходящее и не начнет активно действовать, у реформаторов и демократов появятся шансы остаться у власти. И тогда чем раньше удастся спровоцировать кризис, тем лучше.

Имелись, конечно, и другие причины – более частные, более мелкие (вроде оскорблений в адрес Ельцина, публично допущенных Хасбулатовым), – о них написаны самые разнообразные мемуары (лучшими я бы назвал «Записки из Белого дома» тогдашней журналистки «Коммерсанта» Вероники Куцылло, наиболее точно передающие сгущающийся ужас приближения гражданской войны), но это – главные, базовые причины издания печально известного Указа № 1400, прекратившего деятельность Верховного Совета и переведшего противостояние парламента и президента в фазу открытого и публичного противоборства.

Трагедия в том – и это положение сохранилось во все предшествующие годы и по сей день, – что выбора между хорошим и плохим у России просто не было.

Был выбор между большим и меньшим злом.

В Верховном Совете работало огромное количество честных людей, вполне профессиональных, но его руководители – Руцкой и Хасбулатов – именно как руководители были для страны неизмеримо хуже Ельцина.

При всей подлости, беспределе, незаконности того, что происходило и что творили так называемые демократы, при всех призывах «раздавить гадину», даже при массовых убийствах, – как руководители Руцкой и Хасбулатов были хуже.

Способности первого были более чем убедительно продемонстрированы потом, во время его губернаторства в Курской области. Помнится, там практически исчезло малое предпринимательство; границу области было сразу видно на шоссе, потому что при пересечении этой границы пропадал придорожный бизнес – кафешки, ремонтные мастерские, – вся эта мелочевка, которая греет душу человека.

Что касается Хасбулатова, то при нем Россия могла бы прийти к прямой этнической диктатуре. Чеченских войн в их историческом виде, наверное, не было бы – ни первой, ни тем более второй, – но совершенно не факт, что этническая диктатура, которая могла возникнуть, была бы лучше.

Скорее, хуже.

Потому, к сожалению, поражение защитников Белого дома с исторической точки зрения было предопределено качеством самого Верховного Совета и тех, кто его возглавил.

Очень важно для понимания тех дней, что незаконность действий Ельцина тогда, в разгар иллюзий относительно правового государства, переживалась весьма остро. Это сейчас люди привычно говорят, что власть принадлежит бандитам и потому понятно и естественно, что ее представители ведут себя как бандиты.

Но тогда недавние советские люди еще верили в демократию, в правовое государство, в закон. Обратите внимание: армия не поддержала Ельцина. Помнится, Грачев не раз и не два говорил, что воинские части в Москву уже идут и уже практически пришли, а ни один танк в тот момент из расположения воинских частей даже не двинулся. Насколько могу судить, Белый дом расстреливали сборные офицерские экипажи, но это были наемники.

Даже ближайшие советники Ельцина, за исключением некоторых особо фанатичных демократов, расстрела Белого дома в явной форме не поддержали. Этих советников отлавливали по личному распоряжению Ельцина специальные съемочные группы российского телевидения. Причина опалы С. Б. Станкевича, например, насколько можно судить с высоты прошедшего времени, заключается в том, что он сбежал в командировку, но его поймали в аэропорту, – и, будучи буквально прижат к стене камерой, он бесконечно долго, бестрепетно глядя в ее объектив, нес околесицу, из которой нельзя было понять ничего вообще. И Ельцин эту позицию понял правильно.

А патриарх Алексий Второй практически достиг компромисса и начал переговоры, которые вполне бы привели к мирному урегулированию. 1 октября представители конфликтующих сторон даже договорились, что не будут осуществлять эскалации конфликта, и подписали соответствующую бумагу, но для организаторов-то конфликта мирный исход был недопустим, потому что тогда кризис переносился на весну, когда у Бориса Николаевича шансов уже не оставалось!

Нужно понимать суть дела – с формальной точки зрения действия Ельцина действительно были государственным переворотом. Вся дискуссия ведется (в той степени, когда она прерывает гнетущее эту тему стыдливое молчание) относительно того, оправдан он был или не оправдан, и сейчас уже ясно, что он не имел никакого юридического и морального оправдания.

