Текст книги "Счастливые времена (СИ)"

Автор книги: Михаил Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

   – Да. Но, я заснул в октябре 82 года, а не 95-го.

   Я расхохотался.

   – Ты классно меня разыграл. Мне давно не было так весело.

   – А что ты скажешь, если мы сейчас постучим в шестую квартиру и оттуда выйдет еще один Cмолянинов? Ты же сам говорил, что я выгляжу очень молодо?

   – Да,– согласился я.

   – Так вот, я сегодня видел двух Петровичей: один гулял с женой, а второй – менее седой– заходил ко мне и пил мою водку.

   – Нет, я – пожилой человек. Мне тридцать шесть лет, я стар для таких экспериментов. А ты – тоже старый, хотя и молодо выглядишь, да, вдобавок, болеешь. Давай, не будем ломиться в пустую квартиру!

   – Да я тебе докажу!

   Евгений выскочил в коридор, спустился на первый этаж и забарабанил в дверь шестой квартиры. Как я и ожидал, никто ему не открыл. Никонов поднялся на второй этаж и позвонил в восьмую квартиру, но и там его никто не ждал.

   – Наташка, наверное, торговать ушла,– подсказал я ему, глядя на бесплодные его усилия.

   Медленно, как на Христос на Голгофу, Женька прошел в свою квартиру.

   – Ладно, если не хочешь врачей, давай займемся самолечением. Где у тебя таблетки?– спросил я, видя его состояние.

   – В спальне, в гардеробе.

   Я прошел в комнату, а Женька присел на полочку для обуви в прихожей. Я нашел аспирин и анальгин и собрался сообщить об этом другу, как в дверь позвонили. Женька не шелохнулся. Я подошел и открыл дверь. Вот кого я меньше всего ожидал увидеть, так это Григория Федоренко.

   – Привет, мужики!– радостно начал он.

   Женька приветственно кивнул головой, и пока прапорщик собирался что-то спросить, я первым успел задать свой вопрос:

   – Здорово, Григорий Иванович, какими судьбами в наши края? У вас там в Синеглазово такая же хреновая погода, как и у нас?

   – Откуда я знаю, какая там погода, если я второй день в отпуске. А в ваши края, к Женьке,– ехидно уточнил он,– я по-соседски зашел. Я у него вчера книгу про Кутузова брал, а сегодня найти не могу. Я ее не забрал что ли?

   – Когда ты брал,– заинтересованно спросил Никонов.

   – Да вчера же. Из этих, из замечательных людей.

   – Еще один. Кто-то здесь ненормален,– заключил историк.– А как, по-твоему, Григорий Иванович, сегодня какой день?

   Прапорщик на минуту задумался и ответил:

   – Двадцать пятое октября.

   Тут до меня дошла вся несообразность одежды Федоренко – он был одет в старое трико и тапочки на босу ногу,– и я спросил:

   – Григорий Иванович, а ты что, Наташкину квартиру охраняешь? Или, подобно генералу Черноте, в таком виде по Челябинску щеголяешь?

   Прапорщика мои нелепые вопросы стали раздражать, и он не очень вежливо буркнул:

   – Я у себя дома живу, а не у какой-то Наташки.

   – Ну, тебе виднее. Твоя дочь,– сказал я примирительно.– Ладно, Женька, вот тебе таблетки. Лечись. Пошли на кухню.

   – Что, со вчерашнего болеешь? У меня тоже голову что-то ломит, хотя по моей норме, не так уж много мы и выпили.

   Федоренко прошел за нами и жалостливо поглядел на хозяина квартиры.

   – Иваныч, так какой год сегодня?– решил поставить жирную точку в нашем споре Евгений.

   – Вестимо какой, 65 год!

   Женька схватился за голову, а я очумело уставился на прапорщика. А тот усмехнулся и продолжил:

   – 65-й год Октябрьской революции или 60-й основания СССР. Кому как нравится. Так во всех отрывных календарях написано.

  Женька победно поглядел на меня.

