Текст книги "Рождественский подарок"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Ох, сколько всего надо будет написать Мэгги. А вот Джеку сказать практически нечего. Потому что он и так поймет, что все это не пустой жест, не попытка добиться большего внимания с его стороны. Это знак того, что она выздоравливает и уже недалеко до полного исцеления.

Сто миллиграммов

Перевод И. Крейниной

Даже если остаться в гостях у матери Хелен от Рождества до самой Пасхи, она все равно будет жаловаться: слишком рано уезжаете. Так что в этом году решено было проявить твердость – приехать в воскресенье вечером и уехать в четверг. Четыре ночи и почти четыре полных дня под крышей родительского дома – вполне достаточно. В этом году они встретят здесь уже десятое Рождество. И надо бы избежать всех промахов предыдущих лет, заранее составив список того, что можно и чего нельзя делать.

Во-первых, холод. В мамином доме они всегда ужасно мерзли. Но на этот раз они подарят ей газовый обогреватель со сменными баллонами. И баллоны тоже купят, чтобы она не сетовала, что эксплуатация прибора обходится недешево и нужно покупать для него топливо. А еще надо набрать побольше теплой одежды и захватить по два термоса на каждого. Нельзя позволять себе прилюдно трястись от холода или каким-либо другим образом склонять ее к тому, чтобы она подключилась к центральному отоплению.

Далее – вопрос выпивки. В спальне они устроят собственный мини-бар, замаскировав его под обычный чемодан. Им ведь понадобится больше алкоголя, чем скрывается в недрах материнского буфета. Однако пить придется потихоньку, незаметно. Мама отлично подмечает красные глаза, трясущиеся руки, симптомы повреждения печени, даже не существующие на самом деле.

А еще все эти мамины советы и рекомендации! Надо выслушивать их спокойно, с вежливой миной. В этом году ей не удастся их спровоцировать и втянуть в споры, которые заведомо невозможно выиграть. Просыпаясь утром с красными от мороза носами – еще бы, если ты ночевал в спальне, напоминающей эскимосское иглу! – они будут повторять про себя, а потом напоминать друг другу: «Вообще-то мама не очень стара, но она всегда смотрела на мир глазами пожилого человека. Она уже не изменится, поэтому измениться должны мы. Нельзя позволять причинять нам боль». Это придется повторять как мантру. И тогда, конечно, все пройдет хорошо.

Действительно, все прошло гладко. Десятое Рождество оказалось гораздо лучше, чем предыдущие. В доме теперь было теплее, и потом иногда они приглашали соседей на стаканчик хереса и пирожки. Таким образом, у матери Хелен осталось меньше времени на то, чтобы качать головой и горестно вздыхать и ныть, что она не понимает, куда катится этот мир, и что все вокруг деградирует.

Было утро четверга. Сегодня они уедут, а перед отъездом повезут маму в ресторан в загородном отеле. Все вещи загрузят в багажник заранее, а по пути из отеля просто завезут ее домой и, не выходя из машины, отчалят к себе. Да, чувство вины останется, зато они будут снова свободны. Можно будет поздравить друг друга с тем, что на этот раз все прошло мирно.

Хелен наклонилась к Нику и поцеловала его. Он потянулся к ней, но она предусмотрительно выпрыгнула из постели. Этого тоже нельзя делать в родительском доме. Расслабиться невозможно, ведь мать может войти без стука в любую минуту. Ну ничего, дома на это будет достаточно времени.

– Я лучше сделаю нам по чашечке горячего чаю, – сказала Хелен.

– Ладно, – проворчал Ник.

Мать была на кухне.

– А почему бы ему самому не подняться и не принести тебе чаю? – Каждое слово было напоено тонким ядом, в вопросе сквозило неявное, но все же заметное недовольство.

Хелен напомнила себе, что надо быть начеку. Нельзя отвечать таким же тоном, в голосе не должно быть и тени возражения.

– Мы по очереди приносим друг другу чай, – беззаботно произнесла она.

– Да, но это далеко не все, что он обязан для тебя делать. Любой на его месте был бы счастлив, если бы ему позволили поухаживать за тобой.

