Текст книги "Слово о Родине (сборник)"

Автор книги: Михаил Шолохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

Перед рассветом проснулся, не пойму, с чего мне так душно стало? А это сынок мой вылез из простыни и поперек меня улегся, раскинулся и ножонкой горло мне придавил. И беспокойно с ним спать, а вот привык, скучно мне без него. Ночью то погладишь его сонного, то волосенки на вихрах понюхаешь, и сердце отходит, становится мягче, а то ведь оно у меня закаменело от горя…

Первое время он со мной на машине в рейсы ездил, потом понял я, что так не годится. Одному мне что надо? Краюшку хлеба и луковицу с солью, вот и сыт солдат на целый день. А с ним – дело другое: то молока ему надо добывать, то яичко сварить, опять же без горячего ему никак нельзя. Но дело-то не ждет. Собрался с духом, оставил его на попечение хозяйки, так он до вечера слезы точил, а вечером удрал на элеватор встречать меня. До поздней ночи ожидал там.

Трудно мне с ним было на первых порах. Один раз легли спать еще засветло, днем наморился я очень, и он – то всегда щебечет, как воробушек, а то что-то примолчался. Спрашиваю: «Ты о чем думаешь, сынок?» А он меня спрашивает, сам в потолок смотрит: «Папка, ты куда свое кожаное пальто дел?» В жизни у меня никогда не было кожаного пальто! Пришлось изворачиваться: «В Воронеже осталось», – говорю ему. «А почему ты меня так долго искал?» Отвечаю ему: «Я тебя, сынок, и в Германии искал, и в Польше, и всю Белоруссию прошел и проехал, а ты в Урюпинске оказался». – «А Урюпинск – это ближе Германии? А до Польши далеко от нашего дома?» Так и болтаем с ним перед сном.

А ты думаешь, браток, про кожаное пальто он зря спросил? Нет, все это неспроста. Значит, когда-то отец его настоящий носил такое пальто, вот ему и запомнилось. Ведь детская память, как летняя зарница: вспыхнет, накоротке осветит все и потухнет. Так и у него память, вроде зарницы, проблесками работает.

Может, и жили бы мы с ним еще с годик в Урюпинске, но в ноябре случился со мной грех: ехал по грязи, в одном хуторе машину мою занесло, а тут корова подвернулась, я и сбил ее с ног. Ну, известное дело, бабы крик подняли, народ сбежался, и автоинспектор тут как тут. Отобрал у меня шоферскую книжку, как я ни просил его смилостивиться. Корова поднялась, хвост задрала и пошла скакать по переулкам, а я книжки лишился. Зиму проработал плотником, а потом списался с одним приятелем, тоже сослуживцем, – он в вашей области, в Кашарском районе, работает шофером, – и тот пригласил меня к себе. Пишет, что, мол, поработаешь полгода по плотницкой части, а там в нашей области выдадут тебе новую книжку. Вот мы с сынком и командируемся в Кашары походным порядком.

Да оно, как тебе сказать, и не случись у меня этой аварии с коровой, я все равно подался бы из Урюпинска. Тоска мне не дает на одном месте долго засиживаться. Вот уже когда Ванюшка мой подрастет и придется определять его в школу, тогда, может, и я угомонюсь, осяду на одном месте. А сейчас пока шагаем с ним по русской земле.

– Тяжело ему идти, – сказал я.

– Так он вовсе мало на своих ногах идет, все больше на мне едет. Посажу его на плечи и несу, а захочет промяться, – слезает с меня и бегает сбоку дороги, взбрыкивает, как козленок. Все это, браток, ничего бы, как-нибудь мы с ним прожили бы, да вот сердце у меня раскачалось, поршня надо менять… Иной раз так схватит и прижмет, что белый свет в глазах меркнет. Боюсь, что когда-нибудь во сне помру и напугаю своего сынишку. А тут еще одна беда: почти каждую ночь своих покойников дорогих во сне вижу. И все больше так, что я – за колючей проволокой, а они на воле, по другую сторону… Разговариваю обо всем и с Ириной и с детишками, но только хочу проволоку руками раздвинуть, – они уходят от меня, будто тают на глазах… И вот удивительное дело: днем я всегда крепко себя держу, из меня ни «оха», ни вздоха не выжмешь, а ночью проснусь, и вся подушка мокрая от слез…

В лесу послышался голос моего товарища, плеск весла по воде.

Чужой, но ставший мне близким человек поднялся, протянул большую, твердую, как дерево, руку:

– Прощай, браток, счастливо тебе!

– И тебе счастливо добраться до Кашар.

– Благодарствую. Эй, сынок, пойдем к лодке.

Мальчик подбежал к отцу, пристроился справа и, держась за полу отцовского ватника, засеменил рядом с широко шагавшим мужчиной.

Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его родина.

С тяжелой грустью смотрел я им вслед… Может быть, все и обошлось бы благополучно при нашем расставанье, но Ванюшка, отойдя несколько шагов и заплетая куцыми ножками, повернулся на ходу ко мне лицом, помахал розовой ручонкой. И вдруг словно мягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное – уметь во-время отвернуться. Тут самое главное – не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…

1956

Вступительное слово на II съезде писателей РСФСР

Товарищи!

Мне поручено дело очень почетное и ответственное – открыть Второй съезд писателей земли Российской. Я делаю это с чувством радости и даже некоторого волнения, понимая, что сегодня к этому залу, где собрались представители великой русской и многих других замечательных литератур, развивающихся на просторах России, приковано внимание миллионов людей и в нашей стране, и за ее пределами.

Я твердо уверен в том, что работа нашего съезда не останется не замеченной мировой общественностью и, в частности, печатью. Конечно, нам надо быть готовыми к тому, что откликнутся не только друзья, от души радующиеся нашим успехам и и болеющие нашими болями, но наверняка захотят прокомментировать нашу работу и недруги. Я имею в виду тех господ, которых хлебом не корми, а дай посплетничать о наших делах.

