Текст книги "Изображение военных действий 1812 года"

Автор книги: Михаил Барклай-де-Толли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

На другой день французы отступили; Гиулай подвинулся вперед, но, неосновательно опасаясь за свое правое крыло, шел так медленно, что следовавшие за ним наши и прусские войска в целый день могли сделать только семь верст. Желая ускорить преследование французов, Барклай поручил графу Витгенштейну идти впереди Гиулая, и тогда дела приняли иной оборот. Преследование пошло живее.

В предположении, что Наполеон решится, может быть, дать сражение у Эрфурта, Главная армия сосредоточилась при Веймаре, готовясь, вместе с прочими армиями, атаковать неприятеля, но Наполеон не выждал нападения и продолжал отступать на Готу и далее. Графу Витгенштейну поручено было идти по его следам, а другим войскам Главной армии, следовавшей по-прежнему в двух колоннах, идти параллельно французам.

При колонне Барклая, направлявшейся через Кравихфельд, Арнштадт и Мейнинген, находился император Александр. С вступлением в Тюрингенский лес ей пришлось идти, равно как и австрийской колонне, по снегу и грязи, чрез такие теснины, где иногда две лошади не могли проходить рядом. Это замедляло марш армии, а между тем Наполеон успел разбить у Ганау отложившиеся от него, еще до Лейпцигского сражения, Баварские войска, и чрез то открыл себе путь во Франкфурт-на-Майне, откуда уже беспрепятственно продолжал отступление к Рейну и за Рейн, в пределы своей империи.

24 октября наши войска достигли Франкфурта и стали на кантонир-квартирах, по берегу Рейна, между Майном и Неккаром. Главная квартира Барклая была сначала во Франкфурте, но потом переведена в Ашаффенбург. Отдых был необходим; он продолжался более месяца и доставил союзникам возможность пополнить все свои убыли, а между тем и Наполеон принимал меры к поражению союзных армий, если бы они, как он основательно полагал, решились перевесть войну в пределы Франции.

В исходе октября войска Главной армии начали сближаться к швейцарской границе и, прибыв, 22 октября, а к Базелю, в первый день 1814 года перешли там через Рейн. Так, через полтора года после вторжения Наполеона в Россию и равно через год после перехода наших войск за Неман, знамена их развевались на рубеже.

Еще до выступления за Рейн, по случаю усиления Главной союзной армии присоединением к ней вновь некоторых германских войск, последовали перемены в ее разделении. Армия была составлена из шести пехотных корпусов, с небольшим числом конницы при каждом, и из двух австрийских отдельных дивизий пехоты. Первые три корпуса были австрийские, четвертый – Вюртембергский, пятый состоял из австрийцев и баварцев, шестой – из войск графа Витгенштейна.

Резерв армии делился на две части, состоявшие: одна из австрийских, а другая из русских, с частью прусских и баденских войск. «Граф Барклай де Толли, – читаем в «Описании войны 1814 года» Михайловского-Данилевского, – носил звание главнокомандующего Российской армии, но непосредственно заведовал только Российско-Прусским резервом, при коем он находился, передавая ему повеления императора Александра и сообщая о распоряжениях князя Шварценберга.

Его влияние на бывшие при трех действующих армиях боевые корпуса наши ограничивалось общим надзором за устройством их и хозяйственной частью. Снабжение Русских войск снарядами и амуницией составляло немаловажный труд, как по удалению войск от границ России, – и, следовательно, от необходимых пособий и источников подкреплений, – так и по причине размещения их по разным армиям, где они состояли в ведении иностранных начальников, не имевших прямой обязанности заботиться об их внутреннем благосостоянии.

Часто бывали ощущаемы недостатки в снарядах и разного рода амуниции, не оттого, чтобы их не было в запасе, но от самой невозможности доставлять их войскам. Граф Барклай де Толли не был при корпусах и не мог знать о предписаниях и назначениях, мимо его к ним посылаемых. По части продовольствия союзники также мало содействовали русским и нередко оказывали совершенное равнодушие к нашим нуждам».

