Текст книги "Погоня за ястребиным глазом . Судьба генерала Мажорова"

Автор книги: Михаил Болтунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

КАК ВЫБИРАЮТ ПАПУ РИМСКОГО?

Через месяц после возвращения из Северной Кореи Мажоров был назначен исполняющим обязанности директора института. Николай Емохонов убыл к новому месту службы в Комитет госбезопасности. Электронная разведка иностранных спецслужб в последнее время значительно активизировалась, и КГБ остро нуждался в технически образованных, компетентных специалистах.

Емохонова пригласили на должность заместителя начальника управления. Через год он уже стал начальником управления и генерал-майором.

«Служба Николая Павловича в КГБ, – вспоминал Мажоров, – шла весьма успешно. Он быстро завоевал авторитет. Через какое-то время выдвинулся на должность заместителя Председателя Комитета, потом – первого заместителя Юрия Андропова. Емохонов удостоился Ленинской премии, стал доктором технических наук. Во всяком случае, перед уходом в запас он имел звание генерала армии. А это говорит о многом».

Что ж, Юрию Николаевичу было не привыкать замещать директора. Обязанности руководителя он исполнял, когда на повышение в министерство перевели Петра Плешакова, теперь стал и.о. после ухода Николая Емохонова.

Вскоре из Главка поступила команда – подобрать кандидатуру на должность главного инженера института.

Видимо, предполагалось, что Мажоров станет директором института. Однако об этом не было сказано ни слова. Сложилась весьма щекотливая ситуация. Ему предстояло подобрать себе замену при полной неясности собственного будущего. Пришлось побеспокоить начальство, чтобы добиться ясности в этом вопросе. Ему передали, что министр Калмыков принял решение: Мажорову быть директором, и дело только в кандидатуре главного инженера.

И теперь, откровенно говоря, Юрию Николаевичу не очень-то хотелось в руководящее кресло. Но конъюнктура, как модно выражаться сегодня, сильно изменилась. Годы его «катили» к пятидесяти, и следовало определяться.

Он был полковником. Это означало, что служба его через три года могла благополучно завершиться. На посту же директора имелась возможность стать генералом и еще послужить, поработать, принести пользу Отечеству. Словом, решение было принято.

Теперь оставалось не ошибиться в выборе будущего главного инженера. Ведь это правая рука руководителя НИИ.

Перебрав фамилии сотрудников, взвесив все «за» и «против», он остановился на кандидатуре Александра Зиничева, которого знал еще с фронтовых лет. Однако представление на Зиничева было отклонено заместителем министра Петром Плешаковым. Петр Степанович по-прежнему внимательно и ревниво следил за всеми перемещениями в институте. Разумного объяснения этому не существовало, но факт оставался фактом. Дальше – больше. Мажоров последовательно предлагал на утверждение Плешакова еще четыре кандидатуры. Но все они также были отклонены. Юрий Николаевич сделал вывод: Плешаков ждет, когда ему назовут нужную кандидатуру. Но кто этот «нужный» человек, оставалось загадкой.

Однако время не стояло на месте. Несмотря на всю кадровую чехарду и неопределенность, институт должен был выполнять поставленные перед ним задачи. И он выполнял их.

Приближалось 25-летие института. 4 июля 1943 года Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял постановление «О мероприятиях по организации производства радиоэлектронной аппаратуры». В этом постановлении говорилось и о создании Всесоюзного научно-исследовательского института по радиолокации. Структурно он входил в наркомат электропромышленности. Директором стал Аксель Иванович Берг.

Интересно отметить, что тогда, в середине войны, когда не хватало самого необходимого, руководство страны установило размеры окладов, продпайки, ввело систему бронирования от призыва в армию для сотрудников института.

С тех пор прошла четверть века, и хотелось отметить эту праздничную дату, наградить сам институт, его работников. Мажоров обратился с ходатайством к министру Калмыкову о награждении ЦНИРТИ орденом Ленина.

Но все оказалось намного сложнее. В оборонном отделе ЦК Юрию Николаевичу доходчиво объяснили, что 25 лет – это не та дата, при которой награждают учреждение каким-либо орденом. А уж о высшей награде страны и говорить не приходится.