С политической точки зрения можно говорить о его оправданности исключительно в случае наличия однозначного выбора между Ельциным – с одной стороны, и Руцким и Хасбулатовым – с другой. Но если бы Алексию Второму удалось примирить стороны и привести их к взаимоприемлемому решению, столь жесткого выбора не было бы – появились бы новые возможности и расстрел Белого дома не был бы оправдан не только с юридической и моральной, но и с сугубо политической точки зрения!

Политика реформаторов, либералов, демократов была тогда – впрочем, как и в настоящее время, насколько можно судить, – настолько антинародной, антиобщественной, что, как мы сейчас видим, оказывалась несовместима с нормальным существованием российского общества.

Двадцать лет национальной катастрофы продолжаются именно потому, что тогда, в 1993 году, возобладал этот подход. Косвенным признанием нелегитимности действий реформаторов является то, что государство так и не посмело снести стихийный мемориал у Белого дома.

То самое государство, которое мы вполне заслуженно ругаем последними словами, которое сложилось благодаря расстрелу Белого дома и во многом состоит из идейных наследников тогдашних палачей, – это самое государство стесняется! Неоднократно обсуждался вопрос, как бы «зачистить» эту территорию, но всегда в конце концов возникали стыд и страх…

И, конечно, нужно помнить о жертвах.

Указание на 159 человек, о которых до сих пор официально говорится по инерции 1993 года[14]14
  Полный список убитых и впоследствии скончавшихся от ран, составленный обществом «Мемориал»: http://www.memo.ru/hr/hotpoints/moscow93/ lists.htm.


[Закрыть], сегодня производит впечатление откровенной насмешки над людьми, над их памятью, над их горем. Насколько я могу судить после бесед с довольно значительным количеством очевидцев и участников тех событий, после расстрела Белого дома проводилось сознательное уничтожение людей для того, чтобы частью ликвидировать, а главным образом запугать наиболее активный слой общества, который собрался у Белого дома с обеих сторон.

Реформаторам нужно было отбить у народа саму мысль о его возможности влиять на свою судьбу, естественную в условиях только что произошедших титанических катаклизмов.

И, в общем-то, им это удалось.

По оценкам (наиболее тщательным представляется сбор заявлений официальных лиц и свидетельств очевидцев, осуществленный В. А. Шевченко в работе «Забытые жертвы октября 1993 года»[15]15
  http://oct1993.narod.ru/doc/zabyitie_zhertvi.htm.


[Закрыть]), погибло не менее тысячи человек.

Испуг, пережитый в те дни реформаторами, был невероятно глубок: перед ними впервые встал призрак ответственности за то, что они натворили в ходе так называемого реформирования экономики.

И поддержка их со стороны общества и даже самих государственных структур – если не брать во внимание экзальтированную интеллигенцию, и по сей день не устающую камлать на костях Сталина, – была минимальной.

Простой пример: штурм телецентра «Останкино». Это классическое «отвлечение на негодный объект», потому что если бы после взятия мэрии сторонники Верховного Совета пошли в Кремль, всего-навсего на другой конец Нового Арбата, – и попытались взять вместо телеэфира реальную власть, – я совершенно не уверен, что кто-то в тот момент стал бы защищать Кремль.

Я там был вечером в субботу 2 октября и, уходя с работы, видел, какая зияющая пустота там медленно воцарялась. Защищать его – я, конечно, могу ошибаться – в те дни было просто некому. Можно было взять Кремль, как в 1917 году Зимний дворец, без всякого штурма, – и то, что они этого не сделали, лишний раз свидетельствует: настоящих руководителей у Верховного Совета просто не имелось.

* * *

Противопоставляя Ельцина и Верховный Совет, нельзя забывать о том, что руководители последнего, Руцкой и Хасбулатов, длительное время были в команде Ельцина на ключевых позициях: они были слабы еще и потому, что их конфликт с Ельциным был внутренним расколом одной команды. Никто никогда не вспомнил бы о Хасбулатове и даже Руцком без Ельцина, он их вытащил в политику из ниоткуда, из безвестности.

По сути дела, расстрел Белого дома и сопутствующие события – например, те зверства, что происходили в прилегающих дворах, – были маленькой гражданской войной.

