Текст книги "Пляска дервиша (сборник)"

Автор книги: Михаил Березин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Причем здесь Амарандов? – без обиняков спросил я.

Здесь рыжеволосая что-то очень быстро заговорила по-французски.

– Пардон, – произнес Бреме, – мы совершенно забыли представить: мадам Изабель Демонжо.

Я вежливо улыбнулся и протянул руку.

– Амарандов здесь при всем. Она говорит, что основная его кличка – Дервиш.

– Откуда ей это известно? – Я с сожалением отпустил нежную, трепетную ладонь.

Бреме обменялся с мадам Демонжо еще несколькими фразами по-французски.

– Известно – и все, – уклончиво проговорил он.

– Весьма убедительно.

– За это время мы успели выяснить, что одновременно существуют как Дервиш, так и группа «Фокстрот», – сообщил Гройпнер. – Оказывается, тогда мы с Бреме оба были правы.

– И Дервиш – главарь «Фокстрота»?

– Что-то в этом роде.

– Но ведь у Амарандова всего лишь одна неделя гастролей В Берлине, – запротестовал я.

– Гастролей – да. Но находится он здесь уже давно. Предыдущие гастроли состоялись в Париже два месяца назад. Это вам ни о чем не говорит?

– А следующие должны состояться в Гамбурге еще через два месяца, – присовокупил Бреме.

– В Гамбурге имеется много антикварных магазинов? – уточнил я.

– Хватает.

– Бред какой-то!

– Но, – сказала француженка, – сю тю…

Гройпнер перебил ее:

– Прошу прощения, мадам, однако думается, у нашего молодого друга сейчас мало времени. Вот вам карта Берлина, мы приобрели ее специально для этого случая. Как говорится, на долгую память.

– И давно вы обнаружили, что я за вами слежу? – угрюмо поинтересовался я.

– Неважно. Главное, что вы появились как раз вовремя. Постарайтесь только в дальнейшем быть осторожнее.

– Не знаете, имеется ли в этом здании запасной выход?

– Нет, но это можно легко выяснить у дежурного.

– Поинтересуйтесь у мадам Демонжо, – попросил я, – не согласится ли она одолжить мне цветы. Понимаю, что это – вопиющая наглость, но я завтра же верну ей точно такие.

Бреме старательно перевел и получил ответ.

– Оказывается, она гладиолусы терпеть не может. Какой удар для бедняги Гройпнера! Так что она торжественно вручает их вам. А в ответ предпочла бы получить желтые розы.

– Договорились, – воскликнул я с энтузиазмом. – Вы еще долго пробудете в Берлине?

Я задал этот вопрос, глядя Изабель прямо в глаза, но предполагалось, что в роли переводчика вновь выступит Бреме. Однако неожиданно Изабель ответила по-русски, старательно выговаривая слова:

– Я буду в Берлине еще один день. Потом возвращаюсь в Париж.

– Откуда вы знаете русский? – поразился я.

– Моя мать была компаньонкой русской графини.

Мы договорились, что я разыщу ее с помощью Карлхайнца Бреме.

Я накоротке пообщался с работником Дома русско-германской дружбы, тыча ему в морду гладиолусами и одновременно выясняя, у какого выхода я имею больше шансов вручить блистательному Амарандову этот букет. Оказалось, что выход на улицу здесь только один. Это значительно облегчало задачу.

Вскоре появился Амарандов, которого поджидал сверкающий боками огромный «Мерседес». За рулем восседал бритый наголо парень в темных очках. Темные очки слегка сбивали с толку, поскольку был уже вечер.

Я швырнул гладиолусы на заднее сиденье и поспешно завел двигатель. На машинах уже были включены габаритные огни, а у меня, между прочим, замечательное зрение, и я по форме и яркости великолепно могу отличить одни габаритные огни от других. Так что я позволил им немножко вырваться вперед, памятуя о том фиаско, которое потерпел во время слежки за Гройпнером и Бреме.

По приемнику я поймал Дизи Гилеспи. Его музыка удачно гармонировала с силуэтом переливающегося неоновой рекламой ночного города.

