Текст книги "Четыре года в шинелях"

Автор книги: Михаил Лямин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– А когда же мы?

С этим вопросом солдаты не давали покоя командирам и политработникам. Все были в ожидании. Каждый готовился к скорому походу не только в мыслях, но и на деле. Сотнями отправлялись в тыл письма. Выкидывалось лишнее из вещмешков. Подбирались крепкие портянки. Проверяли, ладно ли пришиты пуговицы. Счастливчики в последние разы навещали знакомых в городе.

Шли торопливые сборы в тылах дивизии. Бегал начальник артснабжения Николай Прокопьевич Попов.

– Что с вами, товарищ майор? – спросишь при встрече.

– И не говори, брат, запарился, – махнет рукой снабженец. – Готовится большой сабантуй. Хватит, посидели восемь месяцев.

– Уже известно, где разыграется сабантуй?

– Надо догадываться. Куда же могут бросить штурмовую дивизию, как не на прорыв.

– Опять ворота открывать?

– Это лучше, чем шагать в открытые.

А я знаю, что ему, главному кладовщику артиллеристов дивизии, совсем не лучше, а главное, не легче первым лезть в пекло. Сколько раз ему приходилось дрожать, как осеннему листу, при штурме Великих Лук.

– Попов, почему снарядов даешь мало?

– Попов, срываешь подвоз огурцов.

– Попов, из-за вас захлебывается атака.

Каково выдерживать такой натиск? Да еще с угрозой отдать через час под трибунал, отправить завтра в штрафной батальон. А он все-таки выдерживал. Выжимал из себя последние силы, уж не молодые, поистрепанные, а выжимал.

И вот сейчас опять добровольно рвался навстречу новой такой же суете. "Лучше открывать, чем шагать в открытые". Таков был наш артснабженец, закаленный ветеран войны, прошедший через огни, воды и медные трубы. Трудно ему, а он ищет, где еще труднее.

Таким настроением жила вся дивизия. Чем ее после калининских лесов и Великих Лук можно было испугать? Да ничем, пожалуй. Она была готова к любым, самым опасным схваткам.

И время это наступило. В конце сентября дивизия тронулась в путь. Это был наш третий поход за войну. Как он отличался от первых двух. И по дисциплине, и по настроению, и по снаряжению. У нас теперь было все для боев с ненавистным оккупантом. Нам нечего было опасаться. Мы знали, что на нашу колонну не посмеют напасть даже немецкие самолеты, их немедленно отгонят советские ястребки. А танкового налета нечего было бояться тем более. Не те времена.

Но переходили на новое место, конечно, скрытно. Оно почти ни для кого не было секретом. Двигались пешими. Значит, где-то недалеко будет наше новое расположение. Но где же все-таки?

Оказалось, ближе к белорусской границе. Через три дня дивизия сосредоточилась перед городом Невелем. Не у самого города, а в семидесяти километрах от него, Про себя размышляли: не придется ли делать то же самое, что перед Великими Луками. Местность схожая,

Опять чертовы высотки и балки. Сами же себя успокаивали: не может быть, чтобы невельский гарнизон сопротивлялся так же, как великолукский. Не та сила нынче у немцев, зато куда крепче она у нас. Уж раз с ходу берем такие города, как Полтава, малютку Невель возьмем тем более.

Но не говори "топ", пока не перепрыгнешь. Этот мудрый народный совет, который любил повторять Володя Зудилкин, нельзя забывать и нам. Черт его знает, этого хитрого фрица, что он приготовил для встречи за горушками и холмами.

Но мы видим нынче рядом с собой танки. В прошлом году о них только слышали. Даже под Великими Луками они помогали нам маловато. А сейчас тут же, около нас, в кустиках. Парни в шоферских шлемах готовят по ночам переправы через ручейки, болотца.

Это радует. Нельзя зевать и нам. И наши не зевают. Заняв оборону ушедших на отдых солдат, налаживают срочную разведку, поправляют окопы, огневые ячейки, выдалбливают в траншеях лесенки для быстрого прыжка на бруствер. О блиндажах не думают: засиживаться в них не придется.

Погода нам помогает. Ни дождичка, ни ветерка.

