Текст книги "Прости меня, папочка (ЛП)"

Автор книги: Мэй Олдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Посвящается каждому, кто хочет осчастливить своего папочку

Глава 1

Тина

Вернувшись домой, я сразу же поняла, что что-то не так. Родители ссорятся, снова, но на этот раз это отличается от того, как они шептались за закрытыми дверями, думая, что я их не слышу. Теперь дело дошло до криков, и я мчусь по коридору к открытой двери их спальни, ковер скрывает шлепанье моих сандалей. От увиденного по моей спине пробегает дрожь. Их спальня находится в полном беспорядке, и я роняю свои тяжелые сумки с покупками на пол.

– Что случилось? – спросила я, испытывая чувство страха от того, что могу услышать в ответ.

Мой голос казался пронзительным и испуганным даже для моих собственных ушей.

– Мы уезжаем, – практически прорычала мама, грубо зачесывая за ухо длинную прядь вьющихся, обесцвеченных волос, которая тут же упала обратно на ее раскрасневшееся лицо. – Начинай паковать чемоданы, Тина. Я заеду за тобой через несколько дней, как только мы получим ключи от нового дома.

– Нового дома? Мы переезжаем?

Я в замешательстве рассматриваю стопку маминых вещей, разбросанных по комнате. Слева от меня, напротив и чуть правее от их кровати, стоял комод из темного дерева, ящики которого были открыты. Дорогие туалетные принадлежности и обувь беспорядочно валялись на мятом стеганом одеяле в бело-голубую полоску, пока мама пархала по скромной комнате, вытаскивая охапки одежды из шкафа, стоявшего справа и наугад запихивала их в два открытых чемодана, лежащих на кровати.

Папа, должно быть, только вернулся с работы, так как он был все еще одет в свою повседневную одежду – рубашку на пуговицах цвета гравия с длинными рукавами, заправленную в темно-синие джинсы с массивной серебряной пряжкой на ремне, на которую мама всегда закатывала глаза, и рабочие ботинки с металлическим носком, покрытые засохшей грязью.

Он не смотрел в мою сторону с тех пор, как я вошла в комнату, как и сейчас, когда я подхожу к нему на дрожащих ногах, сцепив руки и ожидая, заметит ли он мое присутствие. То, как он игнорирует меня, не должно было ранить по прошествии стольких лет, поскольку мне следовало привыкнуть к этому, но это все еще причиняет боль. Сверля взглядом мамину спину, он лишь теребит свою темно-каштановую щетину, как обычно делает, когда злится или же его что-то беспокоит.

Я внимательно осматриваю беспорядок, и в глаза бросается очевидное отсутствие его вещей среди тех, которые были собраны и уложены в ее чемоданы. А еще на полу валяется мерзкий, скользкий и использованный презерватив с оберткой, о котором я изо всех сил стараюсь не думать.

– Папочка? Мы переезжаем?

От страха и растерянности мое сердце бешено колотится, а кровь стучит в ушах. Теперь я редко называю его папой, потому что обычно он хмурится, когда это слетает с моих губ, но это вырвалось само собой.

– Пожалуйста, папочка, поговори со мной, – умоляю я, когда он продолжает меня игнорировать, и топаю ногой, как ребенок, который находится на грани истерики, вместо того, чтобы вести себя как девятнадцатилетняя девушка, которой давно пора выйти за рамки подобного незрелого поведения.

Мама усмехается.

– Тебе больше не нужно называть своего отчима папой или папочкой потому что мы уезжаем, – она указывает рукой между нами, подразумевая лишь нас, – без него. Скатертью дорога.

С этими словами она захлопывает первый чемодан, затем пытается застегнуть молнию и даже прыгает на него сверху, чтобы закрыть до конца.

Мой желудок сжимается, и мне кажется, что меня сейчас стошнит, потому что вся моя жизнь рушится. Затем я поворачиваю голову к двери, когда слышу, как мама произносит: – О, замечательно, что ты вернулся. Я готова убраться отсюда к чертовой матери.

