Текст книги "Страницы, выпавшие из книги "Древняя История" (СИ)"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Когда певец закончил, и кифара умолкла, зал, по-прежнему сидел, как зачарованный. Он все еще слышал голос певца и нежные звуки кифары. И шелест морской волны, и лепет младенца... Неизвестно, сколько времени длилось бы это очарование. Но кто-то громко, на весь замерший зал, вздохнул... Затем, еще кто-то, так же громко, промолвил: "Ох-хо-хо!.. Святая Кибела!.. Разве такое может быть?!!" И зал очнулся. Бесконечно долго не утихали аплодисменты и крики: "Браво, Аполлон!" "Аппо лучше всех!" "Мы с тобой, Аппо!" "Гордиев узел! Гордиев узел!"

Постепенно, восторги утихли, Аполлон удалился за кулисы и на подиум неторопливо вышел Пан.

Пан низко поклонился публике, хитро и многообещающе, как это мог делать только он, улыбнулся и подмигнул публике. Затем поднес к губам свою знаменитую флейту. Зал снова замер, ожидая чего-то удивительного и необыкновенного. И не обманулся: над залом поплыли звуки необыкновенные и чарующие.

Флейта тоненько и жалобно визжала, раскручивая длинную, скрипучую и медленно извивающуюся мелодию, затем рассыпала по каменному полу дробь каленного гороха и плеснула на этот дребезг чем-то, пузырящимся и булькающим... Мелодия прервалась на короткое мгновение, резко шлепнула на землю что-то тяжелое и пошла крутить невообразимые грохочущие спирали...

Тут же на сцену выпрыгнул лохматый, плешивый Силен, а за ним четыре заросших шерстью, рогатых, козлоногих Фавна. Публика громко и дружно ахнула: Пан, оказывается, выбрал себе, для подтанцовки, одну из самых знаменитых в Малой Азии, музыкально-танцевальную рок-группу "Рога и копыта".

Силен высоко подпрыгнул, сделал сальто, два раза перекувыркнулся и побежал на четвереньках, вокруг Пана, хлопая ушами в такт музыке и подметая пегой бородой подиум. А Фавны разбились на пары и стали художественно бодаться, высоко подпрыгивая и взбрыкивая. Перестук рогов, дробь копыт и лихие вскрики: "Эх! Плех! Наш успех! Мы танцуем лучше всех!" – естественно вплетались в закрученную извилинами мелодию флейты и с восторгом принимались залом. А заводные Фавны, подначивали зал: "Мы танцуем лучше всех! Наш успех! Эх! Эх! Плех! Плех!"

Сам Пан, то и дело, отрывался от флейты и пел. Это тоже была импровизация... В песне упоминались рытвины и колдобины, мрачные тучи, обливающие все мутными дождями, непролазная грязь на дорогах, разбитые колеса, сломанные оглобли и длинные черные лошадиные хвосты. Пан, почему-то, то и дело, упорно возвращался к лошадиным хвостам, и при каждом напоминании о них, выразительно подмигивал. Сопровождающие мелодию Фавны, отбивали копытами чечетку, прыгали друг через друга и садились на шпагат. Плешивый Селен продолжал энергично кувыркаться, вокруг Пана, между кувырками, пошлепывал себе ладошками по плеши, как по барабану, и лихо тряс бородой.

Возможно, это была песня о плохих дорогах, по которым совершенно невозможно ездить, потому что ездока постоянно подбрасывает на колдобинах, и он не может понять, где земля, а где небо. С таким же успехом ее можно было принять за песню о пушистых белых облаках, которые собираются в грозные черные тучи и осыпают всех, и все, невыносимым градом. Но почему в песне так много лошадиных хвостов рядовому, неискушенному в передовом песенном творчестве, слушателю, понять было трудно. Тем не менее, хитроумный Пан знал что делал – зал и это выступление встретил с восторгом.

Копыта Фавнов еще отбивали дробь по сцене, Селен еще шлепал ладошками по плеши, Пан задорно улыбался и разводил руками, показывая. что программа закончена, а зал уже вскочил...

