Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Михаил Львов

Поэты Победы

 
Мы – поэты Победы,
В славе, в прахе, в пыли,
Мы – большие поэты,
От большого мы шли.
Ни Берлина, ни Праги
У солдат не отнять.
Годы нашей отваги
Под архив не подмять.
Жизнь, ты можешь жестоко
Даже нас загонять.
Но скажу тебе только:
В угол нас не загнать.
Потускнеют медали?
Их начистим опять.
Мы такое видали,
Что иным – не видать.
И
   без иносказаний,
Не с эстрад-говорильн
Мы такое сказали
И еще говорим!
 
 
Не цвели, как нарциссы,
Грудью шли против бед,
Выжигали нацисты
Нашей юности цвет.
Счет потерян
   потерям
По весне, по зиме.
А погибшим – не терем,
А холмы по земле.
Из земли,
   из забвенья
Вызывая ребят,
Как приказ поколенья,
Наши строки трубят.
 

1965

«Все мужество, которому когда-то…»

 
Все мужество, которому когда-то
Я присягал на яростной земле,
Сложить с себя, как звание солдата,
Похоронить в уюте и тепле?
 
 
Согнуться так, как раньше не сгибался?
Замолкнуть так, как раньше не молчал?
Так ошибиться, как не ошибался?
Так измельчать – как раньше не мельчал?
 
 
В пижамы полосатость облачаться
И смутно вспоминать себя бойцом?..
И в мемуарах чуть разоблачаться,
За стол садиться, к прошлому лицом?
 
 
И требовать от века отпущения,
Облюбовав сиденье у огня?
 
 
Я отвергаю эти допущения,
Как выстрелы. Как выстрелы в меня.
 

1965

Мой Лермонтов

 
В противоречьях бытия,
Не укрощен и не прилизан,
Непримиримостью пронизан,
Его стихами думал я.
 
 
Еще не впрягся в воз, как вол,
Жизнь не брала еще за горло,
И он по-лермонтовски гордо
Меня по Молодости вел.
 
 
Он возникал, как юный бог,
В моем молчании и гневе,
И высоко парил я в небе,
И сам был бог, и все я мог.
 
 
Бездумным словом не бряцал,
На мир смотрел высокогорно,
Непререкаемо и гордо
И утверждал и отрицал.
 
 
Так с демонизмом лучших лет
Считали мы – без колебаний, —
Что мы свирепо колебали
Все то, чему прощенья нет.
 
 
И каждый – молод и силен —
Считал – назло своим трагедиям, —
Что ярым лермонтовским гением
Он персонально осенен.
 
 
Все были – «лермонтовцы» сплошь…
Нам было дорого – без юмора —
И то, что Левитанский Юра
Был внешне с Лермонтовым схож,
 
 
Что Наровчатов – не седой —
Еще сияющий поручик,
Певец войны и «белых ручек»,
Был тоже Лермонтов собой…
 
 
А ветер века в очи дул.
И эти сходства отпылали.
Как утешения – отпали.
Хоть мы и «в яблочко попали».
Как паруса, они опали.
Как листья, с возрастом, упали.
Осталось сходство душ и дум.
 
 
Остался вечный разговор
С его печалью и тоскою,
С непререкаемой строкою,
Как трибунала приговор…
 
 
(А вы, кому за нами жить, —
Ведь и от вас навеки в звездность
Уйдет ваш лермонтовский возраст —
Спешите что-нибудь свершить…)
 
 
Пусть возрасту не возразить,
Как ветру ночи из ущелий,
И лермонтовских ощущений
Не возвратить,
Не возродить,
Но не отдам я никому
Те дни, когда с такою верой,
С такою лермонтовской мерой
Мы подходили ко всему.
И был бы жалок наш разбег,
И жизнь была б к земле прибита —
Когда б не сразу тот Казбек,
Не эта мера и орбита.
 

