Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Михаил Львов

Памяти матери

 
Это страшно. Ты в землю ушла навсегда.
Ни дожди, ни рассветы тебя не касаются больше.
Далеко от столицы село Насибаш.
Далеко от могилы твоей. Сознавать это больно.
Навсегда, навсегда, на века, на века
Безвозвратно в планету уходят любимые люди…
Снова ночь на глаза мои тьму навела,
И закрыла весь мир, и опять одиночество будит.
И ничем я тебе не сумею помочь,
Если даже я в землю уйду за тобой добровольно.
Только тьма под землей. Только ночь. Только ночь.
Только вечная ночь! Сознавать это жутко и больно.
Буду думать, что ты возвратилась сюда.
Возвратилась сюда, обитаешь ты где-то в природе.
Смотрит с неба твоими глазами звезда,
И с тобою сравнимые люди порою
   проходят в народе.
Буду думать, что ты обитаешь в цветах,
Что дано тебе ветром порой до меня доноситься.
Буду к людям нежней. Ты средь них. Ты не прах.
И ни с чем мне иным невозможно,
   нельзя примириться.
 

1963

«Как нужна человеку родная семья…»

 
Как нужна человеку родная семья,
Дом с теплом бескорыстным и светом.
Если б только жива была мама моя,
Я бы стал гениальным поэтом.
 
 
Жизнь! Ты много мне силы и счастья дала,
Только мама моя за оградою.
Не успел я родиться – она умерла,
Ты меня беспощадно ограбила.
 
 
И ни разу я в жизни к груди не прижал
Эту добрую-добрую голову.
И ни разу я в жизни домой не бежал
К ней прижать свою голову гордую.
 
 
И всю жизнь не хватало мне доброй семьи,
Боль сиротства за горло хватала…
Вам, и други мои, вам, и строки мои,
Тоже мамы моей не хватало.
 

1964

Байрон

 
Знал ли ты, великий бард английский,
Ввергнутый в миров водоворот,
Что в степи неблизкой, заилийской,
Где-то там казахский есть народ?
 
 
Все ты знал о Риме и Афинах,
Кто царил, кто на кого напал,
Знал ты и о русских и о финнах,
Знал, как погибал Сарданапал.
 
 
В Грецию звала тебя свобода.
С греком в бой шагая, словно брат,
Ты не знал казахского народа.
Только в этом ты не виноват.
 
 
А сегодня, в ленинской России,
Воздух взмахом рук своих рубя,
Молодой казах, как ты, красивый,
На казахском мне читал тебя!
 
 
Сердцем понимаю переводы.
Слышу речи байроновской ритм.
Слушайте, поэты и народы:
Байрон по-казахски говорит!
 

1958

Тюбетейка

 
Побывал я в Джаркенте, в Чимкенте,
   в Ташкенте.
Восседал я в седле,
   на траве, на брезенте.
Угощали узбеки меня и уйгуры,
Не щадя ни утробы моей, ни фигуры…
Брал не вилкою мясо я с блюд – а чукою,
Не к гитарам – к дутарам я жался щекою.
Очень древнее что-то во мне пробуждалось,
Словно песня, рождалось, в общенье нуждалось.
Пил я майский медовый кумыс в Казахстане,
Приглашенный на пиршество в родственном
   стане.
 
 
Говорили казахи со мной по-татарски.
Я носил тюбетейку, скажу вам, по-царски…
И, далеким истокам моим потакая,
Друг сказал: – Вот теперь ты похож на Тукая!
По душе, по нутру похвала мне такая
(И вдвойне от тебя, от потомка Абая).
Короную себя тюбетейкой Тукая,
Чтоб хоть так, хоть чуть-чуть походить
   на Тукая.
 

1969

Байга

 
Мы с казахом Азатом
Прилетели на той.
Наблюдаю с азартом
За степной быстротой.
 