Однако Мажоров сдаваться не собирался. Он попытался партийным чиновникам объяснить, что тут случай особый, так как вся отрасль сравнительно молодая и насчитывает всего четверть века.

Ему отказали. Но разъяснения имели-таки положительные последствия. Действительно, в словах Мажорова был свой резон.

Летом, в июне, решили торжество не проводить. Время отпускное, дачное, собрать руководителей, бывших и нынешних сотрудников не просто. Празднование перенесли на осень.

Собрались в сентябре 1968 года. Приехали Аксель Берг, один из первых директоров Сергей Владимирский, академик А. Введенский.

Отгремели праздничные торжества, но Мажоров по-прежнему оставался и.о. директора. Петр Плешаков не спешил выносить его кандидатуру на коллегию министерства.

Вновь вернулись к главному инженеру. Юрий Николаевич на сей раз вспомнил о подполковнике Владиславе Лобанове. Отец у него был генерал-лейтенантом, начальником управления в Министерстве обороны. Петр Степанович, будучи руководителем «сто восьмого», опекал Владислава. Признаться, специалистом он оказался слабеньким, но выхода не было. Отвергнуто уже пять кандидатур. В конце концов, чтобы успокоить собственную совесть, Юрий Николаевич убедил себя, что «подопрет» Лобанова опытными заместителями.

В этот раз Мажоров предложил три кандидатуры, и среди них Лобанова. Двоих Петр Степанович отмел сразу, а вот увидев в представлении Владислава, оживился. Юрий Николаевич напомнил Плешакову о невысокой технической подготовке кандидата, но на это замечание заместитель министра не отреагировал. Он в конце концов добился своего.

Однако кадровые проблемы были лишь частью забот полковника Мажорова. Наряду с научной тематикой института приходилось порой отвлекаться и на решение самых неожиданных вводных.

Как-то вызвал к себе Мажорова заведующий отделом ЦК Иван Дмитриевич Сербии. Встреча с «Иваном Грозным» не предвещала ничего хорошего.

«Это довольно одиозная фигура, – вспоминал Юрий Николаевич, – власть его над оборонщиками была безграничной. Он мог любого руководителя снять с должности. Через него осуществлялись все награждения, присвоение званий военным, прикомандированным к промышленности.

Сербии был невысок ростом, коренаст, нрава сурового. Без него не могло состояться назначение ни одного из руководителей оборонных предприятий».

Причиной приглашения в ЦК стало письмо Главкома ВВС, Главного маршала авиации Константина Вершинина, адресованное Сербину. Константин Андреевич просил рассмотреть обращение полковника Владимира Неведомского. Тот докладывал о нарушении воздушного пространства Индии самолетом ВВС Пакистана.

Индийские военные жаловались, что зенитно-ракетные системы советского производства не сумели сбить самолет-нарушитель. И потому делали выводы о низком качестве нашего зенитного оружия.

Неведомский проанализировал маршруты полета и выдвинул идею: нарушителя не удалось уничтожить потому, что его прикрывала так называемая буксируемая ловушка. Он считал, что расстояние между самолетом и ловушкой достигало 15 километров.

Чтобы добиться ясности, Сербии собрал у себя в кабинете и самого Неведомского и Мажорова. Признаться, доводы Неведомского не показались Юрию Николаевичу убедительными. Он высказал свое мнение. Теперь уже Неведомский не согласился.

Сербии, выслушав обоих полковников, сказал: «Знаете, как выбирают папу римского? Кардиналов собирают в один зал и не выпускают до тех пор, пока папа не будет избран. Так и вы, пока не договоритесь, отсюда не выйдете. Ясно?»

Что ж тут неясного. Начали работать. Мажоров попросил у Неведомского данные локаторной проводки самолета. В документах при тщательном изучении обнаружились серьезные неточности и ошибки.

Пришлось пригласить еще двух специалистов из НИИ ПВО и НИИЦ-21. Их разыскали. К счастью, они были в Москве.