– Пана в чемпионы! – вопили зрители. – Пану Узел!

– Рога и копыта! Рога и копыта! – скандировали фанаты подтанцовки... – Оле! Оле! Оле! Пан чемпион! Пан Чемпион!

Тогда еще не было футбола, и фанатам приходилось обходиться эстрадой.

– Оле! Оле! Оле!..

– Эх! Плех! Наш успех! – отвечали со сцены Фавны.

– Узел Пану! Узел Пану! – вопили фанаты

– Мы танцуем лучше всех!.. – не умолкали "Рога и Копыта".

* * *

...Потом заседало уважаемое и компетентное жюри, возглавлял которое сам царь Фригии Мидас.

Один за другим выступали члены жюри. Как на военном совете. Вначале, самый младший по своему званию и заслугам, пред искусством и Фригией, затем все более и более маститые. И поскольку каждый из них был мэтром, все это выглядело очень обстоятельно и солидно. Большинство явно склонялось к тому, что "Золотой узел" следует присудить Аполлону.

В заключение, чтобы подвести итоги заседания жюри и поставить точку в его решении, слово взял сам царь Мидас. Повел он себя, как комдив Василий Иванович Чапаев, на совещании своего штаба, перед военной операцией по разгрому очередной белой армии.

– На все то, что вы сейчас говорили, наплевать и забыть! – сообщил царь Мидас. Он убедительно сплюнул и столь же основательно забыл. – А теперь слушайте, что я говорить стану! Мы видели сегодня два противоположных подхода к пению. С одной стороны, привычный подход, которым пользовались еще наши далекие предки, когда они были дикими, а с другой стороны, подход, который нам представили Пан и сопровождающий его талантливый, я бы сказал, уникальный коллектив "Рога и Копыта". Прошу вас обратить серьезное внимание на выступление Пана... Это выступление не только намечает современные прогрессивные тенденции в развитии вокала, но и определяет будущее бессмертного искусства. Через две-три тысячи лет, в веке, эдак, в двадцать первом, после нашей эры, вся эстрада будет именно такой. Главным будет вовсе не само пение и не музыка, а выразительная подтанцовка, необычные, экзотические костюмы, не относящиеся к теме, ошеломительные кульбиты артистов и, если хотите, жонглирование какими-нибудь оригинальными, предметами, скажем, красивыми цветными тапочками наших замечательных танцовщиц или лопающимися мыльными пузырями... В этом направлении как раз и движется Пан, с блестяще выполнившими свою задачу, новаторски остроумными "Рогами и копытами". Вспомните их замечательное: "Эх! Плех!" возбудившее публику, поднявшее благодарную публику до уровня современного искусства!

Царь Мидас персонально посмотрел на каждого члена жюри, убедился, что они согласны с его основными положениями и, с еще большим напором продолжил:

– А что нам предложил уважаемый Аполлон?! Песню! Только песню и ее скромное музыкальное сопровождение. Более ничего... Такое нам уже предлагали певцы сто лет тому назад... Мы сыты по горло этими песнями... Мы выросли из того времени, когда нас охмуряли песнями... – Ах, какие умные слова, ах, какая изысканная музыка, – передразнил кого-то Мидас. – Нет, то время кануло в Лету. Сейчас народ просто песней не удовлетворишь. Старье народу больше не нужно. Народу нужно искусство выпуклое, во всем его объеме. Это я вам говорю, царь Мидас! Перед нами сейчас два принципиально разных подхода к вокалу. И мы стоим перед неизбежным историческим выбором: чему отдать предпочтение – заезженному бесперспективному и тусклому прошлому, или блестящему будущему?! Застою, рутине или прогрессу?! Я за прекрасное и светлое будущее! Я за прогресс! Надеюсь, среди членов нашего компетентного жюри, нет ни одного махрового консерватора.

Достаточно уверенно выразив подобную надежду, царь Мидас все-таки обвел проницательным взглядом специалиста членов компетентного независимого жюри. И, судя по его взгляду, если бы среди компетентного жюри нашелся, хоть один член, павший до уровня махрового консерватизма, он был бы немедленно изгнан из высококвалифицированного состава.

