Текст книги "В среде умеренности и аккуратности"

Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

6

От редакции газеты «Краса Демидрона». Сегодня мы опять получили телеграмму от нашего дунайского корреспондента, весьма странную телеграмму, которую, однако ж, не считаем нужным скрывать от наших читателей, дабы они могли видеть сами, какими неожиданными результатами увенчались наши старания удовлетворить справедливым требованиям публики, по случаю настоящих военных обстоятельств. Вот эта телеграмма.

Козьмодемьянск. 20-го июля. Наши войска перешли за Балканы. Ура генералу Гурко! Всеобщий восторг. Пью за ваше здоровье, Аннушка (не понимаем!). Кажется, успел напасть на следы Подхалимова 2-го, который три дня тому назад был здесь. Подробности почтою.

Подхалимов 1-й.

Таким образом, есть признаки, свидетельствующие, что и малоазиатский наш корреспондент совсем не попал в плен, как мы первоначально полагали, а просто-напросто запутался в Чебоксарах… Будем ожидать дальнейших разъяснений!

7

Васильсурск. Я вышел из Баков с такой поспешностью, что даже птицы дивились быстроте моих ног. Представьте! оказалось, что хотя в Баках и не было в настоящем году пожаров, но так как таковые были во всех ближайших селениях, то у меня до такой степени настоятельно потребовали паспорта, что я должен был скрыться, не допив стакана чаю, лишь бы не быть арестованным!

Хотя из Баков идет прямая дорога на Семенов, но я предпочел следовать берегом реки Ветлуги, тем больше что незадолго перед тем прочитал роман Печерского «В лесах» и знал, что этим путем попаду в село Воскресенское, где могу полакомиться отменными ветлужскими стерлядями. Я не стану описывать восторгов, происходящих в этой местности по случаю военных обстоятельств: они везде одинаковы. Замечу, однако ж, что все описанное г. Печерским в его романе я нашел здесь налицо и в полной исправности. Не успел я пройти несколько верст от Баков, как на меня напала «стрека» и чуть не заела. Из Воскресенского, наевшись до отвала в тамошнем трактире отличнейшей стерляжьей ухи, зашел в женский раскольничий скит, где нашел все совершенно так, как описывается у г. Печерского. В горницах «матери» угощают макарьевского исправника провесной белорыбицей и переславскими копчеными сельдями, а в это время в подполье сидит старец и делает фальшивые ассигнации. И меня приглашали заняться этим выгодным ремеслом, но я, понимаете, отказался и, поев в келарне пухлых скитских блинов, отправился далее.

«Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается» – эта пословица с буквальною точностью осуществилась на мне. Целых две недели бродил я по Ветлуге, но где бродил и что видел – хоть убейте, сказать не могу. Знаю, что видел множество мест, укрепленных самою природою, и бесчисленное количество болот, которые тоже могут служить отличнейшею защитою. И больше – никс!

Странное свойство этой местности! Еще про покойного П. И. Якушкина рассказывали, что он целых два года ходил по Ветлуге, в качестве собирателя этнографических материалов, и когда его впоследствии спрашивали, что он заметил, то он отвечал: забыл! То же самое повторилось и со мною. Где был, что видел, об чем говорил – ничего не помню! Хотя же выше я и написал вам о «стреке» и о Воскресенских стерлядях и о житье-бытье в скитах, но не могу ручаться, что все это было на деле, а не есть последствие недавнего прочтения романа «В лесах». Одним словом, Ветлуга – это наша русская Лета, в волнах которой никому безвозбранно окунуться не дозволяется.