После долгих споров все-таки удалось убедить Неведомского, что его выводы ошибочны и никакой ловушки не существовало. Просто расчеты РЛС и пусковых установок сработали непрофессионально и не смогли уничтожить самолет-нарушитель.

К единому мнению пришли поздно ночью, о чем Мажоров и доложил Сербину по телефону.

Остается только добавить, что в октябре 1968 года завершился период неопределенности. Полковник Юрий Николаевич Мажоров стал руководителем ЦНИИ-108. На этой должности директора, а потом и генерального директора он будет трудиться до окончания 1985 года, то есть долгих 17 лет. Но это уже новый, совсем иной этап его деятельности. И о нем рассказ впереди.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

АХ, ПАРИЖ, ПАРИЖ!

Летом 1969 года во Франции, в Ле-Бурже, открылся очередной международный аэрокосмический салон. В те годы наши конструкторы-оборонщики не были избалованы зарубежными поездками. Вот и Мажоров за двадцать четыре послевоенных года дважды выезжал за границу – один раз в ГДР на Лейпцигскую ярмарку, второй – в командировку в Северную Корею. Но эти поездки лишь с большой натяжкой можно было назвать заграничными. Помните шутливую присказку той поры: «Курица не птица, ГДР не заграница».

А тут вдруг раздался звонок из министерства, и Мажорову объявили: он включен в состав советской делегации, которая летит во Францию. Им предстояло участвовать в работе аэрокосмического салона. Приятная неожиданность, ничего не скажешь. Кто же не мечтал побывать в Париже!

Делегацию возглавлял министр авиационной промышленности Петр Дементьев. В ее состав входили авиаконструкторы, специалисты оборонной отрасли, космонавты.

Летели на самолете Ил-62. Осталась позади Белоруссия, Прибалтика, Дания, и вот уже под крылом Франция. Приземлились в Ле-Бурже. Сразу же после посадки, в аэропорту началась пресс-конференция. На вопросы журналистов отвечали министр Петр Дементьев и авиаконструктор Алексей Туполев. Он тогда занимался созданием «советского «Конкорда» – сверхзвукового пассажирского самолета Ту-144.

После пресс-конференции членов делегации разместили в парижских гостиницах. Мажорова, вместе с коллегой – оборонщиком Петром Фигуровским, определили в отель «Фронтенак». Это был хороший выбор – отель располагался неподалеку от Елисейских Полей и Триумфальной арки. Напротив входа в гостиницу размещалась редакция известного французского журнала «Пари матч».

Выйти в город они пока не могли, хотя и очень хотели. У них в кармане не было ни единого франка. Деньги, как обещали, должен был подвезти некий кассир из посольства. Кассир приехал только вечером, около двадцати одного часа, и вручил каждому по две тысячи франков.

Сумма, даже на их непосвященный взгляд, показалась весьма небольшой. Ведь номер, в котором предстояло жить, в сутки стоил более двухсот франков. Кассир успокоил: отель им оплатит посольство. В общем, гуляйте и ни в чем себе не отказывайте.

Утром в номер подали завтрак – омлет, булочка, немного масла и джема. Чашечка кофе.

В назначенный час к отелю подъехал автобус, и они отправились а Ле-Бурже. Уже в ту пору Париж был переполнен машинами.

«На многих улицах. – вспоминал Юрий Мажоров, – кстати, не очень широких, слева и справа стояли вплотную припаркованные машины. Оставался только узкий проезд посередине дороги. Если кому-то надо выехать из ряда стоящих машин, водитель с трудом выбирался из этого плотного строя. Теперь у нас в Москве все то лее. Наконец, мы догнали вожделенный Запад».

До аэродрома автобус ехал почти час. Салон был развернут в ангарах и на открытых площадках. Все ярко расцвечено флагами стран-участниц. Военные самолеты и вертолеты демонстрируются на отдельных участках от каждой страны. Транспортные, спортивные машины общегражданского назначения собраны все вместе. Рядом с центральным павильоном развернута выставка ракетной техники.