Она не переросла в большую лишь из-за измученности общества реформами, а возникла именно из-за политики Ельцина по безумной либерализации всего и вся, по уничтожению «проклятого коммунистического прошлого» без замены его приемлемым настоящим. Либерализовать цены в условиях сверхмонополизированной экономики – это примерно то же самое, что выстрелить в висок из гранатомета.

Да, в условиях кризиса удалось избежать большой гражданской войны. Но с высоты современного исторического опыта возникает устойчивое ощущение, что ее опасность сознательно и в корыстных целях преувеличивалась той самой интеллигенцией, которая призывала истреблять всех несогласных, и теми самыми реформаторами, которые эту угрозу на самом деле создали и до сих пор просто заметают следы. А наследили они так, что, заметая более 17 лет, так и не преуспели в этом.

События 4 октября 1993 года до сих пор во многом окутаны тайной. Например, непонятно, кем на самом деле были таинственные снайперы, стрелявшие по обеим сторонам и по окнам, а еще в нескольких местах города – просто по прохожим. В частности, если по правой стороне Тверской от центра пройти чуть дальше памятника Маяковскому – окажетесь на месте, где люди попадали под прицельный огонь.

Я хорошо помню события того дня, потому что девушка, за которой тогда ухаживал, пошла посмотреть, «как стреляют», я об этом узнал с некоторым опозданием и бросился ее оттуда вытаскивать. Не мог тогда себе представить зверств, которые там потом происходили, но все же понимал, что там совсем не надо находиться. У нее хватило ума уйти минут через двадцать, когда рядом с ней в толпе убили человека, а я там бегал где-то часа два с половиной, разыскивая ее. И могу сказать, что там много чего происходило, а потом я много перемещался по центру Москвы и много чего видел, в том числе и на Триумфальной площади.

В любом случае, даже если это и был израильский спецназ, как иногда говорят до сих пор, он прилетел не по своей воле. Согласитесь: вряд ли в 1993 году у нас были гражданские снайперы, которые никому не подчинялись и не входили в состав спецподразделений.

Вероятно, это была осознанная работа на разжигание напряженности, на то, чтобы сделать кризис более полным, глубоким, пугающим, страшным, чтобы парализовать людей ужасом, отбить у них саму мысль о возможности защиты своих прав. Думаю, что это была часть государственной политики. И эта государственная политика была чрезмерно, невыносимо жестока даже для сотрудников правоохранительных органов: они далеко не всегда были готовы к тем нарушениям закона и к тем зверствам, которые от них потребовались.

Армия не шевельнулась. «Альфа» и «Вымпел» вели себя очень корректно. Московский ОМОН просто саботировал указания руководства, так что пришлось нагнать в Москву ОМОН из регионов, который вел себя по тем временам дико и чудовищно, а по нынешним – почти пристойно. Кто убивал людей во дворах, непонятно до сих пор. Да, это делали люди в милицейской форме, и уголовников из тюрем не выпускали, как в Молдавии через год, но какой-то такой внегосударственный вариант реализован был совершенно явно.

Даже милиция, обычная, рядовая милиция спасала защитников Белого дома. Мне не один человек рассказывал, что, когда их везли после ареста, им милиционеры объясняли: мол, мы вас везем и должны сдать вас на руки людям, которые вас, скорее всего, убьют. А убивать людей просто так, без суда, пусть даже и такую коммунистическую сволочь, как вы, нельзя. Поэтому давайте мы изобразим, что у нас колесо шина спустила, или двигатель заглох, или еще что-то, но вы нас не выдавайте. И задержанные остались жить.

Ведь одно дело – убить инспирированным самосудом или в горячке при аресте, и совсем другое – по приговору. Совершенно разные вещи, разный имидж. Убийство, закамуфлированное под самосуд, – это способ запугать, в том числе и демонстрацией глубины угрозы гражданской войны.

А вот убить арестованных открыто уже нельзя, уже страшно: это значит взять ответственность на себя. Ведь не забудем: в 1993 году еще существовала независимая пресса, и ее читали люди.