Вскоре мы оказались на улице «17 июня», где уже выстроилась интернациональная фаланга молодых девиц в неглиже, и я даже успел приметить свою прелестную мулатку, возле которой как раз останавливался носатый очкарик на кабриолете. Но Амарандов и бритоголовый проследовали без остановки мимо всех выставленных напоказ прелестей и свернули куда-то влево. Пришлось – не без некоторого сожаления – проделать тот же маневр. Потом мы долго неслись по дороге, с обеих сторон к которой подступал лес. Я еще не очень хорошо ориентировался в Берлине, и у меня сложилось впечатление, что мы уже давно выбрались за черту города. Наконец, появились какие-то строения – одно-, двух– и даже трехэтажные виллы. Мы еще немного поколесили, прежде чем остановиться в конце небольшой улочки, упиравшейся в лес. Разумеется, я запарковался метров в тридцати от них.

«Мерседес» въехал во двор, под специальный навес, и огни его погасли. Я выбрался из машины и прошелся, попутно разминая ноги. Улица называлась Пауль-Людвиг-Штрассе. Я вернулся к машине, включил лампочку в салоне и, углубившись в изучение подаренной карты, убедился, что мы все еще в Берлине, в районе Ванзее.

Чувствовалось, что народ здесь живет не из бедных. Напротив вилл вдоль дороги выстроились «Роллс-Ройсы», «Порше», последние модели БМВ, «Мерседесов» и даже парочка «Феррари». Я покрутился возле дома, во дворе которого скрылись Амарандов-Дервиш-Шаман-Колдун и его бритоголовый спутник. Дом был двухэтажным с мансардой. Как уже упоминалось, с одной стороны к нему примыкал лес, с другой – проходила линия С-бана, и лишь справа, если стоять к нему лицом, имелся соседний участок. Свет горел только в двух окнах второго этажа и на мансарде. Первый полностью утопал во тьме.

Ни на доме, ни на заборе я не обнаружил номера, и мне пришлось сделать небольшую пробежку вдоль улицы, чтобы вычислить его. Номер пятьдесят четыре. Больше здесь нечего было делать.

Я посидел в «Твинго» с развернутой на коленях картой, соображая, как лучше всего отсюда выбраться. Что бы ни случилось с Джаичем, а адреса нашего он им не выдал, иначе мне бы давно уже пришел каюк. Только вот вопрос, кому «им»? В причастности танцора к делу антикварщиков я совершенно не был уверен. Нельзя же всерьез подозревать человека лишь на том основании, что в его репертуаре имеется танец шамана.

Я медленно поехал вдоль улицы. Черт побери! Мне бы давно уже следовало убраться из Берлина подобру-поздорову. Причем, особенно актуальна вторая часть присказки – поздорову. Но все же что-то держит меня. Страх перед Лили? Вряд ли. И неожиданно я понял, что подсознательно уже давно стремился к этому. Что в моей одинокой и неустроенной жизни как раз подобного-то и не хватало – эфемерности, иллюзорности существования, что ли. Погруженный в окружающие меня дивные реалии, я ощутил себя… наполовину фантомом (наполовинутроллем, наполовинумалышкой). А это в свою очередь давало ощущение внутренней свободы. Ощущения внутренней свободы – вот чего мне всегда не хватало! И из-за этого я завидовал Джаичу. А теперь я тоскую по этой кагэбэшной роже.

Я выбрался на шоссе и понесся к центру города, выхватывая фарами очертания деревьев. Сегодня я не вернусь на улицу «17 июня». Сегодня я в этом совершенно не нуждаюсь.

На следующий день мне неожиданно встретился в городе мой старый приятель Серега Бобров. У нас в компании его называли Бобо. Честно говоря, именно его я меньше всего ожидал здесь увидеть, поскольку он уже много лет всерьез занимался йогой, был совершенно, как говорится, не от мира сего и должен был бы иметь самое отдаленное представление о таких понятиях, как виза, вид на жительство, таможенная декларация и т. п.

Я еще находился под впечатлением утреннего разговора с Горбанюком, когда он, поинтересовавшись для порядка, как поживает машина, сообщил следующее:

– Четвертым оказался Анатолий Косых.

– Черт побери! – Я облизнул пересохшие губы. – Бедняжка Косых таки осталась вдовой!