Мужчина, которого я раньше никогда не встречала, входит в спальню моих родителей с ухмылкой на продолговатом, костлявом лице. Он выше папы примерно на шесть дюймов, что о многом говорит, учитывая, что его рост чуть выше шести футов. Но незнакомец тощий, как стручок фасоли – полная противоположность папе, который обладает плотным и мускулистым телосложением, но увесистый в талии. К тому же он выглядит на несколько лет моложе, у него чисто выбритый подбородок и копна светло-каштановых волос, которые резко контрастируют с темными волосами папы, которые начали слегка седеть на висках.

Мужчина поднимает чемоданы с кровати и спрашивает маму: – Это все, милая?

– Мама, кто он, черт возьми, такой и почему называет тебя милая?

Наконец папа начинает говорить, в его тоне слышатся насмешка и ярость.

– Это с ним твоя мать, по-видимому, изменяла мне последние восемь месяцев, не так ли, Сара?

Думаю, это объясняет отвратительный использованный презерватив и смятые простыни. Он саркастически говорит мне: – Поздоровайся со своим новым папой, дорогая.

Я отшатываюсь, в уголках моих глаз быстро собираются слезы.

Нет! Этого не может быть.

Все это нереально.

Я делаю шаг к папе, отстраняясь от незнакомца, и спотыкаюсь о груду одежды на полу. Я с благодарностью выпрямляюсь, прежде чем упасть на него, зная, что ему это не понравится.

Незнакомец даже не представился. Он лишь жутко подмигивает мне, а затем уходит, забирая с собой мамины чемоданы.

– Мама? – спрашиваю я, и слезы текут по моим щекам. – Это правда? Ты и-изменила, и поэтому мы оставляем папочку и переезжаем… к нему?

– Так и есть, и, черт возьми, пора выдвигаться.

Она гладит меня по щеке и выглядит почти радостной от того, что переворачивает наши жизни с ног на голову.

– Не волнуйся, Тина. Тим позаботится о нас лучше Билла. Он любит меня и хочет быть рядом, и я знаю, что он будет хорошо относиться к тебе.

Она слегка потрепала меня по щеке, бросив на папу уничтожающий взгляд, прежде чем выйти и захлопнуть за собой входную дверь.

– Чертова сука, – пробормотал папа себе под нос.

За все то время, что они ссорились, я ни разу не слышала, чтобы он оскорблял ее, и это меня разозлило. Будучи эмоционально потрясенной всем, что я только что услышала и чему стала свидетелем, я теряю самообладание.

Я поворачиваюсь к нему, моя рука дрожит от желания соскоблить щетину с его лица, и кричу: – Что, черт возьми, ты с ней сделал?

– Извини? Ты всерьез обвиняешь меня во всей этой херне?

Он явно озадачен моим вопросом, но выражение его лица быстро становится угрожающим. Теперь он почти всегда в плохом настроении, но я никогда раньше не видела его таким разъяренным. Он тычет пальцем в мою сторону.

– Я ни черта ей не сделал, кроме как давал все, что она хотела!

– Нет, это не так! Тебя не бывает дома целыми днями и ночами, а когда ты здесь, то не хочешь иметь с нами дело! Она сказала, что он любит ее и хочет проводить с ней время, в отличие от тебя, так что, возможно, нам будет лучше с Тимом.

Я заканчиваю свою тираду тем же уничтожающим взглядом, которым одарила его мама, надеясь ранить его хоть немного так же сильно, как он ранил меня все эти годы.

Потому что это правда. Его больше нет рядом, и он не хочет проводить с ней время.

Как и со мной.

Но мне стало не по себе, когда его лицо немного побледнело, а руки опустились. Я не могла винить его, когда он закричал: – Это потому, что я работаю все чертово время! Как ты думаешь, кто оплачивает твои счета, машины твоей матери? Твою страховку и бензин в придачу? Как ты считаешь, кто платит за твой телефон, одежду и все остальное дурацкое дерьмо, на которое тратятся мои деньги? Кто, по-твоему, заплатил за все это дерьмо?