Поскольку царь субсидировал из казны проведение этого конкурса, его мнение немало значило для всего музыкального мира Фригии. На членов компетентного жюри речь Мидаса произвела достаточно сильное впечатление. Те, которым ранее неосознанно понравилось выступление Аполлона, единодушно отказались от своих несостоятельных убеждений. Члены жюри единогласно и единодушно проголосовали за прекрасное будущее в области искусства и прогресс. Почетный приз фестиваля "Золотой узел" присудили Пану.

Далее последовало все остальное: недоумение публики и возмущение самого Аполлона, который посчитал решение жюри необъективным, не честным и даже позорным. Но оспаривать вердикт демократического жюри, возглавляемого царем, не мог даже сын бога. А довести до широкой публики, что Мидас совершенно не разбирается в искусстве вокала и, по своей сути, настоящий длинноухий осел, Аполлон вполне мог.

* * *

... Аполлон дождался ночи и когда Мидас уснул, пробрался в царские покои и вытянул уши председателя жюри, до рекордных, для ослов, размеров. Говорить о том, какая оторопь и какой гнев охватили царя Мидаса, когда он утром, мимоходом глянул в зеркало, нет смысла. И это понятно: каждый царь, увидевший утром, в зеркале, свое отражение, украшенное ослиными ушами, почувствовал бы то же самое. Первым делом, Мидас подергал уши и попытался избавиться от этого сомнительного украшения. Ничего не получилось. Мидас вдребезги разбил коварное зеркало. Затем вихрем промчался по анфиладе своих комнат и парадных залов и разбил все остальные зеркала. Не только малые, но и большие, на которых он выглядел особенно впечатляюще. Только после этого Мидас сообразил, что пока его никто не видел, надо срочно скрыть свой позор. Царь вернулся в опочивальню, разыскал в гардеробе какой-то старый колпак и натянул его на голову, прикрыв уши. Теперь у него появилось свободное время, очень много свободного времени. Мидас присел в красивое царское кресло, спинка и подлокотники которого были покрыты узорами из золота и серебра, и стал размышлять о том, кого следует казнить в первую очередь.

* * *

... Постоянно прикрывая поросшие шерстью ослиные уши высоким колпаком, царь Мидас сумел сохранить свою тайну. Ни один из приближенных к нему вельмож не догадывался о том, что прячет царь под высоким колпаком, ни один слуга не понял, почему царь так полюбил этот головной убор и никогда не снимает его. И все-таки был человек, которому царь Мидас вынужден был открыть свою тайну. Это был придворный парикмахер, который ежедневно ухаживал за прической царя и его бородой. Летописцы не сохранили для нас имени этого человека. Но мы можем предположить, какой у него был железный характер, какая могучая воля. Он, один, только он, во всей Фригии, во всей Малой Азии, знал совершенно потрясающую тайну но не мог никому ничего рассказать... Даже шепнуть... Даже, просто сделать вид, что знает важнейший государственный секрет. Ни дома, ни за кружкой пива с друзьями. А как ему хотелось, прогуливаясь по шумному базару, походя, небрежно бросить: «Вы, вероятно, не знаете – а у царя Мидаса ослиные уши!..» Но сделать этого он не мог.

Этот придворный парикмахер, имя которого, к сожалению, не удосужились донести до нас летописцы, все время молчал, крепко сжав губы. Он боялся, неожиданно выронить запретные слова. Он лишился аппетита, сбросил килограммов десять веса и перестал улыбаться. Видели ли вы, когда-нибудь, парикмахера, который стрижет клиента и молчит? Можно держать пари: "сто к одному", что не видели. Такое невозможно. Природа создавала эту профессию не для того, чтобы представители ее молчали... А он молчал. Муки легендарного Тантала, были пустяком, по сравнению с муками этого придворного труженика ножниц и бритвы.