Правда, как ни старался, мне все же не удалось испытать по этому поводу большого огорчения.

– Снова звонила фрау Сосланд, – продолжал Горбанюк. – Закатила очередную истерику. Кричала, что связалась с проходимцами, которые только и думают, как бы содрать с клиентов три шкуры, не ударяя при этом пальцем о палец. Юрико уже закрыл магазин и находится в бегах. Если подобный звонок повторится, я буду вынужден дать ей твой номер телефона.

– Только попробуй!

– Мне кажется, было бы гораздо хуже, если бы она добралась до Лили.

– Отнюдь! Возможно до Лили, наконец, дошло бы, что я нуждаюсь в поддержке.

Горбанюк помолчал.

– И нет совершенно никакого просвета? – прогундосил он.

– Никакого.

– Даже не намечается?

– Отстань от меня!

– Ладно, созвонимся…

Бобо подвернулся как раз в тот момент, когда я направлялся к «голым пистолетам», дабы поведать им о своих вчерашних похождениях. Он торчал на углу Кантштрассе и Фазаненштрассе и жрал денер-кебаб.

– Серега, какими судьбами?! – набросился я на него. – Я-то думал, что ты сидишь сейчас где-нибудь посреди нечерноземной зоны в глубоком трансе и даже не намереваешься выходить из него. Ведь для йогов, насколько я знаю, важна только пища духовная, а никак не физическая.

– Ошибочка, – проговорил Бобо с набитым ртом. – Йоги как раз уделяют особое значение культуре питания. А какая может быть культура питания без самого питания? В России скоро настанут для йогов совершенно невыносимые времена. Но сам я, между прочим, от йоги давно отошел. Я разрабатываю собственное учение.

– Ого! И много у тебя учеников?

– Пока ни одного. Я пишу книгу. Вот когда я ее напишу и опубликую, учеников появится хоть отбавляй.

– Ты здесь в гостях?

– Я тут живу. В России я бы не смог написать ни строчки.

– Вот интересно, – заметил я, – ты пишешь книгу, и я пишу книгу.

Потом я обратил внимание на то, что остановил машину в неположенном месте, и заторопился.

– Серега, нашу встречу непременно нужно обмыть. Дай мне свой адрес, я за тобой заеду.

– Когда?

– Сегодня же.

– Только не позднее шести часов, а то в девять я уже должен быть в постели.

– Договорились.

Он протянул мне визитную карточку. Создавалось впечатление, что у любого жителя Германии в любое время суток имеется наготове визитная карточка. Сначала я сунул ее в карман, а потом, вспомнив наставления Джаича, вызубрил содержание наизусть, а визитку порвал. Иди знай, что со мной приключится завтра. Зачем подвергать человека опасности?

Я достиг «Сэксише» штрассе и потешил рассказом о Дервише «голых пистолетов». Они поинтересовались, чем я собираюсь теперь заняться. Я честно ответил, что пока не знаю, и в свою очередь поинтересовался, могут ли они выяснить, кому принадлежит дом по адресу Пауль-Людвиг-Штрассе 54. Оказалось, что это не так-то просто – Датенсцчутзгесетз, чтоб его! Курт Трахтенберг взялся все же пособить, ничего определенного при этом не обещая.

Было уже достаточно жарко, и я успел влить в себя несколько банок кока-колы. Поскольку четкого плана действий на ближайшее время и в самом деле не имелось, я решил, что неплохо бы заняться женщинами: Мариной Косых и Изабель Демонжо. Не мешало, разумеется, отыскать и Павлинову, но путь к ней лежал через Жопеса, а общаться с ним не было ни малейшего желания.

Ничего приятного не сулило мне и общение с госпожой Сосланд. Я позвонил Бреме и взял координаты Изабель и Марины. Он поинтересовался результатами моих вчерашних усилий, и я ответил, что пока ничем не могу похвастаться.