   – Вы, граждане, из мрачного тоталитарного прошлого никак не вернетесь,– ядовито заметил я.– Видно, вы какую-то не ту водку пили вчера. У вас общие галлюцинации.

   Из моей речи прапорщик мало что понял и сказал:

   – Вот и Петрович то же самое говорит, что нам водка не совсем свежая попалась. Меня сегодня с утра пронесло с нее. Сейчас кто-то ко мне звонил, а я на «горшке» сидел, открыть не мог.

   – Это я звонил,– сказал Женя и посмотрел на меня.

   – Так ты говоришь, еще и Петрович с вами пил?– спросил я, подозревая, что соседи отравились каким-то суррогатом.

   – Да. И ночевать у меня остался, а сейчас он у меня сапоги да куртку занял, в гараж мой добежать за инструментом. А то он к себе домой попасть не может. Вот, наверное, и он.

   Федоренко показал в сторону входной двери, в которую кто-то настойчиво звонил.

   И в самом деле, за Григорием, ходившим открывать дверь, показался Смолянинов, облаченный в армейский бушлат и кирзовые сапоги. В руках Петрович держал топор и гвоздодер. Отдавая прапорщику ключи, он говорил:

   – Сейчас, Женя, я в свою квартиру попаду, а там у меня еще один ключ есть. Исправим мы твой кран. Здорово, Сережка, чей-то ты постарел, за девками много бегаешь?– спросил он у меня, заметив мое присутствие.

   Я ничего не ответил, но то, что Петрович выглядел значительно моложе, чем я привык, хотя это меня удивило.

   Федоренко и Смолянинов вышли в общий коридор, а я придумав новый аргумент, сказал:

   – Ну, ладно, Евгений, покажи мне свои новые книги, не будем мешать мастерам.

   В гостиной я спросил:

   – Ты хочешь сказать, что мужики эти вместе с тобой из прошлого прибыли?– спросил я, когда мы остались наедине.

   – Да. Ты же сам это видишь.

   – Может, ты сомневаешься в моих словах о 95-м годе и считаешь, что я морочу тебе голову?

   Женька не знал, что ответить.

   – Я вдруг вспомнил,– продолжил я,– что ты, как человек идеологически подкованный, никогда не любил смотреть советское телевидение.

   Никонов кивнул головой.

   – Может, ты скажешь, какие программы у вас должны были быть двадцать пятого октября 1982 года?

   – Я проглядывал программу перед сном,– сообщил, подумав, Евгений,– там должна была быть профилактика с утра и передачи по обоим каналам должны начаться около пяти часов вечера. А потом какой-то футбол или... Точно– «Футбольное обозрение».

   Я включил телевизор и, пока он грелся, сообщил ему.

   – У тебя старый телек, поэтому он только шесть каналов ловит, а, вообще-то, сейчас можно смотреть девять программ.

   Никонов посмотрел на меня недоверчиво, но тут появилась картинка, и прорезался звук. На первом канале три чудака отгадывали мелодии. Валдис Пельш кривлялся как обычно, и на Женьку, привыкшего к несколько иной манере поведения ведущих телепередач, его жесты, мимика и речи произвели некоторое впечатление. Не давая другу опомниться, я включил вторую программу. Но здесь шла передача про «Газпром», это не показалось мне интересным, и я снова переключил канал. На третьем демонстрировали исторический фильм.

  – «Александр Невский»– определил Евгений.

   По ленинградскому телевидению шла какая-то лабуда, и я переключил на «ТВ-6». Там три хорошеньких девицы жеманно выделывали физкультурные упражнения под бодрую музычку. На 52-м тоже показывали нечто подобное, только девицы были еще краше, а музыка еще круче.

   – Ну-ка, ну-ка, это что? Оставь,– послышалось сзади.

   За нашими спинами стояли Гриша и Петрович и с удивлением смотрели на экран.

   – Это что за передача такая, с такими девками?– спросил Смолянинов.

   – Это...

   Я вдруг вспомнил, что если они, действительно, из 82 года, то они даже не знают, что такое аэробика. А зарядку они делают, если делают, по утрам под программу Всесоюзного радио.

   ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   "В которой начинают с просмотра телепередач,

   а заканчивают чтением газет"

   – Что же это за передачка такая?– спросил сам у себя Станислав Фигурнов, наблюдая, как пикантно одетые девочки нескромно отплясывали под забойную музыку.

   В это утро ему снился удивительный и необыкновенный сон. Такой интересный, что он даже не хотел просыпаться. И самое смешное, что это был сон про внезапно наступивший коммунизм! Ибо именно такой, в представлении Стасика, должна была быть его жизнь при коммунизме.

   Началось все с того, что, открыв глаза, Фигурнов увидел над собой не серый, весь в трещинах, потолок, а нежнейший голубой шелк. Осмотревшись по сторонам, он обнаружил, что вместо беленых стен его взор радуют веселенькие, явно импортные, обои. Да и мебель в комнате резко отличалась от той, что была у него. Главным украшением спальни, в которой он сегодня проснулся, была огромная двухместная кровать под голубым балдахином. Даже не понятно было, как ее сюда внесли. У стены стояли огромный шифоньер и изящный комод, такого же белого цвета, как и кровать. Одинаковые узоры и ручки на дверцах говорили о том, что все это вместе составляет один гарнитур.

   Стасик даже подумал, что, может, он у кого-то в гостях? Но у кого? Когда-то года два назад он похаживал в гости к одной девочке, у которой папа был секретарем райкома, так и у того бонзы не было подобной спальни.

   Райское место, к сожалению, не спасло от воспоминаний о вчерашнем. Резко поднявшись с кровати, Станислав почувствовал боль в голове и тошноту в желудке. Он бросился вон из спальни в поисках туалета и понял, что расположение комнат и удобств его нового жилища полностью совпадает с расположением комнат в его собственной квартире. Освободив желудок, Фигурнов почувствовал похмельную жажду и чувство голода.

   Он прошел на кухню. И то, что вместо колченого стола и пары табуреток, он увидел там отличный кухонный гарнитур, его абсолютно не удивило. Уж если в спальне у него произошли такие изменения, то было бы странно, если бы на кухне все осталось по-старому.

   Станислав, на всякий случай, заглянул в шикарный двухкамерный холодильник и был приятно обрадован тем, что там увидел. Среди разнокалиберных и разноцветных картонных коробок и жестяных банок с надписями на иностранном языке стояло и несколько бутылок. Опохмеляться водкой Стасик не любил, поэтому, взяв одну из банок, он потряс ее и убедился, что внутри находится жидкость. Будучи в Болгарии, он пил там из таких кока-колу. На всякий случай он попробовал прочесть надпись и, к своему удивлению, встретил знакомое слово. Учивший в школе и техникуме английский язык, Стасик почти все забыл, но твердо помнил, что слово «beer», красовавшееся на банке, означает пиво. О! Это было именно то, что надо.

   Холодная горьковатая жидкость приятно освежила внутренности, и сказочный мир, окружавший Фигурнова, понравился ему еще больше. Правда, он уже понимал, что все происходящее очень мало напоминает сон. Во сне бывает здорово, но не так. Там пиво не попьешь. И не поешь. Молодой человек решительно достал из холодильника ветчину и сыр. Он решил, что если ему довелось оказаться у кого-то в гостях, то вряд ли его осудят за то, что он утолит голод. Позавтракав деликатесами и выпив еще пива, Станислав почувствовал себя значительно лучше и решил заглянуть во вторую комнату этой квартиры.

   Судя по всему, это было что-то вроде кабинета. По крайней мере, в одной ее половине, у окна, стоял шикарный письменный стол, а другая часть комнаты была заставлена чуть не до потолка коробками. С телерадиоаппаратурой, по-видимому, если английские надписи соответствовали содержимому. Стол был шикарный – из хорошего дерева. На нем ничего не лежало и не стояло, если не считать перекидного календаря и какой-то коробочки с кнопками. Пытливый молодой человек сел на изящное кресло на колесиках и с любопытством полез в ящики стола. Ничего интересного, если не считать кипы старых газет, каких-то бланков и начатой пачки «Мальборо», там не оказалось.