Он указал на мои забытые пакеты с покупками на полу.

Мой желудок сжимается от чувства вины, когда я мысленно подсчитываю каждый пенни, который потратила сегодня, когда была в торговом центре со своей лучшей подругой Бриттани. Я не испытывала угрызений совести каждый раз, когда брала кредитную карту, которую он предоставил три года назад, когда мне исполнилось шестнадцать. Предполагалось, что я буду тратить деньги только на самое необходимое, например, на бензин, еду и, возможно, на новую одежду, когда старая станет не по размеру, но я трачу деньги на все, что захочу и когда захочу.

Мама тоже никогда не стеснялась пользоваться своей карточкой.

До сих пор он никогда не упрекал нас за расточительство, по крайней мере, не меня, поэтому я не задумывалась о том, сколько трачу. И не думала, что он, возможно, испытывает сложности из-за оплаты.

Не думала до этих самых пор.

– Я работаю гребаный день и ночь, потому что именно мне приходится платить за все с тех пор, как твоя мать уволилась с работы. И ты ни разу не слышала, чтобы я жаловался. Но теперь ты и твоя мать хотите бросить мне в лицо, что я всегда занят или же слишком устаю, чтобы тусоваться, когда прихожу домой. Вы не можете сидеть на двух стульях сразу.

– Но… но она сказала мне, что это ты хотел, чтобы она уволилась. Что ей больше не нужно работать, потому что у тебя более чем достаточно средств, чтобы заботиться о нас.

Последняя часть прозвучала как вопрос, потому что я начала сомневаться в том, что мама рассказывала мне об их финансовом положении.

– Во-первых, она уволилась, не обсудив это со мной. А во-вторых, я смирился с этим, потому что не был стеснен в средствах. Но это было до того, как вы двое начали относиться к моей кредитной карточке как к бездонному колодцу. И вместо того, чтобы жаловаться, я стал больше работать, чтобы не растратить свои сбережения и не влезть в долги, потому что не хотел, чтобы вы остались без денег. Но каким-то образом это сделало меня плохим парнем, который не уделяет вам достаточно внимания, и теперь она получает это внимание от какого-то мудака, с которым познакомилась в сети, пока я оплачиваю счета.

Я почувствовала, как разрывается мое сердце, когда переосмыслила наше поведение и то, что мы начали относиться к нему как к ходячему говорящему кошельку, потому что раньше все было по-другому. Я попыталась вспомнить, когда он изменился по отношению ко мне и начал меня игнорировать. Когда он едва ли стал выносить мое присутствие, и в какой момент они с мамой начали чаще ссориться и проводить все меньше и меньше времени вместе.

Теперь, когда я смотрю на него, по-настоящему смотрю на него, то вижу, как тяжело сказалось на нем наше отношение. Там, где моя мать видит холодного человека, который позволил себе расслабиться после свадьбы, я вижу сломленного человека, который работал до изнеможения.

Папа всегда был довольно красивым мужчиной – в детстве мне хотелось походить на него, когда я вырасту, – но беспорядочная растительность на лице нуждалась в уходе, под карими глазами залегли темные мешки, а живот начал нависать над поясом с тех пор, как он перестал посещать спортзал – достаточно явное свидетельство того, что у него не было ни времени, ни сил позаботиться о себе, когда он был так занят заботой о нас.

И что же он получил за свой тяжкий труд? Неверную жену и неблагодарную, эгоистичную дочь, у которой хватило наглости обвинять его, пусть даже на мгновение, в том, что мама изменила ему и ушла.

– Я всегда отдаю, но, похоже, ничто из того, что я делаю, не имеет значения. Я не имею значения.