Неожиданно я почувствовал себя одиноким гладиатором на арене, перед которым – банда врагов-невидимок, а вокруг – волнующееся море болельщиков. Всех лишь интересовало, как продвигается расследование: «голых пистолетов», Горбанюка, Гройпнера и Бреме, семью Сосланд, остальных уцелевших до настоящего времени антикварщиков. Лили Лидок, наконец. Бреме сообщил мне, что практически все, за исключением Артура Ризе, решили уйти в подполье. Я, мол, и сейчас застал его чисто случайно. Они будут сидеть в своих законспирированных норах и следить за тем, как разворачиваются события на ристалище. Октавиану Сидорову, к примеру, кто-нибудь сообщит об этом на Канарские острова: «Крайский еще подает какие-то признаки жизни. Представляете? Но, похоже, его песенка спета. Так что лучше окончательно сматывать удочки.» Октавиан Сидоров позволит в ответ пару глубокомысленных замечаний и вновь погрузит свое безобразное тело в бассейн с лазурной водой…

Марина Косых обитала в большом доме с весьма замысловатой планировкой. Скажем, для того, чтобы попасть к ней в квартиру, нужно было сначала на лифте подняться на седьмой этаж, а затем по лестнице, уже составной частью входившей в квартиру, на три пролета спуститься вниз. Я бы, наверное, и не понял, что лестница непосредственно относится к квартире, если бы она не вывела меня сразу в просторный холл.

Хозяйку я застал в умопомрачительной позе. Она стояла на четвереньках на большом персидском ковре и что-то высматривала под конструкцией, состоящей из черных досок и хромированных труб. У меня алчно затрепетали ноздри.

– Алло! – хрипло произнес я.

Она посмотрела на меня, словно на привидение, как будто с кем-то другим три минуты назад разговаривала по домофону.

– У вас всегда открыта дверь наверху? – поинтересовался я.

Она все еще стояла на четвереньках, и у нее было такое выражение на лице, словно она упорно старается постичь смысл моих слов.

– Нет, я же открыла ее специально для вас! – наконец, спохватилась она.

– Можно куда-нибудь присесть?

– Конечно. – Она поднялась. – Куда хотите.

На ней были короткие джинсовые шортики и джинсовая же рубашка, спереди завязанная на узел. Ей-Б-гу, как ни старайся, я просто не в состоянии был скорбеть о безвременной кончине ее супруга.

В гостиной стоял кожаный гарнитур 3-2-1. Я уселся в 3, а она – напротив меня в 1.

– Случилось то, чего я опасалась больше всего на свете: я осталась одна, – проговорила она.

– А где сейчас тело?

Вопрос дурацкий, но неожиданный. Она захихикала, однако тут же, взяв себя в руки, проштемпелевала лицо серьезным выражением.

– Тело в морге. Здесь, как оказалось, с похоронами не торопятся. Панихида состоится лишь через месяц, представляете? Но меня заверили, что морги здесь отменные и что он за это время нисколечко не… испортится.

– Вы хотите сказать, что и Фридрих Бенеке, и Михаэль Крон, и Отто Горовиц тоже еще находятся в морге?

– Не знаю. Наверное.

Мне вспомнилась мрачная шутка Джаича по поводу того, что, если антикварщики не захотят собраться у Юрико, их соберут потом в морге. Как выяснилось на практике, одно не исключало другого.

– А муж делился с вами своими… производственными проблемами?

– Мы ведь поженились совсем недавно. Можно сказать, что с тех пор он делами практически и не занимался. Уже началась эта охота на торговцев антиквариатом, эта травля, так что…

– А как вы познакомились?

Она с вызовом посмотрела на меня.

– Это тоже требуется для вашего расследования?

– Не всегда заранее удается предугадать, что может пригодиться, а что нет.

– Ладно. – Марина уселась поудобнее, поджав под себя ноги. – Я ему написала. Адрес дала мне подруга. Сказала, что если я хочу жить по-человечески, нужно искать мужа за бугром. Напиши, приложи пару своих фотографий. Сама знаешь каких.

– А каких?

Марина хмыкнула, затем соскользнула с кресла и скрылась в одном из украшавших холл арочных проемов. Тут же возвратилась с двумя цветными фотографиями. На одной из них она была снята в мужской рубашке, в наиболее выгодной степени демонстрировавшей стройные загорелые ноги. На другой – на каком-то пляже в одних лишь плавках. Плавки были цвета морской волны, от матерчатого треугольника две веревочки взлетали высоко наверх, сладострастно огибая бедра. Грудь была обнажена, на ней виднелись капельки воды.

