355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мигель Делибес » Еретик » Текст книги (страница 3)
Еретик
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 17:59

Текст книги "Еретик"


Автор книги: Мигель Делибес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Книга первая.
ДЕТСТВО
I

Расположенный между речками Писуэргой и Эсгевой, Вальядолид во вторую треть XVI века насчитывал двадцать восемь тысяч жителей и был городом, в котором процветали ремесла, а находившаяся в нем Королевская Канцелярия [40]40
  До 1561 г., когда Филипп II (1527—1598) перенес столицу в Мадрид, королевская резиденция, а также высшие правительственные учреждения, находились в Вальядолиде.


[Закрыть]
и местное дворянство, пристально следившее за модами двора, придавали ему заметные преимущества. У рек Дуэро, Писуэрги и Эсгевы, разветвлявшихся в городе на три рукава, привольно раскинулись виллы аристократии, эти речки были чем-то вроде естественного барьера для периодических атак чумы. Собственно городское ядро окружали уэрты [41]41
  Уэрта– плантация огородных культур, плодовых деревьев (обычно орошаемая).


[Закрыть]
и фруктовые сады (миндаль, яблони, испанский боярышник), за ними простиралось широкое кольцо виноградников, которые покрывали своими рядами холмы и равнину, пышная их листва с гроздьями летом окаймляла весь горизонт, видимый с холма Сан-Кристобаль со стороны склона Ла-Марукес. По левому берегу Дуэро к западу темнели молодые сосновые посадки, меж тем как в северном направлении, за серыми холмами, широкая полоса полей соединяла долину с Парамо [42]42
  Парамо (исп.paramo) – плоскогорье. Центральная часть плоскогорья Старой Кастилии окаймлена поясом более высоких плоскогорий «парамос».


[Закрыть]
, обширным краем пастбищ и дубовых рощ, где жили пастухи шерстоносных овечьих отар. Такое распределение обеспечивало город всем необходимым, земля щедро давала хлеб и вино – легкое розовое вино ближайших к городу молодых лоз, пьянящее светло-красное в окрестностях Сигалеса и Фуэнсадданьи и изумительные белые вина Руэды, Серрады и Ла-Секи. По правилам Корпорации виноделов, монополизировавшей этот промысел, в Вальядолиде запрещалось продавать чужое молодое вино, пока не раскупят собственное. Зеленая лоза над дверью таверны оповещала о распродаже молодого вина, и тогда слуги из богатых домов, служанки из семей среднего достатка и самые бедные вальядолидцы выстраивались длинными очередями перед дверью таверны, чтобы оценить достоинства нового вина. Любитель виноградного напитка, вальядолидец XVI века обладал тонким вкусом, различал хорошее вино от плохого, не гнушаясь и менее ценным, – количество выпитого вина за год на душу населения достигало двухсот десяти квартильо [43]43
  Квартильо– испанская мера жидкости (0,504 л).


[Закрыть]
, цифра весьма внушительная, если вычесть женщин, как правило, мало пивших, да еще детей, трезвенников и нищих.

Зажатый между двумя реками небольшой город (где, как говаривали в ту эпоху, «если у нас хлеб дорожает, значит, в Испании наступил голод»), представлял собой прямоугольник с несколькими воротами – ворота Большого моста на север, Полевые ворота на юг, ворота Туделы на восток и Ла-Ринконады на запад. И за исключением мощеной, серой центральной части города с сетью оросительных канав по середине улиц, город летом был пыльным и сухим: зимой – холодным и слякотным, и во все поры года – грязным и зловонным. Впрочем, хотя нос морщился от вони, глаза наслаждались видом сооружений, вроде Коллегии Сан Грегорио, храмов Антигва и Санта Крус или мощных монастырей Сан Пабло и Сан Бенито. Оживленное движение карет, лошадей и мулов по узким улицам с аркадами по сторонам и трех-четырехэтажными домами без балконов, с лавками и цеховыми мастерскими в первых этажах придавало Вальядолиду тех лет облик города цветущего и преуспевающего.

Еще до переезда в Вальядолид королевского двора [44]44
  Вальядолид был с 1522 г. резиденцией испанского короля Карла I (1517—1555), в 1519 г. провозглашенного императором под именем Карла V.