Некоторые историки, квалифицированные специалисты по изучению системы средневековых пыток, утверждают, что отдельные, физически и нравственно сильные личности, выдерживали пытку "дыбой" двое суток. Наш придворный парикмахер выдержал пытку молчанием две недели. Вероятно, это был мировой рекорд. Но он, сами понимаете, нигде не зафиксирован.

Ровно через две недели, после того, как он впервые увидел царя Мидаса, голову которого украшали крупные, поросшие аккуратной коричневой шерсткой, ослиные уши, придворный парикмахер, почувствовал, что он больше не может... И принял мужественное решение... Он встал на рассвете, и по-прежнему крепко сжимая губы, ушел подальше от людей на безлюдный берег реки, заросший камышом. Там он долго, не шелохнувшись, стоял, пока не убедился, что даже вдали нет ни одного человека и, вообще, ни одного живого существа. Затем парикмахер зашел в самые густые заросли камыша, опустился на колени, пригнулся, чтобы его не увидел даже мелкий лягушонок. Руками он выскреб во влажной почве просторную ямку, и в нее, только в нее, аккуратно, не уронив ни полслова в сторону, вполголоса произнес не дававшую ему покоя тайну.

– У царя Мидаса ослиные уши... – шепнул парикмахер в ямку, быстро засыпал ее землей, а сверху еще и аккуратно пришлепал эту землю ладонью. Вот такой остроумный выход из создавшегося положения нашел. Этот человек. Не раскрыл государственную тайну, ни одном живому существу и, в то же время, освободил себя от ноши непосильного секрета.

Освободившийся от измучившей его тайны, придворный парикмахер, довольно посвистывая игривый мотивчик, спокойно и уверенно вернулся в город. Он почувствовал, что голоден, а еще ему захотелось хлебнуть холодненького пива, и он понял, что соскучился по козинакам, которыми раньше лакомился ежедневно... И, вообще, впереди была вся жизнь, прекрасная и удивительная...

А камыш, который бестолково колебался и бессмысленно шумел на ветру, заинтересовался этим случаем. Ближайшие, к засыпанной ямке, растения направили свои, любопытные до новостей, корешки к месту, куда парикмахер поместил секрет, и стали жадно, без разбора, впитывать все, что в ней оказалось.

Следует напомнить, что в те доисторические времена, пятой власти вообще не существовало. Впрочем, как и второй, третьей и четвертой. Была только одна власть – первая. Она управляла и делала все остальное. Но СМИ имелись. Без них уже тогда не могли обойтись. Технически сложные и высокоинтеллектуальные радио и телевидение в те века еще не пытались изобрести. Но изобрели глашатайство. Громкоговорящий, и всем видный, глашатай выезжал на базар, верхом на лошади, и сообщал все важнейшие новости от имени царской канцелярии (и никогда злоупотреблял рекламными паузами). А вместо газет и журналов, в те времена выходили глиняные таблички, с вытиснутыми на них первобытными буквами; выпускались также каменные плиты, на которых высекались особо важные сообщения, законы и реляции о победах правителя. Все эти средства массовой информации находились под строгой цензурой царских сатрапов, и естественно, ни одно из них не могло выдать сообщение, о котором даже сами сатрапы не знали.

Но камыши время от времени смело пошумливали. Они были совершенно независимы, как желтая пресса, как подпольные листовки, как слухи и сплетни... А могущественная цензура не знала, как с ними управиться. Камыши однажды и выдали: "У царя Мидаса ослиные уши!" И еще раз: "У царя Мидаса ослиные уши!". Потом еще... И пошло... Бесконечно... Камыши работали на сенсацию, что с них возьмешь? Они выдавали, эту новость, пока она не перестала быть новостью и всем надоела.

А что народ? А ничего. Не бежать же людям на баррикады из-за того, что у их царя ослиные уши. И не объявлять из-за этого траур. Некоторые посчитали, что так и должно быть. Нашлось и представители внесистемной оппозиции, которые обрадовались: "У царя Мидаса, уши ослиные, а у меня, хоть я и не царь – нормальные. Так кто умней?!" Можно совершенно ответственно заявить, что, в стране ничего не изменилось, фригийцы так же сеяли, так же пахали, так же платили налоги. Но в моду, конечно, пришла новация. Все стали носить высокие колпаки. Высокие колпаки – это, оказалось, не только очень красиво, но и подчеркивало благородство и мудрость... Недаром сам царь Мидас отдавал предпочтение такому головному убору.

