Текст книги "Рыбьи дорожки"

Автор книги: Михаил Заборский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Судак

Ловил я раз окуней на реке Нерли со старой, полузанесенной песком баржи. Окунь шел «ровный», ловля была веселая, но вдруг после одной из поклевок крючок зацепился за что-то и, как я ни дергал удочку, не поддавался. Крючок же был кованый, «любительский» и к тому же последний, почему жалел я его душевно. «Чем бы отцепить?» – подумал я и увидел рядом на доске неизвестно как попавшее сюда ржавое железное кольцо; такие кольца набивают на втулки колес в деревенских телегах. Это оказалось как раз то, что нужно. Я обвязал его веревкой, просунул в отверстие комель удилища, довел кольцо до лесы и, натянув ее, с маху пустил вниз этот доморощенный отцеп. Подействовал он без осечки: леска тотчас ослабела, а наверх, к величайшему моему изумлению, всплыл, перевернувшись брюхом, порядочный белесый судачишка. Я не слыхал еще тогда о знаменитом судачьем «упрямстве» и контузил беднягу, не подозревая о его присутствии на крючке. Впоследствии эту манеру судака устраивать ложный зацеп мы окрестили «судачеством номер первый».

«Судачество номер второй» произошло при иных обстоятельствах. Мы блеснили с приятелем зимой на одном из бесчисленных озер Карельского перешейка. Кто-то схватил блесну на девятиметровой глубине; я подсек, потащил и уже около самой лунки упустил тяжелую рыбу… Такая досада!

Осмотрев блесну, я обнаружил на крючке большой рыбий глаз…

«Забагрил кого-то! – пояснил более опытный рыболов. – Случается. А ты глаз не отцепляй, с ним и лови. Лучше!

Послушался я, опустил блесну с поддетым на крючок глазом обратно в лунку, довел до дна и едва успел встряхнуть удилищем, как опять последовала поклевка. На этот раз я благополучно извлек на лед большого кривого судака. Сомнений быть не могло – тот самый! Даже кровь еще сочилась из пустой глазной впадины.

– Ну и настырный! – развел я руками.

– Чудило! – согласился приятель, оттирая варежкой захолодевшее ухо. – Не захотел, видишь ли, со своим глазом расстаться. А все из-за характера. Дурной у судака характер. Упрямый!

Так мы рассудили и впали в распространенную рыбацкую сшибку. Определения «упрямый», «настырный» судаку не подходят. Эти определения годны для человека. Чувствовал судак боль от раны? Неизвестно – мы еще ничего не знаем о чувстве боли у рыб. Видимо, это тоже не такое чувство, как у человека. Ясно одно: потеря глаза не повлияла на аппетит окривевшего хищника, и при виде добычи он снова бросился на нее.

Судак своеобразно красив: плотная сероватая чешуя на спине, золотистые бока, темные поперечные полосы, колючий перепончатый «веер»… Впрочем, кто же не знает судака!

Ловля судака летом наиболее удачлива в те предрассветные минуты, когда и вода и земля полны особенного очарования. Но, как только восходящее солнце позолотит край дальнего леса, судак начинает брать гораздо хуже. А летним днем его и вовсе не стоит ловить.

Под жилье судак выбирает места глубокие и самые захламленные, «крепкие», – очень любит ямы под перекатами, особенно заваленные камнями, а также нижние омуты у плотин и мельниц. Кроме рек, встречается судак в больших озерах и водохранилищах.

Мелких травянистых мест судак избегает и вообще к любой растительности относится пренебрежительно, предпочитая ей песок, гальку или каменистый грунт.

Судака, как и щуку, можно ловить круглый год, за исключением времени нереста, который обычно происходит в середине мая. Судаки отлично ловятся в конце зимы из-подо льда, несколько хуже – по открытой воде до икромета, очень хорошо – в июне и в октябре.