[Закрыть]
, вечером 30 октября 1517 года, карета, в которой ехал негоциант и финансист дон Бернардо Сальседо со своей красавицей-женой доньей Каталиной де Бустаманте, остановилась перед домом номер пять на улице Корредера-де-Сан Пабло. Они возвращались от брата дона Бернардо, светловолосого, безбородого дона Игнасио, оидора [45]45
  Оидор(аудитор) – правовед, член «аудиенсии», высшего апелляционного суда.


[Закрыть]
Королевской Канцелярии. Когда супруги отъезжали от дома, где провели вечер, донья Каталина потихоньку призналась мужу, что чувствует боли в области почек, а когда упряжка кареты резко остановилась перед порталом их дома, опять прошептала на ухо мужу, что ощущает влагу на ягодицах. Дон Бернардо Сальседо, в свои сорок лет мало сведущий в этих делах, можно сказать, новичок, приказал слуге Хуану Дуэньясу, придерживавшему дверцу кареты, чтобы он немедля сбегал к доктору Альменаре на улицу Каркава и сообщил, что сеньора Сальседо занемогла и нуждается в его помощи.

Дон Бернардо считал появление ребенка, о чем возвещали эти признаки, истинным чудом. Он был женат уже десять лет, и беременность жены стала для обоих полной неожиданностью. Мужчины семейства Сальседо не вникали в такие пошлые мелочи. Это донья Каталина, вскоре после свадьбы, обеспокоенная бесплодием их брака, обратилась к дону Франсиско Альменаре. Дон Франсиско был самым знаменитым женским врачом во всей округе. Диплом на право лечить больных он получил в 1505 году в Королевском медицинском трибунале, блестяще выдержав все экзамены, а его практика при уважаемом докторе доне Диего де Леса лишь подтвердила возлагавшиеся на него надежды. Слава доктора Альменары перешла за пределы Вальядолида, и самые крупные владельцы ткацких мастерских в Сеговии, самые известные коммерсанты Бургоса обращались к нему за медицинским советом. Однако донье Каталине решение прибегнуть к его помощи далось нелегко. Каково это обнажить свои срамные органы перед незнакомым мужчиной, пусть даже самым знаменитым? Как советоваться с кем-то по поводу столь интимной проблемы, как то, что их супружеские отношения не приводят к беременности? И все же любопытство доньи Каталины взяло верх над ее стыдливостью. Хотя она не очень жаждала иметь ребенка, но ей, как всякой нормальной женщине, хотелось знать, почему у нее, исправно исполняющей супружеские обязанности, так долго нет детей. Когда же визит состоялся, благородная осанка доктора Альменары, его мантия темного бархата, висевший на шее рубин, длинная заостренная борода и огромный изумруд, украшавший большой палец правой руки избавили ее от сомнений и побудили к откровенности. Этому способствовали также приятные манеры целителя, мягкая негромкая речь, деликатность, с которой он обследовал самые интимные части ее тела и нежнейшие, хотя и волнующие прикосновения, неизбежные при его профессии. Долгое общение с врачом рассеяло все опасения в душе доньи Каталины и расположило сердце дона Бернардо к искренней дружбе с ним. Но прежде пришлось перенести тяжкие испытания, вроде пробы чесноком, чтобы выяснить, кто из супругов был причиной бесплодия. Для этого дон Франсиско Альменара должен был на ночь ввести во влагалище доньи Каталины хорошо очищенный зубчик чеснока.

– Завтра утром не вставайте, пока я не приду. Я должен первый вас понюхать, – предупредил он.

Дон Бернардо проснулся на заре. Он смутно подозревал, что дело идет о каком-то важном испытании его мужских способностей. Несколько часов он бродил по дому и когда, после девяти утра, услышал у дома стук копыт докторова мула, приподнял занавеску на окне с явным беспокойством. Слуга доктора, который вел мула под уздцы, помог хозяину спешиться и привязал мула к кольцу на столбике. Все, что происходило потом, повергло дона Бернардо в смущение и растерянность. Дон Франсиско приказал донье Каталине встать и, как была, в ночной сорочке, повел ее за руку к тазу, возле которого учтиво попросил подышать на него.

– Как вы сказали? – спросила заметно сконфуженная донья Каталина.