– Как я его понимаю! – воскликнул я.

– Это следует расценивать как комплимент?

– Увы, хотя я прекрасно понимаю, что расточение комплиментов – не самый короткий путь к вашему сердцу. Таких женщин, как вы, комплиментами не проймешь. Ведь вы получаете их от воздыхателей в невообразимом количестве. Напротив, если проявить по отношению к вам некоторое безразличие, граничащее, простите, с хамством, то шансы значительно возрастут.

– Любопытная теория. – Она улыбнулась. – Из этого следует, что вам хотелось бы мне нахамить?

– Хотелось бы, – признался я, – но не получается.

– Жаль, у меня появилось бы больше твердости в намерении выставить вас за дверь. Я ведь сразу поняла, что вы явились сюда не как детектив.

– И это вас оскорбляет?

– Нисколько. Просто вам не терпится, чтобы я улеглась с вами в постель, а я не могу.

У меня мигом пересохла гортань. Точно так же, как утром, когда я впервые услышал, что Анатолия Косых уже нет в живых.

– Почему? – прохрипел я.

– Потому что у меня только что умер супруг, а я не могу, как это говорится в анекдоте, «медленно и печально».

Значит она все же питала к мужу какую-то долю симпатии! У меня чуть было не вырвалось: завидую вашему супругу.

– Он был убит, как и все остальные: застрелен, стоя на коленях?

– Не знаю, еще не готово заключение экспертизы.

– Ну и что вы намерены теперь делать?

– Жить. Для начала, конечно, нужно выучить немецкий язык.

– Он вам оставил какие-нибудь средства к существованию?

– О, да!

– На этот счет имеется завещание?

– Конечно, он ведь предполагал, что все может закончиться именно так. Он чувствовал.

– А другие наследники? Существуют они в природе?

– Послушайте, – в ее голосе зазвучало раздражение. – Зачем вам все это нужно?

– Я ведь уже говорил, что…

– …никогда не узнаешь заранее, что именно потом может пригодиться, – докончила она за меня.

– Совершенно верно.

– Да, имеются и другие наследники, но основную часть своего состояния он завещал мне. – Внезапно она сделалась холодной, как Млечный Путь. – Теперь вы скажете, что у меня были личные основания желать его смерти, и, поскольку я не захотела лечь с вами в постель, потратите максимум усилий, чтобы доказать мою причастность к убийству.

– Напрасно вы так, – сказал я оскорблено. – Убийство вашего мужа – лишь одно в целой серии кровавых преступлений. Никому и в голову не придет вас обвинять. Хотя, конечно… – я запнулся. – Может возникнуть мнение, что вы решили воспользоваться благоприятной ситуацией и…

– Так я и знала! – с яростью прокричала она.

Я еще раз взглянул на фотографии.

– Нужно дождаться результатов экспертизы. Если выяснится, что Анатолия Косых убили из того же оружия, что и остальных, с вас полностью снимут всякие подозрения.

– А если нет?

– Если нет, то, пожалуйста… – Я выдернул листок из блокнота и написал свой адрес на Паризэ штрассе. – Будут какие-нибудь проблемы – обращайтесь.

– А телефона у вас нет?

Я поколебался.

– Телефона нет. – Мне захотелось, чтобы, если уж во мне появится необходимость, она явилась сама.

Мы распрощались.

В поисках желтых роз я обошел по крайней мере пять цветочных магазинов. Наконец у меня в руках оказался приличный букет, и можно было с чистой совестью появиться в гостинице «Черчилль», где остановилась Изабель.

Я ее не застал. Разыскав в книге фамилию Демонжо, портье скользнул взглядом по доске с ключами и отрицательно покачал головой. Я расстроился. Сегодня был явно не мой день.

Послонявшись с букетом роз по близлежащим торговым точкам, я забрел в Гастдтте[6]6
  Gastaedtte (нем.) – столовая, забегаловка.


[Закрыть], где слопал какой-то странный рассольник, запив его пивом, и еще раз повздыхал о превосходной кухне «Блудного сына» Потом предпринял вторую попытку повидаться с Изабель. Однако портье, в этот раз даже не взглянув на доску с ключами, состроил отрицательную мину. Я вздохнул. Розы уже утрачивали свою первозданную свежесть.