 
Современные кони —
«Волги» с «Чайкою» в ряд —
В стороне – «на отгоне» —
Без вниманья стоят…
 
 
Я горю, как мальчишка,
Мне подводят коня —
Как такси и как вышка
Этот конь для меня!
И сижу я прилично,
Ткнулся в стремя ногой;
И мне видно отлично,
Не бегу за байгой…
 
 
Благодарен я другу!
Тут такие дела!
Кони скачут по кругу!
(Степь свистит, как стрела!)
Все – такие красавцы!
Совершенства подряд!
Это – конское царство!
Здесь лишь кони царят!
Не дерутся за царство,
А над царством парят!
 
 
И сидят мальчуганы,
Как короны, на них!
Обнимают ногами
Самодержцев степных!
 
 
Степь гудит не стихая
Из конца да в конец!
О свобода степная!
Вихрь казахских сердец!
 
 
Степняку на раскачку
Нужно времени – миг!
Все включаются в скачку —
И юнец и старик.
 
 
Ты попробуй казаха
Удержать на цепи,
Ты попробуй казаху
Возражать тут, в степи…
 
 
Скачут все – аксакалы
(Лет по сто – а в соку!
Жизнь их не отскакала!
Смерть их не обскакала,
И умрут – на скаку).
 
 
…И приезжие – скачут!
С кинохроники – скачут!
Партработники – скачут!
Академики – скачут!
Скачет грузный Сабит[2]2
  Сабит Муканов – казахский писатель, академик.


[Закрыть],
Жумалиев[3]3
  Кажим Жумалиев – поэт, ученый, академик.


[Закрыть] маячит
Рядом с другом, трубит…
Скачет каждый – и, значит,
Силой, славой, удачей
И ничем – не забыт!
 
 
Как футбол для Европы,
Для казахов – байга!
– Где вратарь? Где ворота?
– Это – просто бега!
 
 
– Как футбол для Европы?
– Это конский футбол!
(И в степные ворота
Конь влетает, как гол!)
 
 
– Грандиозней футбола!
– Интересней бегов!
Вроде конного боя
И боренья богов…
Здесь успех убедителен,
Славы не миновать —
И коней-победителей
Все бегут целовать!
 
 
Через горные цепи
Прокатили меня.
Казахстанские степи
Прокалили меня.
 
 
Самолет мой качается
В облаках, в вышине.
А байга не кончается:
Скачут кони в окне.
(Снятся кони во сне.)
Скачут кони во мгле,
Кони скачут во мне.
 

1965

Ваши глаза

 
Мои родные азиаты,
Не развяжу тот узел сам:
То ль это дым костров когда-то
Глаза большие сузил вам,
Иль, вытянув в порыве руку,
Собравшись с духом, как гроза,
Когда вы целились из лука,
Навек прищурили глаза…
 

1958

Танец оленя

Семену Данилову

 
И опять этот «танец оленя»
Проплывает по сцене, как пух,
Будто медленные моленья,
Захватив азиатский мой дух.
И готов я упасть на колени
Перед этою сказкой зимы.
Мне
   «танцующие олени» —
Будто лебеди вашей земли.
 

1964

«Отскакали кони по России…»

Н. С. Патоличеву

 
Отскакали кони по России.
Отскакали кони по росе.
По бетону катятся шасси, и
Крутятся колеса по шоссе.
 
 
И душа – там что б ни говорили —
Привыкает к новым скоростям,
К лирике индустриальных линий,
К голубым – в полете – плоскостям.
 

1964

Магнитка

 
Было: годы подряд.
Били в небо зенитки.
Каждый третий снаряд —
Из металла Магнитки!
 
 
И стальная пурга
Сколько с неба свергала
Самолетов врага!
Над Берлином сверкала!
 
 
В те великие дни
Мы в боях, как титаны,
Накрошили брони!
Наломали металла!
 
 
За разрядом – разряд.
За зениткой – зенитка!
Каждый третий снаряд
Подавала Магнитка!
 