Сфинкс.

Сфинкс представлял собой громадное чудовище, с львиным туловищем и головой женщины. Его придумала и создала в Древнем Египте, кочующая творческая группа жрецов-монументалистов, известная своей приверженностью к черному юмору.

Грозный Сфинкс лежал на скале, невдалеке от города Фивы. Он останавливал проходящих мимо путников, и задавал им загадку: "Кто ходит утром на четырех ногах, в полдень на двух, а вечером на трех?".

Сфинкс был громадным и устрашающим. Путники, при виде этого страшилища, терялись, не могли сообразить, что следует ответить, и Сфинкс их тут же съедал. В результате, путники, да и целые караваны, стали ходить в Фивы другими дорогами, а эту забросили. Такое изменение маршрутов не только подорвало обширную придорожную торговлю, но и привело к спаду всей экономики района. А Сфинксу стало не с кем проводить свои краткие собеседования. Он, в основном, подремывал, изредка окидывая взглядом окрестность: не появиться ли какой-нибудь любитель острых ощущений? И терпеливо ждал возможности превратить любителя в жертву. Сфинксу было скучно.

Когда хитрые египетские жрецы сошли с исторической сцены, им на смену пришли еще более хитрые мафиози, из древних греков. Они, создали здесь экскурсионно-исторический заповедник-аттракцион. Чтобы Сфинкс выглядел позанимательней, ему приделали крылья, определили придорожному чудищу устрашающую родословную (порождение Пифона и Ехидны) и ввели его, как активный персонаж, в свою, древнегреческую мифологию. Сам Сфинкс у них, по-прежнему, занимался тем же черным делом: задавал стандартную загадку, затем поедал растерянных путников. А кристально чистые, чтущие Уголовный Кодекс, мафиози, подбирали оставшееся от путников бесхозное имущество. Добровольно. Не получая за свой труд никакого материального вознаграждения. Только лишь в целях очистки экскурсионного заповедника от посторонних, загромождающих пейзаж предметов. Тем и жили. И ни одной жалобы. А нет жалоб, значит, нет и преступлений, все по закону.

Но греки не египтяне. В греческой мифологии сплошные герои: одни, очень сильные, как Геракл, другие, очень умные, как Ясон. И, поскольку ни криминальной полиции ни, тем более, ОМОНа тогда еще не существовало, всем этим героям, вместо того, чтобы заниматься мирным созидательным трудом, приходилось бороться с различными проявлениями древнегреческой преступности. Особенно, с преступностью серийной. Мафиози, которые обогащались на Фиванской дороге, были очень хитрыми, закон они не нарушали, и предъявить им было нечего. Но Сфинкс вполне подходил под определение серийного убийцы.

Чтобы прекратить беспредел мафиози и противозаконную деятельность Сфинкса, древнегреческие борцы с преступностью командировали в Фивы одного из своих самых умных героев – Эдипа. Естественно, Эдип проводил эту непростую операцию, под прикрытием. Путешествовал верхом на двугорбом верблюде, загруженном всякими дефицитными товарами ширпотреба, и везде распространял слухи, что он богатый купец.

Несмотря на устрашающие размеры (а возможно именно благодаря им), Сфинкс был глуп, самонадеян и консервативен. Причем, ни менеджера, ни креативного директора у него не имелось (в этом отношении, греческие мафиози допустили серьезный промах). Он знал всего лишь одну загадку и не обновлял свой репертуар несколько сотен лет. Ее он и задал Эдипу. Тот не растерялся. У него имелась, к этой загадке, хорошая разгадка – домашняя заготовка, которую он, собираясь на эту операцию, обкатал с другими умными героями. Эдип, не задумываясь, ответил: "Человек в младенчестве, зрелом и старческом возрасте".