1964

«Почему мне приснился комбриг мой опять…»

В. Солоухину

 
Почему мне приснился комбриг мой опять
И бригада уральцев в строю?
И – мне не пятьдесят,
Даже – не двадцать пять,
Я еще, точно ангел, стою…
 
 
Почему мне приснился комбриг мой опять
И товарищи в смертном кольце?
И последний патрон,
     и последняя пядь,
И железная гарь на лице…
 
 
Вижу легкую юность далеких людей
(Это – их… Это – днем… Это – тут).
Почему же все снится мне юность друзей,
Что с войны никогда не придут?
 
 
Почему это снятся в мои пятьдесят
Еще двадцатилетние сны?
Четверть века назад возвратился солдат,
Только сны не вернулись с войны.
 
 
Мой младенческий сон навсегда унесен
(Был он ясен и легок, как пух,
И спалось мне с цветами,
   с землей
     в унисон,
Был, как птица, беспечен мой дух).
 
 
Как
   в покой
     себя,
       в травы
         и в облачко
           «вспать»,
В голубое плечо тишины?
Почему мои сны отправляются вспять
В невозвратные дебри войны?
Как пропавшие без вести, пали вы, сны,
Не вернулись с войны…
 

1967

«Ушли – непреклонны…»

 
Ушли – непреклонны.
Назад не пришли.
Спасли миллионы,
Себя не спасли.
 
 
Остались – любовью,
Прекраснейшим сном,
Пронзительной болью
И вечным огнем.
 
 
И на обелиски
Заносим мы их,
Как в вечные списки
Сограждан живых.
 
 
В ликующих гимнах
Трубящих годов
Та боль о погибших,
Как совести зов.
 
 
Где – с пламенем чаши —
Я стану, как страж.
Погибшие наши,
Я – плакальщик ваш.
 

1967

Неизвестный солдат

 
Я безвестный. Я безвестен.
Я без имени – известен.
Вечный житель твой, Земля,
Похоронен у Кремля.
 
 
…Был мой путь сюда торжествен:
Генералы в форме были.
И лафеты плавно плыли.
Милицейские застыли
Там, где шествие застигло.
И меня землей России
Государственно везли,
Как при жизни не возили,
Как при жизни не могли.
Чтобы пухом мне земля —
Вкруг меня, вблизи Кремля
Все столицы и края,
Вся геройская земля:
Сталинградская земля,
Ленинградская земля,
Подмосковная земля,
Украинская земля,
Брестской крепости земля —
Для меня все, для меня.
Как я рвусь к вам из огня!
Кто-то здесь средь вас – мой брат.
Кто-то здесь – мой друг-солдат.
Кто-то мать. И кто-то сын,
Может, с сыном – не один…
Кто-то здесь – мой близкий друг.
Кто-то здесь – мой чистый внук.
 
 
Нет ни смерти, ни разлуки —
Братья, матери и внуки,
Вечная моя родня —
Возле вечного огня,
Возле вечного меня.
 

1967

Наша Атлантида

 
Мы в Отечественную войну
Потеряли целую страну
С населеньем миллионов двадцать.
Тех людей уже нам не дозваться.
 
 
Наша боль и наша Атлантида,
Нет туда ни поезда, ни гида…
 
 
Если я задумчивым бываю,
Если я трагическим бываю,
Если я обиды не спускаю,
Если глаз с фашиста не спускаю, —
Значит, я о ней не забываю,
Я о той стране не забываю.
 

1969

«Постарели солдаты…»

 
Постарели солдаты
Той
   Великой Войны.
И
сажают салаты
Под присмотром жены.
Поседели комвзводы,
Кто вернулся с войны.
Не стареют народы,
Но стареют сыны.
Поседели комбриги
И комдивы мои.
Пишут первые книги,
Вспоминая бои.
Ордена и медали
Героических лет
От осколков спасали,
От старения – нет…
Не спасают медали,
Хоть их много у вас
(Кое-что недодали,
Все равно есть запас).
Ну, а кто – не вернулся,
Кто – навек молодой?
Кто – теперь
     обернулся
Обелиском,
     плитой?
Им
   помочь невозможно —
Не вернуть
     их назад.
Потому
   и тревожно
На душе у солдат.
В этом яростном мире
И прекрасном таком
Подорваться на мине,
Проколоться штыком —
Не желают
   солдаты
Никому
   этих бед
И подобной
   доплаты
За рожденье на свет.
О мои командармы,
Полководцы атак!
Были
   так легендарны!
Были
   молоды так!
А теперь
   тяжелеют,
Но на жизнь не ворчат,
И
   лелеют,
     жалеют
Неразумных
       внучат.
 