Судить же задержанных – значит выслушать их показания и признать перед всем миром самих себя преступниками, по крайней мере с юридической точки зрения. Кроме того, на суде неминуемо всплыл бы вопрос о том, что происходило в Белом доме и что делали там с его рядовыми защитниками после захвата, после того, как «Альфа» и «Вымпел» вывели оттуда депутатов.

И потом, главный вопрос – о власти – был решен. Перед победителями стояла следующая задача: создать новые политические стандарты. Среди них еще были умные или просто чуткие люди; думаю, они понимали: расстрелять побежденных сейчас – значит на следующем историческом витке быть расстрелянными самим.

В силу особого цинизма, происходившего на всех этапах кризиса вокруг Верховного Совета, значительная часть связанных с ним фактов сознательно умалчивается. Это ведь позорная страница в истории не просто российского государства, но и в истории российских реформ, а у власти у нас, – по крайней мере, у экономической власти – по-прежнему находятся либеральные реформаторы, для которых Гайдар и другие люди, запятнавшие себя в те дни призывами к крови, являются иконами.

Насчет реакции российского общества могу сказать, что после 4 октября 1993 года даже самые либеральные, самые демократичные, самые безумно любящие Ельцина газеты Российской Федерации стали писать в словосочетании «президент Российской Федерации» слово «президент» с маленькой буквы. До этого все писали с большой, даже критикуя его.

Это была абсолютно стихийная и, вероятно, во многом бессознательная реакция на чудовищное зверство, которое имело место. Большинство журналистов не верили в его масштабы, считая, что погибли действительно объявленные тогда 157 человек, но их рука сама собой, непроизвольно выводила слово «президент» – даже в хвалебных статьях! – с маленькой буквы. Я на себе это ощутил: писал официальные документы и понял вдруг, что теперь нужно сделать большое усилие, чтобы это слово в официальном документе, по бюрократическому канону, написать как положено.

Мы до сих пор живем в реальности, созданной расстрелом Белого дома. Потому что нелегитимность и вседозволенность именно в результате этого расстрела стали нормой власти и нормой жизни.

Например, чеченская война была бы невозможна без сложившегося в 1993 году режима. Реформаторы продолжали абсолютно неадекватную, самоубийственную, уничтожающую страну социально-экономическую политику, и нужно было как-то повысить авторитет власти, который падал из-за обнищания людей, из-за полной безысходности, из-за возникновения и разгула бандитизма. В таких ситуациях у безответственных руководителей естественно появление идеи «маленькой победоносной войны» – вроде Русско-японской.

Без расстрела Белого дома, уничтожения демократии и формирования связанной с этим политической культуры было бы невозможным, немыслимым и превращение этой «маленькой победоносной войны» в крупнейшую коммерческую операцию девяностых годов, да и двухтысячных тоже. Ведь именно поэтому она была такой безумной и такой кровавой, такой чудовищной, и именно поэтому России не удалось в итоге одержать в ней победу.

Превращение чеченской войны в коммерческую операцию по разграблению бюджета, по нелегальной торговле неизвестно чем, с моей точки зрения, было прямо вызвано характером режима, который сложился в 1993 году, когда реформаторы и их обслуга очень четко поняли, что народа нет, а есть «быдло» – в лучшем случае «население». И, если что, недовольных можно арестовать, а то и еще раз расстрелять.

Полное отсутствие контроля за деятельностью государства было заложено расстрелом Белого дома и, с моей точки зрения, закреплено Конституцией Российской Федерации 1993 года, де– факто закрепляющей концентрацию всей реальной власти в руках президента. Именно тогда сформировалась стратегия уничтожения России ради обогащения кучки коррупционеров и олигархов. Именно расстрел стал переломным моментом, потому что народ был окончательно лишен реального влияния на власть, и продолжающаяся и по сей день наша русская катастрофа стала, по сути дела, необратимой.

Именно 4 октября 1993 года российская государственность окончательно сформировалась в виде того, что тогда оппозиция называла «оккупационным режимом», ну а сейчас, насколько могу судить, называется представителями этой государственности «суверенной демократией». Это внешне демократический авторитаризм, по сути дела, самодержавие.