Сфинкс от такого ответа впал в оторопь. Всю жизнь он успешно задавал эту загадку... а потом следовал легкий перекус. Эдип, своим нахальным ответом, все испортил... И, поскольку другой загадки Сфинкс не знал, он потерял смысл жизни. Обезумев от горя, чудовище бросилось со скалы и разбилось вдребезги, насмерть. Таким образом, была полностью пресечена преступная деятельность значительной группы хитрых древнегреческих мафиози на Фиванской дороге.

Некоторые утверждают, что Сфинкс утопился в море. Но этого не могло случиться. Фивы находились на левом берегу Нила. Чтобы утопиться в Красном море ему понадобилось бы пробежать не менее двухсот километров, предварительно перепрыгнув через Нил. Это при его-то весе! А до Средиземного моря от Фив было всех шестьсот километров. Утопиться Сфинкс не имел никакой возможности. Он и разбился, в мелкие дребезги, спрыгнув со скалы.

Потом Сфинкса, (просто как исторический артефакт) собрали, современные жители Египта – арабы. Он и сейчас лежит на скале недалеко от развалин древних Фив, но преступной деятельностью больше не занимается, и со своей глупой загадкой к мирным путникам не пристает.

Гера.

Гера – седьмая жена Зевса. Вряд ли она занималась спортом. Но то, что она была красавицей и умницей – это точно. Иначе Зевс (а у него была привычка, влюбляться только в лучших из лучших) так долго не ухаживал бы за ней и, тем более, не взял бы ее в жены. Но, согласно самым достоверным сведениям, из греческой мифологии, брак этот 300 лет оставался тайным.

Представляете себе положение женщины: и замужем и, все время, сама по себе. Нельзя появиться на людях вместе с мужем. Тем более, если он занимает такую высокую должность. И так 300 лет. На пиру, рядом с суженым, не сядешь; посмотреть модную премьеру Софокла или Эврипида, куда все боги собираются, тоже одной приходится, к любимому в ложу не зайдешь. Нельзя даже просто так, теплым вечерком, медленно и спокойно, с удовольствием прогуляться под ручку с Зевсом по кипарисовой алле, благоухающей ароматами белых роз... А, кроме того, в Древней Греции, не только на Олимпе, но и в каждом доме, знали, что их верховный Бог весьма охоч до женского пола и его приключения, с некоторыми пикантными подробностями, были постоянной темой разговоров дам, во время вечерних чаепитий. А Гера все слышала... И вынуждена была делать вид, что ей это совершенно безразлично, что лично ее, это не касается и не интересует.

От такого положения, у кого угодно, характер испортится. А Гера была женщиной самолюбивой, властной и впечатлительной... Когда Зевс, наконец, официально объявил ее своей женой и царицей богов, она стала выдавать все, что у нее накопилось за 300 лет терпения. Гера и показала всем, кто здесь, жена Зевса, кто на Олимпе хозяйка. Прежде всего, она взялась за любовниц Громовержца: наслала ядовитых змей на остров, где жили Эгина и ее сын от Зевса, жестоко наказала Алкмену, погубила Семелу, превратила Каллисто в медведицу, а царицу Ламию в чудовище, прокляла нимфу Эхо, которая стала повторять отдельные слова бесконечно, не давала забеременевшей от Зевса Лето, родить на твердой земле, а к очередной любовнице Громовержца Ио, которую Зевс замаскировал, превратив в симпатичную рыженькую корову, с большими грустными глазами, приставила чудовищного овода, который постоянно жалил ее и не позволял остановиться. Другим соперницам тоже досталось немало. И внебрачным сыновьям Зевса покоя не давала, пакостила им, как только могла. Достаточно вспомнить, насколько она испортила жизнь Гераклу...

Повелитель Олимпа не обращал никакого внимания, ни на ревность жены, ни на то, как она мстит его любовницам. И, вообще, постоянно подчеркивал, что здесь, на Олимпе, единственный хозяин – он, и волен делать все, что ему захочется. Остальные, как смертные, так и бессмертные, должны слушаться его повелений и выполнять их. В том числе, в первую очередь, жена. Вот такой суровый Домострой завел у себя на Олимпе Громовержец.