– Вот благодать, – улыбается Миша Ипатов. – Ползаешь, ползаешь и штаны даже не запачкаешь.

– А много ползать приходится?

– Это как полагается перед сабантуем. Но не трудно. Сил много. Сердце хорошо стучит.

– Вперед рвется?

– А как же. Мы с Алешей в Невель собираемся.

– Первыми – танкисты.

– Это, пожалуй. А не мешало бы и нам.

Он улыбается, все понимающий и хитрый связист.

Сосредоточенны и молчаливы артиллеристы. Они недовольны данными разведки, полученными от предшественников.

– Засиделись в обороне ребята, пригляделись и малость поослепли, говорит Николай Иванович Семакин. – Дополнять надо цели.

– Сильна у фрица оборона?

– За год можно было укрепиться.

– Значит, опять крепкий орешек?

– Все дело – как грызть. Будешь с одной стороны – не разгрызешь, с трех – дело верное.

Он рассуждает как артиллерийский разведчик, наш пудемский крестьянин-агроном. Маленький, плотный, очень живой, он без устали хлопочет у своей стереотрубы. И все повторяет:

– Разгрызем. Лишь бы всем вместе. Артелью.

Он помнит, как дорого обходились нам бои в калининских лесах, когда мы действовали не артелью, то есть без должного взаимодействия родов войск. Платились порой за это и под Великими Луками. Значит, теперь-то уж не должны повторять ошибок.

Встречаю перед наступлением многих земляков. Рядом с передним краем лес. В нем наши тылы. Удобно для сосредоточения и снарядов, и продовольствия. Сразу бросается в глаза: никто не устраивается накрепко. Некоторые тыловые подразделения расположились прямо под деревьями, в наскоро сделанных из веток шалашиках. Конечно, среди робинзонов первый наш Бахтин, командующий кавалерией.

– Не нашел лучше места, чем в кустах? – спрашиваю я земляка.

– А зачем? – смеется Иван Максимович. – И лошадям лучше. Нагрузочка им предстоит дай бог.

– Зашагаем, как наши на юге?

– А может, и пошибче.

– Тогда отстанут твои ишаки.

– Не беспокойтесь. Скорее машины забуксуют.

Какое удивительное настроение, когда дела ладятся во всей армии. Сами еще ничего не сделали, а чувствуем себя героями. Так сказать, авансом. И не думаем стесняться. Верим в свои силы.

Этот боевой задор и у комдива. Он разъезжает с майором Васильевым. Полковник Букштынович покинул дивизию. Его отозвали в штаб армии. Жалко было расставаться нашему генералу с боевым товарищем, но ничего не поделаешь. Поэтому, должно быть, он еще больше привязался к своему воспитаннику, молодому начальнику оперативного отдела.

Как всегда молчалив, задумчив, со своей неизменной трубочкой командир полка Корниенко. Он тот же, что и под Великими Луками, этот боевой подполковник-пехотинец. Скромен, трудолюбив, обходителен, заботлив. Я его давно не видел. Хочется поговорить.

– С удовольствием бы, – вздыхает Прокопий Филиппович, – да голова занята другим. Уж после Невеля.

Я понимаю, чем занята голова командира полка. Перед наступлением почти все офицеры любят помолчать. Другие молчат по суткам. Что происходит в это время в их головах? Видимо, пишутся целые трактаты. И все возможно, план предстоящего боя вынашивается не за столами и не за картами, как принято представлять, а в окопах, в бессонные ночи, когда никто и ничто не мешает. Помните слова лихого Петьки: "Тихо! Чапай думать будет!"

Но и раздумьям приходит конец. Наступает час проверки выношенного и выстраданного, экзамен всему, к чему готовился долго и упорно. Объявляется минута наступления.

Она выпала на шестое октября, кажется, на девять или на десять часов утра. Минута наступления, каких мы пережили уже немало. Чем она будет отличной от прошлых?

Началось все как и прежде. Артиллерийский налет и бомбовой удар. Только более длительные и массивные. Пехота наготове с автоматами и гранатами. Раньше была только с карабинами. Готовы к выкату на прямую наводку полковые пушки. Начеку минометчики. Вот-вот схлынет немного огневой вал – и пойдет, покатится. Давай, давай наступай эта минута.