– Слушай, раз уж я здесь, пойди приляг. А я и тебе принесу чашку чаю.

– Нет, я не хочу лежать. Мне надо возвращаться к прежнему образу жизни, раз ты уже уезжаешь. Я думала, вы хотя бы до Нового года останетесь. И мисс О’Коннор очень удивилась…

– Да, я заметила, что она все время чему-то удивляется, – ответила Хелен, гремя чашками и кастрюльками. А потом вспомнила: осталось всего пять часов. Надо быть вежливой и спокойной. В конце концов, если она выйдет из себя, ей же будет хуже.

– А сама мисс О’Коннор хорошо провела Рождество? – спросила Хелен весело.

– Понятия не имею. Она обычно ездит к сестре. Больше у нее никого нет.

Прошла уже целая вечность, а вода в кастрюльке все не закипала.

– И что, он теперь целыми днями валяется в кровати? Вообще не одевается и не выходит из дому?

«Спокойно, Хелен. Не спеши отвечать. Постарайся выдавить из себя улыбку».

– Обычно мы встаем в одно и то же время. В один день Ник готовит завтрак, на следующий – я. Потом мы выводим на прогулку Хичкока, я иду на автобус, а Ник забирает газету и возвращается домой. – Все это было произнесено так спокойно, как будто она рассказывала сказку об идеальной жизни.

– Неужели он хоть что-то готовит?

– О да, конечно. Ты же видела в эти праздники, как он любит, чтобы ему что-то поручали.

– Насколько я заметила, он только носил тарелки туда-сюда.

«У кастрюли, наверное, дырявое дно. Разве требуется столько времени, чтобы вскипятить воду?» – Хелен снова улыбнулась и завозилась с подносом.

– Вот как, подашь чай по-королевски, на подносе?! Раньше вполне достаточно было в руках отнести две кружки.

– У тебя здесь столько красивой посуды. Жалко, что эти вещи редко используются.

– Думаю, что он ждет не дождется, когда все это можно будет прибрать к рукам. Я обратила внимание, как он восхищался старинным бюро. Заявил, что это дорогая штука.

– Мне кажется, Ник просто хотел утешить тебя, мама, после того, как ты сказала, что у тебя нет никаких накоплений и вообще ничего ценного. Он просто указал тебе на то, что у тебя есть красивая старинная мебель.

– Не ему указывать мне на что-либо. В его положении, после того, что он совершил, не стоит вообще кому-либо возражать.

– Он говорил это, проявляя участие, мама. – Голос Хелен звенел холодком. Она была уже на грани. Раньше мать только ехидничала и намекала. А теперь перешла в открытое наступление.

– Нет, серьезно, Хелен. Это унизительно и для меня, и для тебя. И он еще нас жалеет! Не думай, что никто ни о чем не догадывается. Все всё знают. Я все время одна и принимаю все удары на себя, но мне как-то удается сохранить лицо.

– Я не считаю, что для меня или для тебя унизительно то, что Ника сократили. По всей стране закрываются компании и увольняют сотрудников. Ник меньше всех это заслужил, но я рада, что у него уже намечаются новые варианты. А еще, что у нас нет пятерых детей, как у некоторых из его коллег.

– И об этом тоже я хотела тебе сказать. Вы уже десять лет женаты, и у вас нет детей, только собака с нелепым именем Хичкок. Кто вообще так называет собаку?

– Нам это имя нравится, и мы любим нашего пса. К тому же мы ведь не заставляем тебя возиться с ним, правда? Он остался дома, сидит один в своей конуре и ждет, когда мы вернемся.

«Не то! Совсем не то! Не надо было этого говорить!» Она дала понять, будто хочет скорее уехать. Но теперь пути назад нет. А что это за звук? Не вскипел ли наконец чайник?

– Не знаю, как ты все это терпишь, Хелен. У тебя же было все. Не понимаю, почему ты молчишь, вместо того чтобы возмущаться?

– Если бы я могла в мгновение ока найти Нику хорошую работу, я была бы счастлива. Но на рынке нет вакансий. – Она изобразила простодушную улыбку в надежде, что мать прекратит этот разговор и не будет развивать опасную тему.