Постоянные измены, высокомерие и капризы мужа настолько надоели Гере, что она задумала свергнуть всемогущего Зевса. Логика ревнивой жены непостижима... Однако, ей не составило особого труда найти союзников, среди младших богов: на Олимпе оказалось немало тех, кому методы руководства Зевса, его грубость, жестокость и постоянный командный стиль, не нравились. Заговорщики воспользовались моментом, когда Зевс, после неумеренного возлияния нектара, смешанного с маковым соком, опьянел. Незаметно для Громовержца они прибрали молнии, спрятали их в какой-то сундук, затем дружно навалились на Повелителя, опутали его сыромятными ремнями и крепко-накрепко связали.

Зевс быстро сбросил с себя опьянение, но освободиться от многочисленных сковывающих его сыромятных ремней, даже при помощи своих божественных способностей, не смог. Его могущество не способно было опуститься до подобных примитивных занятий. А мятежные боги стали выговаривать Громовержцу... Упрекали в том, что он вел себя, как жестокий тиран, никого не слушал, ни с чьим мнением не считался... И что его тоталитаризм и командный стиль, как основной метод руководства богами, давно изжил себя. Сейчас, мол, настали другие времена, и даже на Олимпе следует вводить элементы демократии и толейрантности. И, вообще, пора приступить к перестройке. А Гера, конечно, напомнила ему, что Повелитель богов должен показывать пример семейной добропорядочности и не имеет права вести себя, аморально, как последний распутник. Даже обозвала его кобелем, который не может пропустить ни одной особы, которая носит юбку...

Гера и ее союзники уже праздновали победу, и потеряли бдительность, а напрасно... Потому что в это время, совершенно неожиданно, появился сторукий Бриарей. Этот могучий великан, которого Зевс когда-то спас от мести Урана, был при правителе Олимпа, кем-то вроде неофициального телохранителя. В то время, когда боги связывали Зевса, он ужинал в соседнем помещении. Бриарей услышал громкие крики рассерженного Повелителя и решил посмотреть, на кого столь разгневался Громовержец. Так и зашел, продолжая ужинать, с тремя большими мослами оленьих ног в руках. И оторопел: на полу, окутанный ремнями, беспомощно лежал Владыка Олимпа и, не переставая, ругался немыслимыми для Бога словами. Бриарей, не медля, бросился к Повелителю и, не выпуская мослов, остальными руками, благо, их у великана было еще девяносто семь, мгновенно развязал многочисленные узлы и распутал ремни.

Рассвирепевший Зевс, вскочил, и сразу же разыскал свои молнии.

– Что, допрыгались!? – стал он грозно тыкать раскаленными молниями в мятежных богов, предварительно выстроив их по ранжиру.... – Своему повелителю грозите?! Да как вы до этого дошли?! Такое даже в мыслях вообразить невозможно! Демократии вам захотелось? Свободы захотелось?! Так я вас научу, как свободу любить! Перестройки им захотелось. Вот у меня где вся ваша перестройка! – он показал приунывшим мятежникам крепко сжатый божественный кулак, поросший рыжими волосиками. – Как врежу по вашим наглым мордам, так сразу и перестроитесь: станете все безносыми и безликими!.. Не хочется?.. А в пепел обратиться хочется?.. Захочу и рассею его в безбрежном пространстве. Пусть потом о вашем пепле песню сочиняют: "По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там..." Все останетесь без могил... Я всемогущий! Забыли, как я с Титанами расправился?! Может в Тартар захотелось?! А?..