Перед новым наступлением произошла смена командования. Наш комдив Кроник занял оборону с 178 дивизией в знакомых ему местах, а командиром 357 стал генерал-майор Александр Георгиевич Кудрявцев. Он сверстник Кроника, и биографии их сходны. Участник гражданской войны, вырос от солдата до генерала. Кажется, поспокойнее Кроника, пошире в плечах, носит усы. Новый комдив произвел приятное впечатление. Он быстро познакомился с офицерами штаба, с командирами полков.

Чуть раньше комдива прибыл новый начальник политотдела полковник Минин. Говорят, ленинградец.

На плечах врага

– Пошли, поехали, – были первые слова Алексея Голубкова, как только кончился артиллерийский налет и пехотинцы начали выбрасываться из траншей.

Он и не подумал усомниться, что сегодняшняя атака может захлебнуться и налет придется повторить. Нет, этого, по его мнению, не могло быть, а раз так, свертывай провод и закрывай на этом месте лавочку. Ведь все равно придется это делать, так лучше поскорее, чтобы не отстать от пехтуры.

А пехота действительно рванулась вперед лавиной. И не потому, что не встретила сопротивления. Нет, высотки и холмы, как и под Великими Луками, ощерились тысячами стволов. Но удивительное дело, сейчас наша пехота не кланялась пулям, не залегала, а так быстро и искусно обходила опорные пункты врага, что они моментально оказывались блокированными.

Конечно, не все высотки и стыки дорог падали моментально. Некоторые держались довольно долго. Их обходили танки и артиллерия, потому что делать им тут было нечего, следовало быстрее развивать прорыв. С непокорными оставались пехотинцы и минометчики.

Одна такая высота застряла на пути и нашей дивизии. Все полки и батальоны давно прошли вперед, некоторые оторвались на три километра. Четыре танка 59 гвардейского полка уже ворвались в Невель. Маневрируют колесами и траекторией артиллеристы. А эта паршивая, на вид похожая на египетскую пирамиду высота продолжает стоять, как бельмо на глазу.

Не трудно представить в эти минуты состояние командира дивизии и командира полка. Наступление только нашей части идет по фронту более трех километров. Идет успешно, быстро. И лишь одна малюсенькая точка, как заноза, портит общую панораму. Все думают, что она вот-вот рухнет, не стоит о ней особо беспокоиться, пожалуй, можно даже скрыть ее при первом докладе командующему армией.

Мимо злополучной высотки, стороной от нее, уже катят вперед некоторые тыловые подразделения, а высотка все огрызается, и у ее подножья падают все новые наши бойцы. Погиб герой великолукских схваток парторг Павел Наговицын.

Если бы эта высота была непокоренной в ряду других, как это было под Великими Луками. Но весь конфуз как раз в том и заключался, что она оставалась единственной, и это было несчастьем для дивизии.

Оттягивать к высоте силы от вырвавшихся на оперативный простор батальонов – неразумно. Подкинуть помощь из резерва – он тоже выпущен вперед. Кто мог подумать, что немцы приготовили такой сюрприз и именно на фронте нашей дивизии.

А наступление развивается с прежним размахом. Танкисты устроили в Невеле переполох. Задержали на железнодорожных путях готовый к отправке в Германию эшелон невольников. Блокировали склады с боеприпасами и продовольствием.

А трижды проклятая высота продолжала изрыгать огонь.

Все это происходило в продолжение получаса или, в крайнем случае, сорока пяти минут. В прошлых наступлениях подобный инцидент мог остаться незамеченным долгое время. Во всяком случае, неизвестным для командующего армией и, тем более, фронтом. Теперь же все оборачивалось по-другому. Темп наступления открывал всем глаза...

Высотку все-таки сковырнули и еще бойчее всей дивизией, широким маневром пошли вперед.

Какое это было огромное моральное удовлетворение: и мы освободители. Пока мы видели деревни и хутора, освобожденные другими. В них останавливались по пути на фронт, угощались картошкой в мундире, дарили ребятишкам карандаши и тетради. А теперь вот первыми входили в такие деревни.