Последнюю часть он произнес почти шепотом, его голос сорвался. Из него словно разом вышел весь воздух, и он прислонился спиной к стене, снова дергая себя за щетину. Он всегда был сильным, выносливым человеком, но сейчас, похоже, вот-вот расплачется.

– Прости, папочка. Я…

Мой голос срывается.

– Ты действительно важен для меня, и мне жаль, что я никогда не задумывалась о том, каково это – быть на твоем месте.

Я умоляюще смотрю на него, когда подхожу и встаю перед ним. Прошло так много времени с тех пор, как он обнимал меня в последний раз, и я хочу этого больше, чем когда-либо, но он, вероятно, разозлится, если я попытаюсь обнять его прямо сейчас.

– С этого момента я буду лучше вести себя. Верну все, что купила сегодня, и закрою кредитную карту. Я… Я найду работу и начну самостоятельно оплачивать свои покупки, так что ты сможешь сократить свое рабочее время и снова начать заботиться о себе.

Он качает головой, опускает руки и смотрит в пол, вместо того чтобы смотреть на меня, выражение его лица искажено болью.

– Сейчас это не имеет значения. Твоя мать… она не вернется – не то чтобы я этого хотел – и она заберет тебя с собой. Ты начнешь называть этого скользкого засранца папой вместо меня, и я уверен, что с его модной работой в сфере технологий вы обе станете гараздо счастливее.

– Никогда. Я никогда не буду называть его так, – говорю я с нотками убежденности в голосе. – Ты всегда будешь моим папой.

Но затем страх пронзает меня прямо в сердце, и мои мысли путаются. Что, если… что, если он больше не захочет быть моим папой, потому что я была глупой и ужасно эгоистичной? Он много раз говорил мне, что любит меня, и хотя теперь он говорит об этом не так часто, может ли означать измена и уход моей матери, что он перестанет любить меня?

Он уже перестал?

Что, если он больше никогда не захочет меня видеть, как только перестанет быть моим отчимом по закону?

– О Боже, – вскрикиваю я, тем самым удивляя его, и поднимаюсь на цыпочки, обвивая руками его шею, сжимая так крепко, что чуть не душу.

Я почти в истерике от собственных мыслей, когда умоляю его: – Скажи мне, что ты все еще хочешь быть моим отцом после того, как вы с мамой разведетесь. Пожалуйста, не переставай любить меня, папочка.

Вместо того, чтобы ответить вслух, он обхватывает меня своими крепкими руками за спину и притягивает к своей груди. Он утыкается лбом в мое плечо и плачет. Я никогда не видела, чтобы этот человек плакал, даже когда он сломал ногу, упав с крыши на прошлое Рождество, когда развешивал Рождественские гирлянды. У него из голени торчала кость и все прочее, но он не проронил ни слезинки.

Просто душераздирающе слушать, как он плачет сейчас.

Глава 2

Тина

Несмотря на то, что мое сердце ноет за этого человека и его боль, чистая, лучезарная радость наполняет мое тело, когда он не отвергает мою привязанность, по крайней мере, на данный момент. Радость и облегчение от того, что он обнимает меня, прижимает к себе как в те времена, когда я могла прильнуть к его широкой груди, чтобы погрузиться в тепло и комфорт, которые всегда обеспечивал его большой рост.

Мы находились в таком положении довольно долго, ни один из нас не сделал попытки разорвать объятия, даже когда мои руки начали слегка покалывать. Это дало мне время подумать о том, что я могла бы сделать, чтобы облегчить его боль, исправить то, что сломала мама. Предложение закрыть мою кредитную карту и устроиться на работу стало хорошим началом, но я знаю, что этого недостаточно.

Мои мысли возвращаются к спору, который я недавно услышала. Помню, меня передернуло, когда я слушала, как мама жестоко рассмеялась, после того как спросила: – С чего бы мне хотеть сосать член толстяка? Может быть, если бы ты немного похудел, мне бы снова захотелось тебя трахнуть. А пока…

Я не стала дослушивать тот разговор.