 
И, врага сокруша,
Возвратились мы, правы.
Торжествует душа
От победы, от славы.
 
 
Город – кузница гроз!
Хоть мне все тут знакомо —
Здесь когда-то я рос,
Жил у домны, как дома, —
 
 
Я опять удивлюсь
Этим башням огромным
И тебе поклонюсь,
Поклонюсь твоим домнам!
 
 
Эти домны святы!
Говорю, понимая:
– Приносить бы цветы^!
Им
Девятого мая!
 

1962

Россия

 
Века считали:
Россия – дали,
Россия – синь,
Россия – сани,
Поля с лесами,
Россия – стынь,
Россия – косность,
Солома в космах,
Россия – сон,
Россия – стон,
Кандальный звон,
Церквей трезвон…
 
 
Да, той России
Мы все касались.
От той России
Мы отказались,
От сна и лени,
Пути впотьмах.
Россия – Ленин!
Октябрьский взмах!
Россия – Ленин
В делах, в умах!
Мы строить стали
Россию стали!
Россию троек —
В Россию строек!
 
 
В снега, в морозы —
Лучами брызнь!
Россия – росы!
Россия – розы!
Россия – жизнь!
 
 
Народов гордость,
Эпохи зрелость,
Россия – скорость!
Россия – смелость!
Не сон, не косность,
Не край телег —
Россия – Космос!
Россия – Век!
 

1961

В Михайловском

 
Мы едем в Пушкинские горы,
И мне подумалось о том,
Что жил мой прадед в те же годы…
А ведал предок мой о нем?
 
 
Его стихами – упивался?
И – богом Пушкина он звал?
Он
   над сохою
     убивался
И вовсе грамоты не знал…
Страна – одна,
     да все – инако…
И время действия – одно, —
Ему
   о Пушкине, однако,
И слышать
   было не дано.
Я был настроен не мятежно
Здесь, как в классической дали…
Но эти мысли неизбежно
Ко мне в Михайловском пришли.
 

1969

«Пишу, пишу, а кажется – все мало…»

 
Пишу, пишу, а кажется – все мало,
Пишу весь год, от мая и до мая,
Пишу не за себя за одного —
И за отца и деда своего,
За предков бессловесных и безвестных,
Кто не держал пера в руках железных, —
И если разложить на них на всех
Мои дела, успех и неуспех —
Окажется, что мало я успел,
Окажется, что мало я воспел,
Вот и пишу от мая и до мая,
Пишу весь год, а кажется – все мало.
 

1960

В апреле

 
В апреле,
     именно в апреле,
Весною,
     именно весной,
Когда отпенились
     метели,
Когда на
     шар земной летели
Лучи, как ливень золотой;
В апреле,
     именно в апреле,
Весною.
     именно весной,
Когда сердца людей
     добрели,
Когда над Волгой
     птицы пели,
Был мир пронизан
     новизной;
В апреле,
     именно в апреле,
Весною,
     именно весной,
Когда глаза волжан
     смотрели
Российскою
     голубизной, —
Чтоб вечно свету быть
     на свете,
Чтоб людям вечно жить
     в тепле,
Родился гений
     на планете —
Родился Ленин
     на земле.
 

1962

Приказ

 
К горлу
   ком
     от этих слов
      =подкатывает.
Этот
   ком
     годам не растопить:
«Пролетариат
   приказывает
Смерти
Отступить!»
 
 
Не было в веках еще такого!
В дни ухода Ильича от нас,
Веря в напечатанное слово,
Прочитал ты в «Правде» тот приказ.
Представлял:
     в рубахе ярко-красной
Всемогущий Пролетариат
Властен
     смерти отдавать приказы!
Властен
     смерть отбрасывать назад!
На дома
     приказы Он прикалывает:
«Смерти
     Ильича не уступать!»
И
   категорически приказывает
Смерти
     в это сердце не вступать.
Он несет Вождя на площадь Красную —
Ленина в земле не хоронить.
Мавзолею выситься приказывает,
Ставит часовых —
     века хранить.
Воинам торжественным и строгим
Только Жизнь
     впускать к нему велит.
 