Приманка для судака – живая рыбка, обязательно маленькая и лучше всего узенькая. Поэтому ельчика, уклейку, гольца всегда следует предпочесть густерке, окуню, карасику. Исключение составляет ерш, который идет «вне конкурса». Впрочем, к осени судаки хватают и земляных червей и другую живность…

Выехал я как-то под выходной день из Москвы половить на «кружки» в глубокой захламленной речке Шоше. Я вез с собой десятка два с превеликим трудом добытых пескариков – наживки, на которую с вожделением поглядывали мои попутчики-рыболовы. Добравшись до знакомого бакенщика, я пересадил рыбок из жестяного бидончика в поместительную деревянную бадейку, плотно прикрыл ее доской, положил сверху тяжелый колун, поставил бадью в сени и лег спать в сладком предвкушении утренней зари.

На несчастье, мне пришлось разделить ночлег с льстивым лобастым котом Жорой, проверившим самочувствие живцов на каких-нибудь десять минут раньше моего пробуждения.

Теперь я уверен, что в своем черном ремесле этот бандюга не умел разве одного – подбирать ключи к запертым замкам. В общем, я обнаружил колун сваленным, доску сдвинутой, а в бадье, словно в издевку, жался ко дну единственный крошечный пескарик.

Стояло начало октября – период, когда на Шоше живца поймать не легче, чем разыскать в стогу сена мотыльный крючок. Да и времени было в обрез – в час дня от пристани отходил последний катер. Я «зарядил» кружок единственным своим пескариком, опустил живца в воду и не успел взмахнуть веслами, как кружок был перевернут, и минуту спустя килограммовый судачок бился на дне лодки. Не без досады я стукнул его колотушкой по лбу, рассчитывая, что хищник выплюнет проглоченного пескаря и, быть может, удастся использовать живца вторично. Судак действительно разинул пасть и отрыгнул, но не пескаря, а лягушонка. Тогда уже я хлопнул и себя по лбу, подогнал лодку к берегу и тщательно обследовал все окрестные лягушечьи норы под камнями, корнями и бревнами. Лягушек я набрал и повез домой с полкорзинки отличной рыбы.

За малым исключением, ловля судака донная, но требует очень точного отмера лесы, так как чаще всего происходит в ямах с неровным дном. Обычно живца пускают на расстоянии пяти – десяти сантиметров от дна. Живец для судака требуется очень бойкий: вялую рыбу судак будет хватать неохотно. Удочка на судака мало отличается от щучьей, надо только, чтобы крючок был особенно остер.

Клюет судак по-всякому; иногда, как крупный окунь, постепенно погружая поплавок в воду, иногда быстро его топит, иногда ведет в сторону. Во всех случаях надо подавать судаку как можно больше лесы и подсекать только после того, как он далеко утянет приманку. Подсечка должна быть короткой и резкой. После подсечки крупной рыбы обычно происходит уже известное «судачество номер первый», которое может продолжаться одну-две минуты, пока наконец рыболов, дергая удилищем, не сдвинет судака с места.

Слабо подсеченный судак не выпускает живца из зубов до тех пор, пока рыболов не подтащит его к поверхности. Но, как только морда хищника высунется из воды, он неожиданно раскроет пасть, сделает неуловимый толчок головой, а рыболов вместо рыбы вытащит… пустой крючок. Поэтому судака луч ше всего тащить побыстрее, не давая ему времени на «раздумье». Сопротивление судака упорно только в нижних слоях воды, затем он сдается очень скоро. Вытащенный на берег судак засыпает быстро, и, если погода теплая, рыболов должен поторопиться посадить его на кукан.

Гораздо более интересна ловля судака под плотинами, у самого водосброса, в «бучиле». Опуская живца на длинном удилище с тяжелым грузом без поплавка, рыболов обуживает таким образом различные глубины, то подтягивая, то опуская приманку.

Можно удачно ловить судака по ночам на мелких песчаных и каменистых перекатах, где всегда в это время слышится его характерный «бой». Судачий удар легко можно отличить от всплеска любой другой рыбы: он короток и глух, как будто с высоты сброшен в воду круглый тяжелый камень.