В павильонах в основном стенды с экспонатами различных стран. В советском павильоне военной техники нет. Мы «мирная» держава, поэтому выставлены только гражданские самолеты. В этот период в советской и зарубежной прессе много говорилось о «Конкорде» и Ту-144. Но на стенде СССР только макеты и фото нашей сверхзвуковой машины.

Широко были представлены аэробусы Англии и Франции.

У Юрия Мажорова, конечно, был свой интерес на этом салоне – ему хотелось побольше узнать о размещении на борту самолетов специальных антенн для средств радиоэлектронной борьбы. Однако здесь многого «разведать» не удалось. Каждый военный самолет обнесен по периметру оградкой, и внутрь этого ограждения не попадешь.

Отношение к советским специалистам было весьма настороженное. А получить информацию о зарубежных СВЧ-устройствах, особенно, использующих ферритовые материалы, было крайне необходимо.

У стенда фирмы «Грюндиг» Юрий Николаевич как раз и разглядел интересующие его устройства. Однако на просьбу ознакомиться с проспектом получил отказ. Мажоров понял свой просчет: он разговаривал с сотрудниками стенда через переводчика.

На следующий день поступил иначе. Немецкий язык он еще с горем пополам помнил, и потому начал разговор на родном языке «стендовиков». Сотрудник фирмы с удовольствием откликнулся, и охотно вручил Мажорову стопку проспектов и прайс-листов.

В заключение разговора «фирмач» спросил, откуда, мол, Юрий. Мажоров улыбнулся, предложил угадать. Немец сказал, что чувствует славянский акцент, и начал перечислять: чех, болгарин, поляк? Когда он дошел до югославов, Юрий Николаевич согласился. Кстати, ему тогда единственному удалось добыть хоть какие-то материалы по СВЧ-устройствам.

Увидел Мажоров в одном из павильонов и буксируемые ловушки для защиты самолетов от ракет как с тепловым, так и радиотехническим наведением. Вспомнился «Иван Грозный» и Неведомский с его предположением о ловушке. Впрочем, по возвращении домой из Парижа, Юрий Николаевич написал специальную работу по ловушкам и предложил создать их у нас.

Кроме посещения стендов различных стран, пожалуй, самым интересным были показательные полеты самолетов и вертолетов различных авиационных производителей. Свои машины «фирмачи» старались показать во всем блеске. Самолеты резко взмывали вверх после взлета, и пилот бросал их в пике, «крутил» различные фигуры высокого пилотажа.

Произвел впечатление истребитель с вертикальным взлетом. Тогда эти машины были в новинку, и поэтому странно и весьма необычно смотрелся самолет, зависающий над местом старта, потом делающий вращения вокруг своей оси и быстро набирающий горизонтальную скорость.

Однако Юрия Николаевича интересовал не только аэрокосмический салон, антенны, СВЧ, ферриты. Он хотел увидеть Париж. И потому, выкроив время, вместе с Фигуровским пошли побродить по городу. Перешли мост Инвалидов и вдоль Сены направились к виднеющейся вдали Эйфелевой башне. Вблизи башня производила сильное впечатление. Огромные металлические опоры образуют арки, сквозь которые идет дорога на Марсово поле.

Мажоров и Фигуровский поднялись на смотровую площадку. Незабываемое впечатление. Город как на ладони: видна Триумфальная арка, Лувр, манежи Всемирной выставки.

«Париж показался мне очень знакомым, – рассказывал позже Мажоров, – странно, показалось, что я уже здесь бывал. Чувствовали мы себя вполне свободно, никто за нами не следил, никому мы не были нужны, могли распоряжаться собой, как хотели.

Ходили пешком. Так лучше все удавалось разглядеть. Собор Парижской богоматери или Нотр-Дам-де-Пари, знаменитый Латинский квартал, и его книжный рынок. Множество киосков, где с особым удовольствием можно покопаться в огромном массиве разнообразной книжной продукции. Неподалеку сидят с мольбертами художники.

Побывали мы и на концерте органной музыки в соборе Нотр-Дам, посетили Лувр, увидели великую «Мону Лизу».