По переходе за Рейн, для Главной армии избрана была операционнй линией дорога, идущая из Базеля, между горами Вогезскими и Юрою, через Везуль, на Лангр, назначенный сборным местом по весьма выгодному положению своему в военном отношении. Для удобства в движениях, армия была разделена на девять колонн, из которых первые пять состояли исключительно из австрийцев, шестая из виютембергцев, седьмая из баварцев, восьмая из русских, девятая из русских, пруссаков и баденцев.

Барклай находился при последней колонне и следовал с нею, в виде резерва, за авангардной колонной графа Гиулая, пошедшей на Лангр, по большой Парижской дороге, через Момбельяр и Везуль. Ему предписано было от Шварценберга быть во всегдашней готовности подкрепить ту из остальных колонн, которая первая подвергнется неприятельскому нападению.

Дождь, снег, оттепели и морозы попеременно затрудняли переходы, но не останавливали войск, благодаря настойчивости и деятельности императора Александра. 9 января Барклай де Толли пришел с своей колонной в Лангр, куда вскоре прибыли и все три союзные монарха, а также князь Шварценберг. Тут, в продолжение шести дней, происходили обсуждения и совещания, имевшие целью решение вопроса: должно ли довольствоваться приобретенными успехами и заключить с Наполеоном мир, или продолжать войну, с тем чтобы, в случае благоприятного хода ее, восстановить в Европе порядок вещей, существовавший до Французской революции?

Мнения были различны, но наконец все согласились с предложением императора Александра: продолжать войну и в то же время вступить в переговоры с Наполеоном. Город Шатильон на Сене был избран местом конгресса. Не знаем, какого мнения был и в какой степени участвовал в этих совещаниях Барклай де Толли. Мы имеем за это время в руках наших только любопытное письмо его к господину Майеру, которое и приводим здесь в русском переводе.

Оно писано 15 января и заключается в следующем: «Если я не отвечал вам до сих пор, то причиной этому море занятий, меня осаждающих. Как видите, мы теперь во Франции, и главная наша квартира в 60 лье от Парижа, а передовые войска большей частью уже дошли до Троа и Шалона. Таким образом, мы можем считать себя почти у цели наших трудов. Дай Бог, чтобы это скоро исполнилось, потому что нам нужен отдых.

Желательно бы было мне слышать, что говорят теперь те… которые, не зная причин, руководивших меня в моих действиях, позволяли себе так дерзко и громко осуждать меня? Если Россия выйдет из этой великой борьбы и, с бессмертной славой как бы перерожденная, станет на высшую степень величия и могущества, то это должно будет приписать благоразумно составленному плану войны 1813 года, и если мы видим неслыханное и невиданное доныне явление, что столь многосложный союз существует и с энергией стремится к достижению одной, общей цели, то за это обязаны мы твердости и неутомимости нашего Государя, действующего с постоянным терпением и неусыпной заботливостью».

Едва было решено: в одно и то же время продолжать войну и вести переговоры, как Наполеон, возвратясь из Парижа, начал наступательные действия против союзников, обратясь прежде всего на расположенную в Бриенне, Лемоне и их окрестностях Силезскую армию. Немедленно, 17 января, начались движения в Главной армии, и в тот же самый день последовало под Бриенном первое сражение союзников во Франции.

В нем участвовали только наши войска Силезской армии. Имея дело с превосходным неприятелем, Блюхер отступил к Трану, куда между тем прибыли, через Бар-сюр-Об: император Александр, король Прусский и Шварценберг из Шомона, и Барклай из Лангра. 20 января последовала новая, жаркая битва у селения Ла-Ротьер, где французами предводительствовал сам Наполеон, а нашими и прусскими войсками Блюхер.

