Текст книги "Киммерийский аркан (СИ)"

Автор книги: Михаил Боровых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Старшим над киммирай очевидно был Кидерн, простой названный Дагдамма. Рядом с Кидерном ехал юный Коди, в аваханских доспехах, с которых только час назад счистил кровь их предыдущего владельца. Кидерн как обычно зловеще усмехался. Он был в своем знаменитом на всю Степь плаще из скальпов.

По блеску глаз Кидерна было видно, что с утра он слишком уж усердно приложился к одной из кожаных фляг с вином. Воин почти не спал ночью, забылся только с рассветом, от того поутру мысли у него путались, и на душе было скверно. Кидерн решил исцелить это обычным киммерийским способом.

И так, киммирай – пьяный названный воин, командир полусотни, а гирканец – один из малых ханов, про которых говорят, что они грызутся за кости, которые им бросает Каррас.

Интересно, не воспримут ли аваханы столь низкий ранг посланников как неуважение к ним?

Возле реки их встретили примерно столько же аваханов. Судя по изнуренным лицам, перевязанным ранам и усталости в глазах, эти люди не только сражались вчера, но еще и бдели почти всю ночь, опасаясь нового внезапного нападения.

Отряд возглавлял немолодой воин с обычной для аваханов остроконечной бородой. Высокий, прямой и крепкий как древко копья, держался он без обычного для знатных людей высокомерия. Ханзат подумал, что с ним должно быть легко говорить.

– Приветствую тебя, достойный. – сказал гирканец. Он не поклонился, титул давал ему право не склонять головы ни перед кем, кроме как перед киммерийским каганом. Но Ханзат-хан приложил руку к сердцу, чуть кивнул головой. Это хан мог сделать, не унизив своего достоинства перед воинами простого звания. – Я Ханзат-хан, сын Иглик-хана, брат Мерген-хана и тамыр Дагдамма, сына Карраса. Я пришел говорить от лица своего повелителя.

– Пусть твой день будет добрым, Ханзат-хан. – почтительно, но без всякой угодливости поклонился седобородый авахан. – Я Нангиалай, слуга великого эмира.

Кидерн хмыкнул, но промолчал. У него были рабы-аваханы, и он немного знал аваханский язык.

– Вчера был день великой битвы. – сказал Ханзат. – И мы были неудержимы, а вы – неодолимы.

– Все так.

– Пало много отважных воинов. Мы вдоволь потешили богов. – продолжал текучую речь Ханзат. Баруласы очень гордились своим красноречием. – Наш повелитель решил – хватит крови. Должно быть, покойный эмир Сарбуланд подался на уговоры подлого Керей-хана. Лишь ложь Керея заставила его нарушить перемирие с великим каганом.

– И самые зоркие глаза порой застилает туча. – в тон Ханзату согласился Нангиалай.

И ясно было, что разговор пошел по правильному пути.

Сейчас Ханзат и Нангиалай будут долго выражать друг другу восхищение отвагой и силой, помянут убитых, а саму битву решат считать конченной без победителя. Спешатся, сядут на коврики, выпьют кумыса. И польется поток баруласского красноречия, перемежаемого аваханской учтивостью.

Скорее всего, потом, когда говорить будут уже Бахтияр и Каррас, речей об уважении к отваге врага будет еще больше. Каррас отдаст Бахтияру останки его брата, Бахтияр признает, что во всем виновен Керей-хан. И они просто разойдутся. Потому, что каждый в глубине души не верит в свою окончательную победу, а цена поражения представляется слишком высокой.

Не первый будет "вечный мир", который не продержится и до следующего лета.

– Вчера я потерял младшего брата. – сказал Ханзат-хан. И в самом деле, вчера пал, сраженный аваханской стрелой один из четырех или пяти дюжин незаконных отпрысков его отца. Кажется, звали его Тохта, и служил он десятником. Но зачем все это знать Нангиалаю? Ведь Ханзат не солгал в самом важном.

– Я вчера потерял сына. – горестно вздохнул Нангиалай.

И тут раздался каркающий смех. Засмеялся Кидерн.

– Нангиалай! – выкрикнул он. – Старый бородатый козел!

Кидерн хлопнул Коди по плечу.