В Париже процветали театры стриптиза, явление для нас непонятное и недоступное. На Елисейских Полях располагался театр «Лидо». Рискуя навлечь на себя гнев начальства, тем не менее, мы посетили это заведение. Входной билет 50 франков. К нашему удивлению, ничего не пристойного мы там не увидели.

Зашли и в парижский кинотеатр. Как раз демонстрировался один из фильмов о Джеймсе Бонде. Но в зале зрителей было немного».

В один из вечеров советское посольство в Париже устроило прием в честь участников аэрокосмического салона.

Войдя с улицы, Мажоров и его коллеги попали в небольшой дворик. В центре находился небольшой фонтан, несколько деревьев, кусты роз. Прошли в вестибюль. Широкая лестница, покрытая ковровой дорожкой, вела на второй этаж. Там был зал приемов. Приглашенных собралось достаточно много.

Мажоров увидел столики, за ними буфетную стойку, на которой стояли блюда с сэндвичами, пирожными, фруктами.

Подошел официант, спросил: водку или виски. Конечно же, виски. Хотя, откровенно говоря, виски с содовой совсем не понравилось.

Стал разглядывать публику: французы в военной форме, французы в штатском. А вот и советские офицеры, и среди них наш прославленный воздушный ас, трижды Герой Советского Союза генерал Александр Покрышкин.

Мажоров не был лично знаком с ним, но во время войны не раз слышал по радио, как немцы истошно кричали в эфир: «Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!»

Обычно все переговоры по радио фашисты вели с помощью шифров, и только в трех случаях им разрешалось работать открытым текстом: когда через оборону прорывались наши танки, если где-то было нападение партизан, и третьим – был Покрышкин. Когда они засекали самолет аса, то не только пилоты в воздухе, но и операторы наземных станций вопили: «Ахтунг! Ахтунг!»

«Интересно, знает ли об этом сам Покрышкин?» – подумал Мажоров и решил подойти к Александру Ивановичу. Подошел, представился как полковник-радист и рассказал свою фронтовую историю. Судя по всему, сказанное Покрышкину понравилось, генерал широко улыбнулся и заметил, что ему говорили о подобном, но он впервые встречается с радистом, который слышал это сам. Покрышкин и Мажоров выпили за память тех, кто не вернулся с войны.

На следующий день после приема в посольстве они улетали домой. Мажорова позвали в передний салон самолета, где он приятно провел время в компании авиаконструктора Туполева и космонавтов Елисеева и Шаталова. Они пили коньяк и вспоминали Париж.

ВЫСШАЯ НАГРАДА ОТЕЧЕСТВА

Они встретились на даче в последнее воскресенье августа. Начальник ГУВРО генерал Николай Смирницкий с женой приехали к Мажоровым. День выдался теплым и солнечным.

Женщины хлопотали на кухне, а Юрий с Николаем устроились в саду. Начали неспешную беседу о том о сем, как вдруг в калитку постучал дачный сторож Василий.

– Юрий Николаевич, – запыхавшись, звал он Мажорова. – Вас срочно к телефону. Дежурный по институту.

Первое, что мелькнуло в голове: не дай бог, пожар. Телефон на все их садовое товарищество был один в сторожке. Пришлось бежать.

Прибежал. Схватил трубку. А дежурный веселым, торжественным голосом сообщил, что в институт поступила правительственная телеграмма о награждении ЦНИРТИ орденом Ленина. Пришло также поздравление от министра.

Отлегло от сердца. Юрий Николаевич опустился на табурет, вытер пот с лица. Вот так, орден Ленина! Пусть не к юбилею, но ведь наградили!

Как оказалось позже, министр Валерий Калмыков тоже посчитал несправедливым, что ЦНИРТИ обошли юбилейной наградой. При подготовке правительственного постановления о приеме на вооружение очередной оборонной системы, он распорядился включить в документ и «сто восьмой». Постановление прошло все инстанции и было благополучно принято. Но обо всем этом Мажоров узнает позже, а сейчас он, радостный, спешил обратно на свой садовый участок, чтобы поделиться известием с фронтовым другом Смирницким.

