Текст книги "Полковник Империи (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Да. Но для эсеров это политическое самоубийство.

– Для партии – да. А для небольшой кучки исполнителей? Сделали. Получили гонорар. И исчезли в джунглях Парагвая. Сам же так говорил. Ведь так?

– Верно, – неохотно кивнул Максим. Логика в словах супруги имелась, но ему казалось такое решение слишком простым. И этот скепсис не укрылся от взгляда жены.

– Тебя что-то смущает?

– Все выглядит так, словно эсеров хотели подставить. Эсеры, как и прочие социалисты, очень полезные вредные элементы в любом обществе. Они прекрасно ершат тылы. Подставлять их для немцев ненужно, скорее наоборот. Они подрывают стабильность и благополучие в России, срывают бизнес-процессы, нарушают работу предприятий и мутят воду в народе, повышая градус социальной напряженности своими идеалистическими бреднями, террором и ура-популизмом, а значит предельно полезны для Германии. Так что выглядит все, при некотором приближении, что кто-то хочет и эсеров подставить, и немцев. Скопом. Словно кто-то пытается увести расследование по ложному следу. Простому, очевидному, легкому, но не верному.

– Но кто?

– Вопрос. Большой вопрос….

Беседа продолжалась еще довольно долго и не принесла никакого положительного результата. Совместными усилиями Максим и Татьяна не пришли к выводу о том, кому выгодно его убить. Из числа тех, кто может, разумеется. Так-то желающих, безусловно, хватало. И чем больше они думали, тем сильнее приходили к выводу о том, что ничего не понимают. Это пугало. Это напрягало. Но прятаться до окончания расследования Меншиков не видел смысла. Покушение было хоть и недурно организовано, но слишком по-дилетантски исполнено. А значит, если придерживаться здравомыслия и постоянно совершать «противоторпедный маневр», можно не сильно переживать за жизнь и здоровье. Тем более, что месяца через полтора-два ему придется отправляться совершать очередное чудо. И чем дольше он сидит по углам, тем меньше шансов на успех.

Глава 2

1916 год, 7 мая. Штормград [6]6
  Максим переименовал Штеттин в Штормград, так как ему не понравилось это неблагозвучное название города. Тем более, что название города этимологически восходило к древнему славянскому названию репейника и выглядело еще более неудачно. Вот он и сделал себе приятно – переименовав столицу собственного Великого княжества.


[Закрыть]

Тихо и без привлечения к делу внимания в Штормград был скрытно переброшен особый лейб-гвардии Механизированный полк со всей своей материальной частью. Скрытно. Благо, что и людей, и имущества в полке было не так чтобы и сильно много. Вот и завозили частями и по ночам. Разгружали и сразу распихивали по углам, дабы не допускать открыто наблюдаемой концентрации.

Последним прибыл сам Меншиков. Вроде как по хозяйственным делам. С супругой, что примечательно. Та после прибытия на вокзал сразу отправилась в замок, а он задержался. Формально – чтобы пообщаться с руководством железнодорожной станции о делах логистических и организационным. Все-таки важный прифронтовой железнодорожный узел. Фактически же для беседы с командующим Северным фронтом – Ренненкампфом в приватной обстановке. Он также находился в Штормграде – инспектировал верфи, где строились десантные боты и бронированные катера для нужд фронта. Им давно требовалось пообщаться. Приватно. Не привлекая внимания и лишних ушей, каковых вокруг них постоянно крутилось великое множество. Вот и воспользовались моментом.

– Ну и кашу мы с вами заварили, – усмехнувшись, произнес Ренненкампф, вроде как здороваясь.

– Согласен. Мне тоже больше нравится рагу. Каши слишком пресные. Но что было под рукой, то и заварил.

– Ха! Занятно. Вы разве не знаете, что с легкой подачи Алексея Алексеевича между Юго-Западным и Северным фронтами началось негласное противостояние.

– ЧЕГО?! – Ошалело воскликнул Меншиков.

– Успокойтесь Максим Иванович, – усмехнувшись, махнул рукой Ренненкампф. – Что вы, право дело? К этому давно шло. Вот – прорвало. Вашими стараниями, к слову.