   Стасик закурил импортную сигарету и с любопытством стал вертеть найденную на столе коробочку. Две мысли интересовали его: как и куда это он попал, а также, кому принадлежит все это богатство.

   Эксперимент с прибором, оказавшимся пультом дистанционного управления, закончился тем, что неожиданно для исследователя включился цветной телевизор. По экрану запрыгали странно одетые молоденькие девчонки. Тут-то и произнес Стасик свою сакраментальную фразу, с которой началась эта глава. Не дождавшись ни от кого ответа, он почувствовал себя американцем. Парень откинулся на спинку кресла и задрал ноги на стол.

   Когда танцевальные номера закончились, и начался какой-то переводной фильм, молодой человек нажал другую кнопку и попал на клевую музыкальную передачу. Затем Фигурнов пододвинул к себе ежедневник и стал его листать. В основном на его страницах были записаны разные телефоны и непонятные слова: дилер, дистрибьютор, сканер, принтер. Но почерк был похож на его собственный. Последняя запись была сделана в середине октября.

   Вдруг из спальни донеслась какая-то трель. Стасик удивился и пошел посмотреть, что там звенит. Не сразу, но он определил, что трель раздается из-под подушки. Откинув ее, Фигурнов увидел, что там лежит что-то среднее между телефонной трубкой и тем же дистанционным пультом. Станислав взял прибор в руки и скорее по наитию, чем осознанно, нажал какую-то кнопку и поднес к уху.

   – Болт, ты все еще дрыхнешь?– спросил у него незнакомый мужской голос.

   Не зная, что ответить, Стасик молчал.

   – Болт, мы тебя сегодня около шести сменим,– предупредил парень.– Ты меня слышишь?

   Фигурнов набрался смелости и ответил:

   – Нет, шайба, не слышу. Ты куда-то не туда попал.

   – Так, Генка, это – не ты?

   – Не я,– согласился Стасик.

   – А какого же ты х.. трубку снимаешь?– зло спросил парень.

   – А кого ... ты звонишь?– ответил вопросом на вопрос комсомольский вожак.

   Зло нажав на какие-то кнопки, Стасик убедился, что хулиган со своими матюками отключился. Вернувшись в кабинет, он сел за стол. Ему показалось, что в комнате темновато, и он раздвинул шторы. На окне Стасик с удивлением увидел решетку. «Как в тюрьме,»мелькнула мысль. На других окнах: и в спальне, и на кухне было тоже самое. «Неужели?..»– испугался он, бросаясь к двери. На обитой железом входной двери было два замка и засов, но все они легко открылись, и Стасик с удовольствием вдохнул холодного вонючего подъездного воздуха. Да, подъезд был его собственный. И номер у квартиры был

  5-й. Значит, это ,все-таки, Колхозная, 23. Успокоившись, что выйти, при необходимости, он из помещения сможет, и никто его здесь не стережет, Фигурнов вернулся в кабинет, снова сел за стол и придвинул к себе календарь.

   И тут ему стало ясно почти все. На календаре на каждой странице было напечатано 1995 год. Похоже, он проснулся или очутился наяву в будущем! Отсюда и новое убранство квартиры, и цветной импортный телевизор, и телефон без проводов, и вся эта чудесная жизнь. По поводу волшебного своего перемещения Стасик не задумывался. Пока что в этом будущем ему было хорошо и удобно, поэтому про работу в строительном тресте вспоминать не хотелось. Хотя вопрос, надо ли ему что-то делать сегодня, у него порой возникал.

   Стало вдруг интересно, что же пишут в газетах 1995 года. Но, увы, похоже, что человек, который их покупал, занимался исключительно какой-то коммерцией. Поскольку это были в основном рекламные листки с предложениями купли и продажи. Некоторые объявления в газетах были помечены или обведены. Часть из них была понятна, а другие, вроде «оформляем визы в страны шенгенской группы», ничего Станиславу не говорили.