– Я говорю не только о работе, но и кое о чем другом, – отозвалась та.

Все, слово сказано и проигнорировать его уже не получится.

– Ты о чем это? – произнесла Хелен с вежливым интересом, но как будто не догадываясь, что за этим последует.

– Нечего делать такое лицо, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду ту женщину, любовницу Ника.

– Ах вот оно что. Ну, у них все закончилось. – Ее голос по-прежнему был веселым, так что глядя на него никто бы не догадался, как тяжело стало у нее на сердце.

– Как это «закончилось»? Это тебе не Рождество – сегодня наступило, а завтра прошло. Все не так просто.

– Это именно так, мама: было и прошло.

– Но как ты можешь ему такое прощать? Как ты можешь терпеть его рядом с собой… после всего, что было?

– Мы с Ником очень счастливы. Мы любим друг друга. Ну, случилась неприятность. Жаль, что окружающим стало все известно, но что же тут поделаешь?

Вода закипела. Хелен обдала кипятком заварочный чайник.

– И после всего этого ты живешь так, будто ничего не произошло!

– А что мне делать, мама? Скажи мне? Чего ты от меня ждала? Что бы ты мне посоветовала, если бы я спросила у тебя совета?

– Я бы хотела, чтобы этого вообще не было.

– И я бы хотела. Думаю, Ник и Вирджиния тоже этого хотели. Но что случилось, то случилось.

– Ее так звали – Вирджиния?

– Да.

– М-да… Вирджиния…

– Но все-таки скажи мне, мама. Мне просто интересно. Каких действий ты ждала от меня? Что мне делать: уйти от него, подать на него в суд? Что?

– Не кричи на меня. Я всего лишь мать, которая желает добра своей дочери.

– Если ты желаешь мне добра, перестань меня мучить. – В глазах у Хелен стояли слезы. Она пошла наверх, держа перед собой поднос с чаем.

– Я все испортила, – всхлипнув, сказала она Нику. – В это чертово последнее утро я все испортила.

Он прижал ее к себе и гладил по голове, пока рыдания не утихли.

– Давай нальем немного бренди в чай, – предложил он, – и заберемся под одеяло, пока мы не превратились в экспонаты музея ледникового периода.

Как было бы здорово, если бы никто не знал о Вирджинии! Хелен это понимала. Она-то знала о ней с самого начала, но не подавала виду. Она была уверена, что это ненадолго. Вирджиния, молоденькая, хорошенькая девушка, работала вместе с Ником. Такого рода романы часто случаются, но очень редко приводят к распаду семьи. Если, конечно, жена окажется достаточно мудрой и не потеряет голову. Именно скандалы и представляют собой главную опасность в таких случаях. Да и зачем заставлять такого приличного и всеми уважаемого мужчину, как Ник, выбирать между практичной разумной женой Хелен и легкомысленной красоткой Вирджинией? Почему бы не сделать вид, что ничего не замечаешь, и не положиться на то, что она в конце концов найдет себе другого мужчину? Так все и должно было сложиться и наверняка сложилось бы. Этот эпизод забылся бы, если бы не та авария.

Дело было два года назад накануне Рождества. У Ника в офисе устроили праздник Хелен в тот день умоляла его не брать машину. В центре будет полно такси. Зачем же рисковать? Они мирно обсудили это за завтраком: прикинули, сколько нужно миллиграммов, чтобы человек почувствовал опьянение. Сошлись на том, что оба могут спокойно вести машину, выпив даже в четыре раза больше разрешенной нормы. Но некоторым людям даже минимальной дозы достаточно, чтобы потерять координацию, поэтому правила столь строги и допустимый минимум так абсурдно мал. Ник пообещал, что, если сильно выпьет, оставит машину возле офиса и заберет на следующее утро.

Хелен знала, что его роман с Вирджинией подходит к концу, и была очень довольна: давно уже она не чувствовала себя такой счастливой. С недавних пор она стала замечать, что муж стал пораньше возвращаться с работы и реже исчезает, чтобы тайком кому-то позвонить. Хелен мысленно поздравила себя с тем, что, похоже, страсти утихают.