В боевых порядках пехоты – артиллеристы. Им в новинку это. То чувствовали себя своеобразными аристократами, порой посмеивались над "шалашами", а тут рядом с ними, бок о бок. И ничего, дружба полная. Довольны те и другие.

У пушкарей теперь командует Кравец, рыжий полковник с большими навыкате глазами. Он деятелен, хлопотлив, строг, как говорят, сует свой нос в каждую щелочку. Но солдаты и офицеры на это не обижаются. Не обижается и Григорий Андреевич Поздеев.

– Как воюется, товарищ капитан?

– Огрызаются, сволочи, а целей настоящих нет, – отвечает командир дивизиона.

– Совсем?

– Крупные сшибают танкисты, а нам достаются летучие отряды.

– Применяйте маневр, расширяйте прорыв, нас ждут Невель и Белоруссия.

– И мы их ждем.

Вот как война переделывает людей. Я все чаще и чаще задумываюсь над этим, наблюдая за своими земляками. Смотри, каким стал тот же Николай Воронцов, достойный преемник Вотякова. До сих пор не было о нем слышно, а в сегодняшних боях уже подшиб несколько автомашин противника. И главное – с ходу.

Огонь с ходу – новое у артиллеристов. Не приходилось им так стрелять, да и негде было. И вот первый блин и не комом. Не зря командир орудия учил расчет быстрой наводке. Вот и пригодилось.

– Чик – и в дамки, – говорит Миша Ипатов. – Я видел, как Коля стреляет.

Он доволен. Связисты вышагивают вместе со всеми, не разматывая катушек. Незачем. Никто не стоит на месте. Командиры батарей и дивизионов рядом с солдатами.

Но не надо думать, что первый день наступления был спокойным маршем. Кроме той высоты, о которой уже шла речь, пришлось схлестнуться с немцами еще несколько раз. Кое-где крепенько. Кровопролитные бои за расширение прорыва продолжались двое суток. Врагу не удалось закрыть брешь.

Сказывалось падение Невеля. Танкисты находились в семидесяти километрах от нас. Теперь бы всех немцев турнуть до второй линии обороны, до какого-нибудь стыка дорог, до железнодорожной станции. Хорошо бы гнать их без передыху.

– Будем, обязательно будем, – восторженно говорит Николай Прокопьевич Попов. – Огурчиков припасено до Берлина.

Он счастлив, главный кладовщик пушкарей. Как же, сегодня и он пахал. Не зря не спал три ночи, не брился, не умывался как следует.

Вышагивают с ротами и батальонами политработники. Я вижу своих знакомых Векслера и Пинхенсона. Цветет особенно последний. Как же, наступает Ленинградский фронт. Наконец-то. Недалеко и до снятия блокады с города-героя, родины старшего лейтенанта.

Идет, гудет военный шум. Мы шагаем на запад. Шагаем на плечах врага. Сколько мы ждали этого часа.

В сводке Совинформбюро за восьмое октября читаем: "В районе Невеля наши войска, продолжая наступление, заняли более 60 населенных пунктов, среди которых Лахны, Касилово, Рикшино, Буслово, Жукове, Раки; Болотница". Это о нас. Здорово. Вчера и сегодня были в сводке.

Подбадривает воинов наша дивизионная газета. Она выходит через день. Во всю страницу шапка: "Оборона немцев прорвана. Смелее ломать сопротивление врага. Окружать и уничтожать его". И тут же слова Суворова: "Удвой шаг богатырский, нагрянь быстро, внезапно".

– Идет дело, – говорит мне старшина-усач Лекомцев. – Мы бьем немца у Невеля, соседи у Витебска. Лупят на Таманском полуострове и на Днепре. Вот как, екуня-ваня.

Он остался прежним, этот пожилой, франтоватый, неунывающий старшина. Каким он будет золотым председателем колхоза после войны.

А пока вперед и вперед.

Смерть Корниенко

Вот, наконец, и начались белорусские леса. Кто первым открыл ворота в них, наша ли дивизия или соседняя – в суматохе не разберешься. Во всяком случае мы были одними из первых.