– Дыхните, сеньора, извольте на меня дыхнуть, – настаивал доктор, наклонясь к лицу пациентки. Пришлось донье Каталине повиноваться.

– Еще раз, если вам не трудно.

Супруга дона Бернардо Сальседо дыхнула еще раз перед носом дона Франсиско, и тот нахмурился. Затем, с чрезвычайно серьезным видом, доктор Альменара попросил у дона Бернардо разрешения побеседовать с ним наедине в его кабинете; там он сел за письменный стол и взглянул на сеньора Сальседо с необычной холодностью.

– К сожалению, должен сообщить вам, что у вашей супруги пути свободны, – сказал он.

– Что это означает, доктор?

– Супруга вашей милости способна к зачатию. Дон Бернардо похолодел.

– Вы предполагаете… – начал он, но не смог продолжить.

– Я не предполагаю, сеньор Сальседо, я решительно утверждаю, что дыхание вашей супруги отдает чесноком. Что это означает? Очень просто – пути восприятия в ее теле свободны, не закупорены. И при надлежащем оплодотворении зачатие было бы нормальным.

Дон Бернардо почувствовал, что обливается потом, его движения стали неловкими, неуверенными.

– Это означает, что я виновник нашего бесплодного брака?

Альменара взглянул на него снизу вверх с оттенком некоторого презрения.

– В медицине, сеньор Сальседо, два плюс два не всегда четыре. Я хочу сказать, что эти пробы отнюдь не математика. Существует вероятность, что оба вы способны к рождению потомства, но по какой-то причине ваши обоюдные лепты не согласуются.

– Иначе говоря, я и моя жена не подходим друг другу.

– Называйте это, как вам угодно.

Сеньор Сальседо осторожно промолчал. Глубина познаний доктора Альменары была вне сомнений, равно как чудесные исцеления, которые он совершал в самых знатных семьях города, и его ясный ум. Также все знали, что в библиотеке доктора стоят триста двенадцать томов – чуть меньше, чем в библиотеке Игнасио, брата дона Бернардо, однако этого было достаточно, чтобы оценить степень его образованности. Из-за такого пустяка не стоило устраивать сцен. И все же он решился спросить:

– А не располагает ли ваша наука, доктор, еще какой-либо пробой, скажем, менее резкой, более деликатной?

– Мы могли бы подвергнуть вашу супругу пробе мочой, но это очень противная процедура и столь же малодостоверная, как и чеснок.

– Как же поступить?

Альменара медленно поднялся из-за стола. В своей широкой мантии темного бархата он казался великаном. Остроконечная борода доходила до третьей пуговицы мантии.

– Откровенно говоря, сеньор Сальседо, – сказал он, мягко взяв дона Бернардо за локоть, – что для вашей милости было бы более огорчительно: не иметь потомства или же признаться вашей супруге, что виновник ее бесплодия вы?

Сеньор Сальседо слегка откашлялся.

– Вижу, ваша милость столь же тонко разбирается в мужчинах, – сказал он.

– Тот, кто хорошо понимает женщин, начинает в конце концов понимать и мужчин. Эти знания дополняют одно другое.

Дон Бернардо поднял глаза, странно непроницаемые, тусклые.

– Быть может, доктор, было бы достаточно сообщить моей жене, что наши организмы не согласуются, что наши лепты, как вы говорите, не соответствуют одна другой?

– Мысль разумная, – усмехнулся доктор. – Сделаем так, как вы говорите. Ведь в действительности ваша милость не предлагает мне лгать.

Эта уступка доктора Альменары сохранила гармонию между супругами и дружбу обоих мужчин. И когда через восемь лет, прошедших в жизни супругов без всяких событий, кроме обычного хода времени, дон Бернардо и донья Каталина явились к доктору с сообщением, что у доньи Каталины дважды были задержки, доктор Альменара порадовался своему разумному решению. Он уложил донью Каталину на ортопедический стол и долго щупал ей пульс. Затем положил правую ладонь на левую грудь пациентки, в области сердца, и, ощутив волнение доньи Каталины, пробормотал: «Спокойно, спокойно, сеньора, жара у вас нет». Потом повернулся к своему другу и повторил: «Жара у нее нет, сеньор Сальседо». Сильно согнувшись в поясе, он припал ухом к груди женщины и услышал взволнованное биение ее сердца. В заключение опытной рукой он раздвинул корсаж и пояс юбки, пощупал живот, проверил плотность селезенки и печени, подвижность петель кишечника. Но рука его опустилась еще ниже. У доньи Каталины перехватило дыхание, она едва не лишилась чувств – доктор щупал ее правой рукой с изумрудом на большом пальце, и временами она ощущала на лобке грани самоцвета. В это утро доктор Альменара действовал чрезмерно смело. Наконец он вынул руку и пошел к умывальнику.