В восемь вечера ей позвонила Вирджиния, которая была сильно пьяна и плакала. Она попросила Хелен быть поласковее с Ником в рождественские праздники, потому что Ник прекрасный человек, очень хороший человек и его надо как следует утешить. Хелен с ней согласилась, мрачно подумав, что слушать этот пьяный бред на трезвую голову ужасно, но еще хуже быть женой, которой звонит любовница. А когда два этих обстоятельства накладываются друг на друга, это кого угодно может вывести из равновесия.

Чуть позже позвонил Ник и сказал, мол, он надеется, что неразумная девица не звонила ей и не болтала всякую чушь. Хелен сказала, что не поняла, о чем звонившая ей особа вела речь, и попросила Ника ни в коем случае не садиться за руль. На это он ответил, что ему придется проводить эту идиотку домой, а то она наделает глупостей. Ник положил трубку еще до того, как она прокричала ему, чтобы он взял такси.

Потом он рассказывал ей, что запомнит эту дорогу на всю оставшуюся жизнь. Именно дорогу, а не саму аварию.

Движение было напряженным. Казалось, везде подстерегает опасность: неприятно поблескивали фары машин, водители нервно поглядывали на него через заливаемые дождем стекла, все вокруг сигналили без особой надобности, подрезали и нарушали правила, не проявляя никакого праздничного благодушия и джентльменства.

Рядом сидела Вирджиния. Ее тошнило, она рыдала и хватала его за руку. Она не собиралась звонить Хелен, но ей почему-то вдруг пришло в голову, что стоит предупредить жену. Утром того же дня она сообщила Нику, что собирается уехать на праздники с другим мужчиной. Теперь, казалась, она передумала, во всем раскаялась и ждала, что ее успокоят и одобрят все ее действия. Ник изо всех сил старался сосредоточиться на дороге и не отвечал ей, поэтому она потянула его за плечо. Машину резко отбросило влево прямо под колеса грузовика.

В результате у Вирджинии было выбито два зуба, сломано плечо и два ребра. Ника лишили прав на три года. Служебный автомобиль был разбит, но, так как через несколько месяцев фирма обанкротилась, потеряв помимо машины еще Ника и всех его коллег, это было не самое важное. Дело рассматривалось в суде долго, страховые компании, представлявшие обе стороны, предъявляли суду и друг другу все новые факты, а Вирджиния дала интервью в газете. Она заявила, что ее шансы на удачное замужество сильно упали из-за полученных ею травм. Девушка публично призналась, что у нее была интрижка с женатым коллегой и вот теперь этот мужчина полностью разбил ее жизнь.

Всегда найдутся люди, которые читают подобные заметки. И вот кому-то из отдаленных знакомых она попалась на глаза, он переслал ее мисс О’Коннор, подруге матери, а та, увидев название фирмы и описание инцидента, в свою очередь сочла, что маме Хелен тоже нужно обо всем узнать.

Два года та держалась, не упоминая при дочери об этой истории и делая лишь отдельные намеки. Но этим утром она решилась открыто затронуть больной вопрос. А Хелен совершенно не была к этому готова.

– Прости меня, – сказала она мужу, потягивая чай с бренди, – ты так хорошо держался все это время, а я все испортила. Она будет дуться во время обеда, и все предшествующие усилия пойдут прахом.

Ник грел ледяные руки, обхватив ими кружку. Его взгляд остановился. Снизу слышалось громыхание – мать Хелен чуть громче обычного хлопала дверцами шкафов и двигала стулья. Это, как барабанная дробь в джунглях, было понятным сигналом – она раздосадована. Когда они встанут, им придется несладко.

– И зачем нам каждый год приезжать сюда! Хоть бы одно Рождество встретить вдвоем и с Хичкоком, – произнесла с тоской Хелен.

Глаза Ника, как ей показалось, затуманились или это бренди кружит ей голову?