Наконец я дошел до Волги, сел на пароход, и на сей раз удачно, потому что попал не в Козьмодемьянск, а в Васильсурск, то есть прямо по направлению к дунайскому театру войны, от которого до сих пор так настойчиво отдаляли меня тысячи мелких случайностей. Я знаю, что мне следовало бы ехать прямо в Нижний (тем более что там началась уже ярмарка, и в Кунавине можно было бы собрать громадный материал для бытовых сцен), но что хотите! отец Николай сказал правду, что плоть человеческая немощна; я вспомнил о знаменитых сурских стерлядях и решился побывать в Василе… впрочем, только от парохода до парохода.[91]91
  Отчего же не подольше? Примеч. той же редакции. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Васильсурск – очень хорошенький городок, стоящий на возвышенном берегу Волги, при слиянии ее с Сурой, от чего произошло и самое наименование его. По календарю Суворина в нем значится жителей 2507 душ обоего пола, но мне кажется, что я в одних трактирных заведениях насчитал в разное время больше (впрочем, очень возможно, что это были одни и те же лица, приходившие пить чай по нескольку раз). На столбе, врытом у почтовой станции, значится: от С.-Петербурга 1186, от Москвы 582, от Нижнего Новгорода 112 верст. Плата за телеграммы взимается в обе столицы одинаковая: один рубль; но международной корреспонденции нет, так что если бы вам вздумалось, например, телеграфировать мне по-французски, то, извините, мы этого диалекта не понимаем! Еще особенность Васильсурска: он лежит под 56°8’ северной широты и под 63°40’ восточной долготы. Будущность, ожидающая этот город, – громадная, особливо когда проведут отсюда железный путь до Алатыря (Симбирской губернии), а отсюда, через Котяков, до Пензы. Тогда весь хлеб сурского бассейна пойдет сюда, и моршанско-сызранской дороге – капут; так, по крайней мере, при мне говорили посетители трактира, в котором я ел знаменитую сурскую уху.

Как ваш корреспондент, я счел нелишним представиться здешнему инвалидному начальнику, который очень любезно меня принял, представил меня своей супруге и показал свою команду.[92]92
  Вот до чего велико невежество нашего корреспондента: он не знает даже, что инвалидные команды давно упразднены. Впрочем, для нас это дело ясное; вероятно, г. Подхалимов 1-й опять попал в гости к новому Ивану Иванычу Тр., и тот показал ему, под видом инвалидной команды, своих переодетых приказчиков! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] Ах, что это за бравый, бодрый, отличный народ! Все (их было пять человек)[93]93
  Так и есть, приказчики. Слыханное ли дело, чтобы инвалидная команда состояла всего-навсего из пяти человек? То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] как на подбор один к одному – молодцы! Коренастые, кровь с молоком – заглядение! Поздоровкавшись с ними как следует (начальник[94]94
  То есть васильсурский Иван Иваныч Тр., и не в манеже, конечно, а в каком-нибудь порожнем сараишке. То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] показывал мне их в манеже), я обратился к ним с вопросом:

– А что, ребята, горите желанием сразиться с врагом?

– Га-а-рр-ы-им, ваше калеспандентное ва-ше-ство! – грянули в ответ молодцы, как из пушки.

– И скоро вы выступаете в поход? – обратился я к начальнику.

– Как скоро, так сейчас! – ответил он мне.

Итак, в поход. Мы еще не за Балканами, но с такими молодцами будем там скоро; это не подлежит никакому сомнению.[95]95
  Уж давно там… пьяница! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] Возвращаясь из манежа домой, мы были застигнуты в дороге таким проливным дождем, что буквально на нас не осталось ни одной сухой нитки. К тому же порядочно уж стемнело, и грязь на улицах сделалась непролазная (здесь начало черноземной полосы, этого неисчерпаемого золотого дна России). К несчастию, я еще упал, и таким образом, измокшие, все в грязи, мы явились обратно. Миловидная супруга начальника очень смеялась, увидя нас в этом непривлекательном виде, но амфитрион мой сердито заметил:

– Чем смеяться-то, лучше бы велела подать гостю сухое белье!

Через несколько минут я был уже переодет: в сухом белье и турецком халате. В этом виде любезный начальник повел меня к своей супруге (я протестовал, но он так убедительно просил не церемониться, что я вынужден был покориться), которая, увидев меня в моем импровизированном костюме, сейчас же прозвала меня злым турком, а потом, когда хозяин дома на минуту отлучился из комнаты, потихоньку сказала мне, что это халат ее мужа, и что я в нем так похож на него, что… К сожалению, она не докончила, потому что в эту минуту вошел слуга с самоваром.

Налили чай, в который я, для вкуса, подбавил рюмочку рома,[96]96
  Не десять ли? То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] и затем беседа наша пошла далеко за ночь. Обсуждали военные действия, сперва на малоазиатском театре, потом на дунайском, и, по совести, нашли более поводов для одобрения, нежели для порицания. Впрочем, вы и сами по опыту знаете, какое живительное влияние оказывают на беседу вовремя и у места проглоченные две-три рюмки ямайского![97]97
  Отроду, кроме квасу, ничего не пивали! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

В заключение гостеприимный хозяин велел сервировать скромную закуску и две полубутылочки холодненького,[98]98
  Не двадцать ли две, и притом не шампанского, а ерофеича? То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] которые мы и распили за здоровье храбрых русских воинов.