Когда Юрий рассказал обо всем Николаю, они дружно грянули «Ура!» На восторженные возгласы из своей дачи выглянул сосед по садовому участку Петр Плешаков. Поинтересовался, чему они так громко радуются. Пришлось рассказать о полученной телеграмме. Казалось, Петр Степанович тоже присоединится к ним. В конце концов, до ухода в министерство, он много лет проработал в «сто восьмом», потом руководил НИИ.

Но реакция Плешакова была совсем иной.

– Дежурный что-то перепутал. Не может быть, чтоб сразу орден Ленина дали.

Смирницкий только многозначительно посмотрел на Мажорова.

На следующий день Юрий Николаевич держал в руках телеграмму. Никакой ошибки не было – институт действительно удостоили высшей награды страны. Впрочем, и было за что. Созданный еще в 1943 году постановлением ГКО Всесоюзный научно-исследовательский институт радиолокации за четверть века своей деятельности добился весьма значительных результатов. Начинали, по сути, с нуля. Институту выделили здания, которые в прежние годы занимали Продакадемия им. Сталина и экономический институт. Да, здесь были аудитории, учебные классы, но они пустовали. Следовало завести приборы, оборудование, набрать специалистов.

С этого, собственно, и начинали первый директор института

A. Берг и главный инженер А. Кугушев. Из ОКБ при Всесоюзном энергетическом институте перевели 29 сотрудников. Среди них были создатели первого импульсного радиолокатора П. Погорелко и Н. Чернецов. Из МГУ пришли академики Б. Введенский и В. Фок, член-корреспондент АН СССР М. Леонтович, доктор физико-математических наук С. Калашников, другие специалисты-радиотехники.

В конце 1944 года в институте уже трудилось более полтысячи человек.

За год с небольшим, пока шла война, удалось разработать аппаратуру РД, которая поддерживала телевизионную связь РЛС с истребителями и наводила их на вражеские самолеты. Станция ТОН, которая была создана в это же время, предупреждала экипаж бомбардировщика о нападении сзади.

После победы институт продолжал работать так же напряженно, как и в военные годы. Б. Введенский, М. Леонтович и B. Фок проводили исследования распространения радиоволн. За эти работы В. Фок удостоился Сталинской премии. Учеными института были детально изучены проблемы излучения и приема сантиметровых волн, процессы, действующие в различных узлах РЛС, антенно-фидерные системы, фильтры и резонаторы, написаны монографии и пособия.

Особая гордость института – создание принципиально новых радиолокаторов СНАР-1, «Лес», «Спрут».

Именно здесь был разработан самолетный радиолокатор для навигации и прицельного слепого бомбометания ПСБН, мощный радиолокатор для дальнейшего обнаружения баллистических ракет «Дунай», станции «Спираль», «Фонарь», «Люстра». Работали над ними коллективы под руководством Б. Высоцкого, А. Катушева, В. Сосульникова.

Со времени основания института в его стенах активно велись разработки систем создания помех для радиолокаторов – средств радиоэлектронной борьбы.

«К концу 50-х годов, – заключает генерал Юрий Мажоров, – завершился второй этап деятельности института, входе которого усилиями нашего коллектива радиолокация обрела прочный научный фундамент. Начался новый этап. Из института по радиолокации он превратился в институт по борьбе с радиолокацией».

В 1959 году институт передается из системы Минобороны в ведение Государственного комитета по радиоэлектронике. В 1966 году он переименован в Центральный научно-исследовательский радиотехнический институт – ЦНИРТИ.

После запуска искусственного спутника Земли в институте началась активная деятельность по созданию аппаратуры разведки из космоса. Большой коллектив разработчиков по этой тематике возглавили М. Заславский, А. Рапопорт, В. Банков, Л. Зайдман, Э. Мешков. Впоследствии результатом этой работы станет создание системы глобальной радиотехнической разведки «Целина».

Важнейшую научно-техническую проблему удалось решить тогда еще старшему научному сотруднику института Юрию Мажорову – разработать принцип создания ответных многократных импульсных помех. И начиная с 1960 года практически все станции помех изготавливались как станции ответного типа.