Победа осталась на сторони союзников. Прусский полководец распоряжался в виду обоих союзных монархов и в присутствии Шварценберга и Барклая де Толли, но оба эти главнокомандующие были только простыми зрителями боя, предоставив Блюхеру вполне распоряжаться. «Ни лица их, ни речи, пишет Данилевский, – не обличали в них ни малейшего признака зависти.

Напротив, они старались содействовать Блюхеру советом и готовностью отправлять на его подкрепление войска, бывшие под их начальством. Нельзя не почтить признательным воспоминанием такой благородной черты их души и не упомянуть, что и по своей высокой нравственности они являлись достойными исполнителями повелений добродетельных монархов».

За Ла-Ротьерское сражение все три главнокомандующие были награждены золотыми шпагами, украшенными лаврами и алмазами. На другой день Барклай участвовал в совещании, происходившем в Бриеннском замке, насчет дальнейших действий против Наполеона, и потом пошел с своей частью армии, т. е. с резервами, к Вандевру, а оттуда, последовательно, в Бар-сюр-Об, Троа и Пон-сюр-Сен, откуда войска Главной армии, вследствие успехов, одержанных Наполеоном над Блюхером, перешли к отступлению, продолжавшемуся до самого Лангра.

Отсюда они двинулись опять вперед, до Арсис-сюр-Об, где 8 и 9 марта произошло новое сражение, окончившееся в пользу союзников. Барклай, с вверенными ему резервами, стоял тут позади генерала Вреде, занимавшего с баварскими войсками Арсис, и во время боя подкреплял их своими гренадерами, кирасирами и артиллериею, чем значительно способствовал успеху дела.

Накануне сражения император Александр, прибыв на высоты при Мениль-Лаконтес, где стояла наша гвардия, сошел с лошади и, долго ходя с Барклаем, взад и вперед, по полю, выражал ему свое неудовольствие на австрийских генералов. «Эти господа наделали мне много седых волос», – сказал государь, между прочим, Барклаю.

Всегда строгий блюститель порядка, Барклай де Толли, еще до Ла-Ротьерского сражения, отдал приказ, долженствовавший успокоить мирных жителей тех мест, чрез которые надлежало проходить нашим войскам. «Доброе расположение жителей, в недрах самой Франции, – сказано было в приказе, – поставляет нас в обязанность не считать никого из них нашими неприятелями, исключая тех, кои подъемлют против нас оружие, а потому всякое насилие накажется смертью.

Начальники войск, в обязанность коих вменяю я строго за сим наблюдать, употребят все зависящие от них меры к недопущению всякого своевольства и наглостей. Не посрамим лавров, осеняющих воинов, сражающихся за спокойствие Европы. И да будет мир обязан им миром». Повеление Барклая было исполнено во всей возможной точности, и сами французы отдают должную справедливость поведению наших войск, со славой подвизавшихся на пространстве между Рейном и Сеною.

Чрез несколько дней после Арсисского сражения, в главной квартире союзных государей, Сомпюи, происходило новое, важное совещание: идти ли, соединенно с Силезской армиею, на Наполеона и в гораздо превосходнейших силах атаковать его, или, скрывая от него наши движения, направиться прямо на Париж? Мнение Барклая де Толли, с которым сначала почти все согласились, состояло в том, чтобы следовать за Наполеоном и напасть на него, но император Александр решился идти на столицу Франции.

Через день после этого, 13 марта, произошло замечательное Фершампенуазское сражение, открывшее союзникам беспрепятственный путь к Парижу. При самом начале дела Барклай де Толли узнав, что войска наследного принца Вюртембергского и графа Палена вступили в дело с превосходными силами, поручил цесаревичу Константину Павловичу атаковать правое крыло неприятеля, полками 1-й кирасирской дивизии, лейб-гвардии драгунским, лейб-гвардии уланским и ротой гвардейской конной артиллерии. Отличные эти войска блистательно исполнили свое назначение и, решительными атаками, при содействии других войск, разбили французов наголову.