1969

Сидят в обнимку ветераны

(Песня)

 
Сидят в обнимку ветераны.
Немного выпили… – не пьяны…
А за спиной чужие страны,
А в сердце – раны, в сердце – раны.
Живые мертвых вспоминают,
С тоской и болью вспоминают.
Но только мертвые не знают,
Что их живые вспоминают…
Им не услышать голос милых,
Им не обнять своих любимых.
Ничем помочь друзьям не в силах,
Живые плачут на могилах.
Сидят в обнимку ветераны.
Солдаты, сестры, партизаны,
Сидят, поют, а в сердце – раны,
Незаживающие раны.
 

1968

М. Максимову

О мертвецах поговорим потом.

М. Дудин

 
Они остались. Мы вернулись
С сознаньем счастья и вины.
С нелегкой музыкой столкнулись
Послевоенной тишины.
Сменялись осени и зимы.
Менял нас трудный наш маршрут.
Они
   одни неизменимы.
Они, как слезы, в нас живут.
И с каждым годом разрастаться
Необъяснимой той вине.
Нам никогда не оправдаться
Перед погибшими в войне.
Как верят в бога,
   в них мы верим.
Нам
   наша молодость – судья.
Себя
   их судьбами
     проверим.
Проверим —
   павшими —
     себя.
Вдали от молодых и модных,
Два побратима пожилых,
Поговорим о наших мертвых,
А после можно о живых.
 

1968

В Берлине

 
Сорок пятый я помню:
У рейхстага бурлим.
Будто каменоломню,
Озираю Берлин.
Мы – суровы и строги —
И возвышенны так!
Мы – пророки и боги —
И не меньше никак.
Сожаленья – ни капли
Ни к другим, ни к себе.
Мы еще не ослабли
В ежедневной борьбе.
Мы еще все – из стали!
Из огня и брони!
И – не на пьедестале,
И – не в рамке родни.
…Так с какими словами
Нынче въедем в Берлин?
И с какими глазами
Постоим у витрин?
Отпылала та ярость?
Тот отгневался гнев?
Или в сердце, не старясь,
Все рычит, словно лев?
Нет ли в нас еще духа
Той высокости – стой! —
Той скульптурности духа,
Гневной цельности той?
Нет, другими мы стали,
Не глядим с высоты…
Замечаем детали…
Принимаем цветы.
Преподносим подарки
Сами – немцам-друзьям.
На подарки – все марки!
Ну, еще на «сто грамм»…
И как будто подарок
Нам – огромный такой,
Эта жизнь и порядок,
Этот город живой.
И – немецкая форма
На бойце молодом,
И – советская форма
Рядом с ним, с неврагом,
И – улыбки как норма,
И – детишки кругом…
…Я счастливым бы не был,
Я не ел бы и не пил,
Я гордиться б не стал,
Если б прах тот и пепел
Здесь сегодня, застал.
Мы лежачих не били,
Были мы и детьми,
Мы и рыцари были,
И пророками были,
Стали больше – людьми!
 

1968

Помник

 
Памятник
   по-польски —
     помник!
Все, что было,
   Польша помнит!
Города – каменоломни —
Это было?
   Было —
     помни!
Были в яви —
   не в преданьях —
И Освенцим
   и Майданек.
И ревет —
   в краях недальних —
Зверь
   в эсэсовских медалях.
…Памятник поставлен —
     помник, —
Ты настрой
   души
      приемник,
Он историю
   напомнит.
…Памятники
   мы листали
Из камней,
   из рваной стали,
Душу
   кровью
     исхлестали…
 
 
Памятник по-польски —
     помник.
Все, что было,
     Польша помнит.
 