Когда я встал наконец, чтоб проститься, мой амфитрион крепко пожал мне руку и просил не забывать его. На это я ответил, что корреспонденты никогда ни одного проглоченного куска не забывают, и сослался на пример малоазиатского корреспондента «Северного вестника», который перед лицом всей России дал клятву вечно хранить благодарное воспоминание о радушном приеме, оказанном ему кутаисским бомондом. Еще бы! кормили шемаей, поили кахетинским – и это забыть!

Да, воспоминание о Васильсурске будет до гроба жить в моем благодарном сердце! Во-первых, от меня не потребовали паспорта, а во-вторых, не только не «пошутили» надо мной,[99]99
  А мы так крепко в этом сомневаемся, хотя, конечно, шутки васильсурского Ивана Иваныча носят более гуманный характер, нежели шутки Ивана Иваныча – рыбинского. То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] но обласкали и накормили меня совершенно серьезно, как следует. Согласитесь, что это не везде и не со всяким бывает!

Возвратясь на постоялый, засел за корреспонденцию, но, признаюсь, до того устал, что дальше продолжать не могу; совсем глаза слипаются. Прощайте; иду спать, и, наверное, засну как убитый. Но завтра, в пять часов утра – в Нижний! и на этот раз уж вернее смерти![100]100
  Поехал в Нижний, а попал в Козьмодемьянск, как доказывает вчерашняя телеграмма, извещающая о переходе через Балканы. Посмотрим, чем-то кончится эта новая Одиссея?! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Подхалимов 1-й.

P. S. Чтоб окончательно успокоить вас насчет непременного моего отъезда в Нижний, спешу прибавить, что сам здешний представитель военной власти взялся устроить мне место на пароходе, отправляющемся в пять часов. За час перед отплытием он пришлет на постоялый одного из своих юных героев, чтоб разбудить меня. Следовательно, вы можете быть спокойны: все заранее так комбинировано, что я даже проспать не могу. Разве что сон какой-нибудь чересчур уж веселый увижу, вроде, например, того, что вы решились копейку на строчку прибавить мне… Но нет – этого даже и во сне не увидать!

8[101]101
  Мы беспрерывно получаем письма от наших подписчиков, в которых последние укоряют нас за то, что мы, вместо действительных известий с театра войны, печатаем какую-то фантастическую дребедень. Просим, однако ж, войти в наше положение. В свое время мы сделали все зависящие распоряжения, чтоб получать самые свежие и точные сведения с обоих театров войны, и, положа руку на сердце, можем сказать, что не щадили при этом ни трудов, ни издержек. Предприятие это нам не удалось – это правда; но нужно же нам вознаградить себя хотя за понесенные издержки, ни говоря уже о трудах!! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Чебоксары. Даже не извиняюсь перед вами – надоело. Вчерашний амфитрион мой, вероятно, рассудил, что через Васильсурск можно ехать только на малоазиатский театр войны, и потому взял билет на пароходе, идущем в Казань. А я не справился, – вот и вся моя вина! Знаю, что подобные qui pro quo[102]102
  недоразумения.


[Закрыть] не всегда уместны, но на практике они бывают очень назидательны. Едешь час, едешь другой, думаешь: вот сейчас будет Лысково – и вдруг Козьмодемьянск! Удивительный переворот в мыслях производят подобные неожиданности!

Однако в сторону все это. Главное: я отыскал Подхалимова 2-го!!

Вот как было дело. Узнав на пароходе, что наши перешли через Балканы, я воспользовался остановкой в Козьмодемьянске, чтоб поделиться с вами этою радостью. Прихожу на телеграфную станцию, подаю телеграмму, настаиваю, чтоб ее поставили на аппарат немедленно, при мне – и вдруг телеграфист говорит мне:

– А вчера точь-в-точь такую телеграмму и в ту же газету подавал у нас один господин.

Разумеется, интересуюсь, расспрашиваю и получаю в ответ: черноватенький (он!), небольшого роста (он!), шадровитый из лица (тысячу раз он!).