Ну, да бог с ними, с нашими зарубежными комментаторами. У нас непочатый край своих дел, о которых мы должны на этом съезде потолковать откровенно и и по-деловому. Чтобы наш народ, наш многомиллионный читатель не удивлялся: зачем это писатели оставили свои рабочие места – письменные столы – и занимаются несвойственным им делом – заседаниями, когда у нас в стране и без этого чрезмерно много заседаний? А мнение народа – это то, чем мы, писатели, должны дорожить больше всего на свете. Потому что чем же еще может быть оправдана жизнь и работа каждого из нас, если не доверием народа, не признанием того, что ты отдаешь народу, партии, Родине все свои силы и и способности.

Я думаю, именно здесь и надо искать ключ к проблеме творческой интеллигенции в жизни нашего общества, если, правда, такая проблема вообще существует… Грешным делом, мне иногда сдается, что мы слишком уж раздуваем эту проблему Конечно, приятно, когда к тебе относятся бережно, помогают тебе, находят для тебя доброе слово, но разве каждый из нас, советских интеллигентов, вспоенных и вскормленных партией и народом, не обязан в свою очередь с глубокой любовью сыновьей и бережностью относиться ко всему, что завоевано в в труднейшей полувековой борьбе всеми нами – нашим народом, нашей партией, нашей родной Советской властью.

Если бы спросили мое личное мнение, то я сказал бы, что проблема интеллигенции решается у нас довольно-таки просто: будь верным солдатом ленинской партии – все равно, коммунист ты или беспартийный, отдавай всего себя, все свои силы, всю душу народу, живи с ним одной жизнью, делись с ним и радостью и трудностями – вот и вся «проблема»!

Нам с вами предстоит провести здесь, в Москве, вместе несколько дней. И не просто провести, а поработать, и поработать напряженно. И чтобы эти дни прошли с наибольшей пользой для нашего общего дела, для советской литературы, давайте договоримся заранее: будем работать дружно, как и подобает однополчанам, у которых одна цель, одна забота, попробуем отбросить все мелкие обиды и недоразумения. Пусть на переднем плане будет то, что всех нас объединяет, – забота о новых успехах великой советской литературы. Этого очень ждет от нас партия, очень ждет и весь народ.

Думаю, вы поймете меня правильно: я не призываю к всепрощению и к всеобщему лобызанию. Дружба дружбой, но есть в нашем литературном, нашем идеологическом деле такие принципы, отступления от которых нельзя прощать и самому близкому другу. Тогда тогда наше единство будет прочным, когда мы не станем закрывать глаза на ошибки друг друга и научимся называть вещи своими именами. Если есть еще у нас что-то такое, что мешает нормально работать, нормально развиваться литературе, давайте безжалостно отметем это.

Если есть еще среди нас такие, кто не прочь иногда пококетничать своим либерализмом, сыграть в поддавки и в идеологической борьбе, давайте скажем им в глаза, что мы думаем об этом. Слишком большая ответственность лежит на наших с вами плечах, слишком большое и дорогое дело доверено нам, чтобы мы могли уходить от партийного разговора начистоту.

Конечно, у каждого из нас есть свои наболевшие вопросы, каждому из выступающих наверняка захочется коснуться их, рассказать о делах и заботах своих товарищей по литературной организации. Но как важно нам – и позвольте мне специально подчеркнуть это – все время видеть перед собой главный ориентир, главную нашу тему – литература и жизнь народа, литература и строительство коммунизма. Если мы с вами сумеем удержаться на этой высокой ноте, то и песня получится, и наш съезд станет не просто очередным литературным мероприятием, а высоким и плодотворным собранием людей, всерьез думающих и о жизни, и о нашем искусстве.

За рубежом нередко просят нас – кто с ехидством, кто с искренним желанием понять – растолковать, так сказать, популярно разъяснить, что такое социалистический реализм. Я не рискую отбивать хлеб у наших теоретиков и, как всякий практик, не очень силен в научных формулировках. Но я на эти вопросы обычно отвечаю так: социалистический реализм – это искусство правды жизни, правды, понятой и осмысленной художником с позиций ленинской партийности. А если сказать еще проще, то, по-моему, искусство, которое активно помогает людям в строительстве нового мира, и есть искусство социалистического реализма.

Тот, кто хочет понять что такое социалистический реализм, должен пристально присмотреться к громадному опыту советской литературы почти за полвека ее существования. История этой литературы – это и есть социалистический реализм, воплощенный в живых образах героев и зримых картинах народной борьбы.

Пусть величественный путь, пройденный за полстолетия советской литературой и, в частности, одним из головных ее отрядов – литературой русской, предстанет перед нашими глазами сегодня, когда мы сообща думаем о завтрашнем дне искусства.

У нас за плечами огромное богатство. У нас есть чем гордиться, есть что противопоставить крикливому, но бесплодному абстракционизму. И хотя мы видим, как много еще предстоит нам сделать, чтобы оправдать доверие народа, хотя по большому счету мы еще недовольны своей работой, нам все же никогда не следует забывать, сколько внесено нашей литературой в духовную сокровищницу человечества, как велик и неоспорим ее авторитет во всем мире.

Дорогие товарищи! Писатели Российской Федерации первыми в стране собрались на свой съезд. Это, так сказать, первая ласточка среди республиканских съездов. Нам, россиянам, было бы хорошо провести наш большой разговор о литературе принципиально, деловито и требовательно. Я думаю, что мы с вами сможем этого добиться. С этой надеждой и разрешите мне объявить открытым Второй съезд писателей Российской Федерации.

1965