– Задержки, – говорил он, вытирая руки, – почти всегда убедительный признак беременности, но при таком малом сроке определить что-либо наощупь невозможно. – Он посмотрел на Сальседо и прибавил, как бы продолжая их разговор восьмилетней давности. – Такие случаи в медицине бывают. Лепты обоих, которые как будто не совпадали, внезапно подружились. Будем надеяться. Жду вас через восемь недель.

Супруги явились снова через два месяца, но теперь донью Каталину по утрам постоянно тошнило и дважды случались головокружения и рвота. Обо всем этом она, прежде чем лечь на стол, рассказала доктору. Доктор терпеливо прослушал ей сердце, но едва начал ощупывать живот, уголки его рта приподнялись в улыбке.

– А вот и головка юного Сальседо, – сказал он и улыбнулся еще шире. – Все-таки у вас получилось.

Месяц за месяцем донья Каталина в сопровождении мужа посещала доктора Альменару. Для нее было предметом гордости периодически слышать из его уст подтверждения близящихся родов. Однако на восьмом месяце беременности доктор задал неприятный вопрос:

– Уверены ли ваши милости в том, что правильно вели счет?

– Задержки не могут обмануть, доктор, – поспешил возразить дон Бернардо. – В первый раз, когда мы пришли к вам, их уже было две, стало быть, сегодня ровно восемь месяцев.

– Уж очень головка мала, – заметил доктор, – не больше яблока.

В следующий месяц он подтвердил, что все идет хорошо, кроме размеров плода, он очень мал, но ничего иного не остается, как ждать. В заключение, словно бы задавая самый невинный вопрос, он осведомился у дона Бернардо, нет ли у них в доме кресла для рожениц. Дон Бернардо Сальседо самодовольно кивнул. Он чувствовал себя счастливым, что может удовлетворить доктора Альменару даже в такой мелочи, и стал подробно рассказывать о флотилии с шерстью и о дальновидности дона Нестора Малуэнды, известного бургосского коммерсанта, преподнесшего эту новинку в дар его супруге, как только такие кресла появились на рынках Фландрии.

– Да, изобрели его фламандцы, – улыбнулся доктор, но тут же прибавил скептическим тоном: – Впрочем, юному Сальседо при его миниатюрных размерах вряд ли понадобится помощь, чтобы выйти в наш мир.

И вот теперь донья Каталина в ожидании доктора прохаживалась по комнате, и то и дело хваталась обеими руками за столик, наморщив лицо и краснея, но не говоря ни слова.

– Опять? – заботливо спрашивал дон Бернардо, глядя на часы. Она утвердительно кивала. – Каждый раз все чаще, всего несколько минут прошло, а то и меньше, – прибавлял он.

