Текст книги "Четыре года в шинелях"

Автор книги: Михаил Лямин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Исполнилось три года с начала войны. Прошло три долгих года, а как все было свежо в памяти. И сосновая Удмуртия, и дорога к Сычевке, Карабаново и Михали, атаки и прорывы, погибшие товарищи... Три года, равные трем десятилетиям, а может быть, всей человеческой жизни, сидели в наших сердцах немыми свидетелями пережитого.

Нынешний июнь выдался как никогда погожим и жарким. Кругом заливались соловьи и жаворонки. В рост человека стояла дозревающая трава. Дышали паром озера и речки. И опять воспоминания уводили в прошлое, довоенное и фронтовое. Они и радовали, и щемили сердце, и звали, и требовали...

На заре двадцать третьего июня среди личного состава дивизии были распространены листовки-призывы Военного совета фронта. В них говорилось о предстоящем наступлении, о его исключительной важности, о задачах каждого полка. По листовкам не проводилось ни собраний, ни митингов, просто каждого солдата и офицера просили внимательно прочитать. А потом, может быть, кто-нибудь из политработников и задавал два-три, вопроса. Умел хорошо это делать обычно замполит Иван Коровин, Из госпиталя он опять вернулся в дивизию.

В нем не чаяли души связисты Голубков и Ипатов. К ним пристроился в последнее время третий, старше их, смирнее, тоже колхозник из Удмуртии, Александр Иванович Максимов. Ипатов хорошо знал его и раньше, в калининских лесах работали на пару. А потом Максимова перевели в другой дивизион, и вот теперь судьба свела их снова.

Ипатов познакомил Максимова с Голубковым. Тому степенный, пожилой, высокий ефрейтор понравился.

– Ты у нас будешь вместо отца, – сказал Голубков Максимову. – Если где начнем портачить, схватишь за руку.

– Зачем портачить, – улыбнулся ефрейтор. – Вместе будем воевать, помогать друг другу.

– Правильно, Александр Иванович, как говорится, один за всех...

– Вот, вот – все за одного.

– А господь бог за Иисуса Христа.

– Ха-ха-ха.

А замполит о новой троице отозвался так:

– Двоих я знаю – дойдут до Берлина, смотрите, чтобы не подкачал и третий.

– Зачем качать, – защитил сам себя Максимов. – Я солдат, мне надо приказ. А есть приказ – все будет зараз.

– Вот как у нас, товарищ капитан, – заключил по-своему Голубков. Приказ – и фрицу в глаз.

– Ну, ну, если так – дружите да побольше выкалывайте глаз, – согласился Коровин и добавил: – Листовку читали?

– Так точно, читали.

– Все ясно?

– Как божий день.

– Где будут связисты в бою?

– С разведкой, товарищ капитан.

– Что делать?

– Наблюдать, докладывать, корректировать огонь, убирать засады...

– Пять с плюсом. Собирайтесь.

Это были особые сборы. Они были и похожими на прошлые, и в то же время непохожими. Сейчас все выглядело намного внушительнее, грознее, масштабнее. В помощь дивизионной артиллерии стояли в укрытиях не только "катюши", но и новые самоходные орудия. Готовые к рывку, лоснились на утреннем солнце чернолаковые танки. На взводе выстроились в шеренгу новенькие грузовики. Они пригодятся и для переброски пехоты, и для подтягивания орудий, и для сбора трофеев.

С иголочки обмундирование на солдатах. Поскрипывают ремни на офицерах. Отменные завтраки приготовили старшины. Мало порции – бери добавок. Мало одного – бери два. Выпей свою маршальскую, закури напоследок, подтянись, соберись и с богом. А в лесу соловьи. А в небе жаворонки. В душе весна. Хочется подставить ветру лицо – и идти, и бежать, и ехать вперед и вперед.

Эта минута настала в семь утра. Началось все так же, как начиналось много раз до сегодняшнего. Но во сто крат сильнее. Сказать, что это был невиданный артиллерийский налет и бомбовой удар – мало. Это была огневая симфония небывалой в истории войн мощи. Разгневанный металл рвал в куски каждый метр вражеской обороны, настигал все живое в любой щели.