Отец не казался мне толстяком, но я также не была тем, кто мог бы вызвать его интерес.

Теперь это все, о чем я думаю.

Она не только не спала с ним, критикуя его вес и обзывая отвратительными словами, но и трахалась с каким-то тощим мудаком за его спиной. То, что она сделала, непростительно.

Может быть, именно так я смогу помочь ему почувствовать себя лучше… если дам ему то, от чего отказалась она. Возможно, он даже позволит мне остаться, вместо того чтобы прогнать меня, когда она вернется. Я сделаю все возможное, чтобы он снова был счастлив, забыл ее жестокие слова и предательство и таким образом извинюсь за свое дерьмовое поведение.

Я, наконец, отпускаю его шею, провожу ладонями по его рукам к огрубевшим от работы ладоням на моей спине, жар которых я чувствую сквозь тонкий материал своей прозрачной черной майки. Медленно, он позволяет мне убрать их, и снова выглядит убитым горем, когда я отпускаю его. Он прислоняется головой к стене и зажмуривает глаза, потирая переносицу, чтобы не видеть, как я быстро собираю в узел свои густые каштановые волосы, снимаю сандалии и опускаюсь перед ним на колени.

– Папочка, посмотри на меня, – шепчу я.

Он дважды качает головой и закрывает рот, подавляя, как мне кажется, всхлип. Я бросаю взгляд на его коричневый кожаный ремень с большой металлической пряжкой, который он выиграл на родео, когда ему было за двадцать. По фотографиям, которые он показывал мне во время соревнований, я знаю, что он всегда был красивым, импозантным мужчиной. Но сейчас, несмотря на его более массивную фигуру и мешки под глазами, мне кажется, что с возрастом он стал еще привлекательнее. Он совсем не похож на Тима, и я понятия не имею, что мама могла в нем найти, когда у нее был папа.

Был.

Она идиотка. Жестокая, бессердечная идиотка, и я отказываюсь быть такой, как она. Может, ей и наплевать на него, но мне нет, и я сделаю все, чтобы сохранить его любовь.

Чтобы удержать его.

Папа вздрагивает, когда я цепляюсь пальцами за пряжку его ремня, радуясь, что она расстегнулась с первой попытки.

– Тина. Что…что ты делаешь?

Его ярко-карие глаза широко распахнулись и стали похожи на блюдца, и он подхватил меня под мышки, чтобы помочь подняться.

Я вырываюсь из его объятий и опускаюсь на колени. Когда я расстегиваю пуговицу на его джинсах и тяну молнию вниз, он смотрит на меня с полным недоверием. Он выходит из оцепенения только тогда, когда я расстегиваю пояс его джинсов, обнажая черные боксеры.

– Черт, милая. Я не знаю, что, по-твоему, ты делаешь, но тебе нужно остановиться.

Он пытается подтянуть пояс обратно, но я качаю головой и сосредотачиваюсь. Я думаю, он в шоке, потому что я выигрываю битву и спускаю его джинсы до колен.

– Тина, милая, вставай. Давай же… – он прерывисто вздыхает, когда я стягиваю пояс боксеров достаточно низко, чтобы вытащить его большой член, и он сжимает руки в кулаки по бокам.

Я и раньше дурачилась со своими бывшими парнями, в основном это была прелюдия, так что я знаю, как выглядит член. Но ни у кого из них не было членов такого размера, несмотря на то, что у него не было эрекции.

Серьезно, о чем думала мама, когда бросала его?

У этого парня огромный член, и он еще даже не встал!

Он немного темнее, чем остальная часть его загорелой кожи, и восхитительный трепет пробегает по моим венам, когда я наблюдаю, как толстый кончик темнеет, когда кровь приливает к его члену прямо у меня на глазах. С каждой секундой его вены набухают, становятся более заметными, и у меня возникает желание провести по ним языком.