Сальседо втайне гордился, что стал виновником всего этого переполоха. В нем говорило тщеславие, скорее похожее на чувство самца-производителя, чем на отцовское. Наконец-то, после стольких неудач, дело удалось. Он восхищался спокойствием жены, но слегка досадовал на ее слишком, по его мнению, неподходящий ввиду таких обстоятельств наряд – юбка с фижмами, скрывавшая беременность, корсаж с круглым вырезом, оставляющий открытыми соблазнительные плечи. Он усмехнулся, вспомнив день, когда она впервые надела этот корсаж и у него едва хватило терпения раздеть ее. Порой бывали у него подобные приступы безудержного вожделения, причину которых он не мог понять. Видно, они были связаны скорее с его плотскими потребностями, чем с нарядами жены. И все же его всегда возбуждал этот соблазнительный корсаж, белые, хрупкие плечи, соперничавшие с шелком оборок. Вот его жена с исказившимся лицом снова схватилась за столик, а когда боль отступила, донья Каталина нервно зазвонила в серебряный колокольчик. Прибежала, отдуваясь и шаркая шлепанцами, Бласа, их старая кухарка, в юбке из грубого сукна и в чепце. Бласа начала служить в доме бабушки доньи Каталины пятилетней девочкой – ее взяли развлекать новорожденную мать доньи Каталины, которая, в свой черед, родилась при ней. Бласа была опорой дома. Однако, когда госпожа сообщила, что младенец вот-вот появится и надо подготовить комнату и согреть на кухне воду, Бласа ничего не сказала. Что ж до горничной Модесты, хозяйка велела ничего ей не говорить. Пусть ложится спать. Негоже, чтобы девушка ее лет участвовала в таких делах. Слуга Хуан Дуэньяс, который отправился за доктором и скоро вернется, пусть будет наготове, вдруг ночью что-нибудь потребуется. А покамест Бласа должна достать из кладовой кресло для рожениц, которое хранится там уже десять лет на одном из шкафов. Бласа знай только кивала своей тяжелой головой, покорно опустив отечные веки, совершенно спокойно воспринимая весть о грядущем событии.

– Что еще прикажете, сеньора? – спросила она, глядя на хозяйку своими усталыми глазами.

Однако донья Каталина уже слушала уговоры супруга, который наставительно советовал ей одеться поудобней, – не собирается же она рожать в корсаже и в юбке с фижмами. Из-за волнения и схваток донья Каталина еще не подумала о подходящей одежде.

– Надень ночную сорочку пошире и, конечно, без застежек.

Послышался стук колес.

Сеньор Сальседо знал каждую выбоину, каждый неровный камень мостовой и особый скрип своей кареты, объезжавшей эти препятствия.

– Живей, – сказал он, – доктор приехал.

Донья Каталина выбежала из комнаты через маленькую одностворчатую дверь, пока дон Франсиско де Альменара в мантии темного бархата и с черным чемоданчиком в руке с изумрудным перстнем входил через главную дверь. Доктор знал, сколь важно торжественное появление. Врач или повитуха в доме первородящей почитались, как божество. Дон Бернардо, испытывая необычное волнение, поспешил навстречу.

– Уже началось, доктор.

– Схватки есть?

– Больше часу продолжаются. Каждые две минуты.

Дон Франсиско де Альменара огляделся вокруг и заметил, что нужна повитуха. Дон Бернардо смущенно извинился – он не знал, что ее присутствие необходимо. Доктор написал на бумажке два имени и два адреса, и сеньор Сальседо позвал Хуана Дуэньяса:

– Вези первую. А вторую только в том случае, если первую не застанешь дома.

Потом он повел доктора в спальню, но прежде чем войти, как воспитанный человек и ревнивый муж, постучал костяшками пальцев. Донья Каталина сдавленным голосом ответила: «Войдите». Она облачилась в свою сорочку новобрачной, поверх которой накинула просторный халат, и лежала на двух набитых шерстью подушках. Доктор Альменара придержал дверь и мягко обратился к дону Бернардо:

– Вам лучше подождать там.

Сеньор Сальседо сделал шаг назад, чувствуя себя униженным. Что намеревается делать почтенный доктор Альменара наедине с его женой? Минуты шли невыносимо медленно. Через толстую дубовую дверь еле слышалось тихое бормотанье, и, когда доктор впустил сеньора Сальседо, тот ринулся в «святилище», как называл их спальню с первого дня брака. Доктор Альменара приостановил его.

– Все идет нормально, – сказал доктор. – Расширение началось.

Повитуху уже доставили. Это была невысокая, худая женщина с пергаментным цветом лица, одетая в старую юбку, на голове тока.

– Добрый вечер, Виктория, – обратился к ней доктор. – Все идет правильно, только нельзя давать ей спать. Приготовьте роженице полынный отвар.

Проворная Модеста хотела было побежать вслед за повитухой, но дон Бернардо остановил ее.

– Тебе надо идти спать, – сказал он. – За сеньорой будет ухаживать Бласа. – И, обернувшись к Хуану Дуэньясу, который неподвижно стоял в дверях и глядел на него, распорядился: – А вы, Хуан, ждите внизу. Еще неизвестно, может, вы нам понадобитесь.