– Интересно, сколько миллиграммов алкоголя сейчас в чае? – спросила она скорее чтобы отвлечь его, чем с какой-то другой целью. Он повернул голову и посмотрел на нее. В его глазах действительно стояли слезы.

– Помнишь, несколько лет назад ты разбила в этом доме тарелку? – произнес он.

Хелен удивилась.

– Да, тогда мама подняла такой шум.

– Мы склеили ее, помнишь? Ты собирала кусочки щипчиками для бровей, а я «сажал» их на клей.

– Да, и потом швов совсем не было видно. – Она не могла понять, почему это пришло ему на ум. Дело было очень давно. Еще один случай, когда мама повела себя отвратительно, а Ник все уладил.

– Когда мы ее собрали по кусочкам, – продолжал он, – она хотела сразу же использовать тарелку по назначению, но это было невозможно, мы даже поставили ее на некоторое время высоко на буфет, чтобы клей затвердел. Понимаешь, казалась целой, но на самом деле не была таковой. Из нее нельзя было есть. Только тронь, и все разлетится на куски.

– Да-да, мы тогда поставили ее на маленькую подставочку на ножках. – В голосе Хелен звучало недоумение. Почему обо всем этом зашла речь?

– Если бы кто-то в тот момент взглянул на тарелку, он бы решил, что в ней нет ни трещинки, такой целой она выглядела. Но на деле все было по-другому. Во всяком случае, пока клей не застыл. Все в конечном итоге «срослось», но в течение долгого времени тарелка была как бы ненастоящей.

– В общем, да.

– И с нами тоже происходит нечто подобное, правда ведь? Для твоей мамы мы делали вид, что мы настоящая пара. Мы прятали от нее трещинки в отношениях, следы того, как мы пытались их склеить. Перед ней мы выставляли себя с парадной стороны. Мы никогда не пытались прекратить этот спектакль и спросить самих себя, так ли все на самом деле. – Ник редко говорил столь серьезно.

– Да, думаю, мы так пытались выжить. Можно было бесконечно все обсуждать, анализировать, что случилось и почему. Но не знаю, помогло бы это…

– Мы просто могли бы быть честнее. Ты, вероятно, хотела выгнать меня, но не смогла. Надо же было все время демонстрировать твоей маме благополучие, прикидываться счастливой влюбленной парочкой, живущей в идеальном браке.

– А ведь в целом у нас вполне нормальный брак, разве нет? Ну, большую часть времени он ведь был таким?

– Ты сейчас кого пытаешься в этом уверить – себя или маму?

– Я действительно так думаю, а ты считаешь, что это не так?

– Да, я тоже так думаю, но я же негодяй, прелюбодей, безработный муж, пьяный водитель. Я не имею права судить о таких вещах.

– Брось Ник, смешно слушать. Что было, то прошло. Я уже давно тебе это говорила.

– Нет, ты привыкла все время притворяться, ты слишком терпима…

– Послушай… – Лицо Хелен вспыхнуло от гнева. – Когда мама говорит о тебе гадости, я всегда на твоей стороне. В подобные моменты я чувствую такое единение с тобой, что просто дух захватывает! Ты не поверишь, с какой яростью я защищаю тебя, когда она начинает на тебя наговаривать. Не исключено, что ее нападки пошли нам на пользу, потому что каждая ее попытка поссорить нас только теснее нас сплачивает.

– Так ты действительно думаешь, что все «склеилось», или мы только притворяемся, что у нас все хорошо?

– Я не знаю, как это проверить. Например, мы можем сойти вниз, бросить ту тарелку на пол и, если она разобьется, сказать: «Да, она плохо была склеена».

Ник, казалось, был удовлетворен.

– И правда, твою сварливую мать есть за что благодарить. Она не давала нам принимать скоропалительных решений, пока «клей не затвердел». А теперь он застыл, скажи, Хелен?