 
Мы идем на площадь,
     строй за строем,
Жизнь несем.
     Ступаем на гранит.
И такое чувство в сердце,
     словно
Он – живой!
     И – как желает Класс —
Выполняется
      беспрекословно
На века действительный приказ!
 

1960

«Май пятьдесят второго года…»

Взвихренной конницей рвется

К новому берегу мир…

С. Есенин

 
Май
пятьдесят второго года.
По Красной площади иду.
И встал у Спасской,
   возле входа,
У часового
   на виду.
И – тишина.
   Но, тишь сметая,
Гремит
   в брусчатку и гудрон,
Из-за собора
   вылетая,
Кавалерийский
   эскадрон.
Когда есть танки,
   конный гром
Зачем тут —
   в пятьдесят втором?
Качает
   главами
     «Василий»…
И видим —
   я и он —
     одно:
Таких шинелей
   не носили
На этой площади
   давно…
Бойцы в папахах
   с лентой красной,
И нет погонов
   на плечах.
У командира
   профиль властный
И – Революция
   в очах!
Смотри!
   Да это – киносъемки!
Как в легендарную
   страну,
Актеры —
   молоды и громки —
Летят
   в гражданскую войну.
(…Услышат Ленина —
   живого,
А там – на фронт им,
   на вокзал.)
– Искусство
   опоздало снова… —
Себе я
   с горечью сказал…
Но столько было
   в этом сходства
С полетом
   ленинских
     бойцов,
В летящих лицах —
   благородства
И вдохновенности
   борцов,
Что, как участники
   живые,
Мы принимали —
   как тогда!
(Кто – не впервые,
   кто – впервые) —
Те
   гениальные года.
Не возвратить
   те дни
     и страсти, —
Как возвращаем
   поезда.
И все ж
   искусство – в нашей власти!
А с ним —
   и в давнее езда!
Влюбись в свой век —
   люби не постно —
А как за пламенем
   влекись!
Искусство!
   Никогда не поздно!
Играй, актер,
   светло и грозно!
Колдуй, перо!
   Волшебствуй, кисть!
 

1958–1969

«Это как-то само получилось собой…»

 
Это как-то само
   получилось собой,
Как счастливый итог
   и дорог и дерзаний:
В Казахстане – я свой.
   И в Башкирии – свой,
И в Москве – не чужой.
   Кровно свой – и в Казани.
И буряту я – брат,
   я летал за Байкал,
Переводчик и друг
   я
     поэтам Якутска.
Но особо люблю
   главный край свой – Урал
Я, рожденный
   в орлином гнезде Златоуста.
Я богат городами,
   и видно друзьям,
Что богатство такое
   поэтам полезно.
Да, богатством
   я не уступаю князьям,
Собиравшим владенья
   рукою железной.
Я ведь тоже в душе —
   собиратель земель,
Их восторженный
   любящий объединитель.
Только в мыслях держу
   не державную цель,
Ни земель
   и ни дум
     никакой не властитель.
Согласятся друзья,
   согласится семья —
Это чувство мое
   не подсказано книгой:
Сыном дружбы народов
   считаю себя,
Сыном братства народов
   отчизны великой.
Потому и – парю,
   потому и – пою,
И хочу одного,
   озаряясь любовью:
Довести до страны
   благодарность свою,
Благодарную
   честную песню
     сыновью.
 

1972

«Я прикасался и к восторгам…»

 
Я прикасался и к восторгам.
Я и проклятьям не был чужд.
Я прикасался и к высотам.
Любил и площади и глушь.
 
 
Я знал Героев, и Поэтов,
И Полководцев, и Вождей,
Какие чувства – не изведав —
Оставлю на Земле Людей?
 