1968

«Не прошли они мимо меня…»

 
Не прошли они мимо меня
Эти жесткие дни и дела,
Замораживая,
   леденя
И закручивая удила.
 
 
Если грубым бываю порой —
Это облик не истинный мой,
Это – давнее время во мне
Проступает, как соль на спине.
 

1965

«Я старею, а жизнь не стареет…»

 
Я старею, а жизнь не стареет.
Это чудо, как ток, меня бьет.
Эта разница ранит и греет,
Как бы вольтовы дуги дает.
 
 
То цветенье, то голые ветки,
То огонь, то мороз на душе,
То я новый, «с иголки», то ветхий
На прощальном своем рубеже.
 
 
Жизнь! Мои не дописаны строки —
Ты обязана помнить о том.
Растяни мне немыслимо сроки,
Надо мной продолжайся потом.
 

1967

«У меня на столе есть Джалиля портрет…»

 
У меня на столе
   есть Джалиля портрет;
Рядом смотрит
   из траурной рамки Хикмет;
И – с гвоздикою белой —
   глядит, улыбаясь,
Так похожий на них
   человек —
      Белояннис.
 
 
Все они —
   никого,
      ничего не боялись.
Не случилось им рядом
   шагать по земле,
Но портреты их
   рядом
      стоят на столе.
Есть какая-то нить,
   что связует бесстрашных
И за смертной чертой,
   как солдат – в рукопашных.
 

1969

В городе юности

В. Богданову

Вокруг меня снуют

и старые и молодые лица.

С. Есенин

 
На жизненном закате
   всё – дороже,
Пронзительней намного и родней.
Я прилетел
   в июньский день погожий
В прекрасный город
   юности своей.
Прекрасный,
   потому что жизнь – прекрасна,
 
 
И каждому земля своя —
   милей!
И потому считаю я пристрастно
Прекрасным
   город юности своей.
Той юности, которой не осталось,
Той юности, которой нет теперь,
Которой столь трагически досталось
Чуть выше нормы бедствий и потерь.
 
 
Навстречу мне —
   как из другого мира —
Взволнованная
   молодость летит,
Сама собою занятая мило,
Мгновенье рядом
   и – проходит мимо,
Ведь я для них – почти как инвалид…
А девушки по-прежнему красивы —
Не иссякает эта красота!
За то, что ты красива, Жизнь,—
спасибо,
Что – все твои заполнены места…
 
 
Я путь держу до станции конечной.
В наследство вам свой город отдаю.
И возле вашей юности беспечной,
Окаменев как памятник, стою.
Смотрю на вас от имени погибших.
Смотрю на вас от имени живых.
От имени до времени поникших,
Израненных ровесников своих.
Приемлю жизнь.
   Вас к жизни – не ревную.
Пускай мне с вами рядом не идти, —
Благословляю
   молодость чужую
На лучшие поступки и пути.
 
 
На жизненном закате
   всё – дороже.
Пронзительней намного и родней.
Я прилетел
   в июньский день погожий
В прекрасный город юности своей.
 

1969

Засыплю Урал телеграммами снова…

А. Шмакову

 
Засыплю Урал телеграммами снова —
Друзьям, и знакомым, и новым друзьям,
Поэтам уже поколенья другого
И все-таки истинно близкого нам.
Вернулся сюда – не забыт, не отвергнут,
Разлуки – долой! И размолвки – долой!
Разносам, допросам никем не подвергнут,
И – прибыл не в гости, а прибыл – домой!
И вслух не берется никем под сомненье
Уральство мое и с Уралом родство.
А мненье мое и мое «самомненье»
Не будут уже раздражать никого…
…А в общем-то, что там – «далекие были»…
 
 
И – мелкие, может, – их помнит ли кто?
Мы – разными были. (И – мелкими были.)
И – крупно нас били… И – мелко нас
   били…
Одни – нас «лупили», другие – любили —
И было, наверное, все же за что.
А главное – это! Да, главное – это!
И – к финишу вышли не с нищей сумой,
И было немало и силы и света,
И в близких, и в дальних, и в жизни самой.
Спасибо за чудо той юности чистой,
Которая сверена с гор высотой,
С высокой грядой, каменистой, плечистой,
И с будничной жизнью, святой и простой.
 