Одним из важнейших направлений в работе стало создание средств преодоления системы противоракетной обороны. Возглавлял эти исследования В. Герасименко.

Словом, институту, недавно отметившему 25-летие, было чем гордиться.

А Мажорову предстояло заняться хлопотами по организации торжественного вручения награды. По принятой процедуре орден такого достоинства должен был вручать один из членов Политбюро ЦК КПСС. В наградном отделе Президиума Верховного Совета СССР Юрию Николаевичу сообщили, что орден к знамени института прикрепит Первый секретарь Московского горкома партии Виктор Гришин. При этом уточнили – торжественное собрание следует устраивать только в трех местах – в Колонном зале Дома Союзов, в концертном зале гостиницы «Россия» или в концертном зале «Октябрь». Дата проведения 31 октября 1969 года.

Снять зал оказалось делом не легким. За решением этого вопроса пришлось идти к самому председателю Моссовета Владимиру Промыслову. Была достигнута договоренность, что собрание состоится в Колонном зале. Но поскольку он ремонтировался, и если к сроку мог быть не готов, то в качестве запасного варианта наметили зал «Октябрь».

В институте разработали и изготовили памятный знак в честь награждения института орденом Ленина.

«Этот значок сослужил нам хорошую службу, – вспоминал Мажоров, – поскольку институт награждался не к юбилею, никто из коллектива представлен к орденам и медалям не был.

Уже после вручения ордена, я был в ЦК у Сербина и подарил и ему этот значок. Он поблагодарил, долго разглядывал его, потом выразил недоумение, почему, мол, никто не награжден из сотрудников института.

Сербии позвонил министру Калмыкову. Тот подтвердил мои слова. «Иван Грозный» сказал, что это ошибка и ее надо исправить. Потом поинтересовался у меня: сколько сотрудников я хотел бы представить к награждению.

Я сказал, что коллектив у нас большой, талантливый, поэтому наградить следует не менее ста человек. Суровый Сербии улыбнулся, что случалось крайне редко, и отпустил меня.

Через месяц пришло сообщение: для награждения сотрудников института следует представить кандидатуры ста человек».

…Проведение торжественного собрания хоть и было делом хлопотным, но памятным и приятным. Отремонтированный Колонный зал сверкал свежим лаком и яркими красками. Он был великолепен. На вручение ордена прибыл министр Валерий Калмыков, первый секретарь Бауманского райкома партии Валентин Макеев, председатель райисполкома Виктор Филюшин, ответственный работник ЦК партии Владимир Косиков, начальник Главка Владимир Говядинов. Приехал и предшественник Мажорова – Николай Емохонов. Были представители из других научных учреждений, министерств и ведомств, ветераны ЦНИИ.

Первый секретарь горкома Виктор Гришин зачитал Постановление Верховного Совета СССР о награждении института, и прикрепил к знамени орден и орденскую ленту. Директор института Мажоров поблагодарил руководство страны за награду.

Дальше были выступления, а Юрия Николаевича мучил вопрос. Дело в том, что в одном из небольших залов был накрыт праздничный стол. Вроде бы по старой, доброй традиции следовало «обмыть» награду. Но накануне вручения до Мажорова довели документ, принятый в верхах, в котором критиковались подобные застолья. Ситуация, надо сказать, была непростая.

Мажоров подошел посоветоваться к министру, но тот только пожал плечами, видимо не зная, что и сказать. Потом переговорил с первым секретарем райкома Макеевым. Ведь если что, именно ему пришлось бы наказывать коммуниста Мажорова. Тот тоже ничего определенного не сказал.

Юрий Николаевич понял, что кроме Гришина никто этот вопрос решить не в силах. Подошел к первому секретарю:

– Виктор Васильевич, такое событие в жизни коллектива бывает не часто. Хочу просить разделить нашу радость за скромной рюмкой чая.

Гришин улыбнулся и дал согласие. Гора упала с плеч. Первый секретарь горкома произнес тост и пошутил:

– Мажоров, ты же пригласил на рюмку чая, а налил коньяку. На следующий день в фойе первого корпуса был открыт макет ордена Ленина. Теперь институт стал орденоносным.