 
Мы, пережившие свой возраст
И не уставшие совсем,
Мы, пережившие свой возглас
Восторгов юных перед всем,
 
 
Глядим на листья и знамена,
Внимаем песням и словам,
И любим землю умудренно,
И молча завещаем вам.
 

1969

«Я не люблю усталых рассуждений…»

 
Я не люблю усталых рассуждений
О бренности земного бытия.
Нет, нет, друзья, мы не пройдем, как тени
(И вы, и с вами, может быть, и я).
 
 
Земной любви обязана рожденьем,
По жизни гордо шествуй, жизнь моя!
Над нами спутник мчится подтверждением
Небренности земного бытия.
 
 
Я соглашусь, лишь все свершив земное,
Свой факел человеческий и власть
Тем передать, кто в жизнь придет за мною,
И в вечности, как в млечности, пропасть.
 

1957

«Возникло в сердце странное желанье…»

 
Возникло в сердце странное желанье —
На шар земной со Спутника взглянуть.
Оттуда, как с вершины мирозданья,
Окинуть наш земной нелегкий путь.
Оттуда, где предполагались боги,
Сквозь
   тех глубин вселенские валы,
Иные наши беды и тревоги,
Наверно, так покажутся малы.
Померкнут вдруг какие-то обиды,
Какие-то мельчайшие дела —
Ты вырвался из бедной их орбиты.
Твои друзья – небесные тела!
Но главное,
   но главный смысл земного
Существованья
   и борьбы земной
Прихлынет к сердцу острой болью снова,
Как дымный шлейф, потянется за мной…
Зачем в недосягаемости звездной
Над дальними мирами я лечу?
Давай назад, пока еще не поздно,—
Я весь земной,
   на Землю я хочу!
 

1959

«Художник рисовал меня…»

 
Художник рисовал меня,
А я сидел нетерпеливо,
Весь – в темпе дня, весь в ритме дня,
В пружинах сжатого порыва,
И думал вовсе не о том,
Чем занят был сидящий против, —
О том, что делать мне потом,
Куда спешить, с кем «нервы портить».
 
 
При той наполненности дня,
При темпе наших биографий
Хватает времени лишь для
Молниеносных фотографий.
 
 
Не все вопросы решены,
Не все на место встали чувства.
Где время взять для тишины,
Для терпеливого искусства?
 

1958

«Когда-то я боялся быть не первым…»

 
Когда-то я боялся быть не первым,
И мысль одна, что в чем-то отстаешь,
Как свист хлыста, как молния по нервам,
Всего пронизывала до подошв.
 
 
А годы шли, я стал сорокалетним.
Мне приходилось, пробивая путь,
И первым быть, и средним, и последним.
Теперь мне ясно, что не в этом суть —
 
 
Не первым быть в житейской суматохе,
А честно, как солдаты на войне,
На плечи взяв нелегкий груз эпохи,
Нести его со всеми наравне.
 

1956

Бессмертие

 
Мальчишка и не думает хвалиться,
Он это взвесил – он сказал не вдруг:
– Я буду на Чапаева учиться! —
Разинув рты, стоят мальцы вокруг.
Он говорит: – Я буду жить по книжкам! —
И, веря в справедливость и успех,
«Чапаев» обращается к мальчишкам,
В «чапаевцев» их превращая всех…
 
 
Я мимо шел. И радостно мне стало:
Бессмертие – не бронза, не гранит.
И этот мальчуган верней металла
Бессмертие Чапаева хранит.
 

1957

Потомкам

 
В этом мире мы жили влюбленно,
В окруженье друзей и врагов,
Раскрывая глаза удивленно
На цветные разводы лугов.
 
 
В этом мире мы жили пристрастно,
Не сдавая позиций врагам.
В этом мире мы жили прекрасно,
Как мечталось, как думалось нам.
 
 
А хотели б сменить мы эпоху?
Жить позднее на век иль на час?
Нет, нам в этой эпохе не плохо,
Вы живите в своей лучше нас!
 