В дивизионной газете мелькают заголовки: "Будь смелым и хитрым в бою", "Русская смекалка", "С боями через леса и реки". И опять напоминание Суворова: "Делай на войне то, что противник почитает за невозможное". Пожалуй, эти советы сейчас как никогда кстати, наша газета наконец-то начинает бить в цель. То ли это от того, что в дивизии вместе с новым командиром и новый начальник политотдела, то ли от того, что в редакции появились новые работники.

Да, нам сейчас очень нужны смекалка и хитрость. Собственно, они были нужны всегда, умение маневрировать в бою никогда не отменялось. Но до сих пор применять эти правила на практике нам не очень-то приходилось. Правда, кое-что из этих законов нам помогало в калининских лесах. Но там мы больше оборонялись, чем наступали. Хитрили, конечно, и в Великих Луках, но не на широком маневре, а в статичных уличных боях.

А здесь нам надо идти вперед, вбивать клин в оборону противника, продвигаться порой без защищенных флангов. Отсюда постоянные встречные бои, столкновения с засадами, вражескими бандами в тылу. Смотри за каждым кустиком, за каждым пеньком, развивай наблюдательность, не иди напролом.

Вот она когда опять пригодилась, бдительность. Батальоны, которые обучены ей, продвигаются вперед ходко и почти без потерь. Даже отрываясь на время от основных сил, они умело отражают контратаки врага и принуждают его отступать.

Как и в боях за Великие Луки, отличается полк Корниенко. У него опять подобрались прекрасные командиры батальонов и рот. Конечно, не подобрались, а лучше сказать, отобраны командиром полка, который из десятка офицеров умел почти безошибочно приметить одного и назначить его на командную должность. На бюрократическом языке это называется подбирать кадры, на обыкновенном чуять людей. Прокопий Корниенко умел чуять.

Так у него оказались во главе рот и батальонов отчаянные и умные головушки.

Подобрались смелые и дальнозоркие разведчики. Уже не из породы Рыжковых, какие славились в обороне, а другие, более грамотные и культурные. Среди последних был любимец Корниенко, командир взвода разведки, в прошлом сельский учитель, Василий Гордеев.

До прихода в полк Гордеев уже имел семь ранений. Три из них тяжелые. Но раны заживали на этом молодом и сильном человеке с замашками и характером моряка настолько быстро, что врачи только покачивали головами.

– Как это у вас, Гордеев, получается?

– Очень просто: не пью, не курю, ем по две порции супа, – улыбался широколицый разведчик.

А чуть поправившись, не дожидаясь официальной выписки, убегал из госпиталя.

С Гордеевым очень подружились наши Голубков и Ипатов. Привязался к нему и артиллерийский разведчик Семакин. Всех их объединяло что-то общее.

Выступая вперед, командир полка высылал в авангард разведку. Подзывал к себе Гордеев а, расстилал перед ним карту, ставил острие карандаша на каком-нибудь населенном пункте и говорил:

– Через три часа головной батальон полка должен быть здесь. Твой взвод – через час. Разузнай все, если гарнизон пустяшный – выкинь из деревни, если сильный – обойди, жди нас и вдарь с тыла. А вообще соображай сам.

И Гордеев соображал. Иногда брал артиллерийских разведчиков с рацией. Дважды заставлял их вызывать огонь на себя, сидя вместе с немцами на одном хуторе. Как ему и его товарищам удавалось при этом оставаться даже непоцарапанными, уму непостижимо.

– Расскажи, Николай Иванович, – попрошу я, бывало, своего земляка Семакина. – Огонь на себя – не шутка.

– Так, ничего особенного, – ответит разведчик. – Нас с рацией Гордеев спрячет в укрытие, а сам наблюдает за разрывами и говорит нам – недолет или перелет.

– Но ведь Гордеев-то тоже не железный.

– Он учитель, умный человек.

Я разговаривал с Поздеевым – не боязно ли ему бить из пушек по своим.

– Когда впереди Семакин – не боязно, – отвечал командир дивизиона. Надо верить в своего разведчика.