Я повернулся, чтобы уйти, и тут же столкнулся со своей мадам. Она была в легком желтом платье и шляпке, особенно удачно оттеняющей необычный цвет ее волос. Только желтых роз ей и не хватало.

– О, господин Мегрэ! – воскликнула она. – Русский Мегрэ. Кого я знаю из русских мегрэ? – Она напрягла память. – Майор Пронин! Верно?

– Еще удивительно, что вы вообще слыхали это имя.

– Я очень люблю русскую литературу и русский народный фольклор.

– Тогда мы могли бы найти много общих тем для разговора.

Она огляделась по сторонам.

– Поговорим здесь?

В последний момент мне удалось подавить возглас разочарования. Сегодня не мой день! Не мой! Не мой! Но потом в голову пришла спасительная идея.

– А цветы! Розы нужно немедленно поставить в воду, иначе они завянут.

– Верно, – согласилась она. – Придется подняться в номер.

Комната у нее была достаточно скромной: без балкона и ванной. Имелись только туалет и душ. Мебель – светлая, на полу – ковровое покрытие серого цвета в крапинку. Она наполнила водой вазу, скучавшую на письменном столе, и опустила в нее цветы.

– Выпьем чего-нибудь? – предложила она.

– С удовольствием.

В баре нашлась бутылка итальянского вермута. Изабель разлила его по бокалам. Я терпеть не могу крепленые вина, но вермут неожиданно показался мне приятным. Я воспринял это как добрый знак.

– О чем поговорим? – она отхлебнула из своего бокала. – О Льве Толстом? О Достоевском? О русской народной традиции?

– Лучше о культурно-криминальной группе «Фокстрот», – отозвался я. – И о Дервише.

Она вздрогнула.

– Неужели все русские детективы столь прямолинейны?

– Не все, – возразил я. – К примеру, мой напарник Джаич любил разводить турусы на колесах, позаниматься словоблудием. Только где он сейчас?

– Словоблудие, – медленно повторила она. – Интересное слово.

Несмотря на вермут, совершенно не чувствовалось, чтобы между нами росло взаимное влечение. Влечение оставалось односторонним и это заставляло меня становиться все более агрессивным.

– Итак, Дервиш, – произнес я, словно бы подводя черту подо всем ранее сказанным.

– Дервиш, – повторила она и снова сделала глоток. – По-моему, наиболее яркий образ дервиша в литературе создан в восточной сказке «Аладдин и волшебная лампа». Это, конечно, не русский фольклор. Не Иванушка-дурачок, не Илья Муромец, не Василиса Прекрасная. Но «Аладдин» на Руси всегда пользовался любовью, и вы, наверняка, помните, чего хотел Дервиш?

– Обладать волшебной лампой.

– Верно.

– Вы хотите сказать, что где-то среди антиквариата имеется такая же лампа и Дервиш разыскивает ее?

Изабель поморщилась.

– Попытайтесь избежать буквального восприятия, Мишель.

– Боюсь, вы стремитесь придать этой истории интеллектуальную окраску, а налицо – уголовщина чистейшей воды.

– Восприятие, – повторила она. – Все зависит от восприятия. Воссозданная на интеллектуальном уровне, любая история имеет интеллектуальную окраску… Знаете, что такое злой гений? Когда графиня состарилась, моя мама (она сделала ударение на втором слоге – мама') ежевечерне читала ей вслух. Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина… И они частенько рассуждали о злом гении. Так вот, Дервиш – не тот, из сказки, а нынешний, – самый настоящий злой гений.

– В каком смысле? – Ей уже полностью удалось околдовать меня.

Изабель поставила на стол бокал с вином и откинулась на диване, положив ладони под голову.

– Чего желал Дервиш? – спросила она.

– Какой?

– В сказке.

– Я ведь уже говорил: завладеть волшебной лампой.

– Правильно. Но зачем?

– М-м-м… Чтобы располагать возможностью повелевать джином.

– А это зачем?

– Чтобы добиться богатства и могущества.

– Но если богатство и могущество уже есть, что случается с лампой?

– Не знаю, – пробормотал я. – В сказке об этом ничего не сказано.