Он начинает возбуждаться – или, по крайней мере, его член – и, думаю, я тоже, потому что низ моего живота трепещет. Я никогда не делала этого ртом, поэтому мне более чем немного страшно при одной мысли о том, что я сделаю свой первый минет именно своему отцу, но я не могу колебаться, зная, что в конце концов его шок пройдет и он заставит меня остановиться.

Я запрокидываю голову и смотрю прямо в его широко раскрытые, не верящие в происходящее глаза.

– Я люблю тебя, папочка. Надеюсь, ты тоже все еще любишь меня.

Я кладу руки на его бедра, которые размером напоминают древесный ствол и наклоняюсь, опуская взгляд на его член, который дергается, когда я осторожно облизываю его головку. Дыхание папы прерывается, когда я дую на его твердеющий член, затем приоткрываю губы, чтобы втянуть в рот грибообразную головку и обвожу ее языком, как леденец на палочке. Конечно, на вкус он совсем не похож на леденец, но я бы не сказала, что мне также неприятно, как Бриттани, когда она отсасывает своему парню.

– О, черт, милая. Черт, черт!

Он стонет, когда я втягиваю в рот еще один дюйм, ровно столько, что кончик коснулся задней части языка, прежде чем у меня срабатывает рвотный рефлекс. Когда я начинаю отводить голову назад, папа умоляет: – Ты должна остановиться. Ты должна…

Я пресекаю его протесты, наклоняя голову, чтобы захватить еще больше длины. Его член такой толстый, что я не успеваю ввести его полностью, пока на этот раз меня все-таки не стошнит.

– Блядь! – кричит папа, и мои глаза распахиваются, когда я слышу, как он ударяется затылком о стену.

Он запускает руки в свои волосы, хватая и дергая короткие темные пряди.

Бриттани говорит, что парням нравится, когда девушки давятся их членами, но, должно быть, я делаю это неправильно, если он буквально рвет на себе волосы. Я прижимаю язык, надеясь, что у меня во рту останется больше места, и пытаюсь взять еще немного длины. Тот факт, что его член набух и стал тверже, чем раньше, является хорошим знаком, но меня снова стошнило, и он выругался, на этот раз дважды ударившись головой о стену.

Я отстраняюсь, на глаза наворачиваются слезы.

– Прости, папочка. Я никогда не делала этого раньше. Не знаю, в чем моя ошибка.

Его глаза мгновенно распахиваются и встречаются с моими.

– Милая, ты не делаешь ничего плохого.

Он обхватывает мое лицо обеими руками, и я накрываю их своими, наслаждаясь ощущениями, когда он вот так обнимает меня, будто я все еще дорога ему.

– Но ты продолжаешь ругаться и причинять себе боль, и… и… Я все испортила. Мне лишь хочется помочь тебе почувствовать себя лучше.

Он вытирает мои слезы большими пальцами и опускается передо мной на колени так, что наши глаза оказываются почти на одном уровне. Мне нравится, как он кладет руки мне на щеки, и я наклоняю голову набок, чтобы уткнуться носом в его ладонь.

– Милая, тебе не обязательно делать мне минет, чтобы я почувствовал себя лучше. Нет никаких причин, из-за которых ты бы должна была его делать. Я имею в виду, ты моя дочь… Просто пиздец, что мы вообще это обсуждаем.

– В самом деле? Ты все еще думаешь обо мне как о своей дочери? – спрашиваю я с растущей надеждой и, стоя на коленях, прижимаюсь к нему.

– Да, конечно. Ты всегда будешь моей дочерью, и я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что.

То, что начиналось как слезы отчаяния, быстро превращается в слезы радости, то же самое чувство я испытывала перед тем, как опустилась перед ним на колени. Он запрокидывает мою голову и целует сначала в одну щеку, поймав скатившуюся слезу, а затем в другую. И так несколько раз, пока мои слезы не высыхают, и я не начинаю хихикать, чувствуя, как он проводит языком по моему лицу.