Судак хорошо ловится на спиннинг, а еще лучше в отвес на узкую длинную зимнюю блесну с лодки или плота, заякоренного где-нибудь над глубокой ямой.

Сом

Как я ни пытался, но так и не мог установить, почему калязинские рыболовы называют это черное плосколобое чудовище так ласкательно и нежно – «сомик». Все остальные – рыбы как рыбы: если лещ, значит, лещ: плотва, она и есть плотва. Ну, еще ерша иронически назовут «хозяином». А вот сома обязательно «сомиком».

Под Калязином на глубокой, запруженной Волге я сомов не ловил: на удочку они там почему-то не попадаются и даже на «кружки» ловятся очень редко. Зато на притоке Десны – Болве, неподалеку от Брянска, реке быстрой, крутобережной и омутистой, сомят не крупнее четырех килограммов весом переловил порядочно. Ловил я их на кучу пиявок – приманку на вид жутковатую. Ловил попросту на толстую лесу, без поплавка, с тяжелым грузом, втыкая в берег длинное березовое удилище. Получалась донная удочка. Сомята хватали наживку по-разбойничьи, с налету и без предупреждения тащили всю снасть в воду. Иногда клевали и более крупные рыбы, но тогда лески мои не выдерживали и лопались. Правда, в то время никто еще не слыхал о капроне.

Пожалуй, предел сомового веса так и не установлен. Сомов ловят и в два и в двадцать килограммов, а потом вдруг такой исполин попадется, что положат его рыбаки на телегу, а хвост по земле тащится, и лошадь опасливо косит глазом на необычную поклажу.

Известны случаи поимки сомов в несколько сот килограммов весом. Правда, сейчас это уже история, но много еще крупных сомов и ныне водится в устьях рек, впадающих в наши южные моря, например в знаменитых гирлах Дона.

Кажется, нет рыбы более оседлой, чем сом. Он привыкает к излюбленному бучилу и может там жить десятилетиями. Сколько сомов гнездилось в подводных катакомбах владимирской Клязьмы, меж черных окаменелых дубов, пока не отравили промышленными стоками воды этой прекрасной реки! Что делать – иной недалекий хозяйственник не уступит браконьеру в истреблении живой природы!..

Сомы очень любят залегать в глубоких, закоряженных ямах. В жаркое время крупный сом не прочь погреться на солнышке, выплывая на середину омута и перевертываясь тешкой вверх. Но и в этом состоянии хищник не теряет «бдительности». Услышав скрип уключин приближающейся лодки, сом немедленно исчезает, оставив после себя большой пузырчатый бурун.

Опытные рыболовы утверждают, что природа неспроста наделила сома нежными мясистыми усами. Затаившись где-нибудь в темном закоулке, он выставляет из-под коряги кончики усов и привлекает подводных простаков на эту своеобразную приманку.

Сом – одна из наиболее прожорливых хищных рыб и, подобно налиму, ест не только живое, но и мертвое. Поэтому удочку на сома часто наживляют кусками мяса, ощипанными и поджаренными воробьями и даже воронами. На любви сома к лягушкам основан древнейший способ ловли на «квок», описанный еще в «Илиаде» Гомера. Смысл этой ловли заключается в подманивании сома звуками, отдаленно напоминающими кваканье лягушки, для чего служит специальный инструмент «клокуша» – фасонная деревянная дощечка с выдолбленным в ней воронкообразным углублением. Клокушей бьют по поверхности воды, она издает глухой уркающий звук, а рыболов едет на лодке и тянет за собой леску с крючком, наживленным лягушкой или мясом перловицы – речной ракушки.

Картину, когда сом, зацепившийся за крючок, таскает по реке лодку рыболова, я не однажды наблюдал на Днепре в районах Канева. И не обязательно сомовий гигант выполнял в таких случаях функции лодочного мотора – сомы там некрупные, редко в полпуда. Дело в том, что украинские «сомятники» выезжают «квочить» в миниатюрных, легких, выдолбленных из вербы челночках, и даже небольшой соменок способен довольно долго таскать по реке эту словно игрушечную лодку.

Ловят сомов на удочки, оснащая их понадежнее. Крючки выбирают толстые и короткие. Увлекаться величиной крючков не следует. Важно лишь, чтобы они соответствовали размеру наживки. Если ловят с берега, к комлю удилища часто привязывают веревку, прикрепляя ее другой конец к колышку, глубоко вбитому в землю, и тем застраховывая себя от неожиданностей. Среди лета в жаркие тихие дни сомов хорошо ловить на удочку, отпуская крючок от поплавка всего на тридцать – сорок сантиметров. Такие удочки расставляют среди кувшинок, в «окнах» или на границах трав, неподалеку от русла реки или «уреза» ямы.

Лучшая ловля сомов в мае, поздним вечером и даже ночью. В июне сом мечет икру и после икромета берет до поздней осени, если она тепла и погожа.

Сом – вкусная и очень жирная рыба. Как-то в разгар зимы я сменял у калязинских рыболовов пудового «сомика», пойманного неводом, на несколько крупных щук. Во время этого обмена стоял жесточайший мороз, и сом вскоре превратился в окостеневший чурбанчик, который никак не влезал в рюкзак. Пришлось рыбу распилить на три части, что мы и сделали при помощи двуручной пилы. Я привез куски в Москву, уложил в железный сундучок, а сундучок запер в дровяном сарае под душераздирающие крики дворовых котов. По мере надобности я отрубал кусок сомовины и тушил с капустой. Когда капуста «доходила», в кастрюле оставался лишь черный поясок упругой, очень прочной кожи да несколько полупрозрачных хрящиков. Сомовина перетапливалась в жир.

Вместе с тем я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь поймал сома зимой на крючок. Несмотря на обилие жира, он относится к числу зябких, теплолюбивых рыб, являя полную противоположность налиму, и во время холодов впадает в оцепенение, поплотнее закутавшись в мягкое одеяло придонного ила.

Налим

…По совести сказать, он доставил нам много хлопот за те два года, пока мы регулярно посещали этот левитановский омут на приветливой речушке, в глубине муромских дремучих лесов.

Он отличался постоянством, облюбовав себе под жилье большую корягу, ветвистые корни которой глубоко ушли в плотный песок отмели. К осени, когда особенно светлела вода, мы часто наблюдали, как этот налим, похожий на толстую коричневую змею, со странным белым пятном около хвоста, выплывал из своего убежища и скрывался в глубине омута.

Так мы его и прозвали – «Меченый».

Иногда, осматривая поставленные на ночь жерлицы, мы находили на крючке мертвых лягушат с очень деликатно обглоданными лапками. Уж, конечно, это были проделки Меченого! Однажды мы были на пути полного сближения, наполовину вытянув его на берег. Как он успел избавиться в тот момент от добротного зацепистого крючка, осталось для нас неразрешенной загадкой.

Однако после этого случая Меченый бросил интересоваться нашими предложениями. В конце концов и мы махнули на него рукой – есть же предел терпению! А затем ударили морозы, замерзла река, и мы увлеклись подледной ловлей щуки километров восемь ниже обиталища Меченого.

Эту зиму нам пришлось много хлопотать с живцами. В реке их поймать было трудно, поэтому мы привозили на санках из дальнего колхозного пруда обледенелые, укутанные тряпками ведра с черными воронеными карасиками.

Мы перекладывали драгоценную наживку в большую плетеную корзинку с крышкой и, положив туда камень, спускали садок на веревке в прорубь. Корзинка была достаточно ветхой, и, хотя мы ее довольно часто чинили, накладывая заплаты на сомнительные места, она все же требовала замены.

Последнюю партию карася мы доставили с особенным трудом. В ранних декабрьских сумерках мы опустили садок на дно. Чуть свет мы уже были на ногах, быстро прочистили лунки, запечатанные темным хрусталем льда, и направились за живцом.

Необычно тяжелой показалась корзина, как только я взялся за веревку. Первое, что мы увидели, вытащив садок на лед, была большая дыра, зиявшая в крышке. Наверное, прутья под одной из заплат настолько прогнили, что струи течения смыли ее, как бумажную наклейку. Печально мы смотрели друг на друга – вот тебе и живец!..

И вдруг в корзине что-то зашевелилось…

Приятель откинул крышку садка, заглянул в него и вдруг восторженно захохотал:

– Меченый! Какими судьбами?! Вот это называется спрятался! Нашел уютный уголок!.. Меченый! Меченый!

Он поскользнулся на голом скользком льду, упал навзничь и, дрыгая ногами, продолжал хохотать.

Да, это был Меченый. Среди тысячи налимов мы безошибочно отличили бы его по белому «родимому» пятну возле хвоста – причудливому изменению окраски на коричневом мраморе кожи. Как он попал сюда за восемь километров от своего «дома»? Как пробрался в укромный опустевший садок? А может, это он сам головой протаранил ветхую корзинку, позарившись на заманчивых карасей?..

Налим и коряга – неотделимые понятия. И если кто из нас не добывал налима летом из самых труднодоступных подводных нор руками, то уж наверняка каждому известен знаменитый рассказ Чехова.

У налима много особенностей, это оригинал в подводном мире. И клюет он обычно не к вёдру, как вся рыба, не на подъеме барометра, а в самое слякотное ненастье. И икромет у него тоже не весной, а в суровые вьюжные январские дни. В жизни его, как и в жизни леща, еще много загадочного. Никто еще не разъяснил, например, почему налима привлекают звуки бряцающего под водой металла.

На вид налим довольно противная рыба. Плоскоголовый с какими-то осоловелыми глазами, с раздутым брюхом. Что-то есть в нем от лягушки, что-то от змеи. Единственно, что красиво у налима, – это его узорчатая раскраска; он как бы закамуфлирован в разнообразные цвета причудливых оттенков – от светло-желтого до темно-сизоватого.

Налимы достигают больших размеров. В сибирских реках и сейчас еще не в редкость пудовые налимы; очень крупные налимы водятся в озерах нашего европейского севера. Да и в центральных водоемах килограммовые налимы попадаются довольно часто.

Теплой воды налим не переносит, поэтому в южных реках он редкость, а в некоторых он и вовсе отсутствует. Я много ловил налимов в реках Подмосковья, но ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь изловил этого флегматика на Днепре. Свежая, чистая, а главное, холодная вода необходима для налима, как тина для карася. По этой же причине налим избегает травянистых мест и держится около камней и гальки.

Налим – типичный ночной хищник. Ловля его своеобразна.

В известной мере она скрашивается романтикой длинной осенней ночи, непередаваемыми запахами уходящей на отдых земли, редкими птичьими криками да дружеской беседой у тихо потрескивающего костра. Ловят ночью налима на донные удочки с бубенчиками. И, лишь заслышится «звон бубенца издалека», рыболов бросается к реке и пропадает в кромешной тьме. Только мутный глаз фонарика мигает вдали, выдавая его присутствие.

Впрочем, если и нет налимьего сигнала, рыболов через определенное время обходит свои снасти и вытаскивает из воды извивающихся, еще более жутких в полутьме змеевидных рыб. Кстати сказать, налим, напоровшийся на крючок, оказывает самое незначительное сопротивление.

«Ну разве это ловля?» – спросим мы истинного рыболова-любителя. И он, скривившись, только усмехнется, так и оставив наш вопрос без ответа. Понимайте, мол, сами как знаете!

Ранней весной, когда вода еще мутна и не вошла в берега, можно ловить налимов тем же способом не только по ночам, но и днем, и тогда воочию видна налимья поклевка. Не из эффектных это зрелище: налим даже и не дергает, а как-то скучно качает кончик воткнутого в берег удилища. Так же скучно будет он покачивать зимой можжевеловый прутик, примороженный над лункой.

Объяснения такой вялости поклевки превосходно даны Л. П. Сабанеевым. «Как ночной хищник, – пишет он, – налим вряд ли когда ловит свою добычу, стоя на месте, а подкрадывается к ней и хватает за что попало, не делая порывистых движений. Это можно заключить по характеру его клёва, весьма неэнергичному».

Не говоря уж о червяке, от которого под водой редко кто отказывается, налим ловится на кусочки мяса, куриные кишки, лягушат и любую рыбу, будь то живая или мертвая. Хлебных насадок налим не признает. Из живцов особое предпочтение налим отдает ершу, что естественно, так как и налим и ерш оба типичные ночные проходимцы.

Насадку налим обычно проглатывает очень глубоко, и поэтому разумный охотник, вытащив рыбу, сразу же обрезает поводок и привязывает новый крючок. Ни в каких прикормках налим не нуждается.

Летом налим не ловится, так как при температуре воды выше пятнадцати градусов он становится апатичен, пищей не интересуется и залегает под коряги до осеннего похолодания. Существует он в это время за счет своей жирной печени, которая, в конечном счете, кажется, единственное, за что можно ценить этого плоскоголового хищника.

Моим дорогим единомышленникам

Готов поспорить с любым мальчишкой: захватит его рыбалка – и пронесет он эту чистую страсть через всю свою жизнь. Не отучиться ему от увлекательного занятия. Не изменить ему рыбной ловле. И, поверьте, никогда ее состарится душой такой мальчишка. Всегда будут свежи в его памяти воспоминания о пережитом, перечувствованном… Так вот и у меня…

Вспомню я большеглазого ершика-носаря и опять вижу светлые воды Днепра и словно ощущаю истому тела, не стесненного ничем, кроме выгоревших трусиков. Я бреду с удочкой по горячему тонкому, скрипящему под ногами песку. Я слышу гортанное уханье лягушек, дробную чечетку аиста, мелодичный крик иволги. Поодаль, по зеленому холму раскинулись белобокие хатки с толстыми, словно цигейкой покрытыми крышами. И вокруг солнце, солнце, солнце… Так это же украинское солнце!.. Украина это!..

Про щуку вспомню – и вот уже выгребаю веслами на широкую гладь водохранилища. Тихо. Свежо. В полной силе ядрёная среднерусская осень – в прибрежных кущах краснеют листья осины, тончайшие, будто капроновые паутинки плывут в прозрачном воздухе. Свистят птичьи крылья в безоблачном небе. Я поднимаю голову – тянет утиная стайка. Но… нельзя отвлекаться – вот он возник на воде, белый гриб перевертки… Скажите, никто из вас не ловил щук на «кружки» в водоемах Подмосковья?..

А если окунек вспомнится – много я понадергал из-подо льда этих полосатых разбойников – и приходит в память зима, скованное льдом озеро, запушенные снегом ели, карканье одинокой вороны, посвистывание хлопотливых синичек. Знатный морозец лезет под полушубок, холодит запястье руки, сжимающей комель можжевелового удилища. Я жмурюсь от красного январского солнышка, чьи лучи переливаются радугой в ледяных осколочках около лунки. А на слегка дымчатом горизонте, подобно сказочному Китежу, возникают купола и звонницы древних церквей – города русской старины Переславля.

Бывает, про плотву помяну. И она, красноглазая, подарила мне немало радостных минут. Плотва – это весна. Весна моего детства, – еще толком не вошедшие в межень воды северной речонки, струящейся среди лешачиных завалов костромской «шахры», аромат молодой березки, сухие циновочки прошлогоднего камыша, в которых мягко путается нога, чеканная трель соловья, яркая зелень первой травки…

Равно милы мне все времена года. Равно дороги все уголки Отечества. И как же мне не оказаться признательным рыбалке? Ведь это через нее я постигаю неизбывную красоту и величие родной природы.