1957

Поэты

 
Неправда, что мы не от мира сего,
Что мы ничего не умеем,
Лишь строки смакуем, и только всего,
А большего в жизни не смеем.
О нет, не такими нас помнят в веках!
О, это на нас непохоже!
Умели держать пистолеты в руках,
Умели и выстрелить тоже.
Всходили великие власти на трон,
Империй хребты сокрушались,
Но выше властителей, выше корон
Властители дум возвышались.
Взмывали к вершинам, срывались на дно
Невольники воли и чести,
Поэзию с жизнью сливая в одно,
Стихи с биографией вместе.
Ты Байроном вышел за Грецию в бой.
Строку натянув до отказу,
Ты бурку, как бурю, влача за собой,
Как демон, летел по Кавказу.
Ты грудью в бетон ударялся, певец.
Джалилем пылал в Моабите.
Истории мира еще не конец,
И спутник летит по орбите.
Греми во главе этих правильных лет,
Строкой и душой современясь!
Без слова поэта – истории нет.
Без слова поэта – грядущего нет.
Без нас не полна современность.
 

1961

Капля океана

 
«Я тоже
   все же
     выразил эпоху,
Как выражает капля
     океан» —
Приснились эти строки мне, ей-богу.
Я утром вспоминал их сквозь туман.
 
 
О смысле их, быть может, спорить можно,
Но суть не в том. У века твоего
Права
   тобою править денно-нощно.
Ты и во сне – в объятиях его.
 

1961

На станции Сергач

 
Поезд стал. Остановка – Сергач.
На перроне, как облако, стужа.
На перроне – пронзительный плач.
Это женщина встретила мужа.
Повторяет: – Сергей! Мой Сергей!
(Может, здесь, в Сергаче, все – Сергеи?)
…Наблюдаю невольно за ней.
А она все рыдает сильнее.
Отчего же так плачет она,
Молодая чужая супруга?
Иль из плена вернула война
Через многие годы супруга?
Или что-нибудь в духе ином?
Иль сама она к мужу вернулась?
Я стоял, опьянен не вином,
И слеза на глаза навернулась.
Не развод, не тюрьма, не война:
Едет с курсов домой, оказалось…
И соскучилась очень она,
Всей душой по нему стосковалась…
И скрывать ей не надо того,
Что безмерно, беспамятно любит,
Вот и плачет, и гладит его,
На глазах у народа голубит.
 

1960

«Отказываюсь от плохого!..»

 
Отказываюсь от плохого!
От мыслей и от чувств плохих.
Весной мне восемнадцать снова.
Еще ошибок никаких.
И не несет оцепененья
Мне
   невиновное вино.
Я отменяю опьяненье,
Когда искусственно оно.
 
 
И только воздухом медовым,
Разглядом глаз твоих в упор,
Твоей любовью,
     счастьем новым
Мне опьяняться с этих пор.
 

1960

«Конечно, лучше б, если бы мне – двадцать…»

 
Конечно, лучше б, если бы мне —
   двадцать,
Когда и ты настолько молода.
Но мне не двадцать. И куда деваться?
Куда девать прожитые года?
Конечно, лучше б, если бы – без
   прошлого
(Когда ты вся – без прошлого. Без лжи),
Без всякого – плохого и хорошего,
А если есть, куда его? – скажи.
Куда поставить прожитые годы
И добрые и злые времена,
Падения, ошибки, непогоды
И добрые и злые имена?
Куда девать все это мне, о память,
И в переплет какой переплести?
Иль снова это прошлое опламить,
Под полное сжиганье подвести,
В высоком жаре жизни переплавить,
Как жаркий сплав, тебе преподнести?
И, может, лучше, что приду – со сплавом,
Как бы со слитком золота, к тебе —
Не
   робким, начинающим, не слабым —
Испытанным в страданьях и борьбе?
И если б вплавить
     молодость и зрелость
В двух лицах
   в жизнь одну нам удалось,—
Как дальше бы и пелось и горелось!
И до твоих
     седых волос
        жилось!
 