Такую вот бодрящую речь произнес разгневанный Зевс. А мятежные боги не забыли, как Грмовержец расправился с Титанами, в Тартар им не хотелось. Стать безликими тоже не хотелось. Боги правильно оценили обстановку и стали каяться. Получалось у них это достаточно убедительно. Они заверяли, что вовсе не хотели так поступать с Громовержцем. Что они любят его именно за четкость и точность, с которой он отдает приказы. Уважают, бесконечно преданы и готовы выполнить любое указание... И стали валить все на Геру. Клялись, что это Гера сбила их с толка, заворожила своими россказнями. Они и послушали ее. Ведь Гера – жена Громовержца и они были уверены, что она говорила от его имени... И вообще, это была такая шутка... Пошутить что ли нельзя? Они ведь считали, что у Зевса потрясающее чувство юмора, и он все поймет... А что касается демократии и перестройки, так это, конечно, чушь собачья. Пусть этим люди балуются, а на Олимпе им места нет. Если Зевс прикажет и они грудью встанут против всего, что придумали на земле всякие либералы...

Кончился разговор тем, что Зевс еще раз напомнил младшим богам, кто есть он, и кто есть они, по сравнению с ним, Громовержцем, Владыкой Олимпа. И коротким перечислением того, что он с ними сделает, если хоть один, из них, пытается, еще раз, вякнуть... Он простил им преступление, как действовавшим, частично, по уговору со стороны, а частично, по собственной их глупости. А Геру, не сказав ей при этом ни слова, тут же, публично, в назидание всем, что он, Повелитель богов, может сделать за неповиновение, даже с любимой женой, наказал. При помощи золотых браслетов подвесил ее за запястья к Небу, а к ногам ее, лично, привязал две очень тяжелые наковальни.

Ни в хрониках, ни в мифах нет сообщений, сколько пребывала жена Зевса в столь неприятном положении. Известно только, что Зевс помиловал несчастную женщину лишь после того, как она поклялась водами Стикса, что больше никогда не посягнет на его власть. И, действительно, с тех пор Гера не поднимала мятежей, вела себя тихо и ни разу не было слышно о каких-то ее серьезных проступках. Только иногда давала она волю своему языку, упрекая мужа в его бесчисленных изменах.

Персей и Медуза.

Это были три сестрички Горгоны, дочери морского божества Феркиса и его сестры Кето: Стено – могучая, Евриала – далеко прыгающая и Медуза – повелительница. Очаровательные девушки с милыми личиками, роскошными волосами и прекрасными фигурками. Они вели праздный образ жизни, любили петь, танцевать, играть в салки... Горгонам нравилось купаться в море и они проводили там много времени, оглашая окрестности шутками и веселым смехом...

Бог морей Посейдон влюбился в младшую сестрицу, Медузу, и стал преследовать ее. Медуза спряталась от морского бога в храме Афины Паллады. Посейдон нашел девушку, и там овладел Медузой, осквернив тем самым храм, который был символом девственности.

Афина, пришла в бешенство... И тут произошло странное. Афина Паллада, богиня мудрости и доброты, покровительница девственности, вместо того, чтобы ополчиться на насильника Посейдона, устроить ему какую-нибудь пакость, или, хотя бы, закатить хороший скандал и заставить извиниться перед Медузой, излила свой гнев на сестричек Горгон. На младшую, пострадавшую, которую богине, по своему статусу, следовало бы утешить, поддержать, и на ее сестер, вообще не имеющих никакого отношения к этому неприятному событию.

Афина наказала сестер. Наказала очень жестоко. Превратила красавиц в чудовищ. Тела Горгон покрылись металлической чешуей, которую не мог разрубить даже меч. Руки стали медными, на них выросли длинные, как у хищных зверей, когти. У сестер появились острые, словно кинжалы, клыки, горящие красными огнями глаза наполнились злобой. Выросли крылья со сверкающим оперением. А на головах, вместо шикарных причесок, двигались и шипели отвратительные ядовитые змеи. Чтобы Горгоны не могли более никогда общаться с людьми, Афина придала их глазам особую силу: стоило кому-нибудь встретиться взглядом с одной из сестер, он тут же превращался в камень. Не девушки – а ходячие мастерские по изготовлению скульптур. От их взгляда замирало все, даже вода застывала льдом... И опять непонятное: Стену и Евриалу богиня превратила в бессмертных, а Медузу, пострадавшую от Посейдона, оставила смертной.