Затаив дыхание, ждали конца этой канонады пехотинцы и танкисты. Руки их немного дрожали от переизбытка чувств. Дух захватывало от грандиозности предстоящего.

Опять раньше времени свертывали провода связисты. Броню танков облепляли автоматчики. К машинам прилаживали пушки артиллеристы. Завершали вступительное слово к атаке "катюши".

А потом пошло, затрещало, заскрежетало. Как сорвавшиеся с поводка пограничные волкодавы, ринулись вперед тупорылые танки. За ними пешая и механизированная пехота. И сразу смешалось понятие нашего и ихнего переднего края. Кто-то в одном месте думал еще сопротивляться, но его просто обходили справа и слева, устремлялись в его тыл. Кто-то оставался засыпанным в блиндаже, чтобы через минуту поднять руки или превратиться в блуждающую банду в наших лесах.

Мы перевоплотились в ветер, в ураган, сметающий все на пути и устремленный все дальше и дальше на запад. Такого никто из нас никогда не видел и не мог видеть. Это было сгустком нашего трехлетнего опыта, мастерства, ненависти.

В первый же день наши войска продвинулись на глубину шестнадцать километров, расширив прорыв до тридцати. Перерезана железная дорога Витебск – Полоцк. Взят районный центр, большой поселок Шумилино. Южнее нас войска третьего Белорусского фронта углубились в оборону противника на тринадцать километров и перерезали железную дорогу Витебск – Орша.

Наконец-то очередь дошла и до твоего избавления, многострадальная белорусская земля. Наша дивизия пока решает частную задачу, помогая окружению витебской группировки врага. Выполнив ее, мы открываем себе оперативный простор в Прибалтике.

А пока темп и темп. Без отдыха, без сна, без еды, без курева вперед и вперед к Западной Двине. Быстрее сжимать кольцо, создавать очередной котел, бить и бить проклятого оккупанта.

Многое в этом наступлении повторяется из рейда от Невеля до полоцких лесов. Встречные бои, засады, заслоны, тараны. Опять приходится браться за автоматы нашим тыловикам. Опять далеко вперед отрываются от основных сил разведчики. Но все эти картины сейчас выглядят ярче, более выпукло, грандиозно.

– Вот так война – за день ботинки истрепал, – довольный, рассказывает Михаил Иванович Ипаток.

– А мне, понимаешь, почти нет работы, – шутливо жалуется санинструктор Николай Кузьмич Козлов. – Перевязал десяток солдат, так и тех не смог в тыл отправить.

– Бегут? – интересуется Александр Иванович Максимов.

– Бегут, не хотят отставать от своих.

– Тяжело отставать. Три года вместе – одна семья.

Им приятно, трем землякам, на минутном привале переброситься парой-другой слов. Да, они три года вместе. Жалко, нестерпимо жалко перед концом испытаний оставить родную солдатскую семью.

А за привалом опять дорога и дорога. Деревни, хутора, большаки, опушки лесов. Впереди шумят танки. За ними пылят автомашины. Рядом с пехотой опять артиллеристы. Все разыграно как по нотам. Но неправильно думать, что все идет без сучка и задоринки. И того и другого предостаточно. Но это уже теперь нас не страшит и тем более не может задержать.

Через Западную Двину

Где мы за три года форсировали реки? Да, пожалуй, нигде. Что мы знаем о преодолении таких преград? Очень мало. Готовы ли мы были к выполнению такой задачи? Теоретически – да, практически – не полностью.

Конечно, главное в успешном форсировании рек – захватить с ходу плацдарм и сохранить от разгрома переправы. Их в большинстве случаев сохраняли. Помогал темп наступления. По мостам проходили первые танки, но тут же на переправы обрушивался, артиллерийский огонь врага.

А потом: мосты были не на каждом километре, наступление же шло по всему фронту. И вот здесь многие подразделения сталкивались с немалыми трудностями. Пока шел сбор подручных средств, пока прилаживали к плотам пулеметы и минометы, устраивали в лодки не умеющих плавать, противник на противоположном берегу поднимал голову. Начиналась переправа, а вместе с ней оказывались ненужные жертвы.