 
Тебе, Златоуст, за учебу спасибо!
И – город на золоте, старый Миасс!
Нас школа учила (и – нас не спросила),
Как учит рабочих рабочий наш класс.
Еще в семилетке мы знали, кем будем, —
Мы были серьезны, как здешний народ! —
Где будем нужней и полезнее людям,
Кто – в техникум горный, и кто – на завод,
Спасибо тебе, ЧТЗ, за науку —
Работал я там от весны до зимы,
Но ты протянул мне рабочую руку,
Еще приобщил и к поэтскому кругу —
К кружку начинающих, добрых друг
   к другу…
Дал верного друга. И даже – подругу…
Хочу поклониться тебе до земли!
За дружбу народов у нас на Урале
Спасибо! Мы – дети единой земли,
И вместе учились, и вместе играли,
И вместе – сквозь Время какое! – прошли.
В душе я храню благодарное слово,
По радиоволнам его передам.
Я шлю телеграммы – с восторгами – снова
Друзьям, и товарищам,
И городам!
 

1969

Соловьиный сон

В. Бокову

 
Умаялись мои —
   спит вся семья большая,
Запели соловьи,
   покой не нарушая.
Был отдых невесом —
   из музыки и лета.
Был соловьиным сон
   до самого рассвета.
Как будто лес
   свои
      сменил магнитофоны:
Замолкли соловьи,
   затихли нежно звоны…
И сразу в тот же миг
   закаркали вороны, —
И не было от них
   у спящих обороны…
 

1969

Об уединении

 
Не все бывали «ненормальны»,
Кто прятался в… монастыри.
Иные были – идеальны.
Иные были – гениальны.
Иные были – и цари…
И я бы мог себя угрюмить,
И – в скит, обдумать жизнь, людей…
И человечество обдумать,
Пыль суеты с себя обдунуть,
Укрывшись ото всех страстей…
Такой соблазн в уединенье,
В раздумиях наедине,
Такое это упоенье,
Как упоение в вине…
Жить, не помадясь и не пудрясь,
Себя в пустынники постричь
И ускользающую мудрость
В пустыне времени постичь…
Но мне нельзя. Нельзя мне это…
Нельзя, друзья, нельзя никак:
Не только мой – мой каждый шаг,
Когда на всем – «добро» иль «вето»
Ракетно-ядерного века —
А вдруг тут что-нибудь случится,
А вдруг тревога постучится,
Качнется Времени каркас —
Не хватит вдруг меня как раз,
Не хватит лишь одной крупицы,
Чтобы беде не раскрупниться,
Не разразиться чтобы ей —
Не хватит доли лишь моей,
Пусть малой доли, но – моей,
Не главной роли, но – моей,
Хоть малой воли, но – моей…
 

1969

«Цивилизации погибли…»

 
Цивилизации
   погибли.
Тысячелетия
   прошли.
И археологи
   в Египте
В песчаной
   возятся
      пыли.
Я
   занят
      бездною
         и высью,
Но все
   в пределах
      близких
         дней…
Тысячелетьями
   не мыслю,
Мне
   дни мои —
      веков
         родней.
И все ж
   нельзя
      не содрогнуться,
Когда подумаешь
   о том:
Любить,
   пылать,
      гордиться, гнуться
И – стать
   песчинкою
      потом?
 

1969

История

 
История!
   С тобою мне высóко!
Как будто бы я сам
   тебя творю:
То – мудро и гуманно,
   то жестоко,
И – запросто —
   то – к хану, то – к царю…
В столетия вступаю,
   как в музеи, —
Я описал бы этот путь
   в стихах,
То – гневаясь, а то – благоговея,
И – надолго застряв
   в твоих веках, —
Но нас
   живые времена растили!
И в них – истоки
   пенья моего.
Мы выражаем
   данный час России —
И это
   упоительней всего!
 