Однако она моих слов будто и не расслышала.

– И, самое главное, что случается с джином? Ведь джин не является рабом человека, он – раб лампы. И выполняет желания человека лишь постольку, поскольку тот – обладатель лампы. Реши эту интеллектуальную задачку, Мишель, и от тебя больше ничего не потребуется.

Я заметил, что Изабель изящно и непринужденно перешла на ты. Но совершенно не понял, каким образом оказался рядом с ней. Я поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.

– Мы совершенно позабыли о главном персонаже, – прошептала она, и я вновь поцеловал ее в шею. Мне больше не хотелось говорить, я тяжело дышал. – Как его зовут? – произнесла она и сама же ответила: – Аладдин. Что сделал Аладдин? Убил Дервиша.

Я уже расстегивал верхние пуговицы на платье и целовал ее грудь. Она обхватила меня обеими руками.

– Иди сюда, мой Аладдин…

Больше ничего не удалось из нее вытащить, да я и не пытался. На прощанье Изабель подарила мне довольно увесистый бумажный сверток. Спустившись в холл, я присел в одно из кожаных кресел и развернул его. Это была книга «Лучшие сказки из „Тысячи и одной ночи“». И среди них, естественно, «Аладдин и волшебная лампа». Издание было роскошное. Я полистал страницы. Неожиданно в ней оказалась еще одна тоненькая книжечка, на сей раз – только «Аладдин и волшебная лампа». Я бросил обе книжки в портфель, чтобы у пистолета была возможность заняться самообразованием.

В соседнем магазине я купил пакет с куриными ножками и бутылку «Метаксы» на вечер. А когда выходил на улицу, чуть было не столкнулся с фрау Сосланд. Она не спеша прогуливалась вдоль улицы, ведя на поводке свое коротконогое чудовище. Я резко развернулся, спрятавшись за собственную спину, и принялся разглядывать дамские велосипеды, выставленные в витрине.

Как мне все это осточертело! Может, действительно, перевоплотиться в Аладдина и шлепнуть Амарандова независимо от того, виновен он в преследовании антикварщиков или нет? Или же Дервиш – плод болезненного воображения мадам Демонжо? А если и плод? Все равно шлепнуть, коль ей этого так уж хочется! Не отказывать же в подобной мелочи любовнице-француженке.

Заезжать за Бобо я не стал. Я просто позвонил ему, и мы договорились встретиться возле «паровоза» на Главном вокзале. Он объяснил, что в помещении вокзала стоит такой старинный паровоз. Но когда я подъехал к привокзальной площади, он тут же вырос подле машины.

– Попался? – сказал он.

– Чего же это я попался?

– Ну так…

– Залезай, – предложил я. – А то в девять тебе уже нужно быть в постели.

– Верно.

Он принялся сосредоточенно изучать дорогу. Настолько сосредоточенно, что я даже усомнился в факте его постоянного проживания в Берлине. Человек, который постоянно живет в городе, не станет так таращить на улицу глаза. Я поспешил поделиться с ним своими наблюдениями.

– Вовсе я не таращусь! – обиделся он. – Просто я сосредоточился на лобовом стекле. Одно небольшое упражнение из разработанной мной системы.

– Может быть, ты хотя бы из вежливости сосредоточишься и на водителе? Мы ведь с тобой сто лет не виделись.

– Сейчас. Сначала сосредоточусь на стекле, а потом и на водителе.

– И на том спасибо.

Я немного подождал, когда, наконец, с упражнением будет покончено, и принялся рассуждать вслух о том, какие замечательные времена канули в Лету. Какие у нас были замечательные друзья! А сейчас они разбрелись по всему свету: кто в Израиле, кто в Америке, кто в Австралии, кто в Канаде, а он, Бобо, здесь – в Германии. Все же время – очень подлая и беспощадная штука.

Бобо со мной готов был согласиться, только время не желал давать в обиду. Нужно учиться не бояться времени. Ведь если вдуматься, трудно найти более безобидную вещь.

Беседуя подобным образом, мы добрались до Паризэ штрассе.

– Вот здесь я и живу, – воскликнул я, отпирая дверь.