Неприятель принужден был броситься, через Конантре, к Фершампенуазу. 17 марта союзные армии уже были в виду Парижа и, вскоре после полудня, двинулись в трех колоннах против войск, собравшихся для защиты города. Правая колонна, Блюхера, пошла на Мери, Вильпент и Дюпьи; левая, наследного принца Вюртембергского, направилась к Венсенну, а средняя, Барклая де Толли, состоявшая из всех русских войск Главной армии, двинулась большой дорогой на Бонди.

Французы упорствовали в удерживании Бондийского леса, но были вытеснены из него графом Паленом. Генерал Гельфрейх занял Роменвиль. В 5 часов следующего утра началось общее нападение. Раевский, начальствовавший, после раненного под Бар-сюр-Об графа Витгенштейна, корпусами князя Горчакова и принца Евгения Вюртембергского, с успехом атаковал неприятельские войска, расположенные у Нантена и Бельвиля, но по малочисленности своей не был бы в силах удержать за собой место боя, тем более что назначенная для атаки Монмартрских высот армия Блюхера и направленный против Венсеннского леса корпус наследного принца Вюртембергского еще не прибыли и только через несколько часов могли вступить в дело.

Между тем в Париже с часу на час ожидали Наполеона. В таком положении дел, одна только решительность и быстрота действий могли отнять у неприятеля надежду на успех сопротивления и увенчать победой намерения союзных государей. Соображая все обстоятельства дела и все последствия неудачи, Барклай, не теряя ни минуты, послал на подкрепление Раевского гренадерский корпус, с Прусской и Баденской пешей гвардией, и этим своевременным распоряжением остановил натиск французов.

Пространство между Пантеном, Бельвилем и Роменвилем осталось окончательно за союзниками. Пушечный и ружейный огонь продолжался еще по всей линии, когда, около 11 часов утра, вправо от Раевского, показались передовые колонны Силезской армии. Как скоро артиллерия их начала действовать, французы открыли по ней огонь из своих батарей и возобновили усилия отнять у союзников Пантен, но и на этот раз были удержаны присланными Барклаем подкреплениями. Между тем и наследный принц Вюртембергский приблизился к Венсенну.

Извещенный об этом, Барклай велел произвести решительное нападение уже со всех сторон и подкрепил атакующих нашей 2-й гвардейской пехотной дивизией, приведенной генералом Ермоловым, и четырьмя батальонами прусской пехоты, под начальством принца Вильгельма Прусского. Пользуясь выгодами своей позиции, французы оборонялись упорно, но не могли устоять против быстрого и дружного натиска союзников.

Русские, пруссаки, баденцы, соревнуя друг другу в храбрости, одолели все препятствия и, быстро овладев высотами между Пантенской и Бельвильской заставами, ворвались на штыках в предместье Парижа. С таким же успехом наши гренадеры овладели Бельвилем и лежащим влево от него селением Мениль-Монтань, и проникли, чрез предместье, до городских ворот. Блистательные эти успехи, за которыми последовало взятие Монмартра, Венсеннского леса и, влево от него, селения Шарантон, – решили участь Парижа: столица Франции покорилась союзникам.

Оценивая важность распоряжений Барклая де Толли в решительный день 18 марта и великие заслуги, в продолжение всей войны им оказанные, император Александр, тут же, на месте только что стихшей битвы, поздравил его генерал-фельдмаршалом. Возвышение изумительное, если вспомним, что за семь лет перед тем Барклай был еще генерал-майором; но возвышение, вполне заслуженное и всеми таким признанное.

Расположив главную свою квартиру в Роменвиле, Барклай участвовал, 19 марта, в торжественном вступлении союзных государей и части их войск в Париж. Через день Блюхер сложил с себя, по болезни, звание главнокомандующего Силезской армией. По желанию короля Прусского, начальство над ней было поручено Барклаю де Толли, который по этому случаю и поместил Главную свою квартиру в Мо. Начальство над российско-прусскими резервами перешло к цесаревичу Константину Павловичу.

Падение Парижа положило конец владычеству Наполеона, и на престоле Франции были восстановлены Бурбоны. Новый король, Людовик XVIII, в самом начале своего воцарения возложил на Барклая звезду и ленту ордена Почетного легиона, а король Шведский Карл XIII прислал ему орден Меча 1-й степени. По заключении мира, Барклай де Толли сопутствовал императору Александру в Лондон и, по возвращении оттуда, получил следующего содержания рескрипт от короля Прусского: «Армии императора вашего, верного моего союзника, были соединены с моими, храбростью и перенесением стольких трудов, для цели, ныне достигнутой.

Мир прекратил это соединение, но он никогда не изгладит из памяти всех того единодушия, доброго согласия и геройского духа, с которыми только и можно было одержать столь решительную победу.

Я прошу вас, господин генерал-фельдмаршал, быть истолкователем моим перед армиями императора, государя вашего, в изъявлении моих чувствований, которые везде меня сопровождать будут, и объявить им, что воспоминание о том времени, в которое я был свидетелем беспрерывных опытов доблестей храбрых Русских войск, пребудет для меня всегда драгоценно и всякий раз будет возобновлять во мне чувство уважения к ним.

Вам лично не имею я надобности повторять уверение в том благорасположении, которым я к вам преисполнен; надеюсь, что оно вам довольно известно».

Когда получен был этот рескрипт, наши войска уже находились на возвратном походе из Франции и к осени достигли России, исключая некоторых частей, оставленных в Варшавском герцогстве. В самой Варшаве, с 30 июля, была главная квартира Барклая, имевшего под начальством своим шесть пехотных корпусов: графа Витгенштейна, принца Евгения Вюртембергского, Дохтурова, Раевского, Сакена и графа Ланжерона.

В октябре того же года, корпуса эти, заключавшие в себе и кавалерийские дивизии, вместе с 2-ю и 3-ю гренадерскими дивизиями, Ермолова, составили собой 1-ю армию, вверенную Барклаю де Толли, который с этого времени и начал подписываться: Главнокомандующий 1-й армией. До прибытия в Варшаву, с мая 1813 года, он имел звание главнокомандующего всеми армиями. Беннигсену поручено было начальство над 2-ю армиею.

В Варшаве Барклай де Толли особенно начал чувствовать ослабление сил, изнуренных ранами, трудами, душевными огорчениями, в Отечественную войну испытанными, а всего более, как он сам говорил, Кваркенским переходом. Вследствие этого он просил дозволения удалиться на некоторое время от всех дел. Император Александр соизволил на просьбу фельдмаршала, но писал, что вверенная ему армия, «никогда и ни в какое время не должна выходить из-под его начальства».

Бегство Наполеона с острова Эльбы, куда он был удален по своем отречении, и происшедшее, вследствие того, движение наших войск во Францию, воспрепятствовали отпуску Барклая. В начале апреля 1815 года он повел к Рейну армию, состоявшую из 225-ти тысяч человек, со включением парков и всех лиц, к военному управлению и обозу принадлежавших, и через два месяца был в пределах Франции, с 2-й и 3-й гренадерскими дивизиями, с корпусами: Дохтурова, Раевского, Сакена, Ланжерона и взятым из 2-й армии 7-м пехотным корпусом, Сабанеева.

Из всех этих войск, кроме корпуса графа Ланжерона, отделенного для блокады крепостей в Эльзасе, составлены были три колонны, порученные: правая – Дохтурову, средняя – Сакену, левая – Раевскому. Прочие два корпуса, Витгенштейна и принца Вюртембергского, выступили гораздо позже и до Рейна не доходили. Императоры Александр и Франц, а потом и король Прусский следовали при колонне Раевского. Баварцы составляли арьергард предводимой Барклаем армии, а Вюртембергский наследный принц прикрывал правый ее фланг.

Между тем Веллингтон, с английскими, и Блюхер, с прусскими войсками, решительной победой при Ватерлоо, одержанной 6 июня, уничтожив все замыслы Наполеона, заставили его вторично отказаться от престола и открыли союзникам беспрепятственный вход в Париж. Узнав об этих происшествиях, император Александр писал Барклаю, собственноручно: «Известие об отречении Наполеона справедливо, и генерал Рапп сообщил нам его формально.

Но сие происшествие не должно нисколько нас останавливать, и мы единогласно решили продолжать военные действия по-прежнему. Нам необходимо иметь в своих руках Наполеона, выдачи коего настоятельно требуем. Мы не можем равномерно терять военных выгод, доселе приобретенных. И так, с помощью Божиею, идем вперед, довершим благое дело! Если крепости будут входить в переговоры с нами, дабы почитать их принадлежащими королю Французскому, то подобных сношений не отклонять, а мне немедленно доносить.

С благословением Всевышнего, с пособием таких полководцев, как вы, и с храбростью непобедимых наших войск, надеюсь привести к желаемому концу новую войну и достичь до благодетельного для целой Европы мира». Почти вслед за этим рескриптом подошли к левой колонне Прусская гвардия и гренадеры и, по воле своего государя, поступили под непосредственное начальство Барклая. Герой Кульма и Парижа выразил королю Фридриху-Вильгельму, в особом письме, свою признательность, за поручение его начальству войск, составлявших цвет Прусской армии.

По словам генерала Данилевского, в этом походе Барклай, «нося звание главнокомандующего, только объявлял высочайшие повеления. Донесения привозились прямо к Государю; приказания о движении войск и о направлении колонн отдавались равномерно его величеством; все бумаги, заключавшие в себе некоторую важность, писаны были собственноручно императором».

Известив армию о победе над Наполеоном и о занятии передовыми союзными войсками Парижа, Барклай де Толли неусыпно заботился, чтобы предводимые им войска постоянно сохраняли тот дух устройства, которым отличались в предшествовавшем походе. «Сохранение дисциплины и порядка службы, – говорил Барклай в приказе своем, отданном 29 июня, в Шалоне, скромное и тихое обращение с жителями и вообще доброе поведение ваше, храбрые воины, во всех союзных нам землях и даже во Франции, покрыли вас новым блеском славы, тем драгоценнейшей, что слава сия нераздельно одним вам принадлежит.

Существенная от того польза очевидна: вы везде все необходимое находили без насилий и вымогательств; после тягостных трудов похода имели отдых, никем не встревоженный, и за вами всюду следуют похвала, благодарность и удивление. Само Провидение благословляет и охраняет вас. Оно не потребовало крови столь достойных воинов, для низложения и уничтожения врага, и война, угрожавшая упорством и жестокостью, при сильной помощи Всемогущего Бога, наказующего злых и поборающего правым, одним ударом союзников наших почти уже окончена.

Всемилостивейший Государь удостаивает особенного внимания Своего настоящее поведение ваше, и я имею от его императорского величества приятнейшее для меня поручение изъявить всем чинам армии высочайшую признательность, в особенности господам корпусным, дивизионным и прочим частным начальникам, к коих усердию, попечительности и наблюдению относится наиболее сия достохвальная черта в наших войсках.

При нынешнем расположении армии на кантонир-квартирах, до времени, пока во Франции водворится совершенное и для всей Европы необходимое спокойствие, требуется от вас, воины, то же скромное и тихое поведение и то же дружелюбное обращение с жителями, которым доселе вы отличались и заслужили толико лестную похвалу от всей Европы и признательность от всемилостивейшего государя.