   «Если я сам у себя в гостях, у себя в будущем, то, кажется, я довольно активно занят какой-то фарцовкой. Причем, связанной с электроникой,»– подумал он.– «Коммерсант, мать твою!»

   Больше всего ему понравилась газета «Тумба». Каких только объявлений там не было: менялись и продавались квартиры, предлагались автомобили, дачи, гаражи, мебель, инструменты, электрооборудование и радиоаппаратура. Люди искали и предоставляли работу. Потом шли совсем смешные объявы: граждане поздравляли друг друга со всевозможными событиями, какие-то пижоны в разделе «Тусовка» сообщали всевозможные глупости, желая, видимо, показать свою незаурядность. А затем три страницы занимали разделы знакомств. Станислав слышал краем уха, что где-то в Прибалтике, где все было не так, как по всей стране, есть газетенка, публикующая подобные объявления, но то, что сейчас это возможно и в местных газетах, произвело на него неизгладимое впечатление. Когда же он дошел до раздела знакомств сексуальных меньшинств, удивление его стало огромным, как вселенная. Сначала Фигурнов даже ничего не понял, и подумал, что во фразу «Он ищет его», вкралась опечатка, но, прочитав пару объявлений типа: «Добрый, скромный, приятный мужчина познакомится с активно– пассивным другом», он понял, что дело идет о самом натуральном гомосексуализме, и был крайне удивлен тем, что милиция не берет этих граждан под белы ручки и не ведет в каталажку. Это же 121 статья УК РСФСР в чистом виде! Станислав, подобно Остапу Бендеру, любил и чтил уголовный кодекс, и потертый его томик в зеленой обложке был одной из немногих книг, которые он любил время от времени проглядывать.

   На последней странице газеты была рубрика «Красивая жизнь». Ознакомившись с ее содержимым, Фигурнов понял, что, кроме уголовной статьи о мужеложстве, за быстро промелькнувшие тринадцать лет перестали, похоже, действовать и другие статьи УК РСФСР. О проституции, например, о сводничестве и содержании притонов. По крайней мере, если судить по объявлениям, можно было просто по телефону заказать девочку. А поскольку Станислав и раньше не был сторонником морального кодекса строителей коммунизма, то он подумал, что совсем не плохо было бы воспользоваться услугами какой-нибудь девицы. Телефон у него есть, а вот деньги... Весь вопрос упирался в цены и наличие денежных знаков. Интересно, если это его квартира, то где он держит деньги? Уверенной походкой Станислав Фигурнов пошел в кухню...

   ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   «Взгляд в будущее.»

   – Все теперь упирается в цены и наличие денежных знаков, сказал я своим собеседникам.

   Они все трое слушали меня, разинув рты.

   До этого я им более-менее подробно рассказал про их жизненный путь. Про то, что Смолянинов через Клаву получил другую квартиру в соседней пятиэтажке и сейчас в этом подъезде не живет. А квартира, в которую они сейчас с Гришей вломились и где ничего не обнаружили, давно не его. Ведь после него в этой квартире номер 6 жил милиционер, жена которого совсем недавно эту жилплощадь продала. Пока никто сюда не въехал, поэтому и нет там не только никаких инструментов, но и какой– либо мебели. Так что эту квартиру лучше закрыть и делать вид, что они там не были. А вообще-то, в данный момент Смолянинов уже на пенсии, но иногда подрабатывает на своем заводе.

   Григорий Иванович тоже выехал из этого дома. Сначала в ДОС при части, а потом получил квартиру в Новосинеглазово, а здесь осталась жить его дочь Наталья, вышедшая в девятнадцать лет замуж за Витьку Парамонова. Года полтора назад Наташка, ставшая рыночной торговкой и челночницей, своего мужика, не прошедшего испытания капиталистической рыночной экономикой и сильно пьющего, прогнала. А поскольку на торговле шмотками у «Детского мира» она пока не очень сильно разбогатела, то пользуется мебелью, что досталась ей по наследству от родителей. По этому-то Федоренко и не заметил, что он не у себя дома.