В этот раз, у Западной Двины, такие порядки возмутили заместителя командира дивизиона Ивана Коровина.

– Разведчики и связисты – вплавь!

Он бросился в реку первым, еще чуть прихрамывающий после ранения. У берега столпились Голубков, Ипатов, Максимов, Семакин.

– Я потяну провод, – как о бесповоротно решенном сказал Голубков.

– И я с тобой, – добавил Ипатов.

– Ребята, дозвольте мне с замполитом, – попросил Максимов. – Мы с Николаем Ивановичем Семакиным... В это время окликнули Голубков а:

– Командир отделения связи – в штаб.

– Ну? – встрепенулся Голубков. – Кто же?

– Я, Николай Иванович и ты, Алеша, – первым отозвался Ипатов.

– Ребята, дозвольте, – стоял на своем Максимов.

И Голубков уступил. С проводом для корректировки артиллерийского огня поплыли через Западную Двину связист Максимов и разведчик Семакин.

– А ты следи, – приказал Голубков Ипатову. – В случае чего...

И вот два полураздетых пожилых солдата с катушкой провода и автоматами устремились за своим замполитом. А он уже был почти на середине реки и махал призывно рукой.

Западная Двина – неспокойная река. Это не Ока и, пожалуй, даже не Кама. Берега ее круты, поток воды стремителен, глубина бездонная. Плыть страшно трудно. И тем более со снаряжением и оружием. И еще под минами.

Они начали шлепаться тут же, как только наши подошли к реке. Вначале падали без прицела, по всему берегу и руслу реки. Наши переправлялись повсюду. Урон поэтому был незначительный.

Но вот немцы, должно быть, заметили подкатившие к береговому кустарнику пушки. Они сосредоточили огонь на этом месте. Немцы также, конечно, поняли, что через реку вместе с пехотинцами где-то, а вероятнее всего напротив пушек, переплывают артиллерийские разведчики и связисты. Они для них наиболее опасны. Если пехоту можно сдержать, то последних и не заметишь. Зато заметят немцев они и наведут через провода свои пушки на цель.

Мины стали падать чаще и гуще. За Коровиным плыл Максимов. Он умел держаться на воде лучше Семакина, этот колхозник из деревни Озерки Пудемского района, с берегов Чепцы. Семакин стал отставать. Его тянул ко дну автомат. Мешали гимнастерка и брюки. Максимов это заметил и подождал друга.

А мины продолжали падать, у самой воды раскалываясь на сотни смертоносных осколков. Максимов без слов взял у Семакина автомат, приказал заплыть вперед и стая приговаривать:

– Не маши часто руками, Николай, береги силы. А через минуту:

– Постарайся почаще нырять.

– Держись, держись, Иваныч.

Откуда только брались силы у немолодого многосемейного человека, с гибелью которого на этой своенравной реке могли остаться без кормильца несовершеннолетние дети. Почему до этого часа, три года никто не знал об этой богатырской выдержке удмуртского крестьянина и некоторые были склонны даже считать его за слабого и не совсем здорового.

А он плыл и плыл, навьюченный не менее чем пудовым грузом. Да еще находил силы помогать товарищу, не терял присутствия духа, твердо верил, что доберется до цели.

Недалеко от берега Семакина подхватил под руку Коровин. Обернулся к Максимову:

– Вытерпишь, старина?

– Раз приказ – все вытерпим, – кивнул связист.

А мины, проклятые мины продолжали преследовать. За троими с тревогой и нетерпением следили с нашего берега. С него уже били по немцам прямой наводкой. Но снаряды достигали только зримых и близких целей, глубина вражеской обороны оставалась неуязвимой. А оттуда лупили по переправе.

За троими наблюдали в бинокль. Прибежал к берегу освободившийся в штабе Голубков.

– Провод не перебило?

– Пока тянут.

Он взял у Ипатова бинокль.

– Мать честная, один прет два автомата и катушку.

– Я говорил, – довольный своим земляком, похвастался Ипатов. Александр Иванович может еще не это.

– Откуда же в Удмуртии пловцы? С Волги – другое дело.

– А у нас с Чепцы.

– И то верно. Вот молодец папаша.

А он плыл уже на пределе сил. Все чаще лезли в голову родные Озерки, жена, дети, односельчане.

Мимо уха просвистел осколок. Поцарапал висок. На миг в голове помутилось.

– Тонет, – бросил тревожно Голубков.

– Нет, это он хитрит, – с полной уверенностью уточнил Ипатов.

И как бы в подтверждение этих слов Максимов, действительно, опять появился над рекой. Силы его оставляли. Он держался на нервах. И еще на воинской присяге и приказе командира.

Капитан Коровин вытащил на берег разведчика Семакина. Тот распластался на земле и минуту не мог. шевельнуться. Потом повернулся к воде и вместе с замполитом стал тянуть Максимова.

Мины не задели ни провода, ни людей. Их стало меньше падать: пушкари, должно быть, накрыли несколько расчетов. Теперь надо было спасать пехоту и переправу от вражеских пулеметчиков и артиллеристов. Скорее искать цели, быстрее передать первую команду.

Трое уже не плывут, а ползут, перебегают.

– Ну как, товарищи, выдержим? – хочет подбодрить солдат замполит.

Он сам устал как черт. Заныла раненая нога. Мокрое обмундирование липнет к телу. Совсем не его дело было первым лезть в воду. Но таков уж характер у заводского-тульского.

Они ползут навстречу открытой опасности, в обход окопавшегося у переправы и за ней противника. По проводу уже передана команда "приготовиться", наш берег видит, как разматывается на спине связиста катушка. Голубков продолжает восхищаться земляками своего друга.

– Ну, Миша, такими солдатами надо дорожить.

– Хорошие люди. Письма им пишут из колхозов – зачитаешься, – с удовольствием поясняет Ипатов.

– Золото, а не люди.

– Дороже золота.

А у троих свой разговор.

– Я хорошо знаю Ипатова, – говорит на ходу замполит Коровин. – А вы, значит, тоже из Удмуртии?

– Тоже, товарищ капитан.

– Смотри-ка. Удмурты кому сродни: башкирам или мордве?

– Мордве больше.

– А при царе – вымирающее племя?

– Почти что.

– О, ребята, для вас Советская власть – мать родная.

– Для всех она мать. И сразу о другом:

– Смотри, Семакин, в роще батарея.

– Вижу, товарищ капитан.

– Давай, двигай.

И вот уже наши расчеты получают наводку: Грохают залпы. Сотрясается перед глазами троих безвинная роща. Взлетают на воздух куски металла и человеческие тела.

После рощи очередь за овражком. Там минометчики. Потом за сараями хутора – там окопались самоходки. По одному проводу работают два дивизиона. Семакину не привыкать командовать массированным огнем своих батарей.

Он уже отошел, этот здоровый на вид разведчик. Только гимнастерка и брюки на нем еще не высохли. От них идет пар, как и от обмундирования остальных. Все трое босые, без пилоток, без ремней, без документов: попал к фрицам – и не докопаются, кто такие.

А они не так-то уж далеко от троих. Кое-где в двухстах-трехстах метрах. Но приблизиться к берегу им не дают наши пушки. Да и прорвавшиеся танки наводят панику. Надо отступать, а не хочется. А может, и хочется, да нет на это приказа. Вот и держится гитлеровец, пока его не прихлопнет снарядом.

Наши корректировщики накрывают одну цель за другой. Семакин говорит прицелы, Максимов повторяет их и передает по проводу, Коровин хвалит обоих.

– Молодцы, товарищи. Вот спихнем еще пару самоходок, и переправа вне опасности.

А по ней уже загрохотали машины и повозки. Почувствовав ослабление огня, наши двинулись вперед. По всему берегу вверх и вниз от переправы начали вылезать из воды мокрые пехотинцы. И опять пошла, зашумела людская лавина, ломая все на своем пути. Голубков передал Максимову:

– Ну, папаша, спасибо тебе за работенку. Отличная работка. Давай сматывайся, мы двигаем к вам.

Услышав об этом, Александр Иванович сразу обмяк. Враз навалилась неестественная усталость, опять закружилось в голове. Плохо стало и Николаю Ивановичу Семакину. Навивать провод на катушки пришлось замполиту Коровину.

Он дал немного отдышаться солдатам, не донимал их и разговором, а когда наши запрудили уже весь берег, который час назад еще был в руках врага, сказал просительно:

– Ну, товарищи, пошагали. Недалеко наши.

И они пошли, трое босых, мокрых, грязных, навстречу тем, кого они спасли от лишних жертв, кому помогли быстро и точно расправиться с сопротивлением противника и снова выйти на оперативный простор.

Наступление развернулось еще более стремительно. После Западной Двины пали города Чашники и Лепель. В районе Лепеля наша дивизия освободила тысячи советских людей, обреченных на уничтожение в концлагере. Вскоре мы подошли по пятам врага к реке Березине. Форсировали ее уже с ходу. А за ней начали отбивать одну деревню за другой, поселок за поселком, пока шестого июля не вышли на границу с Литвой. В это время войска третьего Украинского и первого Белорусского фронтов освободили от гитлеровцев город Минск. Наш путь лежал теперь на Вильнюс.

В тылу врага

Майор Поздеев был доволен смелыми и мужественными действиями связиста Максимова и разведчика Семакина. Последний как артиллерист был его воспитанником. Максимова он знал меньше, но его подвигом на реке был восхищен и горячо поддержал ходатайство замполита Коровина о награждении ефрейтора орденом Славы.

Вот, наконец, и мы дождались марша, с каким шли и идут сейчас войска Украинских фронтов. И мы начали отмеривать за день по тридцать и сорок километров, жалея время на обеды и привалы, готовые не спать и не есть до изгнания врага из всей Прибалтики.

Теперь, когда мы были на ее земле, нам опять приходил на память детский дом литовских ребятишек в наших удмуртских Дебессах. И мы, не имея возможности задерживаться на хуторах и в городишках, все же нет-нет да и спрашивали жителей:

– Не ваш ли детский дом живет в нашей Удмуртии?

– Нет, наш на Волге.

– А наш в Кировской области.

Но и от этих ответов нам было приятно – мы освобождали из неволи свою родную Советскую республику, равную среди равных в великом Союзе народов.

Как и в Белоруссии, нас встречали партизаны и жители хуторов и поселков. Несли в подарок цветы, хлеб-соль, приглашали на обед, выносили на дорогу бидоны с молоком и с медовым квасом. С восторгом и удивлением засматривались люди на ладные фигуры наших солдат, девушки дарили носовые платки и кисеты, мальчишки выпрашивали красные звездочки.

А мы шли и шли на запад и северо-запад, не имея времени ни поговорить с людьми как следует, ни посмотреть, как они живут. Не было у нас минуты и на трофеи. За нашими спинами оставались целые склады и железнодорожные составы с продовольствием и одеждой, а мы не имели порой курева и крепких ботинок, И не потому, что этого не было у наших тыловиков, а потому, что мы слишком быстро двигались и обозы не поспевали за наступающими цепями.

Наступающие растекались по стольким дорогам, что оборона немцев трещала по всем швам. Клин вбивался за клином. Один длиннее другого. Немцы оказывались от нас то справа, то слева, то сзади. Мысль об окружении окончательно парализовала их силы. Они беспорядочной бродячей толпой катились и катились к морю.

Но это не значило, разумеется, что нам нечего было делать. Одно пленение отставших немецких подразделений отнимало уйму сил и времени. Гитлеровцы сопротивлялись. Стремились вырваться из кольца с боем. Стычки разгорались днем и ночью.

У командования дивизии родилась идея послать в тыл отступающего противника пехоту и артиллерию на машинах. Цель: дезорганизовать отход немецких подразделений к одному литовскому городу. Рассеять и истребить их силы, не дать закрепиться на выгодном рубеже.

Из пехоты вызвалась в рейд рота Виктора Ратникова. Из артиллеристов дивизион Григория Поздеева.

– Только добровольно, – подчеркнул генерал. – Действуйте с начала до конца по собственной инициативе. Возможно, не будете иметь вовремя поддержки. Возможно, придется биться в окружении. Прошу все взвесить и обдумать.

– Я все взвесил, товарищ генерал, – ответил Поздеев. – Хочу испытать свои знания.

– Берегите солдат, побольше уничтожайте врагов. Пока они от нас ускользают.

– Постараюсь.

– Успеха, майор, – по-отцовски напутствовал генерал.

И вот колонны машин устремляются по проселочным дорогам во фланг отступающей по большаку крупной немецкой части. Погода – теплынь. Все цветет и благоухает. Машины идут по хуторам, лесным опушкам, порой просто по полевым тропам. На ходу сшибают мелкие гарнизоны противника, уничтожают заблудившиеся банды. И вперед, вперед.

В кузовах машин вместе с артиллерийскими расчетами автоматчики. Маневр и прост и сложен. При встрече с противником в центр, на прямую наводку выдвигаются пушки. Пехота выдвигается на фланги. При точном попадании снарядов она довершает разгром немецкой колонны на большаке. При затянувшемся бое не дает окружить артиллеристов.

Машин около десяти. В кабине первой – майор Поздеев. Вот кончается лес, за ним – ржаное поле шириной с километр, а за полем – большак.

Немцы перед глазами. Длинная нестройная колонна, растянувшаяся более чем на километр. Впереди офицеры, за ними стрелковые роты, потом артиллеристы, машины, повозки хозяйственных подразделений.

Принимается решение ударить с фланга в голову колонны и с тыла – в хвост. Машины быстро рассредоточиваются и на предельной скорости вылетают к целям. Разворот орудий, перебежка автоматчиков, увод в укрытие машин, и пошла писать губерния.

Поздеев и Ратников остались с половиной своих сил, атакующих с фланга. Для налета на хвост посланы старшина Лекомцев и старший сержант Воронцов.

И вот загрохотали орудия, затрещали автоматы. Первый удар в голову колонны, второй по ее тылу. Полетели вверх тормашками немецкие машины и повозки. Откуда-то взвились в воздух гусиные перья, должно быть, из рассеченных перин и подушек.

Уцелевшие немцы ударились в сторону, сменив западное направление на северное. Там лес, долго преследовать противника нельзя, надо уничтожить его как можно больше на большаке. И наши пушки работали без останову.

Большак, ведущий к городу, был усеян сотнями трупов, разбитыми машинами и повозками и практически стал непроезжим. Можно было поворачивать обратно, задача решена.

Но в это время на большаке с востока, с околицы большого села на взгорье, показалась новая колонна отступающих немцев. У них все было предусмотрено правильно – отступали с интервалами. Но о второй колонне майору Поздееву и лейтенанту Ратникову ничего сказано не было.

Поздеев припал к биноклю. Немцев не меньше полка. У них, безусловно, походная артиллерия. Плюс спереди не совсем добитая часть, которая может оправиться и оказать помощь. Расстояние между разбитой головой отступавших фрицев и деревней на взгорье не менее двух километров. Справа – сплошь ржаное поле, слева – лес.

– Что будем делать, Виктор? – спросил Раткикова Поздеев.

– Драться, – бросил одно слово лейтенант.

– Тогда на два фронта, – уточнил Поздеев. – Оставляй взвод на месте для отражения возможной контратаки разбитых, остальных – лицом на восток, по сторонам дороги. Пушки маскируются во ржи и начинают бить по деревне. Ясно, Витя?

– Ясно. Не допустить окружения. Вынудить немцев отступить в лес, на север, а большинство, по возможности, уничтожить.

– Правильно. Начинаем работать.

И это была, действительно, отличная, филигранная работа, которой руководили смелость и дальний расчет. Пушки, рассредоточившись по фронту, укрывшись во ржи, взяли деревню под такой налет, что там пошел дым коромыслом.

Но, как и предполагал Поздеев, немцы не пожелали уйти в лес и болота, а приняли бой и начали обходить наших справа, по ржи. Завязалась смертельная схватка. Пушки били и по деревне, и по ржи шрапнелью. Их поддерживали автоматчики.

Этот бой отдаленно напоминал бородинское сражение в миниатюре. Напоминал в том смысле, что силы обеих сторон были почти на виду. Под огнем находились командиры, особенно наши. Поздеев стоял у орудий, попеременно переходя от одного к другому. Отрыть траншеи не успели, укрытий абсолютно никаких не было. Вражеские снаряды рвались тут и там, сотнями осколков, как ножом, срезая ржаные колосья. Нередко они ранили и солдат.

Это был более жаркий и более внушительный бой, чем под Карабановом и Михалями. Поздеев с минуты на минуту ждал, что его ударит с тыла только что разбежавшаяся немецкая часть. Но та молчала. Это давало возможность бить всеми орудиями на восток.

Артиллерийская и автоматная дуэль продолжалась до вечера. Чем бы она кончилась ночью – позорным бегством отступающих немцев или боем наших в окружении, трудно сказать. Спасли положение основные силы дивизии, успевшие за день пройти тридцать километров и выйти к злополучному большаку. Удар был молниеносен и жесток. От прорывающихся на запад немцев осталось мокрое место. Путь по большаку на город был открыт.

Генерал разыскал Поздеева и Ратников а. Крепко пожал руки офицерам и сказал:

– Вот и мы научились бить противника в его тылу. Не так, значит, страшен черт, как его малюют. Так или не так?

– Так точно, товарищ генерал.

– А раз так, спасибо за службу. Представляю к наградам. А сейчас до утра спать.

Так приходит бессмертие

Идея ускоренного марша за счет рейдов по тылам противника увлекла солдат и офицеров дивизии. Не просто следовать за отступающим противником, сшибая его засады и заслоны, но и перерезать пути отхода в глубине его обороны. С этой целью подразделения дивизии стали двигаться по нескольким направлениям с правом широкого маневра и инициативы.

Была уже середина июля. На лесных полянках наливалась земляника. Улыбались цветы на покосах, совсем как на берегах нашей Камы.

Тринадцатого числа была освобождена столица Литвы Вильнюс. Это еще более придало нашему наступлению суворовский дух. Бои на окружение, блокирование, рассечение стали приобретать массовый характер. Одна из таких схваток разыгралась у стен маленького городка, раскинувшегося на возвышенности.

Такие места всегда превращались немцами в опорные пункты. Тем более, если перед городком или местечком протекала река, если это место было стыком дорог, если в городке находились церковь или большое каменное здание, если он был обсажен рощами и т. д. Все эти приметы имел и городок, к которому с ходу приблизились наши подразделения, оставив немцев и в своем тылу, и на флангах.

Остановка в таком случае, кроме осложнений наступательных боев, ничего дать не могла. К немцам, окопавшимся в городке, с часу на час могли подойти отставшие и блуждающие по лесу колонны. Мы могли оказаться между двух или даже трех огней. Нельзя было медлить ни минуты.

А путь был прегражден. Из-за церковной ограды и с колокольни били не менее десяти-двенадцати пулеметов. Батальоны офицеров Стрижова и Шатохина залегли под самым городом, не успев переправиться через речку. Место ровное. Ржаное поле. От него до берега небольшой луг. За речкой сразу же окраина городка – первые домики и некрутой подъем по дороге к церкви. Лежать без дела на таком месте – самоубийство, но и наступать в лоб не лучше.

Пехоту поддерживал артиллерийский дивизион замполита Коровина, которому очень часто не везло на командирах. И сейчас временно инициативу за исход операции пришлось взять ему, замполиту, только что аттестованному майору. Рядом оказался и парторг полка Степан Некрасов. Они вдвоем, пригласив пехотных командиров, уединились в кустики на совет.

Вообще особых трудностей блокирование городка не представляло. Можно было применить обычные клещи, заход с флангов и тыла, навязать противнику круговой бой. Но это была палка о двух концах. Во-первых, все равно были бы неизбежны наши потери, нести которые сейчас очень некстати. Во-вторых, мы могли проиграть время – нарваться на подходившие с тыла немецкие части.

– Так как, товарищи? – последний раз обратился к офицерам как старший по званию майор Коровин.

– Бить в лоб, – упрямо повторил комбат Стрижов.

– В лоб и с одного фланга, – добавил комбат Шатохин.

– А по-моему, отправить за ограду церкви небольшую штурмовую группу, высказался Некрасов. – Ведь все дело, в конце концов, в церкви, а не в городке вообще.

Он хорошо помнил, смелый и умный парторг, как действовали наши штурмовые группы в боях за Великие Луки. Группы небольшие, подвижные, созданные из самых опытных и смелых воинов.

Некрасова горячо поддержал Коровин. Еще бы ему не поддержать идею о штурмовых группах, одному из авторов их. Он сказал пехотинцам так:

– Вы немного обождите со своими планами. Готовьте солдат к броску, а мы, артиллеристы, подолбаем церковь. И одновременно пошлем за ограду лазутчиков. Посмотрим, что из этого получится. Я думаю, что все обойдется хорошо.

Надо было подобрать налетчиков. Коровин стал вспоминать, кто остался в дивизионе из участников уличных боев в Великих Луках. Оказалось немного. На глазах были связисты Голубков и Ипатов. Отважные, любимые солдаты майора.

Он подошел к ним. Связисты, как всегда, находились с командирами батарей. Связи сейчас не требовалось, пушки работали с прямой наводки. Голубков, Ипатов и Максимов изнывали от безделья.

– Безработица, товарищ майор, – встретил замполита улыбающийся Голубков.

– А поработать хочется? – спросил Коровин.

– Нельзя даром есть хлеб.

– Верно, сержант, нельзя. Война – не курорт.

И он изложил солдатам только что созревший план о налете за ограду церкви. Голубков и Ипатов загорелись. Максимов по привычке ничем не выдал своего состояния. Коровин заключил:

– Дело добровольное. Никаких приказов. Приказ один – что подскажет сердце да партийный билет.

– Мы идем, – став сразу серьезным, отрубил Голубков.

– Кого возьмешь с собой? – поинтересовался замполит.

– Ипатова.

– А не мало вдвоем?

– Много – хуже. Не подкрадемся скрытно.

– Но хотя бы втроем или впятером.

– Нет, товарищ майор. Возьмем для стрема еще Максимова и все.

– А он согласен?

– Я пойду с ребятами, товарищ майор. Не отстану.

– Верю, старина, верю. Ну что ж, втроем так втроем. Удачи, товарищи. На вас вся надежда.

Трое поползли по ржаному полю, как тогда по берегу Западной Двины. Майор Коровин долго провожал их взглядом, пока они не скрылись. Проводил и затосковал, занервничал, то и дело поглядывая на ручные часы. Приказал батареям усилить отвлекающий огонь, выставить более сильные дозоры в тылу и на флангах. Рядом с ним находился Некрасов.

– Ничего, товарищ майор, ребята надежные.

– А если убьют – на мне вина.

– Война всему вина. Трое спасают сотни жизней.

– Только это и оправдание: трое спасают батальоны.

У него не было сомнений в успехе предпринятого маневра. Он верил троим, как себе. Даже верил малознакомому ефрейтору Максимову, с которым пережил тревожный час на Западной Двине.

Тройку вел Голубков. Перебирались цепочкой, след в след. Автоматы, гранаты, ножи. Не разговаривали, полностью доверяя старшему.

Заходили с правого фланга. Он был открыт. По нему тянулись к городку два большака – с востока и северо-востока. Где-то вдалеке, за десять или двадцать километров от городка, по большакам отступали немецкие колонны. Их-то и ждали эти, зацепившиеся за церковь.

Мысли троих работали лихорадочно. Солдаты шли на опасное дело. Хотя все три года войны тоже были сплошь опасными, но этот выход был особенным. Каким именно особенным и как он обернется, не хотелось думать. Скорее скрытно к церкви. Минутная разведка – и за ограду. Что там ждет налетчиков? Конечно, не объятия и не поцелуи. Ждет враг. Его огонь, его ненависть. Кто кого – от этого будет зависеть исход операции.