В исполнении точной на сие воли его величества не может и не должно быть никакого препятствия, ибо когда вам не было трудно вести себя таким образом в долговременном и тягостном походе, то тем легчайшая представляется теперь к тому удобность при расположении в широких и покойных кантонир-квартирах.

Начальники ваши обязываются доставлять предметы, нужные для вашего содержания, в свое время и в том числе, сколько определено, но отнюдь не допускать излишества и прихотей, и взыскивать строго за всякое малейшее, паче чаяния, ослабление дисциплины и порядка службы, как равно за обиду и утеснение в чем-либо жителей.

Ожидая с уверенностью, что вы в полной мере оправдаете мое надеяние, в долг себе вменяю предварить, что продолжение на будущее время достойного подражания всех народов поведения армии, которой я имею честь командовать, доставит мне новое, величайшее удовольствие свидетельствовать о том пред лицом государя императора и отдавать всю справедливость тем чинам армии, коим оная принадлежать будет».

Для лучшего наблюдения за порядком в войсках, Барклай учредил, во время их похода чрез Францию, с высочайшего соизволения, особую военную полицию, под названием жандармов, для чего был употреблен находившийся в армии Борисоглебский драгунский полк, впоследствии переименованный в Жандармский.

Для отличия от прочих войск, нижним жандармским чинам были присвоены аксельбант на правом плече и красная повязка на правой руке, а офицерам – такая же повязка, только белого цвета. Позже всем им дано было голубое обмундирование, с некоторыми изменениями и поныне существующее.

Весть о сдаче Парижа заставила императора Александра и обоих его союзников ехать туда еще от Сен-Дизье. Через месяц, 29 июля, прибыли за ними 3-я гренадерская и 3-я кирасирская дивизии, – на этот раз одни из всех русских войск, вступившие с торжеством в бывшую столицу Наполеона.

С восстановлением поколебленного порядка, пребывание во Франции предводительствуемой Барклаем армии становилось уже не нужным; но, прежде возвращения ее в Россию, императору Александру было угодно сделать ей общий смотр, за исключением корпуса графа Ланжерона, облегавшего те французские крепости, которые еще не сдались союзникам.

Первоначально предполагалось исполнить эту мысль под Фершампенуазом, на поле прошлогодней победы, но потом это было отменено и, вместо Фершампенуаза, избрали обширную равнину в Шампаньи, близ города Вертю, между Эперне, Бриенном и Шалоном.

Желая представить армию свою перед глаза и, так сказать, на суд всей Европы, Государь входил во все подробности и распоряжения, касавшиеся предстоявшего смотра, и 26 августа произвел первый, примерный, смотр, на котором не было никого, кроме русских.

Какие чувства должны были занимать в этот день Барклая де Толли: за три года пред тем, 26 августа 1812 года, глубоко огорченный, он искал смерти в битве под Бородиным; теперь, удостоенный высших знаков отличий и почестей, облеченный высоким саном фельдмаршала, он являлся торжествующим полководцем в пределах Франции; полководцем, уже во второй раз приведшим русские войска за Рейн.

29 августа происходил второй смотр, в присутствии всех союзных государей и множества иностранцев, а 30, в день тезоименитства императора Александра, был церковный парад. В строю были корпуса: 4-й пехотный Раевского, 5-й Сакена, 3-й Дохтурова, 7-й Сабанеева, обе гренадерские дивизии Ермолова и 2-й и 3-й резервные кавалерийские корпуса, Винценгероде и графа Палена; всего 150 тысяч человек и 540 орудий.

В день второго смотра ныне царствующий государь император, – тогда великий князь, – Николай Павлович командовал бригадой гренадеров, а великий князь Михаил Павлович пятью ротами конной артиллерии. Их высочества прибыли к армии еще в Гейдельберге и таким образом начали первое свое, действительное, служение в рядах армии, под начальством Барклая де Толли.