   Женька же так и продолжает жить в своей квартире. Сделал кое-какую научную карьеру, женат и имеет дочку. Родители его застряли на Cевере, поскольку все их накопления съела жуткая инфляция начала девяностых. Правда, кое-что в его палатах изменилось, шкафов добавилось вот, книг...

   Затем я приступил к объяснению им современной экономической обстановки.

   – Значит, за свою семьдесятодну тысячу рублей я могу купить...– Женька задумался.

   – Ни хрена ты не купишь. Десять пузырей плохой водки!– сказал Петрович.

   – Тридцать шесть рублей двадцать копеек,– перевел на привычные им цены прапорщик.

   – Это, смотря, как считать,– поправил я.– Если покупать хлеб, то получится тридцать две буханки.

   – Четыре восемьдесят – на старые деньги,– опять пересчитал Григорий.

   – Однако, в пузырях поболее будет,– сообразил инструментальщик.

   В ценах и инфляции они уже разбирались, поэтому я перешел к политике и довольно подробно рассказал о том, как диктатура пролетариата единой страны Советов выродилась в полтора десятка республиканских разношерстных, но, тем не менее, в чем– то схожих, политических режимов. Внимательно меня слушал и понимал только Женька. Петрович с Григорием уловили только то, что все союзные республики откололись от России и являются сейчас иностранными государствами.

   – Так теперь Петька – братец мой младший– и мать-старушка, живущие в Харькове, получаются забугорные жители? И что мне сейчас в анкетах писать?– спросил прапорщик.

   – Ну, это пока не так серьезно. Съездить ты к ним запросто сможешь, если денег на билет хватит,– ответил я.– А анкеты? Даже не знаю. С тех пор, как КПСС накрылась, по-моему, и вопроса такого в анкетах нет. Сейчас иностранные шпионы в нашей стране чуть ли не открыто живут, да из них еще только что героев не делают. Вроде, как в старом анекдоте: «Я – инженер Рабинович, а шпион дядя Вася, продающий славянский шкаф, живет этажом выше...»

   Потом я им рассказал о том, кто у нас сейчас президент, премьер-министр и что такое Государственная Дума, пояснив по ходу дела сообщение теленовостей об участии министра обороны в судебном заседании. То, что в предстоящих выборах собираются принять участие несколько десятков партий, крайне удивило их, привыкших выбирать из одной, ранее отобранной в райкоме или обкоме кандидатуры, из нерушимого блока коммунистов и беспартийных.

   Но все, что я им говорил на тему текущего момента, не казалось им уж таким актуальным. Представьте, что вы сами попали в не очень далекое будущее, неужели вам будет интересно, кто конкретно правит в данный момент государством и сколько политических партий насоздавали неведомые вам люди, желающие поруководить страной. Вас гораздо больше заинтересует, как изменилась лично ваша жизнь, ваша судьба, а также судьба друзей и родных.

   От личной встречи с ними самими, но живущими в это время, я их отговорил. Разъяснять им про пространственно – временной контининуум было бесполезно – я и сам в этом вопросе небольшой специалист -, но с помощью более образованного и читавшего в детстве фантастику Никонова, я втолковал Петровичу и Грише, что для них встреча со своими двойниками может быть просто опасной. Единственно, что им сейчас можно – погулять по городу, побродить по магазинам, только вот надо найти какую-то одежду, а то на улице холодновато. Прогуляться по городу будущего захотели все трое. Для Женьки проблем с одеждой не было, Грише тоже подошла никоновская старая куртка, а вот с Петровичем было сложнее. Тогда я пообещал ему принести пальто моего недавно умершего отца.