Грохот внизу нарастал. Стук и треск теперь уже просто невозможно было игнорировать. Ник и Хелен встали и сорвали простыню с кровати, на которой уже не собирались спать следующей ночью. Они оставили в комнате дьявольский разгром. Теперь уже не надо поднимать обломки и смотреть, подходят ли разные части друг к другу. Некоторым супругам необходимо все обсуждать и обговаривать до посинения, но им это уже не нужно. Капризной даме, бушевавшей внизу, они показали свое истинное лицо. Еще четыре часа предстоит носить фальшивые улыбки, а потом – все! А ведь сколько людей надевают в Рождество такие улыбки, как детские карнавальные маски.

Морской окунь

Перевод И. Крейниной

Они познакомились в сочельник на рыбном рынке. Несмотря на раннее утро, здесь было многолюдно. Их руки случайно соприкоснулись, когда они указали на одного и того же морского окуня.

– Вот этого, – произнесли оба одновременно.

И тут же рассмеялись: она, учительница Дженет, он, владелец банка Лиам, и Хано, младший сын хозяина рыбной лавки.

– Берите вы, – галантно предложил Лиам.

– Нет-нет, вы первым его заметили, – возразила Дженет.

А Хано сказал:

– У него много братьев и сестер, всем хватит.

– Мне как-то неприятно думать о его братьях и сестрах, – покачала головой Дженет.

– Понимаю, но мы все привыкли немного лицемерить, правда? – Веселые морщинки собрались возле его лучистых, улыбающихся глаз.

– Кто это говорил, что никогда не сможет есть существ, у которых есть лицо? – задумчиво произнесла Дженет и внимательно оглядела прилавки с рыбой. У каждой было особое выражение и даже, если можно так сказать, свой характер.

– Эй! Вы, кажется, сейчас заставите нас питаться в Рождество лишь хлебом и сыром, – засмеялся Лиам.

Дженет вздохнула.

– Нет, в том-то и проблема: мы обычно последовательно отмечаем все минусы своего поведения и все же продолжаем вести себя по-старому.

– А я подхожу к этому вопросу иначе. Как страус, прячу голову в песок делаю вид, что у еды нет лица и у нее нет братьев и сестер. Я ее жарю на гриле и ем.

– Ну уж лучше варить на медленном огне или запекать в фольге. Для гриля это слишком крупная рыба. – Дженет решила отреагировать на буквальный смысл его слов, игнорируя подтекст.

– Выпейте со мной кофе, – вдруг предложил Лиам.

Хано завернул каждому по окуню. Дженет расплатилась наличными, а Лиам – золотой кредитной картой. Он взял девушку под руку и повел вдоль рядов к маленькому кафе, где посетители пили кофе из крохотных чашечек и закусывали аппетитной итальянской выпечкой. Хано помахал им вслед рукой. Ему хотелось пойти с ними и так же весело болтать и смеяться. Но за ним следили строгие глаза отца, дяди, а вдобавок еще и двух старших братьев. Сегодня один из самых бойких торговых дней в году. Надо работать, зазывать покупателей и обслуживать их, а не витать в облаках.

Все больше людей сейчас покупают для рождественского стола рыбу. Поездка на рынок в Пирмонте[14]14
  Район г. Сиднея (Австралия).


[Закрыть]превратилась почти в традицию. Это не просто поход за продуктами; посетителям нравится сама прогулка и процесс выбора. Вот взять хотя бы эту удаляющуюся парочку. Мужчина лет тридцати пяти – сорока явно состоятельный. На нем дорогое пальто – Хано пришлось бы четыре года работать, чтобы купить такое, – и золотые часы. Он подписал чек, даже не глядя на него. Конечно, у него нет необходимости самому ходить за рыбой – уж кто-нибудь ее бы доставил. Но, может, ему просто было одиноко? Или он поссорился с женой. А может, он холостяк или в разводе.

Дженет задавала себе те же вопросы, когда они шли к кофейне.

Но когда они уселись у окна, потягивая эспрессо и закусывая горячей фокаччей[15]15
  Итальянская лепешка.