– И чудной господин! – прибавляет телеграфист, – точно во сне ходит (опять-таки он!). Подал, это, телеграмму и говорит: «Зачем я, однако, в Козьмодемьянск приехал?» Вам, говорю, лучше это знать! «Да в Чебоксарах ведь есть своя телеграфная станция?» Есть, говорю. «Ну, так, говорит, лучше из Чебоксар отправлю». Взял назад и уехал.[103]103
  Вот до чего может довести неумеренное употребление алкоголя! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Он! он! он! В Чебоксарах – это верно!

Покуда я таким образом беседовал, наш пароход ушел; но я уже не жалел о потерянных деньгах за место, взятое до Казани, и думал лишь о том, как бы с будущим пароходом опять не вышло ошибки, и мне, вместо Чебоксар, не пришлось воротиться в Васильсурск!

На этот раз, однако, обошлось благополучно. Проходит два часа – и Чебоксары уже в виду. Пристаем; я выхожу на берег и спешу в первый попавшийся на глаза трактир.

– Подхалимов-второй! ты?

– Я!

– Какими судьбами? У родственников, что ли, загостился? Помнится, ты говорил, что у тебя в Чебоксарах родные живут?[104]104
  И нас в том удостоверил, а на поверку выходит, что имел в предмете прелюбодеяние!! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

– Какие, брат, к черту, родственники! разве у Подхалимовых бывают родственники!

Слова эти опечалили меня. Горемычные мы, Подхалимовы, в самом деле, люди! Без роду, без племени (все-то мы растеряли!), шатаемся из трактира в трактир, разыскивая, где бы хоть крошечку приютиться! Выйдет местечко – не успеешь и оглянуться, смотришь – и опять чем-нибудь не потрафил! Неуживчивы мы, мятежа в нас много – вот оно что! Но, с другой стороны, кабы не было этого мятежа – что бы поддерживало нас? Вот и вы, поди, теперь думаете: беспременно я этому Подхалимову-первому, за его неисправности, от места откажу! Что ж! откажите![105]105
  И откажем! И не только Подхалимову 1-му, но и Подхалимову 2-му! В этом читатели наши и сомневаться не должны! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

– Что же такое случилось? деньги, что ли, потерял?

– Деньги потерял, паспорт потерял – это само собой! А главное, штучка у меня тут завелась.

– Гм!.. штучка! Интересно, брат, интересно!

– Да что! бестия, брат! то есть такая выжига, что боже упаси!

– Как же ты на нее напал?

– А знаешь Василия, который в гостинице «Москва» половым служил, ну, так это – его сестра. Сам-то он из черемис, а Чебоксары, это – столица черемисская. Когда я отправлялся под Карс-то, вот он и говорит мне: будете, говорит, мимо наших местов ехать, так потрудитесь сестрице писемцо да пять рублей денег отдать…

– Что ж, хороша, по крайней мере?

– Рассыпчатая!

– Девица?

– Замужем. И сама – бестия, и муж шельма. Застал я их в лачуге, с голоду мрут, а теперь – распивочную продажу открыли!

– Эге! так вон куда корреспондентское-то содержание ушло![106]106
  Да-с, вон оно куда! Мы не щадим ни трудов, ни издержек, имея в виду полезные цели, а вместо того наши деньги оказываются косвенным орудием для приведения в исполнение постыдных предприятий! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

– Туда. Сперва все наличные из меня высосали, а потом и векселя в ход пошли. Сколько я этих векселей надавал – страсть!

– Ничего, друг: бог милостив! Напишем в редакцию «Красы Демидрона» слезное прошение – выручат![107]107
  Непременно! после дождичка в четверг! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Однако он усомнился в этом и стал доказывать, что редакция нисколько не причастна его злоключениям; что она и без того не щадила ни трудов, ни издержек, чтоб удовлетворить справедливым требованиям публики, и что, следовательно, было бы в высшей степени несправедливо привлекать ее к ответственности по такому делу, которое не подходит прямо к программе газеты, как издания литературного, политического и ассенизационного, но не прелюбодейственного. Я, конечно, не мог внутренно не согласиться с его доводами, но все-таки, чтоб окончательно не обескуражить его, некоторое время поддерживал мой тезис, хотя, признаюсь, довольно слабо.

– Но, по крайней мере, ты хоть пожуировал! – наконец сказал я, чтоб переменить разговор, принимавший чересчур печальное направление. – Ведь эти «штучки», коли они захотят… секретцы у них.

– Ни-ни! – воскликнул он с необыкновенною живостью.

Я был ошеломлен.

– Ну, брат, это уж совсем глупо!