Я увидел, что Малышка и Тролль в коридоре учинили игру в чехарду. При этом они бесцеремонно топтались по Саймону, который, естественно, и ухом не вел.

– Привет, – проговорил Бобо.

Вначале я подумал, что он обращается к Саймону. Тем более, что тот посмотрел в нашу сторону и приподнял морду. Но Бобо сперва протянул руку Троллю и представился, а затем галантно поцеловал руку Малышке. Я оторопел.

– Здорово! – воскликнул Бобо. – Ты, оказывается, движешься в том же направлении, что и я. И даже в каком-то смысле добился более любопытных результатов.

– Что ты имеешь в виду? – не понял я.

– Опыты с разделением сознания. Я тоже экспериментирую в этой области: так сказать, с раздвоением личности и перемещением духа в пространстве. Но личность моя разделяется лишь на духовное и телесное. У тебя же все куда более сложно. Малышка и Тролль – это ты. Но ты делегируешь им только часть своего сознания, поэтому в состоянии при этом бодрствовать и даже общаться с самим собой.

– Да? – В какой-то мере я был польщен. – Никогда не задумывался над этим с научной точки зрения.

– Но как ты этого достиг?

– Не знаю. Просто одно время по вечерам я входил в состояние релаксации. Тогда и вызвал Малышку к жизни. А Тролль появился сам. Поначалу они возникали только в эти минуты, а потом остались навсегда.

– Наверное, требовалось испытать какое-то особо сильное чувство, чтобы подобное получилось.

– Ты прав, – согласился я, – одиночество – довольно сильная вещь.

Мы прошли в комнату. Я выставил на стол бутылку «Метаксы» и отправился на кухню тушить куриные ножки. Компанию мне составлял лишь Саймон, привлеченный приятным запахом. Накануне я купил помидоров, огурцов, картошки и лука. Я пожарил картошку, нарезал салат и начал переносить еду в комнату.

Троица в это время о чем-то оживленно беседовала.

– Я думал, что мы с тобой посидим, вспомним молодость, – не без обиды заметил я. – А ты общаешься только с моими фантомами.

– Чудило! – возразил Бобо. – Ведь они – это ты. И, общаясь с ними, тем самым я общаюсь с тобой.

– Не-е-ет, – Тролль отрицательно покачал указательным пальцем. – Он – это он, а мы – это мы.

– Вы – это он, как тут ни крути.

– Мы мыслим, значит, мы существуем.

– Это он мыслит.

– Но он меня любит! – воскликнула Малышка. Потом осеклась: – Вернее, утверждает, что любит. Значит, он любит самого себя?

– Если его больше некому любить, ему приходится это делать самому.

– Это означает, что если его, наконец, кто-то полюбит, то я исчезну?

– Очень может быть.

– А я? – поинтересовался Тролль.

– Не знаю. Все зависит от того, какую функцию ты выполняешь.

– Очень подлую функцию, – вмешался я в разговор.

– И это в благодарность за все, что я для тебя сделал? – запротестовал Тролль. – Я же твой лучший друг.

Тут Малышка заплакала.

– Успокойся. – Я погладил ее по голове. – Ты исчезнешь только в том случае, если я встречу тебя в жизни. Но это ведь было бы здорово! Ты же не отказалась бы обрести плоть и кровь?

Она обхватила меня руками и уткнулась лицом в плечо.

– Ну вот, расстроил моих фантомов, – с укоризной бросил я Бобо. – Как ты вообще их обнаружил?

– Обижаешь, – Бобо любовно пнул Тролля кулаком в бок. – Я, конечно, еще не имею собственных филиалов сознания, но чужие-то обнаружить – что может быть проще для человека, развившего в себе определенные качества.

Мы выпили по рюмочке и принялись есть. Потом начали делиться сведениями о бывших друзьях. Кто где и как сейчас преуспевает. Малышка не слезала с моих колен, все сильнее прижимаясь и временами вздрагивая.

– Мне пора, – спохватился Бобо. – Иначе я не смогу лечь в девять.

– Каждый сходит с ума по-своему, – отозвался я. – Ладно, я тебя отвезу.

– Да не стоит. Зачем тебе куда-то ехать на ночь глядя? Тем более, под газом. Я как-нибудь на С-бане…