[Закрыть], ей уже было все равно, женат он или нет, ждали его дома двадцать человек или там не было ни души. С ним было так легко и приятно общаться! Они сидели на высоких стульях и обсуждали, как празднуют Рождество в разных странах. Лиам несколько раз встречал его в Нью-Йорке. И всякий раз было дождливо и холодно. Он вспомнил, как однажды вышел из офиса и попытался влиться в поток людей, пытающихся в последний момент купить какие-то подарки. Он ходил по магазинам, где толпились тысячи посетителей, одержимые одной идеей – побыстрее что-то ухватить и мчаться домой. В Нью-Йорке вообще очень короткие праздники, не такие, как здесь, в Сиднее, где каникулы длятся долго и все закрывается на несколько недель.

– Да, но ведь это для нас фактически летние каникулы, – сказала Дженет, как бы оправдываясь.

Она всегда почему-то считала необходимым извиняться за то, что у учителей такие большие отпуска. Друзья думали, что ее жизнь сплошной праздник. Но ведь они не знали, каково это – с утра до вечера слушать пронзительные детские крики. Ох уж эти юные личности, без конца самоутверждающиеся и все время, от первого звонка до последнего, требующие внимания! Конечно, она ни минуты не сожалеет, что стала учительницей. Она объяснила Лиаму, что никогда ни о чем другом и не мечтала. А еще она рассказала ему о Рождестве, которое как-то встречала во Франции. Предполагалось, что она углубит знание французского языка, но на самом деле углубился лишь ее интерес к вину.

Тут они стали обсуждать, кому какие нравятся вина. Мимо окна все ходили покупатели, рассматривая заваленные рыбой прилавки. Вода с них стекала в зарешеченные канализационные люки, туда же падали еще не растаявшие кусочки льда. А Дженет и Лиам все не могли наговориться. Каждый с замиранием сердца осознавал, что встретил близкого человека, и оба боялись задать друг другу главный вопрос, ответ на который мог уничтожить отношения еще до того, как они толком завязались. Рыбина, купленная каждым из них, была достаточно крупной, чтобы накормить целую семью. Однако ни у него, ни у нее на пальце не было кольца, к тому же было очевидно, что ни один из них не спешит домой. Но все это само по себе еще ничего не значило.

Когда официант в третий раз забрал пустые чашки, они поняли, что дальше играть в прятки невозможно.

– Если выпью еще, меня начнет трясти, – сказал Лиам.

– И меня тоже, – Дженет вдруг помрачнела.

– Что такое? – спросил он.

– Все мечтаю избавиться от школьной привычки произносить «и я тоже» или «можно, я первая?». Это, пожалуй, единственный недостаток работы с детьми – начинаешь перенимать все их фразочки.

– У вас есть дети? – Его вопрос был внезапным и прямолинейным.

– Около двухсот по последним подсчетам, – пошутила она. И, как бы извиняясь за этот несерьезный ответ, добавила: – Но ежедневно после четырех я забываю об их существовании.

– Ясно. – Казалось, он был доволен.

– А у вас? – Она старалась, чтобы это прозвучало как можно более легкомысленно.

– Около девяноста по последним подсчетам. В офисе.

И она поняла, что он забывает о них, когда покидает здание банка.

– Ясно.

Она была очень рада. Дженет, может, и решилась бы отбить его у другой женщины, но отнять отца у беззащитных малышей не смогла бы.

Они уже довольно долго просидели в кафе.

– Если хотите, можем снова встретиться, – произнес он очень просто.

– Да, пожалуй, – с улыбкой сказала она.

Подобный шутливо-снисходительный ответ должен был замаскировать вздох облегчения – как здорово, что это все-таки произойдет! Интересно, что он сделает: попросит ее телефон? Оставит свой? Что предложит? От ожидания перехватило дыхание.

– Когда вам удобно? – Он предоставлял ей возможность выбирать.

– Думаю, если я скажу «в том же месте, в то же время через год», это будет несколько поздновато? – Она склонила голову набок и посмотрела на него выжидательно.

Вообще Дженет терпеть не могла женщин, которые вели себя подобным образом, но ей казалось, что сейчас это уместно. Только так можно было скрыть острое желание увидеть его снова и узнать получше.

– О, надеюсь, через год мы уже будем очень хорошо знакомы, – мягко ответил он. – По-настоящему хорошо.

У Дженет пробежали мурашки по спине. Ее мама говорила в таких случаях: «Все поджилки трясутся».