Дивизион Поздеева поддерживал полк Корниенко. Они были знакомы с Великих Лук. Уважали друг друга, верили друг другу. Пушки катились в боевых порядках пехоты. С интервалами, по батальонам. По сторонам дороги, немного впереди – прочесывающие группы. Чуть какой сигнал, подозрительная опушка леса, одинокий хутор в стороне – пушки с ходу открывают огонь. Нащупают цель – вступают в бой пулеметы.

– Добре с тобой воевать, Григорий Андреевич, – скажет, покуривая трубку, Корниенко.

– И мне с тобой, Прокопий Филиппович.

– Но как только покончим с фашистской Германией, я не буду военным.

– И я тоже.

– Пойду в колхоз.

– А я преподавать.

Дивизия продолжала расширять брешь в Невельском котле. По обеим сторонам большака леса и болота. Стояла глубокая осень, но еще без снега. Бои, хотя и не крупные, но тревожные, неожиданные, скоротечные. Каждую минуту нужно быть начеку. Нет времени вздремнуть полчасика. Задача вгрызаться в оборону противника глубже и глубже.

Это потом, когда мы вышли к станции Дретунь и озеру Червятка, недалеко от Полоцка, общая линия обороны была более или менее выправлена, а когда продвигались, наши фланги были открыты. Но нас спасало то, что немца гнали и на Витебском направлении, юго-восточнее нас, так что закрепляться ему на нашем пути не было особого смысла.

И все-таки, разумеется, он не отступал добровольно. Особенно жаркий бой разгорелся за деревню Черсухи, расположенную на взгорье, на стыке двух дорог. Бой, как и предыдущие, шел на изматывание сил. Немцы понимали, что им все равно не закрепиться на этом рубеже, но бой все-таки навязали.

Отчаянно работали шестиствольные "ишаки". Наш полк рассредоточился и начал забирать деревню в клещи. Командир полка остался недалеко у дороги, в немецкой траншее, в центре боя. Тут же руководил орудийными расчетами капитан Поздеев.

Должно быть, пушки тоже надо было рассредоточить. Но Поздееву хотелось шарахнуть по "ишакам" массированным огнем. Он так и сделал, подавил нисколько минометов, но вместе с этим обнаружил и себя. Оставшиеся немедленно перенесли огонь по нашим пушкарям. Немцы пошли в контратаку. Наши артиллеристы начали растаскивать орудия, укрывать за бугорками, чтобы с новых позиций дать жару фрицам.

А командир полка остался на месте. Ему надо было наблюдать за боем, который накалялся с каждой минутой. Даже казалось странным, с чего вдруг немцы решили контратаковать наши боевые порядки. Надежды на успех у них не было никакой. И тем не менее...

– Быстрей готовь подарок упрямцам, – сказал Корниенко Поздееву. – Ишь ты, чего задумали...

Поздеев ушел к своим. Батальоны Корниенко чуть попятились. Ослаб на миг огонь противника. И только один "ишак" продолжал изрыгать с отвратительным визгом свои болванки. Одна из них разорвалась недалеко от командира полка.

Война полна неожиданностей, хотя каждая из них имеет и закономерность. Может быть, если бы Корниенко получше оценил опасность контратаки немцев, он оказался бы неуязвимым.

Осколки впились в спину, поясницу, ноги. Корниенко упал не сразу. Постоял, понаблюдал за батальонами, как бы желая удостовериться, дойдут ли они до того "ишака", который всадил в него смертельные осколки, и только после этого, сделав два-три шага, рухнул.

– Берите скорее деревню, – приказал начальнику связи полка капитану Борису Шилову, оказавшемуся рядом. – Скорее. И дальше...

И умер. Сразу. Без вздохов. Без мучений, во всяком случае, внешних. Лицо окаменело. Губы сжались. Все унес с собой без позы: и твердость духа, и силу мускул.

Его похоронили у поселка Опухлики, следующего населенного пункта. Похоронили с почестями и тут же пошли вперед.

– Полк, слушай команду, – приказал застывшим в безмолвии солдатам начальник штаба полка Кусяк. – За смерть командира каждому истребить за сутки по два гитлеровца. Шагать маршем, врываться в деревни с ходу. Кровь за кровь. Смерть немецким оккупантам!

– Смерть! Смерть! Смерть! – ответили сотни людей.