Аваханский посланец изумленно воззрился на хохочущего киммирая.

– Узнаешь эту добрую шкуру на плече моего брата по мечу!?

А на перевязи меча Коди, в самом деле, темнел кусок скальпа Тариалая.

– Это шкура твоего сына, бородатый ты козел! Твой сын отошел к предкам без волос, без пальцев, и даже... – Кидерн согнулся от смеха. – Даже без уда!

На лице Нангиалая отразилась такая душевная мука, что даже Ханзат-хан, который и сам многих людей отправил к предкам изувеченными, вздрогнул. Миг казалось, что старый воин пропустит бахвальство Кидерна мимо ушей, что ради общего мира он предпочтет не услышать страшных слов киммерийского всадника.

Но уже в следующее мгновение Нангиалай выхватил из-за пояса чуть изогнутый длинный кинжал и метнул его в хохочущего Кидерна. Кидерн неминуемо погиб бы, но Коди отбил кинжал своим щитом.

– Пламя Ормузда! – вскричал Нангиалай, обнажая саблю.

Ханзат-хан никогда не был трусом, никогда не бежал ни от одного противника. Но сейчас он видел себя посланником мира, и потому, вместо того, чтобы тотчас схватиться за меч, попробовал воззвать к разуму аваханского посланника.

Вот только у Нангиалая от горя разум совсем помутился.

И он обрушил кривой клинок на темя Ханзат-хана.

Через мгновение киммирай, аваханы и гирканцы сцепились друг с другом.

Кидерн, хоть и пьяный, не утратил ни ловкости, ни мастерства. Он отрубил вооруженную руку одному авахану, раскроил голову другому, но, видя, как со стороны лагеря скачут на помощь, по меньшей мере, полсотни всадников, развернул коня обратно.

– Ублюдки! Они убили Ханзата!!!

Крича во всю глотку "ублюдки убили Ханзата" Кидерн поскакал в киммерийский лагерь, пока остальные еще рубились с аваханскими посланниками.

С теми самыми словами он ворвался в шатер Дагдамма, который еще спал.

– Они убили твоего тамыра! Ублюдки убили твоего тамыра, Дагдамм!

Дагдамм вскочил. Глаза спросонья были пустыми, но на ногах он стоял твердо.

– Проклятые ублюдки убили Ханзат-хана! – повторил Кидерн, размахивая окровавленным мечом. – Я убил двоих, но поздно!

– Аваханы убили посланника? – спросил Дагдамм, не веря своим ушам.

– Да! Он ударил его саблей по темени, прежде чем Ханзат обнажил меч! – выпалил Кидерн, не солгав ни слова.

– Бей в большой барабан! – бешено сверкнув глазами, приказал Дагдамм.

Кидерн как будто замер от неожиданности.

– Но ведь большой барабан... Каган...

– Я сын кагана и приказываю бить в большой барабан!!!

Кидерн понимал, что спасение его только во внезапности, что чем больше событий случится за день, тем больше вероятность, что все забудут, с чего резня началась, и бросился выполнять приказание.

Барабанщики мирно завтракали, размачивая в молоке хурут и сухари. Он пинками поднял их с земли.

– Царевич приказал бить в большой барабан!

Все три барабанщика, молодые воины, привычные к повиновению, не задали ни одного вопроса. Они сбросили кожаный полог, укрывавший страшный большой барабан от сырости, вытащили тяжелые палки и через несколько мгновений над киммерийским лагерем понесся мерный гул.

Кидерн на коне метался по лагерю. Люди не готовы были выступить в бой прямо с утра, некоторые еще не проснулись, но Кидерн и бой барабана быстро привели их в воинственное расположение духа.

Он прискакал к гирканцам.

– Ублюдки убили вашего хана! – крикнул он коренастым воинам, собравшимся под бунчуком Ханзат-хана.

Мерген выбежал из шатра, по пояс голый, косицы распущены, борода всклокочена.

– Мерген-хан, они убили твоего брата! – крикнул Кидерн и помчался дальше.

А вослед ему летел бой барабана.

Дагдамм ругаясь, на чем свет стоит, подбежал к коновязи. На нем не было доспехов, только короткую и узкую кольчугу он успел натянуть на себя. Грива черных волос рассыпалась по спине. Он вскочил на спину Вихря.