Я не знаю, почему я делаю это сейчас, когда знаю, что он все еще любит меня – и всегда будет любить – но я сжимаю его огромный, твердый как камень член, который все еще торчит из боксеров между нами. Теперь я знаю, как это сделать правильно: собрать преякулят, который стекает с кончика, и покрыть им ладонь, прежде чем опустить руку обратно, сжимая в кулак толстый ствол. Я усиливаю хватку, пока не убеждаюсь, что все получается как надо, когда он стонет и двигает бедрами, трахая мой кулак короткими ритмичными толчками.

– Черт, Тина, милая. Не надо… не…

Он стонет, его бедра с большей силой подаются вперед, он заводит руки мне за спину, одной обхватывая мой затылок, а другой наматывая мой конский хвост на свой кулак.

У меня отвисает челюсть, когда он заставляет меня запрокинуть голову назад, придерживая мой конский хвост. Его глаза закрыты и выглядят так, будто бы он испытывает боль, а его рот находится всего в дюйме от моего. Я провожу языком по губам, чтобы увлажнить их, затем слегка облизываю его нижнюю губу, как делала это с его членом.

Его глаза распахиваются, и все, что я вижу – отражение моего собственного зарождающегося пламя желания в его расширившихся зрачках. Его дыхание затрудняется, когда он отстраняется и двигает бедрами в более быстром темпе. Когда он сбивается с ритма, я беру инициативу в свои руки, двигая кулаком вверх и вниз по его твердому стволу от основания до кончика.

– Не надо, – повторяет он еще раз.

– Не надо что, папочка? Целовать тебя? Трогать твой член?

Я подчеркиваю последний вопрос, добавляя вторую руку, затем сжимаю его обеими руками и двигаю ими одновременно. Его член такой большой, что даже когда я кладу руки одна на другую, они все равно не охватывают полностью его длину.

Он рычит и подает бедра вперед с такой силой, что я теряю равновесие и падаю на спину, радуясь, что на мне джинсовые шорты, а не обтягивающие джинсы-скинни, иначе было бы намного сложнее высвободить ноги из-под себя. Но я не отпускаю его член, и он опускается на пол вслед за мной. Я поднимаю колени и развожу их в стороны, и его бедра заполняют пространство между моими раздвинутыми ногами.

– О, черт, черт, Тина! Нам не следует этого делать, – протестует он, даже когда опирается на локти по обе стороны от моих плеч.

Он прижимается лицом к изгибу моей шеи, двигая бедрами взад-вперед, трахая мои руки так, как если бы трахал меня.

Мне трудно дышать, но я наслаждаясь как его весом на мне, так и ощущением скользкой спермы, которая продолжает стекать с его члена. Я чертовски возбуждена, представляя, как он вводит свой твердый член в мою киску, а не кулаки. Такого страстного желания я никогда раньше не испытывала ни к одному из своих бывших парней. Я чувствовала, что на меня давят, заставляя делать то, что мы делали, чтобы они не бросили меня из-за того, что я была ханжой, но я никогда не была в восторге от происходящего.

Но то, что мой папа прижимает меня к полу, пока я дрочу его член – является одним из лучших моментов в моей жизни. Мое сердце переполняет гордость и удовлетворение от того, что именно я доставляю ему те простые удовольствия, в которых отказывала мама.

Она не нужна ему сейчас, когда у него есть я.

Единственное, что я могу придумать, чтобы сделать этот опыт еще лучше – это дать ему больше… больше себя. Всю себя.

– Трахни меня, папочка, – умоляю я, поворачивая голову в сторону в поисках его губ, чтобы поцеловать их по-настоящему.

Одного легкого прикосновения к его нижней губе недостаточно. Я хочу знать, каково это – полностью прижаться губами к его губам, почувствовать, как его язык танцует с моим. Я хочу знать, каково это – проглатывать его стоны, когда он кончает благодаря мне.

Он резко останавливается и, запрокинув голову, с ужасом смотрит на меня.

– Тина. Боже мой, нет. Я не могу этого сделать.