И опять ожил, заклокотал ударный стрелковый полк. Опять повел за собой дивизию. На Полоцк, в глубину многострадальной Белоруссии.

Пришла зима

Идет октябрь. Шагаем с толковым и умным риском. Ведем бои с заслонами, засадами, за деревни и большаки, за небольшие переправы, ловим и уничтожаем банды немцев в своем тылу. Все роты и батальоны заразились боями на окружение. Берем очень мало пленных, не встречаем капитуляции.

Впереди, как всегда, пехотные и артиллерийские разведчики с рацией. Превосходно навострились вызывать огонь на себя из деревенских погребов. Автоматчики умело прочесывают леса. Пулеметчики с марша бьют по опушкам и крутым берегам рек. Пехота помогает артиллеристам переправлять на руках пушки по тонкому, еще не окрепшему льду. За первым эшелоном трусит, не останавливаясь, второй.

Ему тоже достается. Отставшие группы немецких солдат из глубинных лесных гарнизонов то и дело наталкиваются на наши тылы. Завязываются короткие схватки. В них принимают участие выходящие из лесов партизаны.

Уже несколько боев провел хозвзвод Романа Ивановича Лекомцева. Не отдал фрицам ни сухаря, ни фляжки водки. Лейтенант злой.

– Сволочи, – цедит сквозь зубы всегда уравновешенный тыловик. – Убили две лошади. Зато мы уложили двадцать бандитов.

– Чем воюете?

– Всем, чем придется. Выпросил ручной пулемет.

– Держись, Роман Иванович.

– Надо.

Воюют политотдельцы, работники редакции. Рассказывает о стычках наш редактор Михаил Полибин.

– Вот война так война – по нужде выйти опасно. Печатаем газету с охраной. Даже художник Сергей Викторов, в очках, несет караул.

– Может, вам подальше отставать?

– Нельзя. Инструкторы в батальонах. Как же возвращаться с материалом. И нарочным утром надо за газетой.

Нет, действительно, нельзя отставать тылам. Даже медсанбату, оружейной мастерской, трибуналу, партийной комиссии. Ее секретарь Алексей Николаевич Белов с палочкой и пистолетом семенит с каким-нибудь полком. С ним же обедает из чужих котелков, с ним же спит на еловых веточках. Да ухитряется по ночам еще заседать. Надо, прием в партию не отложишь.

– Вот вчера принимали ребят, – рассказывает майор. – Это солдаты так солдаты. Приехали с передка на конях. Многие забинтованные. Не спали по трое суток. Пока одного принимаем, второй храпит.

– Как в Чапаевской дивизии.

– Тоже так? Я что-то не помню. Хорошее пополнение идет в нашу партию.

Его, бывшего секретаря сельского райкома партии, верного ленинца, распирает большая человеческая радость. За смену, за опору партии, за любовь к ней народа. Да разве с такой головой можно нас победить! Неужели глупая башка Гитлера не думала об этом при развязывании войны.

Будоражат вести с юга. Наши на Днепре. К празднику Октябрьской революции освободили столицу Украины Киев. В газетах напечатаны уже снимки. Очередь за столицей Белоруссии.

От этих мыслей хорошо воюется. Изредка над нами пролетают немецкие самолеты. Иногда крутится на одном месте "рама". Наши научились отшугивать стервятников. Все по тому же примеру старшины Романова под Великими Луками.

Большая деревня Малые Синты. Сохранился лесозавод. Он был нужен немцам. Наших встречает группа партизан. Советские люди. В разномастном обмундировании, некоторые в немецком. Исхудавшие, почерневшие в лесных берлогах. Рассказывают страшные истории. Костры и виселицы на улицах и площадях Полоцка. Сожженные партизанские деревни. И бесконечные казни.

– Что же вы плохо гадюкам мстили? – хмурится наш Алексей Голубков.

– Почему плохо? – немного сердятся партизаны.

Нас ведут в центр деревни, на небольшую площадь, усаженную столетними липами. У трех стволов, со стороны незаметные, болтаются три повешенных человека.

– Вот, – говорят партизаны. – Изловили в дороге, драпали за хозяевами.

– Полицаи?

– Они самые.