– В том-то и дело, что изгибы человеческого сердца… очень, брат, это мудреная штука! – отвечал он печально, – она-то, по-видимому, не прочь, да бестия муж так и вертится… А впрочем, может быть, и она… шельмы они оба, это – вернее!

Мы умолкли: обоим нам было тяжело. Ему – потому, что встреча со мной заставила его опомниться и обнаружила во всей наготе пропасть, зиявшую под его ногами; мне – потому, что и надо мной начинали тяготеть смутные предчувствия чего-то недоброго.

– Сколько-нибудь, однако, осталось у тебя денег? – первый я прервал молчание.

Вместо ответа он выложил на стол желтенькую и, обращаясь к служителю, скомандовал:

– Гарсон! полштофа очищенной… живо!

Это был крик отчаяния, который меня глубоко взволновал.

– Спрячь этот последний ресурс! – вскричал я, – я плачу за все! И сверх того… могу даже рубликов двадцать пять уделить тебе… идет?

Он крепко пожал мою руку.

– Извини, что не больше; сам знаешь, впереди предстоит еще Дунай – дорога не близкая!

Но он только горько усмехнулся в ответ и запел:

– Ах, Дунай ты мой, Дунай!

Сын Иванович Дунай!

– Погодим, брат, и в Чебоксарах! – прибавил он с фаталистическою уверенностью поклонника ислама.

– Ну, нет, друг, – это – ни-ни! Я тово… я – непременно! Нынче же ночью, вот только дождусь парохода – и сейчас! И прямо так-таки, нигде не останавливаясь, – на Дунай.[108]108
  Не трудитесь, сделайте милость! Лучше в Кинешму съездите да паспорт выручите! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Уверенный тон, которым я выразил мое намерение, по-видимому, ободрил и его.

– А сем-ка и я в Малую Азию хвачу! – воскликнул он весело, – авось-либо до Самары доеду!

– Хватим, друг!

Увы! Это было только «пленной мысли раздраженье»! Через минуту он уже опять опустил голову.

– Нет, голубчик! – сказал он уныло, – теперь мне остается только об одном бога молить: чтоб меня отсюда куда ни на есть по этапу выслали.[109]109
  Так непременно и будет. То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] Да куда выслать-то, вот – вопрос! Где моя родина? Где мое местожительство? В «Старом Пекине»? В гостинице «Москва»? Вот уж подлинно: бегаем мы, корреспонденты, и «града неведомого взыскуем».

– Кстати! скажи, пожалуйста, как это ты паспорт потерял?

– Да так вот: купаться в Волге вздумал. Признаться, выпито несколько было – вот и приди мне в голову дикая мысль: украдут, мол, у тебя этот самый паспорт, ежели ты его на берегу оставишь! Ну, разделся, положил его под мышку да как поплыл – совсем и забыл; смотрю, в стороне какая-то бумажка плывет! Ан это он и был! Исправник уж раз десяток присылал, никаких резонов не принимает – наверняк этапом кончится! Впрочем, что все обо мне да обо мне – ты как, вместо Дуная, в Чебоксары попал?

Я рассказал подробно все, что вам уже известно из моих писем. История вышла тоже невеселая, но некоторым эпизодам ее мы все-таки искренно посмеялись.[110]110
  Веселые люди! даже в столь несомненно критических обстоятельствах – и то находят повод для смеха! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] Когда я кончил, он сравнил мое положение с своим (относительно редакции «Красы Демидрона») и нашел, что я все-таки могу оправдаться перед редакцией довольно прилично.[111]111
  Никогда! Lasciate ogni speranza! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

– Ты, по крайности, все-таки какую ни на есть корреспонденцию посылал, – сказал он – тогда как я… Ведь я, брат, даже весточкой о взятии Ардагана не поделился!

– Неужто?

– Да, брат. То есть я-то, собственно, не преминул, да она… шельма! Позвольте, говорит, я сама на станцию снесу… А после оказалось, что и телеграммы не послала, да и целковый мой рубль как пить дал!

– Так знаешь ли что? Право, уедем отсюда вместе! Я тебя до Самары провожу, потому что мне все равно: я и через Моршанск по железной дороге на Дунай попаду! Едем! Прямо вот из трактира пойдем на берег, и как только причалит пароход – фюить!

Он на минуту задумался, но потом – только рукой махнул.

– Нет, брат, alea jacta est![112]112
  жребий брошен!