– Ну ладно, тогда… – он задумался, – тогда… – и назвал ресторан, – в обед, через три дня.

– А он будет открыт? – Дженет похолодела от одной мысли, что встреча может не состояться.

– О да, они точно будут работать.

Они взглянули друг на друга так, будто что-то осталось недосказанным. Лиам взял брошюру с рекламой рыбного магазина, оторвал листок и под фотографией большого белого окуня быстро написал несколько цифр.

– Это вам на случай, если передумаете.

Она оторвала такую же картинку с окунем и написала свой телефон.

– А это вам, если вы передумаете.

– Это невозможно, – сказал он и насмешливо отвесил церемонный поклон.

– Буду ждать встречи, – ответила Дженет и пошла к своей машине, перепрыгивая через лужи, тянувшиеся вдоль рядов.

Один раз она обернулась и посмотрела на него – он все стоял и глядел ей вслед. Кстати, почему они не пожелали друг другу счастливого Рождества? Все сейчас поздравляют друг друга, даже незнакомые, случайно встретившиеся люди. Видимо, и Дженет и Лиам понимали, что каждому предстоит в Рождество серьезное дело – с чем-то покончить, или разобраться, или решить, или что-то вроде того.

Дженет снимала дом вместе с тремя другими учительницами. У каждой была большая светлая комната, служившая и спальней, и гостиной. А еще у них была просторная общая кухня и две ванных На заднем дворе располагался маленький садик, в котором стояли четыре шезлонга. Окружающие считали, что просто безумие снимать такое дорогое жилье. Любая из девушек вместо того, чтобы платить аренду, могла внести те же деньги в качестве первого взноса за ипотеку и купить небольшой собственный домик. Но никто из четверых в данный момент не стремился уединиться. Горничной, которая приходила убираться раз в неделю, они тоже платили в складчину. Между собой они ладили хорошо и не лезли в дела друг друга. Все были молодые: двадцать – тридцать лет. Если к кому-то приходил любовник, другие не шушукались за стеной, да и вообще никогда не обсуждали этого. Они всегда смеялись над своим «общежитием», называя дом «особняком менопаузы». Хорошо шутить такими вещами, когда на самом деле до климакса еще далеко.

Они собирались устроить совместный рождественский обед в саду. В этом году ни одна из четверки не уехала на праздники. У каждой были свои причины остаться на каникулы в городе. Отец Дженет только что повторно женился, и она хотела дать мачехе освоиться в доме, а не сваливаться ей на голову в новогодние каникулы. У Мэгги был женатый друг, который встречал Рождество с семьей. Кейт писала диссертацию и решила остаться в «особняке менопаузы», чтобы посвятить работе три недели подряд и писать по шесть часов в день. Шейла была родом из Ирландии: иногда она летала домой на Рождество, но в этом году не накопила денег, да ей и не хотелось ехать туда, где сейчас дождь и слякоть, поэтому и решила остаться в Сиднее. Все четыре подруги хотели провести спокойный и счастливый день в обществе друг друга. Немного алкоголя и никаких сантиментов. Они не станут подтрунивать над любовником Мэгги и вообще не скажут ни слова о бестолковости и бесперспективности их нынешнего жизнеустройства. Не будут петь «Danny Boy»[16]16
  «Мальчишка Дэнни» – старинная ирландская баллада, неофициальный гимн Ирландии.


[Закрыть], вызывая у Шейлы ностальгию по ее «Изумрудному острову». Не станут посмеиваться над Кейт, а горячо поддержат ее стремление получить диплом магистра. И вообще никто не узнает, что Дженет только что встретила самого чудесного на свете мужчину. Она не расскажет об этом подругам, и те не смогут высказать свое мнение на этот счет.

Вечером в сочельник Дженет сидела одна в саду. Ночь была теплая, отовсюду доносились ароматы цветов. Издалека был слышен шум моря. Интересно, где он сейчас, человек по имени Лиам с такой обаятельной улыбкой. Он сказал, что занимается банковским бизнесом, а не просто работает в банке. Это ведь не одно и то же!