С изумлением смотрели иностранцы на многочисленное, стройное русское войско и единогласно воздавали ему похвалы. Один из знаменитейших полководцев нашего времени, Веллингтон, говорил, что никогда не воображал видеть армию, доведенную до такой степени совершенства. Адмирал Сир-Сидней Смит сказал, что смотром при Вертю император Александр подает великий урок другим народам.

Объявив Барклаю де Толли за, превосходное устройство порученных ему войск, свое особенное благоволение, император Александр возвел его, с нисходящим потомством, в княжеское достоинство: «за оказанные в продолжение войны с французами неоднократные услуги, последствием коих было заключение мирного трактата в Париже; также за устройство войск, двинутых в 1815 году, под его предводительством, во Францию; за заведенный в них порядок, сохранение строжайшей дисциплины в землях иностранных, и еще большее прославление тем имени Российского воина; наконец, за воинскую исправность, каковая найдена в войске, при высочайшем смотре оного его императорским величеством у города Вертю».

Короли Французский, Нидерландский и Саксонский почтили русского полководца пожалованием ему высших степеней своих орденов: Св. Людовика, Вильгельма и Св. Генриха; принц-регент Великобритании прислал ему орден Бани 1-го класса, а город Лондон препроводил драгоценную шпагу, украшенную алмазами.

В исходе 1815 и в начале 1816 года наши войска, исключая оставленного во Франции корпуса графа Воронцова, возвратились в свои границы, а в 1816 году Барклай де Толли перевел главную свою квартиру в Могилев на Днепре. Здесь провел он два года, неусыпно заботясь о благоустройстве вверенных ему войск, а между тем силы его видимо приходили в большее и большее изнурение.

В начале 1818 года, быв на короткое время в Петербурге, он испросил себе отпуск в Германию, надеясь, что употребление тамошних минеральных вод принесет ему, если не совершенное исцеление, то по крайней мере ощутительную пользу, но ожидания его не исполнились. Не доехав до места, он скончался, 14 мая, в Инстербурге, близ Кенигсберга, на пятьдесят седьмом году своей деятельной и славной, благу Отечества посвященной жизни.

Тело его было привезено в Лифляндию и похоронено в Бекгофе, где над ним, овдовевшей супругой, впоследствии было воздвигнуто великолепное надгробие. Император Александр обратил ей в ежегодную пенсию весь оклад покойного, составлявший 85 тысяч рублей ассигнациями, и предназначил соорудить в честь ему памятник. Исполнение этой последней мысли состоялось уже в царствование императора Николая Павловича.

Барклай де Толли женился, будучи штаб, офицером, на эстляндской дворянке Елене Ивановне фон Смиттен. Она была с 1809 года Кавалерственной Дамой ордена Св. Екатерины, а с 1814 года статс-дамою, и скончалась через десять лет после своего знаменитого супруга.

Находящийся в живых сын Барклая де Толли, князь Эрнест Магнус, бывший флигель-адъютантом императора Александра, оставил службу в чине полковника. Из родных братьев князя Михаила Богдановича, младший, Андрей Богданович, умер в 1805 году, майором конно-артиллерии, а старший, Иван Богданович, состоявший в свите его императорского величества, скончался в 1819 году, в чине инженер-генерал-майора и в звании председателя комитета об устройстве финляндских укреплений.

Заслуги князя Михаила Богдановича были почтены и за пределами гроба. Выше мы видели, что он был долгое время шефом 3-го егерского полка, впоследствии, за подвиги в войне 1812, 1813 и 1814 годов, переименованного в 3-й гренадерский егерский, а потом во 2-й карабинерный. Царствующий государь император Николай Павлович, желая увековечить в потомстве и в рядах Русской армии имена знаменитых наших полководцев: Румянцева, Суворова, Кутузова и Барклая де Толли, высочайшим приказом от 17 августа 1826 года, повелел, чтобы полки, некогда имевшие этих знаменитых мужей своими шефами, приняли навсегда их названия.