Донья Каталина послушно выпила отвар, но он, по-видимому, не оказал никакого действия. И все же расширение продолжалось. Повитуха то входила в спальню, то выходила.

– Расширилось достаточно, доктор, но я не вижу, чтобы сеньора как-то участвовала. Она совершенно пассивна.

– Дайте ей ревень.

Пациентка потерла себе живот листом ревеня. При каждой схватке она прятала лицо в подушку, но не старалась напрячься.

– Тужьтесь, – говорил доктор. Замешательство усиливалось.

Доктор сел на низкий табурет. Услышав стоны роженицы, обернулся к ней.

– Тужьтесь!

– Я не могу, доктор.

Дон Франсиско де Альменара поднялся. Головка видна, она маленькая.

– Почему она, черт возьми, не выходит? – недоумевал он.

Но прошло еще полчаса, а все было по-прежнему. Отверстие расширилось, однако донья Каталина не делала никаких усилий.

– Виктория! – крикнул, наконец, доктор, теряя терпение. – Пожалуйста, принесите кресло для рожениц!

Сам дон Бернардо помог занести кресло в спальню. Это было сооружение из дерева и кожи – сиденье находилось ниже, чем подставка для ног, и на поручнях были два ремня, чтобы пациентка могла, напрягаясь, за них ухватиться. Повитуха и кухарка Бласа помогли донье Каталине перебраться в кресло. Исхудавшая роженица с задранными кверху ногами и белевшими на черной коже ягодицами представляла зрелище жалкое и нелепое. Наступили схватки, и доктор сказал: «Напрягитесь!». Она сморщила лицо, но когда боль отпустила, начала беспокоиться и раздраженно приказала мужу выйти и ждать в соседней комнате, – ей-де неприятно, что он видит ее в таком ужасном положении. Дон Бернардо никогда не думал, что рождение ребенка это такой долгий и мучительный процесс.

В половине третьего ночи 31 октября 1517 года расширение отверстия практически завершилось, но ребенок не выходил, а донья Каталина только кричала, но ничего со своей стороны не предпринимала, чтобы ускорить роды. И в этот момент доктор Альменара произнес фразу, которая потом разнеслась по городу: «Ребенок приклеился!» – сказал он. Как раз в этот миг произошло нечто немыслимое: головка младенца исчезла из виду, а вместо нее показалась ручка с раскрытой ладошкой, которая помахивала, как бы прощаясь или приветствуя. Да так и осталась, только поникла и увяла, вроде пениса, между раздвинутых бедер дамы.

– Этот негодник перевернулся, – воскликнул доктор вне себя от ярости. – Хватайте его, да побыстрей.

Повитуха открыла свою корзину, достала фляжку с укропным маслом и кусок сливочного масла, растерла оцепеневшую ручонку обоими снадобьями и быстро, очень профессиональным и умелым движением засунула ее обратно в материнское лоно. Пациентка не сопротивлялась, а когда заметила, что доктор снимает с пальца перстень с изумрудом и кладет его на ночной столик, на нее нашла неодолимая слабость, словно доктор обезоружил свою руку, и теперь всю ответственность возложил на нее, донью Каталину. Совершенно неожиданно произошло, однако, нечто противоположное. Она внезапно ощутила в животе руку доктора – он ухватил плечико младенца своими тонкими пальцами и повернул его так, что маленькая головка снова появилась в устье матки. Донья Каталина, которая, позабыв о приличиях, вопила и бранила всех присутствующих, почувствовала в тазу прилив энергии, завизжала, напряглась изо всех сил, подбадриваемая повитухой: «Так, так!» и, внезапно, окровавленный комок розового мяса вылетел, как пушечное ядро, с такой силой, что доктор еле увернулся от удара по голове, и ребенок упал на белое полотенце, которое повитуха держала наготове развернутым.

– Мальчик! – воскликнула она с изумлением. – Какой крохотный, ну прямо котенок.

В спальню вбежал дон Бернардо, и доктор Альменара, мывший в тазу руки, испытующе глянув на него, сказал:

– Получайте сыночка, сеньор Сальседо. Вы с супругой уверены, что правильно считали? Судя по размерам, он похож на семимесячного.