   Выйдя из Женькиной квартиры и спустившись на первый этаж, я увидел двух человек: крепко сбитого парня и девицу приятной внешности. Качок что-то сказал своей подруге, и та смело переступила порог квартиры номер 5, из которой доносилась громкая музыка. На улице, возле подъезда, я увидел две иномарки. Одна машина была подержанной японской развалюхой с правым рулем, а вторая «тачка» представляла собой шикарный темно-синий микроавтобус с тонированными стеклами и с множеством различных антенн. Одна из них, та что располагалась на крыше, была в виде тарелки, и я даже подумал, не для спутниковой ли это связи. На что я не автолюбитель, и то машина произвела на меня сильное впечатление. Никаких эмблем или надписей, указывающих марку автомобиля, на ней не было. Так я и не узнал, что это было за чудо техники.

   Отцовское демисезонное пальто Петровичу оказалось чуть велико, но носить его можно было вполне.

   – А маршруты трамвайные не изменились?– спросил прапорщик, когда мы вчетвером пошли на трамвайную остановку.

   – Нет,– ответил я,– даже вагоны точно такие же, как в ваше время.

   Город встретил их железным убранством. Он ощетинился решетками окон и витрин, а также стальными листами бронированных дверей. Для меня это было привычно, а вот моих спутников весьма удивляло. На вопрос Петровича я пояснил:

   – С тех пор, как в стране стало больше демократии и свободы, люди стали более боязливыми и все больше стремятся укрыться и спрятаться от новой светлой жизни. Сейчас нет распределительной системы, талонов на все и вся, нет руководящей и направляющей силы и это– хорошо. Но, к сожалению, вместе с личной несвободой где-то в прошлом осталась и личная безопасность.

   Кроме этого мои путешественники во времени заметили еще некоторые отличия новой жизни от прежней.

   Во-первых, значительно больше стало магазинов и магазинчиков, да к тому же чуть ли не на каждом углу стояли лоточницы, продававшие всякую всячину. Это свидетельствовало о том, что товарное изобилие посетило, наконец, их многострадальную Родину.

  Во-вторых, гостей из прошлого удивило изобилие рекламы. Раньше тоже можно было встретить рекламный плакат, где советовалось летать самолетами «Аэрофлота» или хранить деньги в сберегательной кассе. Но здесь все было по-другому. Новые лозунги призывали есть шоколад, запивать его спиртными и безалкогольными напитками, курить сигареты, вкладывать деньги в финансовые пирамиды, покупать компьютеры и средства для похудения. И виднелись они повсюду: на стенах, в витринах магазинов, на общественном транспорте, на будках и киосках, в общем, везде, куда мог бросить взгляд потенциальный покупатель.

   В-третьих, Женька обратил внимание на качественное изменение граффити. Если раньше стены были украшены только молодежными надписями, то теперь многие из них были абсолютно серьезны и выполнены через трафарет. С их помощью призывали пользоваться услугами различных мастерских и магазинов или сообщали, где находятся офисы политических партий и культовых организаций. Да и рукописные народные настенные надписи стали заметно отличаться от тех, к каким привыкли мои спутники в своей эпохе. Если в их время они носили оттенок аполитичности, то теперь на стенах попадалось немало политических, в основном, антиправительственных лозунгов. На одном из домов на проспекте Победы предлагалось вставить клизму антинародному правящему режиму, на мосту через Миасс поносили областное начальство, а недалеко от оперного театра заступались за обиженный русский народ. Были, впрочем, и привычные молодежные автографы на стенах. В них, как и раньше, превозносились различные рок-группы, «Спартак»– чемпион, а также некоторые интимные части человеческого тела. Причем, культурный уровень юношества, на взгляд Никонова, заметно возрос, поскольку названия музыкальных групп даже на английском языке написаны были без грамматических ошибок, а в одной из неприличных надписей общеизвестное слово из трех букв было заменено научным аналогом.

   Но в трамвае, везущем нас в центр города, мы с Женькой не столько обсуждали надписи, сколько проблему перемещения во времени.