[Закрыть] Пускай свершится! А вот что лучше: не раздавим ли вместе еще посудинку?

Сначала я было согласился, но потом вспомнил, что вы будете, пожалуй, сердиться, если узнаете об этом, – и отказал наотрез.[113]113
  Ах, господа, господа! Не в том дело, что вы при свидании выпили. И выпить и закусить можно, да в меру, в меру, в меру! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

– Ну, в таком случае, пойдем ко мне! – предложил он, – я тебя с нею познакомлю…

Признаюсь откровенно: искушение было велико. Я люблю женский пол и с трудом отказываю себе в сближении с ним, если представляется к тому случай… Но голос рассудка и на сей раз восторжествовал. Я вспомнил, как вы, отпуская нас на театр войны, настаивали, чтоб мы не задерживались на пути без надобности, – и дрогнул. К тому же я рассчитал, что деньги, данные вами, еще все налицо, да пожалуй еще, благодаря щедрости Ивана Иваныча Тр., и небольшой прибавочек есть, и ужаснулся при мысли, что такая сравнительно значительная сумма, без всякой пользы для «Красы Демидрона», утонет в зияющей бездне разврата![114]114
  Насилу-то догадались! То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Он угадал мои мысли и одобрительно покачал головой.

– Ты поступаешь правильно, – сказал он, вставая, – исполни свой долг перед «Красой Демидрона», а меня предоставь моей злосчастной участи!

– Бедный друг!

Я отсчитал ему обещанные двадцать пять рублей, прибавил еще от себя пятирублевку, после чего он взял шапку и удалился. Затем я потребовал себе отдельную комнату, чтоб заняться корреспонденцией, но едва лишь расположился писать, как он опять возвратился в трактир.

– Возьми назад свои двадцать пять рублей, с меня и синюги довольно! – сказал он, по-рыцарски кладя деньги на стол.

Я, разумеется, протестовал, но он остался непоколебим.

– Все равно, сколько бы у меня ни было денег – их отнимут! – повторял он уныло.

Благородный, честный друг! Высказавши все это, он быстро повернулся и направился к двери, но на сей раз я сам уже воротил его.

– Позволь! расскажи мне, каково здесь народное настроение? – спросил я.

– Восторг всеобщий!

– А здешняя инвалидная команда? надежна?

– Молодцы! один к одному, как на подбор! Не крупные, но коренастые, кровь с молоком – загляденье! Так и рвутся!

Он постоял немного и с горькой усмешкой прибавил:

– А вот мы с тобой – свиньи!

– Это почему?

– То есть не мы одни, а вообще… Сидим в укромном месте, галдим: ату его! ребятушки! не выдавайте! Гнусно, любезный друг!

– Ну, нет, с этим я не согласен! Природа поступила мудро, предоставив одним возбуждать патриотический дух, а другим – применять этот дух на практике!

– Ладно, брат! Рассказывай по понедельникам!

На этом мы расстались. Я сошел с крыльца, чтоб проводить его, и долго следил глазами, как постепенно утопала его колеблющаяся фигура во мраке сгустившейся ночи, а наконец и совсем пропала за углом соседнего переулка.

«Благородный, бедный друг! – говорил я себе, – ты просишь у судьбы, как милости, чтоб тебя отправили по этапу – и кто знает? Может быть, вскоре получишь желаемое!»

После того я окончательно уселся за писание, но долгое время воспоминание о погибающем русском корреспонденте преследовало меня.[115]115
  А кто виноват? То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть] Знаю, что следовало бы сказать что-нибудь о Чебоксарах, но, по настоящему позднему времени, могу сказать лишь кратко: это – дрянной и грязный черемисский городишко, стоящий на высоком берегу Волги. По Суворинскому календарю (который, кстати, очень мне помогал в моих статистических исследованиях), жителей только всего 3564 человека обоего пола. Однако если бы выстроить там крепость, то, с стратегической точки зрения, вышел бы второй Гибралтар, за исключением, разумеется, пролива.

В ту минуту, как я дописываю эти строки, бьет два часа, и я слышу приближение парохода. Пыхтит, шумит, свистит… На Дунай![116]116
  А мы так думаем, что вы преспокойно останетесь в Чебоксарах, влекомые страстью к женскому полу, а ежели и попадете куда-нибудь, то не ни Дунай, а в укромное место, чем ваша Одиссея и кончится. То же. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)


[Закрыть]

Подхалимов 1-й.