– Хан харрадх!!! – надрывая глотку кричал он.

Участь воина Орды – повиновение. Бой барабана – священен. Потому прежде, чем Каррас успел узнать о том, что случилось, его воинство уже оказалось на конях и полно воинственного духа.

Каган, как и многие, был разбужен боем барабана.

Выскочив из шатра, он поймал бегущего куда-то гирканского воина.

– Что случилось? – просипел Каррас сорванным голосом.

Он подозревал внезапное нападение врага, которое проспали часовые, но воин крикнул.

– Аваханы убили нашего господина! – и рванулся из руки Карраса.

В другой день такого непочтения хватило бы, чтобы Каррас приказал отрубить наглецу руку, но сейчас просто выпустил ворот засаленного халата.

Каррас тут же вспомнил, что послал Ханзат-хана договориться насчет будущих больших переговоров. Аваханы убили Ханзата?! Убийство посланника было страшным преступлением по законам Степи.

Каррас видел, что люди уже собрались для битвы, и понял, что сейчас его власть над ними истончилась. Сейчас ими повелевает не киммерийский каган, а древний обычай Степи. К тому же Мерген потерял брата, а гирканцы-баруласы своего законного господина.

И Каррас решил вверить судьбу Небу.

– Коня мне! – обернулся он к стражникам. – Коня и копье с головой проклятого эмира!

Коди врезался в группу всадников-аваханов в тот самый миг, когда Нангиалай убил Ханзат-хана. Он убил ближайшего огнепоклонника, разрубив ему горло, замахнулся мечом на седобородого воина, но тот отбросил смертоносный удар своей саблей. На Коди налетел другой авахан, их кони сшиблись, и молодой киммирай выпал из седла. Падая, он потерял меч и оказался распластан на земле. В воздух одновременно взметнулись три сабли, чтобы пасть на Коди, прервав его жизнь.

Но вместо удара стали, он ощутил лишь, что в лицо ему хлынул поток крови.

На миг ослепнув, Коди не сразу понял, что случилось. Быть может это моя кровь – пронеслась мысль. Но на самом деле это Кара-Буга своей страшной палицей разбил голову одному авахану, превратив макушку в кровавые брызги. Еще взмах березового ствола и второй авахан выпал из седла с перебитой шеей. Третий метнулся в сторону, уходя от удара, но Кара-Буга ударил по морде его лошадь. Разбить лошадиный череп барулас не смог, но оглушенное животное покачнулось на ослабевших ногах и тяжело рухнуло назад. Кара-Буга стоптал копытами своего коня авахана, который дергался под крупом бесчувственного животного.

На все это ему понадобилось лишь несколько мгновений.

Гирканец наклонился с седла, схватил Коди за ворот и поскакал прочь, волоча юного киммерийца за собой по траве. Через сотню шагов он остановился.

Потрясенный, но невредимый Коди встал на ноги.

Стычка продолжалась.

Воины Орды отчаянно дрались с аваханами, с обоих сторон погибло больше половины. Только Кидерна нигде не было видно, ни среди убитых, ни среди дерущихся. Где этот сумасшедший живодер?!

Коди был одним из немногих, кто понял, что в действительности произошло. Ни Кара-Буга, ни остальные гирканцы не знали языка аваханов. Они не поняли, что посланник аваханов напал на Кидерна потому, что тот глумился над памятью его сына, а Ханзат погиб случайно, встав на пути у ослепленного гневом отца.

Но, расслышав нарастающий гул большого барабана, Коди понял, что все это неважно.

Что сейчас киммирай и гирканцы пойдут в бой, пылая праведным гневом, потому что аваханы подло убили Ханзат-хана.

Аваханы, конечно же, выставили посты, и лагерь их был хорошо укреплен. Оставшиеся у них телеги они перевернули, превратив в подобие крепостных стен, натаскали от реки камней, чтобы завалить проходы, оставив только несколько нешироких проемов для того, чтобы выезжать самим.

Кроме того, само расположение лагеря на холме делало его труднодоступным.

Они знали все это, знали, что лагерь их невозможно взять с налета. Потому никто на самом деле не ждал битвы сегодня. И простые воины, и уцелевшая во вчерашней резне знать рассчитывала на долгие переговоры, возможно – на неспешную осаду, состоящую из мелких стычек и вылазок.

Для воинов, поивших коней из реки, или устроившихся на отдых под защитой опрокинутых телег, день только начинался. Они знали, что старый Нангиалай поедет утром договариваться с варварами, знали, что варвары на переговоры согласились.

Потому, когда со стороны лагеря степняков в их сторону покатилась, поднимая тучу пыли, конная лавина, все были изумлены.

Те, кто видели, как мирно начавшийся разговор между Нангиалаем и варварами, вдруг превратился в стычку, пришли в себя первыми. Они вскочили на коней и помчались на помощь соплеменникам, но к тому времени, когда добрались до места, на траве лежали только изрубленные тела, а вокруг растеряно бродили кони. Сам Нангиалай успел вырваться из когтей варваров и ускакал обратно.

И этот первый отряд, всего с полсотни человек, был смят, уничтожен до последнего, когда попал под удар.

Киммирай опрокинули аваханов, повыбивали из седел, стоптали. А тех, кто пробовал убежать, настигали и били в спину.

Левое крыло нападавших вел сам великий каган, скакавший во главе своих названных.

Правое возглавил его сын.

В середине скакали Мерген-хан и еще несколько родственников убитого на переговорах Ханзат-хана. Странно, но Кидерн почему-то оказался в рядах воинов Мергена.

– Отомстим за Ханзат-хана! – кричали они, а Кидерн, наверное, громче всех.

XVII. Битва на холме.

Удар степняков был страшен.

Аваханы видели, как из равнины на них движется облако. Издали оно больше походило на бурю, чем на множество людей. Но вот оно приближалось, и сквозь пыль стало можно различить искаженные яростью лица, а грохот тысяч конских копыт не мог заглушить истошных криков, которые рвались из глоток.

– Хан харрадх!!!

– Ханзат!!!

Боевые кличи племен и кланов.

И просто нечленораздельный вой, и визг, от которого шарахались и приседали аваханские кони.

Степняки обрушились на врага всей мощью. Первые ряды аваханов были смяты, опрокинуты, вбиты в землю. Своих потерь обезумевшие от ярости варвары не замечали. Визжа и завывая, они рвались вперед, по трупам павших. Телами своих и чужих убитых мостили дорогу вперед. Опрокидывали колья, сминали наспех возведенные из телег крепостные стены.

И всюду рубили, кололи, дробили кости. Сминали и топтали конями. Встав на стременах, страшно рубили кривыми клинками сверху. Метали копья. Орудуя огромными палицами, сделанными из целых стволов молодых деревьев, сбрасывали с седла.

Аваханские сабли тоже сеяли смерть. Но удар варваров, забывших о страхе смерти, было, как будто не остановить.

В клубах пыли иногда можно было различить фигуры Карраса, Дагдамма, Кидерна или Мерген-хана, но потом они исчезали, растворялись в сплошной пылевой завесе.

А потом степняки так же внезапно, как атаковали, стали отходить. Разворачивали коней и обращались в бегство.

– Что случилось? – вопрошали чудом пережившие атаку аваханы, выбираясь из-под трупов товарищей и врагов, из своих случайных убежищ под опрокинутыми повозками и поверженными стенами. – Ормузд изгнал их?

Те, кто сражался в первых рядах, видели, что варвары повернули сами собой, что никто не наносил им поражения.

Но были и другие, те, кто пережил нападение за стенами лагеря, не успев скрестить меч с врагом.

Сейчас они спешно вскакивали на коней, и бросались в погоню. Им показалось, что враг подался назад, столкнувшись с отпором передовых отрядов аваханского войска.

Разрушив всякое подобие боевого порядка, сбивая с ног своих же товарищей по оружию, несколько сотен аваханов устремились в погоню. Они промчались по степи не меньше полумили, пока поняли, что враг расступается перед ними, почти не оказывая сопротивления.

Самые сообразительные тут же пробовали развернуться назад, но было поздно. Со всех сторон посыпались стрелы. Стрелы, от которых не было спасения. Пробились к укреплениям едва ли две дюжины отважных, но из них половина полегла, утыканные стрелами, уже у самых границ своего лагеря.

Войско степняков растянулось в огромное кольцо, опоясывающее подножие холма.

Злобно хохоча, варвары показывали аваханам головы их убитых соплеменников. Каррас опять поднял на копье отсеченную голову Сарбуланда. Торжествующе кричали на все голоса воины степного кагана, которого Сарбуланд считал жалким царем пастухов.

А потом хохот и ругань сменил другой звук, намного более страшный. Запели тетивы тугих гирканских луков.

На аваханов снова пролился железный дождь. И хотя они закрывались щитами и прятались за стенами из разобранных телег, все больше и больше их людей падали на землю убитыми или ранеными.

Бахтияр в ужасе осмотрелся. Над ними держали щиты три верных воина, так что сам он был вне опасности. Он видел, как стрелы ранят и заставляют беситься лошадей. Все больше животных уносилось прочь. Он видел, как его воины залегли, прячась от стрел.

Все пропало. Битва проиграна. Каррас сломал меня. Каррас сломал аваханское войско. Проклятый козопас!!!

Бахтияру вдруг стало наплевать на все. На судьбу армии, судьбу аваханской державы, на свою честь и славу. Один из щитоносцев упал, стрела пронзила ему шею, вышла под кадыком. Бахтияр подхватил его щит.

В это время обстрел чуть ослаб, и он увидел, как внебрачный сын Сарбуланда, молодой Керим запрыгивает в седло, и, размахивая саблей, что-то кричит. Еще один решил сразиться с киммерийцами кость в кость! Что ж, пусть Ормузду крепит его руку.

– Уходим! – вскричал Бахтияр. – Уходите! Спасайте свои жизни!!!

И сам первым побежал к коновязи.

Все же аваханы еще могли если не победить, то хотя бы унести ноги, сохранить свои жизни.

Чтобы окружить лагерь, воины Орды растянулись тонкой цепью, которую не трудно оказалось разорвать ударом, нанесенным в одну точку.

Аваханы были умелыми воинами. Они столько раз отрабатывали всевозможные маневры, что сейчас действовали по привычке, по наитию, без звуков труб и барабанов.

Они выстроились в клин, во главе которого встали сильные воины в тяжелых доспехах.

И бросились вниз с горы. В этом отряде уходил и сам Бахтияр.

– Пламя Ормузда! Пламя Ормузда!

Кто-то развернул знамя и его вид еще больше воодушевил воинов, решившихся идти вниз, на прорыв.

Навстречу им полетели стрелы, но слишком мало, чтобы остановить катившийся с горы вал из людских и лошадиных тел.

Аваханы разметали тонкую линию степных всадников, разорвали ее и хлынули на простор. На восток, на восток, по равнине!

В ушах пел ветер. На скаку, разворачиваясь, аваханы пускали через плечо стрелы.

Киммерийцы и гирканцы, бросившиеся в погоню, начали отставать, растягиваться. Часть из них повернули обратно к холму, по склонам которого уже бежали настоящие потоки крови.

Бахтияр еще недавно предававшийся черной тоске, возликовал. Он спасен сам, и он спасет хотя бы часть войска! Каррас не сможет преследовать его, он слишком завяз в сражении у холма. К тому же сейчас варвары бросятся грабить аваханский лагерь. Они всегда так делают.

Но поднимавшаяся было в груди Бахтияра надежда, тут же угасла.

Воистину, Ормузд отвернулся от него и от всего народа аваханов!

Навстречу его отряду, который уже растянулся по равнине, выплывало другое облако пыли.

Лишь первые мгновения можно было надеяться, что это буря.

Но нет, эту бурю подняли копыта коней.

Хан Керей все-таки пришел!

В ярком свете солнечного полудня Бахтияр видел далеко, несмотря на свои немолодые годы.

И он разглядел даже самого Керея, который ехал на огромном, песочного цвета верблюде, в середине своего воинства.

В какой-то миг Бахтияр различил скуластое кривоносое лицо, окаймленное тонкой бородой, и авахану показалось, что Керей улыбается ему.

А потом все поглотила пыль – сшиблись первые воины его отряда, и первые воины Керея.

Закипел бой. Сабли зазвенели о сабли.

Керей наверняка следил за ходом сражения, сам, или через своих лазутчиков и решил вмешаться, когда большая часть дела была уже сделана, и победитель становился ясен, но еще ничего не закончилось.

Приди он уже после победы киммерийцев, и Каррас станет его врагом.

Но если он поможет добить огнепоклонников, всегда можно сказать, что просто спешил, опоздал, потому что не хотел загонять коней.

Бахтияр не стал вступать в схватку. Вместе с примерно сотней своих людей он повернул обратно. Еще раз обратно. Снова бежать.

На восток – Керей-хан.

На Запад – Каррас. На юг – скальная гряда, высокая и отвесная, там не пройти не только конному, но и пешему не всегда возможно пробраться.

Оставался только север, зеленые пологие холмы манили к себе.

Бахтияр уже тронул коня на север, когда с северных холмов навстречу ему стали скатываться воины в шкурах и панцирях из кости и копыт.

Бахтияр хлестнул коня и поскакал на Запад.

Быть может, надеясь прорваться через свалку сражения, а быть может, уже ни на что, не надеясь.

Керим с его товарищами, полусотней молодых воинов, каждый из которых мечтал еще недавно о возвращении с большой добычей и славой, помчался навстречу верной смерти.

– Пламя Ормузда! – вскричал всадник, скакавший справа от Керима, но тут стрела попала ему в рот, и он замолчал навсегда.

Стрелы срезали людей рядом с ним, одного за другим. До киммерийских рядов доскакали не больше дюжины. Самого сына эмира смерть почему-то пощадила. Он схватился с рослым киммерийцем, лицо которого застыло в страшной вечной усмешке, но тот быстро выбил меч из его руки, а самого Керима оглушил ударом кулака под ухо. Падая с седла, Керим краем глаза видел, как режут глотки и разбивают головы его соплеменникам, так же сбитым, сдернутым с седел. А потом настала тьма.

Паника, которую уже никто не сдерживал, охватила войско аваханов.

Оставшиеся в лагере видели, что даже попытка Бахтияра пойти на прорыв не увенчалась успехом. К варварам из степи подходили подкрепления. Свежие, не утомленные двухдневной битвой, голодные до добычи и мечтающие показать себя с лучшей стороны в глазах Карраса-кагана.

Оставалось драться здесь, на холме, который наверняка станет последним, что они увидят в этом мире, сотворенном Ормуздом.

Наступила короткая передышка.

Аваханы упирали в землю копья, натягивали на луки новые тетивы.

Повсюду люди откашливались, отхаркивались, отплевывались, избавляясь от проникающей всюду пыли. Пили из фляг и лили воду на лицо, на шею. Черные потоки грязи бежали по пылающим лицам.

К Дагдамму подъехал Кидерн.

– Господин! – просипел он. – Убийца твоего тамыра там. – и указал на укрепления, которыми аваханы успели оградить пологий склон холма, где в двух местах торчали небольшие скальные уступы.

– Там? – обернулся Дагдамм. Глаза бешено сверкнули.

– Вот он. Вот тот с бородой!

Нангиалай в самом деле пережил сражение и сейчас командовал примерно полусотней спешенных аваханов, которые метались по склону, собирая стрелы и копья.

Нангиалай тоже узнал убийцу своего сына, высокого киммерийца с полумертвым лицом, и погрозил ему саблей.

– Я убью его. – Львом прорычал Дагдамм. – Его голова моя! Ко мне, мои названные!

К нему стекались бойцы ближней дружины, названные воины. Свое имя они получили потому, что каждый, принося присягу своему повелителю, признавал себя его названным сыном. Самые верные, самые преданные. В лучших доспехах, на лучших конях.

– Хуг! – рявкнул Дагдамм, и названные воины за его спиной подхватили этот лающий клич.

Вчера вечером он сказал отцу, но часть его души требует, чтобы он въехал на холм на самом яростном из своих коней.

И сейчас он тронул бока коня каблуками.

– Вверх по склону!!! – вскричал он.

И поскакал. Длинные черные волосы летели по ветру. Обычно угрюмое лицо пылало яростным восторгом битвы. В правой руке он держал длинный тяжелый меч. На левой руке был большой круглый щит. Одна стрела врезалась в щит, совсем рядом с краем. Другая ударила в бок, защищенный кольчугой.

Хрипя и брызжа пеной, Вихрь преодолел подъем на холм. Перед Дагдаммом была наспех возведенная стена из прутьев и тонкой доски.

Вихрь стоптал это хлипкое сооружение, и царевич ворвался в лагерь.

За ним следом в пролом хлынула человеческая волна.

– Хуг! Хугхугхугхуг!!!

– Руби!

– Убивайте их! Пленных не брать!

Дагдамм стоптал конем и изрубил мечом нескольких воинов, пока один из них не вцепился ему в волосы и не потащил с седла.

Падая, Дагдамм сумел вонзить меч в живот храбрецу, но оружие застряло в ране, сам он был оглушен падением, и окруженный несколькими аваханами был бы обречен пасть под их ударами. Кто-то ударил его палицей по голове. Дагдамм увернулся, но удар пришелся на плечо, и рука тут же онемела. Второй удар сорвал лоскут кожи, скользнув по затылку. Его били палицами, видимо хотели взять живым!

Но на аваханов со всех сторон набросились названные Дагдамма и перебили их.

Царевичу помогли подняться. Он тряхнул головой, гоня дурноту. Потрогал голову. Кровь. Никогда больше не ходи в бой простоволосым – подумал он. Ему подали меч.

– Где убийца Ханзата? – спросил он, удивившись тому, как далеко звучит его собственный голос.

– Он жив еще. – Ответил кто-то из названных, указывая на скальный уступ, на котором держали еще оборону несколько аваханов.

– Он мой.

Дагдамм шагнул в сторону скалы. Одна нога подкосилась, но он удержался, не упал.

Нангиалай упершись спиной в камень, отбивал удары наседавших на него со всех сторон воинов. Он был немолод, но это был истинный мастер меча.

– Он мой! – повысил голос Дагдамм, и киммерийцы отступили, оставив отважного авахана.

– Ты убил моего названного брата. – Сказал Дагдамм, когда подошел ближе. Он говорил по гиркански, надеясь, что враг поймет его. Он хотел, чтобы старик знал, с кем будет драться.

– Я многих убил. – отвечал Нангиалай так же по-гиркански.

– Ты убил Ханзата, когда он пришел говорить о мире!

Нангиалай молчал. Потом сказал.

– Твой названный брат умер вместо другого. Довольно слов, мы будем драться?

Седобородый авахан поднял саблю.

– Что ты имел в виду? – спросил Дагдамм.

Тут откуда-то из-за спины Дагдамма молнией возник Кидерн и вонзил меч прямо в горло Нангиалаю, который упал, булькая кровью.

Дагдамм ударил Шкуродера рукоятью меча по темени. Тот повалился на вытоптанную траву.

– Он был моим! Я убью тебя!

Дагдамм стал наступать на оглушенного ударом Кидерна.

– Я твой названный! Я защищал тебя! – сипло орал Кидерн.

– Я сам могу себя защитить! – Дагдамм замахнулся для удара ногой.

Но на плечо ему легла тяжелая рука Гварна.

– Он прав, господин. Ты слишком ранен, чтобы драться с этим воином. Кидерн защитил тебя от твоей же отваги.

Дагдамм сбросил руку, но не стал больше бить Кидерна или вступать в перепалку с Гварном.

Гварн – высокопоставленный военачальник и родственник великого кагана. Кидерн – полусотник, прославленный меченосец и человек чистой крови.

Таких людей нельзя бить, как простых гирканских лучников.

– Проклятье! – взвыл Дагдамм.

Он хотел снова сесть на коня, но в голове опять замутило.

Вот и навоевался на сегодня – мрачно подумал он.

Дагдамм сел на теплый камень. Кто-то подал ему флягу с водой. Дагдамм жадно приник к горлышку. Солоноватая вода с трудом пробилась в глотку полную пыли.

– Хватит резать их как баранов. – Сказал Дагдамм. – Берите в плен всякого, кто сдается.

Тем временем Каррас повел своих людей наперерез отряду аваханов, который пробовал уйти в степь, но попал там в ловушку, подстроенную Кереем. В рядах беглецов он увидел Бахтияра. Трус! Его брат хотя бы принял бой как мужчина!

Великий каган нагнал беглецов в числе первых. Раскроил голову одному из яростно понукавших лошадь аваханов. Перебил шею другому. Палица в его руке разила без пощады. Он убил не меньше полудюжины. Степь вокруг почти скрылась в поднятой копытами пыли. Каррас раздавал удары по затылкам бегущих. Кто-то разворачивался и пробовал встретить его саблей или отразить удар щитом.

Уничтожив отряд, уходивший на Восток, воины Керея хлынули к подножию холма. Их было много, они не были изнурены долгим сражением.

Часть из них спешивалась, часть лезли вверх по склонам, что есть сил, понукая коней.

Они карабкались по крутым склонам и бежали по пологим. Их били стрелами, в них метали копья, но они не замечали своих павших. Закрываясь своими круглыми щитами, степняки со всех сторон подбирались к стенам и частоколам. Добравшись – набрасывали веревки и растаскивали или опрокидывали укрепления. Стреляли из луков, метали дротики. Ворвавшись внутрь, принимались рубиться саблями и топорами.

Их было много, очень много. Столько было не сдержать.

Со всех сторон аваханов окружали скуластые смуглые лица, слышался гнусавый вой боевых кличей.

Потом в помощь кюртам прискакали воины в шкурах и тоже полезли вверх.

Лагерь весь превратился в поле боя. Резались среди опрокинутых стен и перевернутых телег, дрались в зарослях кустарника и на пологом склоне.

Керим очнулся от забытья. Воин с полумертвым лицом не хотел убивать его – понял юноша. Он хотел взять меня в плен, но должно быть не успел отослать меня в лагерь. А может быть он вообще убит! Сейчас Керима не волновала судьба его пленителя. Он лежал на траве, и руки были скручены веревкой. Но ноги были свободны. В голове мутилось, перед глазами все плыло. Но он жив!

Керим поднял голову и понял, что сражение сместилось дальше на холм. Там он увидел знамя с пламенем, к которому сбегались со всех сторон его соплеменники.

Керим подполз к убитому воину, дотянулся до его сабли и перерезал об нее свои путы. Потом с трудом поднялся, взял саблю и побежал. Побежал к знамени.

Войско аваханов окончательно рассыпалось. Кто-то искал спасения в бегстве, кто-то решил драться до конца. Но многие просто бежали или скакали, сами не зная, зачем и куда.

Каррас и его названные добивали отряд Бахтияра.

Сам брат эмира, как будто устыдившись своего бегства, решил принять бой, когда это уже ничего не могло изменить. Бахтияр отбивался яростно и убил троих, пока под ним не убили коня. А потом молодой киммериец ударил палицей по голове, в последний миг придержав руку. Истекая кровью из разбитой головы, Бахтияр повалился к ногам коня Карраса. Оглушенный, но живой.

Сражение расползлось на большие пространства.

То там, то здесь добивали, брали в окружение, засыпали стрелами небольшие отряды конных или спешенных аваханов.

Насытившись кровью и переломив хребет аваханской силы, степняки перестали убивать всех подряд. У того, кто валился на колени, бросив оружие, была теперь возможность уцелеть. Если только варвары не теряли голову от запаха крови и не принимались колоть и рубить даже сдавшихся.

Были и такие, кто хотел подороже продать свою жизнь, страшась плена и будущего рабства больше смерти.

Яростнее всех дрались около двух сотен воинов, которыми командовал хрупкого вида старец.

А бой вокруг уже затихал.

В сторону лагеря степняков уже потянулись вереницы пленных, понурых, избитых, наскоро связанных веревками из конского волоса.

По течению реки уже вылавливали из кустов и высокой травы хитрецов, которые думали избежать там смерти или плена.

Теперь дрались только воины старца.

Каррас подъехал поближе, приказал протрубить сигнал к остановке сражения.

Одержимость стала спадать с воинов Орды, и зову трубы вняли.

Аваханы стояли, сбившись в кучу. Окровавленные, измученные люди. Кто-то был так ранен, что опирался на товарища, чтобы не упасть. Но в них было что-то непреклонное.