– Поясните? Какое такое может быть противостояние в разгар войны?

– Вы, я полагаю, знаете, что в Генеральном штабе последние несколько десятилетий доминирует учение генерала Драгомирова. В каких-то отдельных аспектах оно даже интересно. Но очень небольших. Хуже того. Все попытки хоть как-то изменить положение вещей натыкалось на глухое противодействие достаточно значимой и представительной группы генералов. Да и часть Великих князей в том немало способствовали.

– Это мне известно, – кивнул Максим.

– Ваш рейд в Восточной Пруссии получил эффект лавины. Сухомлинова ведь сняли не просто так. После того, как ваш журнал боевых действий стал достоянием общественности, начались волнения умов. Он лег на очень благодатную почву. С одной стороны, в армии хватало людей, недовольных положением дел. С другой – Великий князь Николай Николаевич младший был обижен на Сухомлинова из-за того, что тот постоянно вмешивался в его дела.

– Его сделали обычным козлом отпущения, – кивнул Меншиков.

– Да, – кивнул Павел Карлович. – И громче всех требовали расправы те, кто сам же и участвовал в тех делах, которые вменили Владимиру Александровичу в вину. Сняли. Заменили. Но на этом ничего не закончилось. Лавина ведь уже начала сходить. Все те, кому раньше затыкали рот, стали открыто высказывать свое мнение. Ведь вон – сам Главнокомандующий их поддерживает. Но это все оставалось на уровне дискуссий. Опасных, острых, но дискуссий. А потом вы отправились во второй рейд…

– После которого прошла чистка, – задумчиво отметил Максим Иванович.

– Именно. И по странному стечению обстоятельств под удар попали многие рьяные сторонники доктрины Драгомирова. Это привело к тому, что силы уравнялись. И стали… Хм. Как бы точнее выразить? Собираться вокруг двух центров.

– Поляризоваться, – не думая брякнул Меншиков.

– Что, простите?

– Этот процесс называет поляризация.

– Хм. Пусть так. – Немного удивленно глянув на своего визави, Ренненкампф продолжил. – Штаб Северного фронта оказался центром так называемой «молодой школы», а Юго-Западного «старой». После того как начались переводы и ротации я постарался взять это все под свой контроль. Связался с Брусиловым. Но понимания не нашел. Он не видел в том проблемы.

– Говорили с Ивановым?

– Да. Но все также – безрезультатно.

– Предсказуемо, – горько усмехнулся Максим. – В чем выражается это противостояние?

– Первыми звоночками стало поведение Алексея Алексеевича при моем наступление в Чехии. Он ведь специально затянул. Ему ведь даже наступать не требовалось. Просто связать австрийцев боями. Усилия минимальные. Но он этого делать не стал. И они смогли отойти в полном порядке сохранив тяжелое вооружение. Я доложил об этом Императору, но…

– Он ничего сделать и не сможет, – перебил Ренненкампфа Меншиков.

– Почему?

– Павел Карлович. А что ОН может сделать? Вот серьезно? Погрозить Брусилову пальчиком? Мда. Как не вовремя все это. Разведка ничего не показала интересного?

– Нет, – покачал головой генерал.

А Максим Иванович призадумался. О «Брусиловском прорыве» слышали, наверное, все. Его традиционно считают самым значимым успехом русского оружия в годы Первой Мировой войны. Но все, как обычно, оказалось не так однозначно.

Алексей Алексеевич Брусилов был самым типичным генералом-февралистом. То есть, противником Империи и сторонником республиканских, революционных преобразований. Он оказался одним из тех столпов, на которых стояла Февральская революция. Без его деятельной поддержки ее бы просто не получилось. Да и с «Октябрем» он оказался на короткой ноге. Например, в 1919 году его сын добровольно вступил в РККА получив под свою руку целый полк[7]7
  Алексей Алексеевич Брусилов младший прокомандовал полком РККА недолго. Попал в плен к «дроздовцам» и был повешен.