Мы стоим не разговаривая. Тяжелая картина. Чего надо было этим предателям? Судя по скудной одежонке, даже на штаны не заработали у немцев. А служили, вершили черные дела. На что надеялись? Кто-то спрашивает партизан:

– А что делаете с семьями полицаев и старост?

– Ничего. Пусть живут.

– И ребятишки у многих есть?

– Как у всех.

– И смотрят на повешенных?

– Все смотрят. Ничего не поделаешь. Пусть запоминают.

Вот она, опять наука ненависти. Пусть запоминают. И взрослые, и дети. Проходят наглядный курс классовой борьбы.

Нас нагоняет кавалерийский корпус. Это вместо танков. Умное решение. Хлопцы как на подбор: молодцеватые, форсистые. Они будут чистить наши фланги, пройдут по проселочным дорогам. Теперь банд в нашем тылу не будет.

С кавалеристами наш Бахтин. Не стерпела душа поэта. По заданию комдива ведет конников к нашим передовым цепям. Рассуждает, как настоящий полководец.

– Нас беспокоит правый фланг. Там железная дорога. Станция Дретунь.

– Плюнь, дунь и станции не будет Дретунь, – хохочет молоденький кавалерист.

– Это мы сделаем, сплюнем и сдунем, – поддерживает его другой.

– Только, чур, не отставать.

– Нам гулять тут долго некогда. Пошухарим и дальше.

Наши обмениваются впечатлениями.

– Вот это орлы! Дадут прикурить фрицам.

– Так в лесу же только орлы, а в степи – пташки.

– Ну не скажи... А Буденный...

– Когда это было.

– Но Буденный-то жив. Может, новую конницу собирает.

– Отсталый ты, брат, элемент.

– А при чем тут алименты?

– Ха-ха-ха! Элементы – алименты. Поехали дальше.

Мы в деревне Булыги. Выпал первый снег. Здесь, среди лесов, он кажется особенно красивым. От него веет чем-то домашним, детством, родным. Кажется, встал бы на лыжи и покатился с горки.

И действительно, с высотки уже катаются местные ребятишки. Вчера, при немцах они не могли высунуть носа из своих развалюх. Покажешься за околицей – расстрел. А сегодня, после двух лет оккупации высыпали радостные. Хоть голодные, полураздетые, а хохочут. Волосы неподстриженные, шапки отцовские, зипуны с материнских плеч, а приятно смотреть на ребятишек. Много ли надо детству. Но и этого немногого лишали наших детей гитлеровские разбойники.

Солдат встречают, как родных отцов, тоже где-то сражающихся или уже сложивших головы. Расспрашивают наперебой:

– Дяденька, а Москва наша?

– А школу откроют в наших Булыгах?

– Не видели моего тятьку на войне? Их разгоняют взрослые:

– Шшшь, пострелята, дайте погутарить по-серьезному.

А из домов уже приглашают:

– Бульбы отведайте с нами. Хлеба нема, а бульбу сховали.

Некогда солдатам, но на минуту задерживаются. Развязывают свои вещевые мешки и выкладывают на общий стол все, чем богаты. Теперь они могут подарить более интересные вещи, чем во время марша по пути к Великим Лукам. У солдат водятся не только карандаши и тетради, но и платки, отрезы на платья, бусы, губные гармошки. Зачем они солдату? Посылки отправлять не разрешается. А вот хранят люди всякие пустяки, потому что думают о возвращении домой. А раз пока до дому далеко, получайте булыгинские бабы и ребятишки.

– Носи на здоровье, – повязывая молодой женщине цветастый платок, подмигивает Алексей Голубков. – Был бы не женат – побаловался.

– А это я дарю, – говорит Миша Ипатов, ставя на стол две банки консервов и кулек сахару. – Детям надо жир и сладкое.

– Милые вы наши, ненаглядные, – начинают причитать старухи.

– Счастливо оставаться. Нам пора. И снова дорога, снега, леса, уже замерзшие речки и болота. Опять встречи с партизанами. Опять повешенные полицаи. В большом селе Труды они болтаются на голом бугре, на специально врытых по случаю, отесанных топором столбах. Видно, здорово насолили здешним людям предатели.