1960

Подарки

 
Строки братские перевожу,
В перерыве пишу свое.
Из республик тебе привожу
Сувениры или шитье —
Из Татарии – ичиги,
Из Якутии – торбаса.
Ах, носи их, спеши, беги,
Торопя меня, тормоша.
 
 
И от каждого от подарка
Многогранней твоя краса —
Ты – якутка теперь
   и татарка,
Хоть по-русски глядят глаза.
 
 
Я иду вдоль витрин Свердловска,
Средь сияния их, средь лоска —
В магазин открываю дверь —
Я люблю тебя, и за это
Я куплю тебе самоцветы,
В самоцветах ходи теперь!
 
 
Разве плохо, товарищи милые,
Если балуем милых мы?
Чем «перцовки» тянуть и «тминные»,
Покупайте любимым пимы!
 
 
Улетая на ТУ,
   на ИЛах,
На переднем эпох рубеже,
Ах, любите,
   ах, помните милых:
Самоцветно от них на душе.
 

1962

«Продлим любовь, продлим очарованье!..»

 
«Продлим любовь, продлим
   очарованье!» —
Старинным слогом милую молю.
И нежных слов, и ласк чередованье,
Продлим твою влюбленность и мою!
 
 
Когда грозят распады и дробленья
И по частям растаскивают нас,
Убережем, как ангелов, влюбленья,
Укроем их от нехороших глаз.
 
 
Не миновать расплаты за распады —
Не отрывай от сердца лебедей, —
И многие чистейшие распяты
На собственных ошибках и беде…
 
 
Так берегут в «Майхе» «цветок оленя».
Обиды обоюдные простим!
К твоим стопам несу свои моленья:
Убережем, как лебедей, влюбленья!
Продлим любовь! Влюбленности
   продлим!
 

1965

«У нас у всех – замах на гениальность…»

 
У нас у всех – замах на гениальность,
Никто
   ходить не хочет в рядовых…
У каждого – своя оригинальность,
И каждый – из числа передовых…
 
 
Кому-то ж надо быть и рядовыми!
Кому-то ж – и не гениями быть —
Делами заниматься черновыми,
И не себя —
   еще других любить…
 
 
Не думая
о памятниках в бронзе,
О вечности,
   о внешности и позе,
Как лошадь, честно тяжесть жизни несть…
 
 
И вот не раз оказывалось после,
Что вот они-то гении и есть!
 

1965

На торпедном катере

 
Я стоял на торпедном наклонно.
Как в атаке, себя забывал.
Рвался катер вперед неуклонно
И залив за собой завивал,
И наклонно летели торпеды,
И стояли друзья на корме,
И прекрасное чувство победы
Возвращалось, как юность, ко мне.
 

1965

«Сквозь вешность, сквозь снежность…»

 
Сквозь вешность,
Сквозь снежность,
Сквозь бури во мгле,
Железность и нежность
Звенели во мне.
Нас жизнь не спросила,
А жизнь нам дала,
Спасибо, спасибо
За то, что была!
И было уместно
В той жизни нам быть!
И было б нечестно
Ее не любить.
Пришли мы в безбрежность,
И с первого дня
Железность и нежность
Входили в меня.
Меняется внешность
И жизни самой,
Железность и нежность
Бессменно – со мной.
 

1965

«Певец из Рязани…»

В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

С. Есенин

 
Певец из Рязани,
Любимец России,
Писал он про сани,
Про звоны осины,
Про сон в Хороссане.
А тут – Хиросима…
 
 
Душа не беднее
У нас, современных,
Ей просто труднее
В тревогах бессменных.
Она и лирична
И так же трагична,
Она безгранична —
Вобрала
   и сани,
И звоны осины,
И день в Хороссане,
И тень Хиросимы.
 

1962