   – Согласно научно-фантастической литературе вам нельзя встречаться со своими двойниками, живущими в наше время. Все литераторы, писавшие на эту тему, считают, что это крайне нежелательно, а быть может даже опасно. Почему это так – не знаю, ты лучше спроси у тех, кто это придумал,– говорил я.– Но и мне кажется, что видеться вам не надо. Ну зачем тебе встречаться с гражданином, который думает так же, как ты, поступает, как ты, любит и ненавидит то же, что и ты.. Он знает все про тебя, знает всю твою подноготную, даже то, что ты никому – ни жене, ни лучшему другу– не говорил. Мало того, он знает про тебя даже больше, чем ты, поскольку прожил на тринадцать лет дольше тебя. Я не уверен, что встреча с таким человеком для тебя желательна. Конечно, он может предостеречь тебя от каких-либо ошибок, которые ты совершишь в твоей будущей жизни, но боюсь, что тебе это вряд ли поможет. Мне кажется, если вы все втроем попадете назад к себе, а я считаю, что это произойдет обязательно, то вряд ли вы вспомните про это свое смешное и фантастическое путешествие во времени.

   – Почему смешное?– спросил Никонов.

   – Потому, что нелепое. Конечно, заглянуть в свое будущее интересно всякому, но то, каким оно окажется, не знает никто. Вот ты заглянул всего-то на тринадцать лет вперед, и все, вся жизнь настолько изменилась, что ты, наверняка, чувствуешь себя не в своей тарелке. Вместо коммунизма страна строит загнивающий капитализм. Партии нет. Вернее, партий столько, что противно становится, и очень трудно понять, чего же они все хотят, кроме, как постоять у руля и поворовать из государственной кормушки. Да и в твоей личной жизни много изменений. Теперь ты – кандидат наук, но науки в России в таком загоне, что ты получаешь в два раза меньше меня – рядового инженера МПС. Ты женат, у тебя есть дочка. Я представляю, какой для тебя кайф знать в двадцать три года, что твоей дочери девять лет, особенно, если у тебя нет никаких воспоминаний об этом, да и воспитатель из тебя еще тот. Но с другой стороны, тебе повезло, что ты попал в это время, а не в какой-нибудь 2015 год. Там бы ты был дедушкой, а все твои приятели и коллеги были бы людьми преклонного возраста. Неплохо быть дедушкой в двадцать три года?

   Евгений задумчиво молчал.

   – Мне кажется, вы попали в будущее по какой-то ошибке,– заключил я.

   – Знать бы, кто это сделал и зачем.

   Я только пожал плечами.

   Мы вышли из трамвая у Заречного рынка. Я как мог, объяснил новоявленным путешественникам во времени, что им лучше всего скромно молчать и прикидываться глухонемыми. А то ныне живущие граждане их сразу раскусят и будут считать, в лучшем случае, дураками, отставшими от жизни. Если же встретится им знакомый, то лучше говорить, что, дескать, долго болел и, как говорится, «что-то с памятью моей стало...» Предупредил их, кстати, что и география нынешняя тоже претерпела немало изменений. Ленинград теперь – Санкт-Петербург, а Горький – Нижний Новгород. Куйбышеву вернули название Самара.

   – Это что же, как при царе что ли?– спросил Петрович.

   Я с ним согласился, а на вопрос об успехах «Трактора» в этом сезоне сообщил, что любимая городом команда играет неважно и находится в конце турнирной таблицы. Про футбольный же чемпионат, заданный Гришей, ответил, что, вроде бы, победила команда Валерия Газзаева.

   Федоренко обрадовался и сказал:

   – Я, как военный, болею за ЦСКА, но то, что золотые медали выиграли мвдэшники, тоже неплохо.

  – Но Газзаев тренирует не «Динамо», а «Спартак»,– сообщил я.

  – – Вот так вот, Гришенька, не динамовцы твои, а спартаковцы мои любимые победили,– обрадовался Смолянинов.

   – Степан Петрович, этот «Спартак»– вряд ли твой любимый. Он не московский, за который ты болеешь, а владикавказский. По-старому – это город Орджоникидзе. В ваше время он, наверное, в первой лиге играл, а сейчас – чемпион России.

   – Что хотят, то и делают,– покачал головой Федоренко.