1969

«Как будто – в веках Сорок пятый…»

 
Как будто —
   в веках Сорок пятый.
Как будто —
   в глубинах времен.
А здесь —
   в современности —
     датой
И зыбкою памятью —
   он.
А был он
великою явью,
А был он —
   вершиной вершин.
Закрою глаза
   и представлю
И шествие
   наших машин,
И нас —
   на вершине Победы.
Мгновенье!
   Ты – чудно!
      Постой…
Но – годы летят,
   как кометы,
С растущей
   все
      быстротой.
Как будто – вчера лишь расстались,
А где он?
   Моли – не моли…
И вы
   в Сорок пятом
      остались,
В веках,
   ветераны мои.
И новые годы —
   как глыбы —
Над тем,
   Сорок пятым,
      моим.
Лишь воспоминанья,
   как рыбы.
Всплывают,
   сверкая
      над ним.
И видим себя
   мы
      такими,
Кем были
   мы
      в возрасте том.
А люди нас видят
   другими,
Какими
   мы стали потом.
Лишь дети —
   с тогдашними —
      с нами —
По нашим маршрутам
   пошли,
Как птицы,
   звеня голосами,
Все
   нашими видя глазами,
И в этом —
   надежда земли.
 

1970

На юбилее

С. Наровчатову

 
Еще ходившие не грузно,
Прицельные, как при стрельбе,
Мы заявили всесоюзно
И всенародно о себе,
О поколении поэтов,
Пришедших нежными с войны.
Еще нам – тысячи рассветов
До юбилейной седины.
Знавали мы и попадания
На фронте, в жизни и в стихах.
Знавали мы и пропадания
Не только без вести в боях.
И все-таки прошли знаменно
Путь от войны до седины.
Под юбилейные знамена
Теперь мы вместе сведены.
Припомним лучшие минуты —
А не пропащие часы.
Припомним в нашу честь салюты. —
Положим это на весы.
И зависть в юношей зароним,
Чуть прихвастнем, чуть утаим,
И малость гордости позволим
Себе и сверстникам своим.
 

1971

Письмо Чуйкова

Покоя нет. Покой нам только снится.

А. Блок

 
Я получил
   от маршала Чуйкова —
С курьером —
   персональное письмо.
Не ожидал
   послания такого.
Запомню это утро
   и число.
Бросаю все —
   заботы,
      телефоны,
Свидания.
   Дискуссии.
      И – дом.
На краткий курс
   гражданской обороны
Я приглашался
   маршальским письмом.
…Мы жили в доме отдыха
(спасибо!),
Но – служба,
   как положено бойцам.
Режим был снисходительнейшим,
   ибо
Герои
   снисходительны
      =к певцам.
Но —
   чувствую:
      у века я —
         невольник:
Я
   в тайны обороны той
      вникал —
И расцветал
   от радости, как школьник,
И – встретясь с беззащитностью —
   сникал.
Покоя нет.
   Покои
      все
         потеряны.
Нам
   даже сниться перестал покой:
Когда я спал —
   убийственные термины,
Что коршуны,
   кружили надо мной:
«Ракеты»,
   «облученье»,
      «мегатонны»,
«Чума»,
   «холера»,
      «ядерный удар»…
Давила современность
   многотонно.
Все нервы
   завертелись, как радар.
Днем —
   думаешь: в учебном
      этом рвенье,
Иль – издали
   любимую любя,
Сидишь и вдруг —
   обуглишься в мгновенье,
Ни – мира.
   И ни – милой.
      Ни – тебя…
К нам приезжал,
   на встречу с нами,
      маршал,
Бессмертный
   сталинградский бог
         Чуйков.
Сегодня он —
   и ласковей и старше
Того —
   героя волжских берегов.
Мы
   победили все
   и – каждый лично.
Но – пусть
   не повторится
      Сталинград
(И – не дай бог —
   новейший вариант…)
Мы
   курсы завершили
      на «отлично».
Я был в тот день,
   как лейтенантик, рад.
 