Причем этот режим опирался на глобальные корпорации, с одной стороны, и на российскую медиакратию, с другой. Именно отсюда столь возбуждающая журналистов трогательная любовь Ельцина к СМИ: он понимал, что к власти его привела именно либеральная часть журналистов.

Ну и, наконец, третья опора – это антироссийская часть интеллигенции. Та самая, которая подписала письмо с призывом «раздавить гадину». Исторически российская интеллигенция всегда призывала милость к падшим, всегда и везде. Она бывала иногда неправа, бывала неправа и именно в этом, но практически всегда говорила: не надо крови, давайте пожалеем людей. В этом ее социальная функция, на то она и интеллигенция.

Когда она начинает говорить «раздави гадину», она перестает быть русской и перестает быть интеллигенцией. И вот эта часть так называемой интеллигенции стала третьей опорой режима. Единственно, из списка подписантов следует убрать Б. Ш. Окуджаву, потому что ему было просто уже очень много лет и он, по– видимому, жил в то время в несколько иной реальности, чем все остальные.

* * *

Очень важно и то, что в результате расстрела Белого дома и последующих событий политическая деятельность стала восприниматься обществом, по сути, как предательство, чтобы не сказать проституция.

Классический пример: насколько можно судить сегодня, Зюганов стал единоличным лидером КПРФ именно благодаря своей публичной поддержке Ельцина в той ситуации. Советники Ельцина, которые были с ним с самого начала, некоторые еще даже из Свердловска, публично поддерживать расстрел не стали – им было стыдно. А в Коммунистической партии РФ тогда было много лидеров, было коллегиальное руководство. И вот господин Зюганов, насколько могу вспомнить и судить сегодня, смог вырваться из этого коллегиального руководства и растолкать всех, опершись на администрацию президента, которая была ему страшно благодарна за поддержку.

Это очень важно: именно с того момента политикой в России стало заниматься стыдно. Хотя политика – это необходимый и полезный вид деятельности, что-то вроде гнойной хирургии.

Очень показательно сравнение расстрела Белого дома с ГКЧП. Путчисты, которые имели, образно выражаясь, не только ружье, но и палец на спусковом крючке, предпочли идти в тюрьму, но не стрелять, хотя могли, по крайней мере, надеяться мгновенно смести с лица земли сравнительно небольшое количество людей, вышедших защищать от них демократию и свои надежды на лучшую жизнь.

А через два с лишним года пришедшая к власти на гребне этой надежды либеральная тусовка открыла огонь на поражение практически без тени колебаний, и до сих пор преисполнена сознанием своей правоты и гордится своим зверством!

Почему в 1991 году народ не поддержал ГКЧП? Потому что общество, еще не знавшее либеральных реформ и порожденного им беспредела, судило ГКЧП по советским нормам, по поздне-советским стандартам, требуя от него ответственности, эффективности и честности.

А ведь время перед ГКЧП, конец 1980-х – начало 1990-х, было временем полной беспомощности государства. Оно последовательно становилось все более безумным и все менее эффективным. Давая все больше политических свобод для выражения недовольства, оно одновременно с этим порождало это недовольство, даже разжигало его, последовательно лишая людей еды (вплоть до сыра и сахара), сигарет, одежды, мыла… Оно не давало людям жить нормально и по-человечески, оно разваливало все.

Это была агония режима в прямом смысле слова. Тех же самых силовиков «подставляли» на каждом шагу, их руководители в ряде случаев прямо говорили им (как, например, бойцам рижского ОМОНа): а если в местах вашего проживания (в бывших союзных республиках) вас отдают под суд или просто убивают, – это ваши проблемы. Мы вас и тем более ваше имущество защищать не будем, попробуйте убежать с семьями, если получится.

Защищать такой режим к августу 1991 года физически было некому.

Точно так же, как защита Белого дома в 1993 году не возбудила массовой активной поддержки народа.

Начало 1990-х годов во многом предопределило современность.

Именно поэтому сегодня вся мощь государственной пропаганды противостоит адекватной оценке тех событий. Однако в ходе системного кризиса все будет переосмыслено достаточно быстро, гармонично и без каких бы то ни было внутренних напряжений – примерно так же, как в 1917 году была разом переосмыслена Русско-японская война.