Однако напряжение, стыд, усилия доньи Каталины, которая впервые в жизни самостоятельно выполнила некое дело, не прибегая к помощи наемных рук, имели весьма прискорбные последствия. Она почувствовала крайнее изнеможение и бессилие и, когда наутро ей принесли ребенка, чтобы она его покормила, малыш отвернул головку от соска, сотрясаемого ее судорожными рыданиями. Доктор Альменара, присутствовавший при этой реакции новорожденного, тщательно прослушал донью Каталину, положил руку с перстнем на левую грудь больной, повернулся к дону Бернардо и его родственникам, неожиданно появившимся в доме, и произнес еще одну из своих лаконичных фраз:

– У роженицы жар. Придется искать кормилицу.

Связи семьи Сальседо простирались по всему городу и окрестным селениям. Дон Игнасио, оидор Канцелярии, где в то утро готовились к прибытию короля, отдал распоряжение своим подчиненным: срочно требуется молодая кормилица, недавно родившая, здоровая и согласная поселиться в доме родителей младенца. В Парамо поставщики шерсти получили от дона Бернардо такое же задание: семье Сальседо срочно требуется кормилица. В полдень следующего дня явилась девушка, почти подросток, родом из Сантовении, мать-одиночка, у которой ребенок родился мертвым, и молоко пошло всего четыре дня назад. Донье Каталине, еще не слишком обессилевшей от жара, кормилица понравилась – высокая, стройная, приветливая, с приятной улыбкой. Она производила впечатление девушки веселой, несмотря на все свои беды. И когда младенец свернулся клубочком на ее груди и целый час, не отрываясь, сосал, после чего уснул, донья Каталина была тронута. Материнское чувство девушки было видно в ее прикосновениях, в заботливой нежности, с какой она убаюкивала дитя, в трогательной гармонии обоих в час кормления. Очарованная донья Каталина без колебаний наняла ее и хвалила безудержно. Так получилось, что проворная Минервина Капа, родом из Сантовении, пятнадцатилетняя неудачливая мать, вошла в состав челяди семейства Сальседо на улице Корредера-де-Сан Пабло, дом номер пять.

Не встретила сопротивления Минервина и на кухне, где кухарка Бласа, внешне покорная, была по сути крепким орешком. До появления Минервины она два раза покормила младенца молоком ослицы, разведенным водой и сильно подслащенным, как когда-то поступала ее мать, и донья Каталина опасалась враждебного приема. Однако сеньору Бласу заинтересовало происхождение девушки, и как только они встретились, кухарка спросила, не знает ли она в своей деревне некоего Педро Ланусу, отца двух смазливых и легкомысленных девушек. Не успела она закончить свой вопрос, как Минервина расхохоталась.

– У них вся семья – «просветленные» [46]46
  То есть принадлежащие к секте «просветленных».


[Закрыть]
, сеньора Бласа.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что вы слышите, сеньора Бласа. Они из тех, которые говорят, что Господь наш скорее предпочитает видеть мужчину и женщину в постели, чем в церкви, молящимися на латыни.

– Так говорят в твоей деревне? Да, эта семейка всегда отличалась странностями.

Минервина постаралась вспомнить еще что-нибудь забавное, чтобы снискать расположение сеньоры Бласы.

– А еще они говорят, будто Господь наш является к ним, стоит только усесться и ждать Его. Сиди, мол, спокойно и жди, пока Господь тебя не просветит. Потому их еще называют «отрешенными».

– Вот это словечко, – согласилась Бласа, – лучше подходит Педро Ланусе, чем первое, сама понимаешь. В жизни не видела большего бездельника и неряху, чем он.

– А если вы захотите их повидать, так они по субботам приезжают в Вальядолид на ослице к одной женщине, Франсиске Эрнандес, и к священнику, которого тоже зовут дон Франсиско.

– И где же эта Франсиска Эрнандес проживает, милочка?

– Не помню, сеньора Бласа, но если вам интересно, я в первый же день, как побываю в деревне, разузнаю.

Так Минервина стала своим человеком во владениях Бласы. Глуповатая Модеста, робкая и бестолковая, тоже приняла новенькую любезно. После общества Бласы она нашла в новой подруге более близкие ей интересы молодости и темы для разговоров, не свойственные деревенской девушке.