[Закрыть]. Сразу. Вот так взять и дать генеральскому сыночку целый полк? Странно, но ладно. Однако в 1920 году отец последовал за отпрыском. И не просто так, а начав активно агитировать офицеров вступать в РККА. Именно он выступил с печально известным воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Им было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые поверили авторитету военачальника и сдались. Почти всех их казнили без суда и следствия…

Тот еще субчик.

Почему он так поступал? Сложно сказать. Правление Николая II отличалось не самой здравой внешней и внутренней политикой. Был ли Брусилов чем-то недоволен или стремился к какой-то лично выгоде? Неизвестно. Но факт есть факт. Предал. Его телеграмма с поддержкой отречения была очень тяжелым ударом для Императора. Она показала, что опереться на войска самого сильного и значимого Юго-Западного фронта для подавления бунта монарх не может. Конечно, Брусилов был не единственным в партии изменников. Но поддержи он Императора в тот момент – всей той кровавой каши могло и не закрутиться. По сути он выступил соломинкой, сломавшей хребет верблюду.

Максим искренне надеялся, что изменение узора войны как-то поменяло ситуацию с Алексеем Алексеевичем. Но нет. Его гнилая натура просто проявилась иначе. Главная же беда заключалась в том, что понять мотивации Брусилова Меншиков не мог. Подставлялся же. Очевидно подставлялся. Или, может быть, в этом и заключалась его работа? На кого, кстати?

Особняком стоял вопрос собственно военных успехов Брусилова. Меншиков помнил свой шок от погружения в детали знаменитого Брусиловского прорыва…

Австрийцы при поддержке немцев вполне смогли удержать фронт. Да, на двух участках он откатился на 80-120 км. Значимо. Очень значимо. Но не более того, так как прорыва не было. Противник удержал фронт, а все наступление ознаменовалось только скромным тактическим успехом… за который было заплачено просто чудовищными потерями! Такими, что что Русская Императорская армия летом 1916 года потеряла свои последние резервы в операции не имевшей стратегического значения. Для войны, во всяком случае.

Почему так? Ведь говорят… много чего говорят. Но австрийское наступление в Италии заглохло до начала русского. А германское, под Верденом, удалось погасить только наступлением на Сомме и вступлением в войну Румынии. Да-да, Румынии. Потому что против Юго-Западного фронта, который, де, прорвал оборону, войск перебросили меньше, чем против Румынии с куда более слабой и малочисленной армией.

«Занятным» в истории Брусиловского «прорыва» было не только это. Например, общеизвестно, что именно Алексей Алексеевич стал автором новаторского метода наступления. Да вот беда. Всю кампанию 1914 года его активно применяли обе противоборствующие стороны до изобретения «гениальным» генералом. В том числе и русские войска в Галиции, на Волыни, в Польше и Прибалтике. Но и это еще не все. Саму идею нанесения смежных отвлекающих ударов в данном конкретном случае предложил не Брусилов, а начальник штаба Верховного главнокомандующего – генерал Алексеев. Алексею Алексеевичу же ее поручили реализовывать на конкретном участке. А он взял и не справился. Сложно апологету учения генерала Драгомирова в современной войне хоть с чем-то справиться.

Но Брусилов не сделал выводов и начал винить всех подряд в провале операции. Того же Алексеева за то, что «не стал развивать его успех». Алексей Алексеевич ведь уже положил в полях целую прорву солдатиков, а у этого жлоба они почему-то взяли и кончились. Как же так? Изменник! Предатель! Не иначе. А уж как подчиненные этого «гения» провинились – не пересказать. Тот же Каледин – его выдвиженец и ставленник относительно неплохо командовал своей армией… до тех пор, как Брусилов не стал вмешиваться в каждую мелочь и все не запорол по своему обыкновению.

В общем и целом – трэш, угар и содомия. Что, впрочем, не помешало впоследствии советской историографии превозносить его успех буквально до небес. Дескать, самый талантливый царский генерал не только «Февраль» поддержал, но и «Октябрь», добровольно вступив в РККА. И Максим был искренне счастлив, что в этой истории Брусилов не имел никакой возможности повторить свой «подвиг». С такими героями и врагов не нужно.

Так или иначе, но конфликт фронтов нарастал. Сторонники Драгомирова и нарочитой «русскости» переводились к Брусилову. Те же кто хоть немного мыслил и мог в должной мере оценить успехи Меншикова и Ренненкампфа – уходили на север. Благо, что ни Алексей Алексеевич, ни Павел Карлович переводам не препятствовали. Их было много, но не так чтобы и валом. Можно было стерпеть…

– И что вы предлагаете делать дальше? – Поинтересовался Меншиков, после того, как генерал обрисовал ему ситуацию. – Генерал Иванов – верен Императору, но он валенок и не сможет сгладить спор. Брусилов, очевидно, и дальше станет саботировать общие дела. И ничего поделать с ним пока нельзя. Гнилая ситуация.

– Гнилая, – кивнул Ренненкампф. – Значит нужно думать о то, как своими силами справиться. Без оглядки на смежников…

Поговорили. Ренненкампф поехал по своим делам, а Меншиков отправился в дворец. К жене. Дорога проходила тихо и спокойно. Кортеж, которым он теперь ездил везде и всегда, обеспечивал безопасность. А он сидел в ничем не примечательной безликой машине, и думал, поглядывая в окошко в просветы между шторок, которые скрывали его от посторонних глаз, что позволяло не сильно опасаться вычислений. Ведь такие же висели на всех авто, да и машины в кортеже периодически по дороге менялись местами.

И тут его глаз что-то царапнуло. Образно говоря. Да не легонько, а основательно. Так, словно раздраженный подвыпивший студент ведет ключом по крылу дорого автомобиля, снимая стружку с отвратительным звуком.

– Останови, – бросил он водителю.

Тот подал условный звуковой сигнал, и вся колонна остановилась. Выскочили бойцы охраны, обеспечивая периметр. Вышел Меншиков и медленно, на негнущихся ногах направился к замеченной «проблеме».

Так и есть. Глаза не подвели его. Возле одной и мелких лавочек стояла Марта. Та самая Марта, которую он не нашел в себе сил застрелить там в Восточной Пруссии. Не смог Максим поднять руку на женщину, которой за несколько часов до того уделил свое особое генитальное внимание к обоюдному удовольствию. Да, простая служанка. Ну так и что того? Он в те дни и знать не знал, что его судьба так замечательно сложится. Мнил будущие дни либо в бегах, либо в дурдоме.

Марта и Марта. Что в ней такого? Мало ли кто с кем совокуплялся? Да. Все так. Но у нее на руках был младенец. И надо сказать, что, увидев приближающегося Максима, женщина побледнела и начала откровенно дергаться. Разве что малыша прижимала сильнее.

– Как ты здесь оказалась? – Спросил Меншиков, когда подошел практически вплотную.

– Я… – тихо промямлила она и осеклась под его пристальным взглядом.

– Что ты? Как ты здесь оказалась?

Она нервно сглотнула подкативший к горлу комок и поведала ему довольно любопытную историю. Оказалось, что из Восточной Пруссии женщина выехала в Западную Померанию, где и вышла замуж. А потом и родила. Хитрое ли дело? Но мужа убили во время июньских боев. И теперь она пыталась выжить, перебиваясь случайными заработками.

Ребенок же был с ней, потому что Марте не с кем его было оставить. Максим посмотрел на эту девочку и едва не вздрогнул. Глаза, цвет волос и кое-какие черты лица – они были явно его. Остальные же от Марты.

– Она от меня? – Тихо, шепотом спросил он у женщины.

Та потупилась и промолчала. А потом подняла глаза с едва заметными слезами на глазах и отрицательно покачала головой.

– Нет. Что вы. Просто Эльза родилась недоношенной на два месяца…

– Хорошо, – произнес побледневший Максим, прекрасно понявший этот намек. – Ты где живешь? Жилье есть?

Она неуверенно качнула головой.

– Сегодня что-нибудь ела?

Вместо ответа она неуверенно улыбнулась… с тоской в глазах.

– Пойдем.

– Куда?

– В замок. Там нужны слуги. Уверен, что ты справишься.

– Но там ваша супруга… – с ужасом произнесла она.

– Она поддержит меня в желании помочь опрятной вдовой горожанке с младенцем на руках. Тем более ты уже была служанкой. Чего тебя пугает?

– Но…

– У тебя есть фотокарточки мужа?

– Нет.

– Вот и все. Просто не рассказывай никому о том, как он выглядел. Ясно?

– Ясно.

– Вот и хорошо. Пойдем.

В какой-то мере Максим рисковал. Но не сильно. Бойцы, освобожденные им из плена в том поместье – погибли во время отражения штурмов июле. Остальные же или не знали ее, поступив в отряд позже, или не помнили, или как Хоботов, поощрили бы такой поступок.

До замка добрались без происшествий. Максим хотел посадить Марту с собой в автомобиль, чтобы подержать наруках собственную дочь. Но не решился. Лишние слухи никому не нужны. Поэтому передал ее на опеку солдатам и «вспомнил» только по прибытию, когда потребовалось представить супруге новую служанку. Камерная обстановка не располагала к обширным штатам. Поэтому Великая княгиня должна была быть в курсе всего персонала, находящегося в ее прямом подчинении.

Татьяна встретила Марту вполне благожелательно. Душещипательная история, казалось, тронула ее до глубины души. Ни словом, ни видом она не выразила своего раздражения или неудовольствия. Да и Марта кланялась как заведенная и непрестанно благодарила ее за милость и доброту. Искренне. Потому что понимала, Максим Максимом, но, если хозяйка служанку не примет – ничем хорошим это не закончиться.

Но вот, слуги увели свою новую коллегу. Дверь закрылась. Меншиков обернулся и наткнулся на леденящий душу взгляд супруги. Без ненависти. Но…. Максим Иванович трусом не слыл, однако, здесь и сейчас ему стало страшно. Очень страшно.

– Что с тобой?

– И много еще твоих бастардов нам придется приютить? – Холодно, с шипящими нотками поинтересовалась Татьяна. – Это ведь та самая Марта, на которую у тебя не поднялась рука? Ведь так? По срокам все совпадает. Или будешь отрицать?

– Нет, не будут, – хмуро ответил муж. – Был грех.

– Насильничал?

– Нет.

– Сколько еще баб твоих бастардов в подоле принесут? – Вновь холодно поинтересовалась супруга.

– Больше никто не принесет. После того, как тебя встретил, я ни на кого и не смотрю. А Марта…. Я бы не простил себе, если бы бросил ее умирать с ребенком на руках. Она ведь голодала.

– Этого еще не хватало! – Раздраженно фыркнула Татьяна. – То, что не бросил – молодец. Я бы тебе не простила, если бы узнала, что ты бросил помирать с голода собственную дочь. Пусть даже внебрачную и нежданную.

– Ты сразу поняла?

– Ты мордашку этой девочки видел? – С укоризной поинтересовалась жена. – Она хоть и малышка, да только все слишком явно. Довольно характерные черты проявились. Это могло бы быть совпадением. Мало ли? Но ты ведь заботишься только о своих или о тех, кто тебе зачем-то нужен. Какая польза с этой измученной женщины для твоих дел? Правильно. Никакой. Возможно, какие-то тайные игры. Но в этом случае ты бы не пристраивал ее в служанки при дворце. Вывод оказался слишком очевиден.

– Мне жутко неловко.

– Разумеется тебе неловко, – буркнула супруга. – Странно, если бы было иначе. Мда. Неужели так невтерпеж было?

– Я же уже рассказывал, – буркнул Максим. – В те дни я думал, что я самозванец, которого или казнят, или в дом для душевнобольных упекут, или мне придется бежать из страны. Я не видел для себя никакого будущего. Я думал одним днем. Жил моментом. Эх… Виноват… Что тут еще сказать? – Сказал Меншиков и повесил голову.

Татьяна молча подошла. Нежно его обняла и елейным голосом, почти с придыханием, прошептала на ушко:

– Узнаю, что гуляешь – убью.

Неожиданные слова. От них Максим аж вздрогнул и чуть отпрянул. Но только для того, чтобы рывком крепко-крепко прижать к себе супругу. Ее глаза смотрели жестко, пронзительно с легким налетом безумия, а губы слегка подрагивали. Жутковатое зрелище. Обнимать ее много приятнее, чем смотреть в эти, холодящие кровь глаза.

Неизвестно, что Татьяна себе там надумала, однако, Марту в последствии она не третировала. Даже более того – взяла некоторое шефство, потихоньку приближая. Насколько это было возможно для простолюдинки. Да и малышке тоже уделяла свое внимание.

Максим же слова жены крепко запомнил. Он не был трусом, но она в тот момент смотрела на него ТАКИМ взглядом, что парень поверил в ее искренность. Убьет. Во всяком случае – попытается. Слишком уж для нее этот вопрос оказался значим…

Глава 3

1916 год, 11 мая. Штормград

Раннее утро. Скорее еще ночь.

Щелкнула и отворилась дверь, выпуская Максима из автомобиля. Рядом трое бойцов, наблюдают за периметром. Чуть в отдалении еще две тройки. Он вышел из авто и спокойно двинулся вперед. Темнота скрывала его лучше всякой брони. Пока скрывала, но скоро рассвет…

Наш герой прошел в комендатуру города, где его уже ждали. Уставший и не выспавшийся Хоботов нервно вышагивал у стола и теребил карандаш, да так интенсивно, что это выглядело в некоторой степени неприлично.

– Лев Евгеньевич, я смотрю вы полны утренней страсти.

– Максим Иванович! – Не сразу заметив его ахнул Хоботов. Видимо сильно погрузился в мысли.

– Что-то случилось?

– Вечером к нам явился некий Аристарх Свистунов. Сказал, что хочет с вами поговорить. Поначалу мы его отправили в общую запись на прием. Но когда я выходил из комендатуры он подошел ко мне и сообщил, что знает про нападения.

– Вот как? И что он хочет?

– Мы с ним пообщались. Поначалу он не хотел мне ничего говорить, но потом уступил. И сообщил, что люди, знающие кто и зачем пытается вас убить, ждут встречи в одном загородном домике. Куда вам надлежит прибыть для переговоров. Дескать, это вопрос жизни и смерти, ведь из-за покушений на вас уже пострадали мирные и ни в чем неповинные люди. И что будет дальше, никто не знает.

– Адрес он сказал?

– Нет. Говорит, что покажет сам, как ехать. Он очень переживает за безопасность своих близких и имеет тоже определенные риски.

– Лев Евгеньевич, проводите господина Свистунова в подвал. Да-да, в ту комнату со звуковой изоляцией.

– Но… Максим Иванович! Он же пришел предложить помощь!

– В канун наступления и вот такую странную, очень похожу на ловушку? Свистунова допросить. Если расколется сразу, пусть там в подвале и посидит. Если нет, то тело в Одер. А по выявленному адресу отправьте ребят. Пусть отработают. Даже любопытно – засада там или заминированно.

– Проклятье… – прошептал Хоботов, хлопнув себя рукой по лицу. – Эх… Максим Иванович… Спать мне нужно больше.

– Все мы слишком утомлены. Главное – дел не навертели под впечатлением.

Лев Евгеньевич молча кивнул и развернувшись, решительно направился по коридору своей энергично-неуверенной шаркающей походкой. За эти два года он стал совсем другим. Тот увалень-интеллигент, с которым Максим повстречался в лесах Восточной Пруссии в августе 1914 года остался там навсегда. И война сказалась, и испытания, и близкое общение с нашим героем. Он приобрел немало отчаянности и романтичной решительности. А главное – готовность убивать. Если не своими руками, то силами подчиненных уж точно. Крови перестал бояться. После обороны Штеттина он в ней наплавался до тошноты и это переломило страх. Подавило его. Раздавило. Расплющило. А потом он обрел еще свою любовь – медсестру Людочку из-за которой Лев Евгеньевич был готов ради не только на мотоцикле прокатиться, удирая от проблем, но и в бой вступить. Нелепо и неловко, но решительно и без всяких сомнений-сожалений…

Хоботов ушел по делам, а Максим отправился в главное штабное помещение. Он сюда каждый день уже приходил, пытаясь принять решение. Командующий Северным фронтом и Ставка не ставили точных сроков, оставляя начало операции на откуп нашему герою. И тот ловил момент, пытаясь нащупать наиболее подходящую ситуацию. Ведь требовалось ударить без замаха. Быстро. Решительно. И сокрушительно. Причем, линию фронта нужно было не только взломать, но и преодолеть. Причем запредельно быстро. Так, чтобы никто не смог отреагировать. То есть, в сжатые сроки навести мосты через траншеи и речушки, чтобы его полковая колонна смогла прорваться дальше.

Аэропланы, оборудованные фото– и киноаппаратурой, постоянно летали над германскими позициями. Ни днем, ни ночью, не оставляя супостата в покое. Да, приборов ночного зрения не было, но сбор сведений о кострах, огня и прочих бытовых признаках скопления людей имели огромное значение. Скупались и через Швецию вывозились газеты, которые потом методично изучались. Составляли «розу ветров» для полета германских самолетов, выявляя места базирования. Ну и «языков» брали регулярно.

Сведения же, стекались сюда, в комендатуру, и агрегировались. А на большой и детальной карте во всю отмечалось все, что может пригодиться и быть полезным. Даже мостики через ручьи, если удавалось их выявить.

Работать над этим вопросом начали еще зимой – в феврале. И Максим, наведываясь по делам в Штормград каждый раз просматривал и обдумывал собранные сведения. Их становилось все больше, но легче от этого не было. Потому что он никак не мог решиться. А в ставке уже дергались, ведь у любого терпения есть предел. Требовалось начать действовать, но глаз его никак не мог ни за что зацепиться. Он просто не видел очевидной дыры в обороне. Немцы его явно уважали и ценили. Здесь – против Штормграда – у них оказалась самая крепкая и глубокая оборона на всем Восточном фронте. И лучше всего оборудованная…

А пока он думал, Лев Евгеньевич действовал. Уже пострадали приближенные к Максиму Ивановичу люди. В том числе и их родственники. Поэтому он, переживая в том числе и за Людочку, закусил удила. Бедного Аристарха Свистунова разложили в комнате интенсивных допросов так быстро и решительно, что тому пришлось приложить немало усилий, чтобы начать рассказывать и безудержно «колоться». Все-таки взбешенный интеллигент с кусачками бывает несколько экзальтирован и крайне опасен. Вот и Хоботов на какой-то момент забыл, зачем он туда зашел. Накрутил себя, а сдать на тормозах едва смог.

Дальше пошла рутина.

От комендатуры выехало три рабочие группы. Парочка отправилась проверять и паковать злодеев по городским адресам. А третья, самая крупная и сильная – «поскакала» в загородный домик. Засада. Там была засада на Максима. Аристарх толком ничего не знал, но кто-то очень хотел получить Меншикова живым или мертвым. Там хватало бойцов и оружия, чтобы наверняка скрутить или убить нашего героя, если он приедет даже со значимой охраной. Поэтому Лев Евгеньевич отправил туда штурмовые группы, подкрепленные бронеавтомобилями. И сам с ними отправился…

И вот тот самый лесок. Лев Евгеньевич посмотрел на карту местности в планшетке командира штурмовиков. И вопросительно на него глянул.

– Особняк находится вот тут, – указал тот пальцем. – Здесь и здесь нужно поставить заставы, чтобы не дать им отступить.

– А мы?

А основные силы не спешили. Аристарх был простой пешкой и не знал схемы обороны. Поэтому не мог сказать – заминированы ли подъезды. Да, обычных полевых мин времен Второй Мировой пока не употребляли. Но что мешало им заложить фугасы с дистанционным подрывом? Так, как это делали в морских крепостях, прикрывая фарватер.

Поэтому вперед выступили бойцы в «лохматом» камуфляже, которые «прогулялись» и все осмотрели. Явных следов минирования не нашли. Маскируй не маскируй, а если недавно копал, все равно следы бы остались. Вряд ли здесь, в этом доме ловушку собирались сделать сильно заранее, да еще так продуманно. Однако, не рискуя очень уж сильно, бронеавтомобили прикрытия решили отправить не по дороге, а по выявленных в лесу проходам.

Почему так? Риск же был. Да. Был. Но вероятность сплошного минирования периметра была еще меньше. Тем более, что широкие покрышки низкого давления с крупным, «зубастым» протектором был ноу-хау Меншикова. Их выпуск только-только наладили на Петроградском заводе «Треугольник» и никто еще не знал об их реальных возможностях. Ведь выпускали их только и исключительно в интересах отдельного лейб-гвардии механизированного полка. Не штучно, но малой, ограниченной серией. Для обычных же бронеавтомобилей проход по этому лесу был практически не реален. Практически полное отсутствие развитого протектора на узких покрышках с баллонами высокого давления, что бытовали во всем мире в те годы, не оставляли для такого подвига почти никаких шансов. Из-за чего бойцы в особняке скорее всего не ожидали такого маневра, считая его не реальным.

И вот вновь взревели моторы и к особняку с разных сторон двинулись штурмовики, подкрепленные бронетехникой. Да, колесной. Но в те годы и этот аргумент был очень веским. Километр леса преодолен. Сквозь деревья отчетливо проступил особняк и окружающий его луг.

И тут на опушке зашевелились артиллеристы. Оказалось, что для встречи «дорогих гостей» принимающая сторона даже несколько легких морских орудий Гочкиса, поставив на самодельные лафеты. Не очень удобно для маневрирования, но обстреливать бронетехнику в упор – вполне. Тем более, когда знаешь, откуда она пойдет. И о чудо! Они замаскировались! Под большой стог сена. У которого сейчас боковые стенки оказались отброшены, и бойцы спешно ворочали не самые легкие пушки.

Бам. Бам.

Застучали карабины, прореживали артиллеристов. Дистанция была вполне подходящая.

Откуда-то из окна особняка ударил станковый пулемет. Просто по лесу. На подавление.

Бах. Ударил 75-мм «окурок», установленный в качестве основного башенного орудия. Переделка из британской горной пушки QF 2,95” у которой накрутили на ствол двухкамерный дульный тормоз, чтобы легкую башню не сдувало. Что позволило достаточно легко впихнуть столь мощное орудие в относительно легкую башню бронеавтомобиля.

Снаряд пошел невпопад. Все-таки стрелять на ходу – плохая идея. Поэтому стальная тушка ударилась в кирпичную кладку сильно выше того места, откуда стрелял пулемет. Тот на несколько секунд замолк, но потом вновь возобновил огонь на подавление. Просто по лесу, в котором толком и не разглядеть было штурмовиков в «лохматом» камуфляже.

Бах. Вновь ударил 75-мм «окурок». И в этот раз – точно в цель. Снаряд залетел в большой и просторное окно и взорвался где-то внутри. Так что теперь, даже если осколками не посекло, то надежно всех оглушило. Вот пулемет и затих.

А тем временем продолжалось наступление.

Штурмовики быстро перестреляли артиллерийские расчеты и продолжили наступать на особняк. Как на учениях. За тем исключением, что в этот раз им в ответ стреляли не понарошку. Впрочем, у каждого из них было больше сотни учебных штурмов, в том числе сложных с развитой системой взаимного огневого прикрытия. Здесь же не было ничего особенного. Банально и просто. Поэтому штурмовики, ведя огонь на подавление по окнам, спокойно сблизились и начала зачищать помещение за помещением.

Граната в окно. Взрыв. Подсадка бойца. И тот рывком врывается в помещение, где со своим карабином имеет значимое огневое превосходство. Парой секундой погодя туда влетает второй. Который подтягивает третьего.

И пошло продвижение.

Сначала в комнату входила граната. Потом бойцы. Комната за комнатой. Этаж за этажом. Главной проблемой было своих не побить. Но навык у бойцов уже был неплохой, так что они действовали довольно слажено.

Раненых не добивали. Их вязали для допроса. Тех, кто не оказывал сопротивление. При малейшем неповиновении или писки – пуля ставила точку в жизни непонятливого человека. Им не было смысла рисковать. И они действовали спокойно, размеренно и наверняка…