1970

Полчаса

А. Николаеву

 
Я должен
   человеку
      полчаса!
Была такая
   в жизни
      полоса,
Что для меня
   исчезли чудеса, —
И вот
   поддержка,
      выручка его
Нужны мне были
   более всего.
Я получил их —
   к сроку —
      от него…
 
 
Он накануне
   дьявольски устал,
И все же
   раньше времени
      он встал.
Отставил завтрак свой,
   оставил стол,
Зашел в гараж,
   машину там завел
Одной рукой
   (другая – на войне,
И – время
   для него —
      ценней вдвойне).
Он был солдат
   и с щедростью солдата
Мне отдал тот подарок
   без возврата.
 
 
Нам удалось
   несчастье отдалить.
Но – как такой подарок
   отдарить?
Мне удалось
   несчастье отвратить,
Но не удастся
   время возвратить.
Подарят книгу —
   можно отдарить.
Такой отдарок
   можно повторить.
Товарищи!
   Друзья мои!
      Родня!
Все думается
   с этого мне дня:
Долгов – в рублях —
   немного у меня,
А вот долгов
   в минутах и часах —
Не сосчитать,
   не взвесить на весах:
Долги «в часах» —
   попробуй их сочти! —
И жизнь вторая
   сложится почти.
 

1971

Ответ

 
Он говорит, что я придумал,
Что я – татарин.
   А – зачем?
Иль я —
   какой-нибудь «придурок» —
И льгот
   испрашиваю тем —
На приблизительность,
   неточность
Стихов и песен
   прав прошу?
Как бы на некую «подстрочность»?
Иль – не по-русски я пишу?
Или в каких
   нуждаюсь скидках
Я
   в поэтическом строю?
Среди ухватистых
   и прытких
Каким-то
   «хлюпиком»
      стою,
Неполноценностью
   «ударен,
Как бы мешком
   из-за угла»?
Иль мне
   сказать, что я татарин, —
Какая выгода
   была?
Иль – робок
   в поисках и пробах —
И – непростительна
   строка?
Да, я ж в поэзии —
   не промах!
Да, я ж
   властителен пока.
Под силу
   эта мне работа
На поле
   русского стиха!
Зачем
   придумывать мне что-то
Там,
   где и правда – неплоха?
 

1971

Подпись под фотографией

 
Мне сказали в Гослите:
– Книгу можно сдавать,
Фотоснимок несите,
И подпишем в печать…
Разбираем с женою
(Как же можно без жен?)
Снимки – сидя и стоя
Где я отображен.
Будто это —
   работа, —
Помогает семья…
Разбираю я фото,
Выбираю себя.
Но – не нравятся что-то
Снимки этого дня.
Выбираем мы
   фото
Молодого меня…
Я считаю – законно…
Это ж – тоже был я…
И, таким вот запомня,
Может, любят друзья.
И – стихи в этом томе
Тоже давние – есть,
Сочиненные в громе,
Громыхавшем не здесь, —
Не в натопленном доме,
А в землянках,
   не днесь, —
В потрясающем громе,
В том, что выгремел весь.
Их – печатаю снова,
И они ведь – портрет
Человека, какого,
Может, больше и нет…
Но который когда-то
Точно существовал!
И с бесстрашьем солдата
Против зла восставал.
Тут – ни лака, ни сажи
И – ни лировранья…
Неживой если даже.
Пусть – из небытия, —
Все равно это – я же,
Все равно – это я.
Ощутил – не впервые —
Эту боль – а давно:
Неживые, живые —
Это мы все равно.
Это наши портреты,
Неподдельны они.
Это – наши приметы,
Вечной славы огни,
Обелиски и стелы,
Заостренные ввысь.
Это – наши расстрелы.
Наша гибель и жизнь.
Это все – нераздельно,
Как окоп и курган;
И – кто ранен смертельно,
И живой ветеран;
И – застывший гранитно,
И – живой человек.
Принимайте нас
   слитно,
Нераздельно навек.
 

1972