Донья Каталина провела утро спокойно. Появление опрятной и услужливой Минервины уняло ее тревогу. Вдобавок в полдень пришла ее невестка, донья Габриэла, рассказать о празднестве в городе: сорок тысяч иноземцев прибыло, чтобы приветствовать короля, на улицах бурлят толпы народа, на перекрестках поставлены деревянные арки, увитые зеленью, на домах знати красуются щиты с гербами и ковры. А потом начался военный парад на Новой дамбе – инфант дон Фернандо [47]47
  Инфант дон Фернандо(1509—1564) – младший брат Карла, впоследствии Фердинанд I, император Священной Римской империи (с 1556 г.).


[Закрыть]
в сопровождении кардинала Тортосы и архиепископа Сарагосы, а за ними герольды, альгвасилы, служители и булавоносцы. Народ до хрипоты орал приветствия королю, когда дон Карлос появился верхом на коне, – ехал один посреди улицы под грохот литавр, а бриллианты на его костюме так и горели в лучах ноябрьского солнца. Перед ним шел оркестр – трубачи и барабанщики, а позади шагали пятьсот аркебузиров – четыреста немцев да сто испанцев, – за которыми ехала его сестра донья Леонор со своими фрейлинами из знатных семей, а замыкал кортеж полк лучников, подымавших на дыбы своих коней и возглашавших здравицы Кастилье и королю. Донья Каталина, женщина легко возбудимая, вдруг начала дрожать под пуховым одеялом, и тогда донья Габриэла, заметив ее волнение, перевела разговор на большого слона, которого вывели на рыночную площадь для забавы детям и взрослым.

На следующий день донье Каталине без всякой видимой причины стало хуже. Жар усилился, и доктор Альменара предположил, что, возможно, это родильная горячка; дабы выиграть время, он приказал цирюльнику Гаспару Лагуне, который в свое время вернул к жизни тяжело больного президента Канцелярии, сделать больной кровопускание, что цирюльник и выполнил с поразительной ловкостью. Но поскольку состояние доньи Каталины и на другой день не улучшилось, дон Франсиско Альменара подал новую надежду, предложив прибегнуть к «великому противоядию».

– Надо дать его. Ничего другого не остается.

Донья Каталина согласилась. Ее супруг покорно нашарил в кармане своего кафтана несколько монет, однако доктор, заметив этот его жест, сказал, что речь идет об очень дорогом лекарстве.

– И сколько же оно стоит? – осведомился Сальседо.

– Двенадцать дукатов, – ответил доктор.

– Двенадцать дукатов! – ахнул дон Бернардо. Доктор стал объяснять причину такой цены:

– Примите во внимание, что готовят его только в Венеции, и в его состав входят более пятидесяти разных элементов.

Пока Модеста бегала в аптеку Кустодио, на улице раздался топот коней, а затем послышались возгласы «Да здравствует король!», сопровождаемые барабанным боем крики солдат с алебардами. И вдруг, как тоненький дискант, отвечающий на зов могучего баритона, прозвучал среди этого военного шума звон колокольчика. Дон Бернардо отодвинул занавеску на окне. Да, он ведь заказал в монастыре Сан Пабло мессу Пяти ран Христовых за здоровье жены и святые дары на случай, если дело пойдет плохо. Он увидел приближающегося к его дому фрая Эрнандо с накрытой платком чашей, и рядом с ним служку с колокольчиком. При виде их люди опускались на колени и, поднимаясь, энергично отряхивали пыль со штанов и юбок. На лестнице колокольчик служки зазвенел еще громче, торжественно и властно. Дон Бернардо вышел навстречу фраю Эрнандо.

– Достаточно будет помазания, отче, она уже без сознания.

И в тот же миг, когда священник начал молитву, подбородок доньи Каталины отвалился на грудь – так, с открытым ртом, она и застыла. Доктор подошел, пощупал пульс и приложил руку с изумрудным перстнем к ее сердцу.

– Скончалась, – сказал он, обернувшись к окружающим.

Четверть часа спустя Модеста, спешившая с великим противоядием, наткнулась в подъезде на Хуана Дуэньяса.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю