Текст книги "Мой парень - псих (Серебристый луч надежды)"

Автор книги: Мэтью Квик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– А рубашка где?

– Еще раз, – командует Тиффани, хотя на часах уже 22:45, а локти у меня болят так, точно вот-вот отвалятся. Я танцую на обнаженных нервах. Я танцую на костях. – Еще раз!

23:45.

– Еще раз, – командует Тиффани и занимает свое место в левой части зала.

Знаю, что спорить бесполезно, поэтому падаю на пол и готовлюсь ползти.

– Может быть немного щекотно, – предупреждает Тиффани и проводит розовой женской бритвой по моей груди, а потом показывает чашку, в которой смачивает лезвие, – сколько волос она сбрила.

Я лежу на коврике для йоги посреди танцевального зала. Моя грудь намазана каким-то зеленоватым гелем с алоэ – он белеет, когда вспенивается. Оттого что Тиффани меня бреет, как-то не по себе: меня никогда раньше не брила женщина, да что там, мне вообще никогда не брили волосы на теле. Когда она намыливает мою кожу, я закрываю глаза; пальцы рук и ног нещадно щиплет.

Я нервно хихикаю всякий раз, когда она выбривает полосу у меня на груди. Нервно хихикаю, когда она выбривает полосу у меня на спине.

– Эти мускулы должны сиять на сцене, прямо как солнце!

– Может, я просто рубашку надену? – спрашиваю я, хотя втайне наслаждаюсь бритьем, пусть и какое-то странное это удовольствие.

– Разве солнце носит рубашку?

Желтого трико солнце тоже не носит, думаю я, но вслух не говорю.

В преддверии нашего с Тиффани выступления мы с каждым днем бежим все быстрее и быстрее, а добравшись до парка, последнюю милю одолеваем со всей скоростью, на какую только способны. Я всегда прибегаю первым – я же мужчина и к тому же отличный бегун.

За два дня до конкурса, когда мы готовимся прогнать весь номер двадцать пятый раз за день (двадцать пять у Тиффани любимое число), она говорит:

– Мы должны это сделать безупречно.

Я стараюсь изо всех сил и, ловя отдельные моменты нашего танца в окружающих зеркалах, понимаю: господи, мы и правда безупречны! Когда заканчиваем, я взбудоражен до крайности, я уверен: победа будет за нами. Еще бы, с такими жертвами и упорными тренировками. Моему фильму точно обеспечен хеппи-энд!

Однако в перерыве, пока мы пьем воду, я замечаю, что Тиффани держится как-то странно. Не кричит на меня, не ругается крепкими словами.

– В чем дело? – спрашиваю.

– Сколько человек ты позвал на наше выступление?

– Всех, кого знаю.

– Вероника говорит, твоя семья сердится на тебя за то, что забросил футбол.

– Мама не сердится.

– Пэт, я волнуюсь, а вдруг слишком мало людей придет болеть за нас? Тогда других танцоров будут поддерживать громче, и судьи могут склониться на их сторону. Если мы проиграем, я не смогу быть твоим посредником.

– Если у вас нет планов на завтрашний вечер, может, придете с женой и детьми на наше выступление? – говорю я Клиффу. – Мы подготовили очень хороший номер, есть шансы на победу, но нам нужна поддержка зрителей, а отец с братом вряд ли появятся, так что…

– А после выступления ты покончишь с этими бесконечными репетициями?

– Ну да.

– То есть сможешь пойти на матч против «Редскинс»…

– Мм…

– Скажи вот что, если я выполню твою просьбу, ты в воскресенье пойдешь с нами на матч? «Азиатскому десанту» не хватает тебя, и, если честно, нам кажется, будто ты здорово подвел «Птичек», бросив их в середине сезона. Бедняга Баскетт всего два мяча принял за последние три игры, а на прошлой неделе вообще ни одного не поймал. «Иглз» три матча подряд проиграли. Пэт, ты нужен на «Линкольне».

– До завтрашнего выступления я не могу все это обсуждать. Скажу только, что мне нужно привести с собой как можно больше людей, чтобы они болели за нас с Тиффани и повлияли на жюри. И еще вот что скажу: для меня много значит эта победа, а Тиффани утверждает, что судейское решение часто зависит от того, как хлопают зрители.

– Если я приду, мы сможем поговорить о том, о чем тебе нельзя говорить, после выступления?

– Клифф, до выступления я не могу об этом говорить.

– Ну, в таком случае и я не могу сказать, приду или нет, – отвечает Клифф.

Поначалу кажется, мой психотерапевт просто пугает меня, но до конца нашей встречи он не возвращается к этой теме, и потихоньку закрадывается мысль, что я упустил шанс зазвать Клиффа с женой на конкурс. Я впадаю в уныние.

– Привет, вы дозвонились до Джейка и Кейтлин. Нас сейчас нет дома. Можете оставить сообщение после гудка. Би-ип.

– Джейк, извини, что звоню так поздно, но я только пришел с репетиции. Знаю, ты злишься на меня, считаешь, что я сглазил – ну, этих людей, из-за которых мне приходится сейчас гудеть, – но, если вы с Кейтлин придете на мое выступление, есть надежда, что я снова смогу… снова смогу делать то, что мы всегда делаем по воскресеньям, особенно если вы будете громко болеть за нас с Тиффани. Нам нужна зрительская поддержка, потому что зрители иногда влияют на судейское решение. Нам нужна эта победа. Джейк, я тебя как брата прошу: пожалуйста, подходите к отелю «Плаза» в…

Би-ип.

Вешаю трубку и снова набираю номер.

– Привет, вы дозвонились до Джейка и Кейтлин. Нас сейчас нет дома. Можете оставить сообщение после гудка. Би-ип.

– К отелю «Плаза» в…

– Алло? Все в порядке?

Это Кейтлин. Я нервничаю и бросаю трубку, полностью отдавая себе отчет, что упустил единственную возможность заманить Джейка на мое выступление.

– Пэт, ты же знаешь, что я приду. И буду болеть за тебя изо всех сил, но победа – не самое главное, – говорит мне мама. – Одно то, что ты выучился танцевать за считаные недели, уже впечатляет.

– Просто спроси папу, хорошо?

– Спрошу. Но не хочу давать тебе ложных надежд. Танцевальное выступление – не то событие, на которое твой отец с радостью согласился бы пойти, даже если б «Иглз» победили в последних трех матчах.

Накрыла меня, словно тень, и не отпускает

В субботу Вероника высаживает нас перед отелем «Плаза», желает ни пуха ни пера и уезжает. Вслед за Тиффани иду в вестибюль, где из огромного фонтана поднимаются четыре столба воды не меньше десяти футов высотой. В бассейне плавают живые рыбки, а рядом табличка: «Монеты в фонтан не бросать». Тиффани здесь уже бывала, поэтому она бодрым шагом проходит мимо стойки информации и устремляется в лабиринт из гостиничных коридоров, где стены оклеены золочеными обоями и увешаны большими помпезными светильниками в виде бронзовых рыб с лампочками в пасти. Наконец мы приходим в нужный зал.

Просторную сцену обрамляет красный занавес. Под потолком висит огромный плакат: «Прогони депрессию танцем!» Пытаемся зарегистрироваться, и оказывается, что мы пришли самыми первыми, а толстая женщина, которая должна всех отмечать, заявляет, что регистрация начнется только через час.

Мы садимся в зале, в последнем ряду; я осматриваюсь. Прямо над нами висит громадная люстра, а потолок не простой, он украшен всевозможными цветами, ангелочками и прочими лепными штуками. Тиффани явно нервничает – хрустит суставами пальцев не переставая.

– Ты как? – спрашиваю.

– Не говори со мной перед выступлением, пожалуйста. Это плохая примета.

Так что я сижу и сам уже немного нервничаю; если уж Тиффани, с ее опытом, волнуется, то мне и подавно надо бояться. Пытаюсь гнать мысли о том, что рискую единственным шансом отправить Никки письмо, но только об этом и могу думать, разумеется.

Начинают прибывать другие участники конкурса, и я с удивлением отмечаю, что большинство из них, судя по виду, еще даже школу не окончили, но вслух ничего не говорю – все равно Тиффани запретила к ней обращаться.

Мы регистрируемся, отдаем запись с нашей песней звукооператору – он явно помнит Тиффани с прошлого года.

– Снова участвуешь? – спрашивает он.

Тиффани кивает, мы идем за сцену и переодеваемся. К счастью, я успеваю влезть в свое трико до того, как за кулисами появляются другие конкурсанты.

Сижу рядом с Тиффани в дальнем углу, никого не трогаю, и вдруг к нам приближается какая-то уродина и обращается к моей партнерше:

– Я знаю, что вы, танцоры, без комплексов, но вы же не думаете, что я позволю своей несовершеннолетней дочери переодеваться в присутствии полуголого мужчины?

Да, теперь Тиффани точно нервничает по-настоящему – даже не огрызается на эту тетку, похожую разом на всех медсестер из психушки своей толщиной и дурацкой старушечьей стрижкой.

– Ну? – упорствует мамаша.

Я замечаю кладовку в другом конце комнаты.

– Могу подождать там, пока все не переоденутся, согласны?

– Идет, – отвечает женщина.

Мы заходим в кладовку. Она набита одеждой, оставшейся с какого-то детского праздника, – бесформенными костюмами всех сортов: наденешь такой и превратишься в льва, тигра или зебру. Рядом пылится коробка с разнообразными ударными инструментами: тамбуринами, треугольниками, цимбалами, деревянными палочками, которыми нужно бить друг о дружку, – она напоминает о музыкальном классе в психушке и сеансах музыкальной терапии, которые я посещал, пока меня оттуда не выперли. Тут же пронзает страшная мысль: а вдруг кто-нибудь из конкурсантов танцует под музыку Кенни Джи?

– Ты должна выяснить, под какую музыку выступают другие танцоры, – говорю я Тиффани.

– Я же сказала: не дергай меня перед выступлением!

– Просто узнай, не танцует ли кто-нибудь из них под какую-либо мелодию одного джазового музыканта, его инициалы «К» и «Д».

Секунду она соображает:

– Кенни…

Я закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти, очищая разум.

– О господи! – рявкает Тиффани, но все-таки встает и выходит.

Она возвращается через десять минут.

– Никто под него не танцует, – говорит она и садится.

– Точно?

– Я сказала, не будет никакого Кенни Джи.

Закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти, очищая разум.

К нам стучатся. Тиффани открывает дверь, и я вижу, что за кулисами собралось уже порядочно мам. Постучавшаяся женщина говорит, что все танцоры уже переоделись и зарегистрировались. Выходим из кладовки, и я с ужасом понимаю, что мы с Тиффани старше всех остальных участников лет на пятнадцать, не меньше. Нас окружают девочки-подростки.

– Пусть невинный вид тебя не обманывает, – говорит мне Тиффани. – Они просто гремучие змейки, все до единой, и необычайно талантливые притом.

Пока не пришли зрители, нам разрешают порепетировать на сцене. Все движения мы выполняем идеально, но большинство других конкурсантов тоже танцуют безукоризненно, да и номера впечатляют. Я уже не на шутку беспокоюсь, как бы не остаться без победы.

Перед самым началом конкурса всех участников выводят на сцену, чтобы представить публике. Когда объявляют нас с Тиффани, мы выходим вперед и машем. Хлопают нам довольно жидко. Меня слепит свет, но в переднем ряду я различаю родителей Тиффани, а рядом с ними Эмили, Ронни, Веронику и какую-то женщину средних лет – я догадываюсь, что это доктор Лайли, психотерапевт Тиффани; моя партнерша говорила, что она придет. Я пробегаю глазами остальные ряды, пока мы идем обратно за кулисы, но маму не вижу. Джейка тоже нет. И папы. И Клиффа. Ловлю себя на том, что расстроился, хотя на самом деле не ждал, что придет хоть кто-то, кроме мамы. Может, мама вышла куда-то, успокаиваю я себя.

За сценой я слушаю аплодисменты, которыми встречают других конкурсантов, и признаю, что хлопают им громче, – стало быть, и группы поддержки у них больше. Между тем женщина, которая нас объявляла, произносит вступительную речь и говорит, что это вовсе не конкурс, а только показательные выступления, однако я все равно беспокоюсь, что Тиффани не получит свой кубок, а я лишусь возможности писать Никки.

Мы должны выступать самыми последними, и пока девочки танцуют свое, я прислушиваюсь к аплодисментам: всем хлопают по-разному, кому-то вяло, кому-то восторженно; это меня удивляет, ведь на репетиции все танцевали просто превосходно, на мой взгляд.

Мы как раз готовимся выходить, когда маленькая Челси Чень заканчивает свой балетный номер, и аплодисменты, которыми ее провожают, просто оглушительны.

– Что она сделала, что ей так хлопают? – интересуюсь я.

– Не разговаривай со мной перед выступлением, – шипит в ответ Тиффани, и я снова нервничаю.

Ведущая объявляет наши имена. Теперь нам хлопают несколько живее, чем в начале. Перед тем как лечь на пол в задней части сцены, я кидаю взгляд в зал: вдруг Джейк или Клифф все-таки пришли, – но вижу только обжигающий белый свет от направленных на меня софитов. Больше я ни о чем не успеваю подумать, потому что играет музыка.

Звуки фортепиано, тягучие и печальные.

Я начинаю свое медленное, мучительно медленное продвижение к середине сцены, работая только руками, перемещаясь ползком.

«Обернись», – поет мужской голос.

«Иногда мне одиноко, а ты все не приходишь», – отвечает ему Бонни Тайлер.

В этот миг Тиффани устремляется на сцену и перепрыгивает через меня, точно газель или какое-то другое грациозное и быстроногое животное. Голоса продолжают петь по очереди, а Тиффани бежит, прыгает, падает, вращается, скользит – словом, танцует модерн.

Когда вступают ударные, я поднимаюсь и рисую руками огромный круг, показываю зрителям, что я солнце, которое взошло. Движения Тиффани становятся еще более пылкими. Перед самым припевом, когда Бонни Тайлер поет: «Вместе мы сможем пройти до конца; любовь к тебе накрыла меня, словно тень, и не отпускает», мы выходим в первую поддержку. «Я не знаю, что делать, я постоянно во тьме». Я держу Тиффани над головой; я тверд как камень; я безупречен. «Мы как будто живем на пороховой бочке и высекаем искры». Начинаю разворачиваться, Тиффани разводит ноги в шпагат, а Бонни Тайлер продолжает: «Ты нужен мне сегодня, по-настоящему! Вечность начнется сегодня! Вечность начнется сегодня». Я кружу Тиффани; мы делаем полный оборот, а потом, под строку «Когда-то я влюблялась, теперь же только теряю голову», она соскальзывает ко мне на руки, и я опускаю ее на пол, точно она умерла – а я, солнце, оплакиваю ее. «Что тут говорить – это полное затмение сердца».

Музыка снова звучит крещендо, Тиффани устремляется вверх и кружит по всей сцене, так что глаз не оторвать.

Песня продолжается, и я снова описываю круги руками, изо всех сил стараясь быть солнцем. Все движения я помню наизусть, так что во время танца могу отвлечься на разные мысли. Сначала я думаю, до чего легко мне все это дается и ужасно жаль, что моя семья и друзья не пришли посмотреть, как замечательно я танцую. Может, мы и не сорвем самые громкие аплодисменты – учитывая, что Челси Чень, похоже, привела на конкурс всю свою родню, – однако появляется ощущение, что мы все равно победим. Тиффани просто великолепна, и, глядя, как она проносится мимо меня то туда, то обратно, я восхищаюсь ею как-то по-новому. Для конкурса она отточила свое мастерство до совершенства; эту ее грань я раньше не замечал. Весь месяц, пока мы репетировали, она неустанно превращала слезы в танец, но сегодня ее тело сотрясается от неудержимых рыданий, и надо быть каменным, чтобы не проникнуться ее чувствами.

А затем Бонни Тайлер поет: «Вместе мы сможем пройти до конца», – это значит, что настало время второй поддержки, самой трудной. Я приседаю на корточки и прижимаю руки к плечам. Тиффани встает на мои раскрытые ладони и на словах «ты нужен мне сегодня, по-настоящему» сгибает колени, а я изо всех сил напрягаю мышцы ног и резко толкаю себя вверх, выпрямляя руки и поднимая ладони. Тиффани высоко взмывает, делает сальто и падает в мои объятия. Под стихающие звуки припева мы смотрим друг друга в глаза. «Было время, когда я влюблялась, нынче же я только схожу с ума. Ничего не поделать – это полное затмение сердца». Она выскальзывает из моих рук и опускается на пол, словно падает замертво, и солнце – в лице меня – заходит. То есть я ложусь обратно и медленно ползу прочь со сцены, работая только руками. Это занимает почти минуту.

Музыка затихает.

Тишина.

Целую секунду мне страшно. А ну как вообще не будут хлопать?

А потом зал взрывается аплодисментами.

Тиффани встает, я тоже. Многократно отрепетированным движением беру ее за руку и раскланиваюсь – а овации еще громче, и все зрители поднимаются с кресел.

Я взбудоражен, опьянен успехом и все же грущу, что никто из родных и близких не пришел меня поддержать. И тут…

– И! Г! Л! З! Иглз!

Я в жизни не слышал ничего громче!

Поднимаю глаза на дальние ряды и вижу не только Джейка, Кейтлин и маму, но еще и Скотта, и толстяков, и Клиффа, и «Азиатский десант» в полном составе. Они все в футболках «Иглз», я смеюсь, а они принимаются скандировать:

– Баскетт! Баскетт! Бас-кетт!

Ронни в переднем ряду с гордостью улыбается мне. Когда мы встречаемся взглядом, он показывает большие пальцы. Вероника тоже улыбается, и малютка Эмили, а миссис Вебстер плачет и улыбается одновременно – вот тогда я понимаю, что наш танец был действительно прекрасен, раз уж растрогал ее до слез.

Мы уходим за сцену, где нас тут же окружают школьницы.

– Господи, это было просто изумительно! – говорят они наперебой, широко распахнув глаза.

Видно, что они все восхищаются Тиффани – еще бы, ведь она превосходный танцор и талантливый хореограф.

Наконец Тиффани поворачивается ко мне:

– Ты был великолепен!

– Да нет же, это ты была великолепна! – возражаю. – Как думаешь, мы выиграли?

Она улыбается и смотрит под ноги.

– Что такое?

– Пэт, я должна сказать тебе кое-что.

– Что?

– Нет никакого золотого кубка.

– Что?!

– В «Прогони депрессию танцем» нет победителей. Это просто показательные выступления. Я выдумала про призы, чтобы ты выложился по максимуму.

– Ах вот как.

– И это сработало! На сцене ты просто блистал! Спасибо тебе. Вот теперь я согласна быть твоим посредником, – добавляет Тиффани, а потом целует меня прямо в губы и долго держит в объятиях.

Поцелуй соленый на вкус, и мне ужасно неловко оттого, что Тиффани обнимает меня так страстно перед несовершеннолетними девчонками, тем более что я без рубашки и со свежевыбритым торсом. Я уже молчу о том, что мне не нравится, когда ко мне прикасается кто-либо, кроме Никки.

– Раз мы закончили с танцами, могу я снова говорить об «Иглз» и футболе? Просто меня там целая толпа фанатов ждет.

– После такого танца ты можешь делать все, что тебе захочется, – шепчет мне Тиффани, и я еще долго стою, дожидаясь, когда она меня отпустит.

Я переодеваюсь в кладовке и сижу там, пока Тиффани не объявляет, что раздетых подростков за сценой больше не осталось. Тогда я выхожу поприветствовать свою группу поддержки. Спрыгиваю со сцены, и тут же подходит миссис Вебстер, хватает за руки и заглядывает в глаза:

– Спасибо.

Она все смотрит и смотрит на меня не отрываясь и ничего больше не говорит, так что становится не по себе.

– Мама хочет сказать, что сегодняшний вечер очень много значит для Тиффани, – в конце концов подает голос Вероника.

– Пэп! – кричит крошка Эмили, показывая на меня.

– Точно, Эми, – радуется Ронни. – Это дядя Пэт.

– Пэп! Пэп! Пэп!

Мы все смеемся, а потом до меня доносится дружный рев пятидесяти индийцев:

– Баскетт! Баскетт! Баскетт!

– Не мешало бы тебе поздороваться с буйными поклонниками, – улыбается Ронни, так что я поворачиваюсь и иду по проходу туда, где колышется море зеленых футболок.

По пути меня хлопают по спине другие, незнакомые зрители, и все поздравляют.

– Как же хорош ты был на сцене! – восхищается мама, обнимая меня. Она, похоже, удивлена моими танцорскими способностями. – Я так горжусь тобой!

Я обнимаю ее в ответ.

– А папа здесь?

– Забудь про папу, – отвечает Джейк. – Тут шестьдесят с лишним диких мужиков ждут не дождутся, чтобы отвезти тебя на самую феерическую предматчевую тусовку в твоей жизни.

– Надеюсь, ты сегодня не планировал спать, – говорит Кейтлин.

– Ну что, готов положить конец проклятию Пэта Пиплза? – спрашивает Клифф.

– Чему?

– С тех пор как ты перестал следить за матчами, «Птички» вообще ничего не выиграли. Так что сегодня мы примем самые крутые меры, чтобы покончить с этим проклятием, – отвечает за него Скотт. – Будем ночевать в автобусе «Азиатского десанта», прямо возле парковки у комплекса «Ваховия», а на рассвете, как проснемся, сразу же начнем готовиться к матчу.

– Ашвини уже ждет нас за углом, – добавляет Клифф. – Ты готов?

Я в легком ступоре: столько новостей вывалилось на меня разом, и к тому же я ведь только-только закончил блестящее выступление. Конечно, хотелось бы насладиться триумфом несколько дольше десяти минут.

– Но у меня подходящей одежды с собой нет.

На что мама вынимает из спортивной сумки, которую я раньше не приметил, баскеттовскую футболку.

– Здесь все, что тебе нужно.

– А как же лекарства?

Клифф поднимает пакетик со всеми моими бутылочками.

Не успеваю я и рта раскрыть, как «Азиатский десант» принимается еще громче скандировать:

– Баскетт! Баскетт! Баскетт!

Толстяки поднимают меня и на руках выносят из зала. Мы проходим мимо фонтана с живыми рыбками и дружно вываливаемся из отеля «Плаза» на улицы Филадельфии. И вот я уже в зеленом автобусе, пью пиво и пою: «Вперед, орлы, вперед, к победе прямиком».

Добравшись до Южной Филадельфии, делаем остановку «У Пата», чтобы купить сырных сэндвичей. Готовят долго – нас же шестьдесят с лишним ртов, – но никому и в голову не приходит пойти в соседнюю забегаловку, «У Джино», ведь всем известно, что сэндвичи там гораздо хуже. И вот мы уже у комплекса «Ваховия». Останавливаемся прямо у ворот, чтобы утром первыми рвануть на парковку стадиона, – можно считать, что счастливое парковочное место нам гарантировано. Мы пьем пиво, поем, бросаем мяч, слоняемся туда-сюда; раскатываем рулоны искусственной травы и играем в кубб при свете уличных фонарей; и хотя я выпил всего две или три бутылки пива, я всем подряд признаюсь в любви, ведь они пришли на мое выступление, и еще раскаиваюсь вслух, что пришлось забросить футбол в самый разгар сезона, но так было надо, просто я не могу объяснить почему – а в следующий миг я уже в автобусе, и меня будит Клифф.

– Ты забыл принять лекарства.

Проснувшись утром, обнаруживаю, что моя голова лежит на плече у Джейка; тот все еще спит. Как хорошо, когда рядом брат! Я тихонько встаю и осматриваюсь: Скотт, Клифф, толстяки, индийцы – все до одного спят в автобусе. На каждом сиденье по двое или трое, полусидят, положив головы на плечи друг к другу. Мы все здесь братья.

На цыпочках прохожу мимо Ашвини, который дрыхнет на водительском сиденье с широко открытым ртом.

Выбравшись наружу, устраиваюсь на клочке газона между улицей и тротуаром и делаю те же отжимания и приседания, которые привык выполнять каждое утро в психушке, когда у меня еще не было ни собственной штанги, ни велотренажера, ни «Стомак-мастера-6000».

Примерно через час пробивается первый луч солнца.

Во время последней серии приседаний я чувствую, что сжег все калории от сырных сэндвичей и выпитого накануне пива, однако чего-то как будто не хватает – хочется пробежаться. И я бегу несколько миль, а когда возвращаюсь на парковку, мои друзья все еще спят.

Останавливаюсь рядом с Ашвини и смотрю на всех. Словами не передать, как мне радостно оттого, что у меня так много друзей – целый автобус.

Тут я вспоминаю, что ушел из отеля, не попрощавшись с Тиффани. От этого мне немного стыдно, хоть она и сказала, что теперь, после такого прекрасного выступления, я могу делать все, что хочу. А еще мне не терпится написать первое письмо Никки. Но впереди важный матч, о нем тоже надо подумать; к тому же понятно, что победа «Иглз» – единственное, что может сгладить острые углы между мной и отцом, на нее только и надежда. Я даже тихонько молюсь Богу – наверняка Он впечатлен моим вчерашним танцем; может, даст поблажку хотя бы на сегодня. Глядя на лица спящих, я осознаю, как же мне не хватало зеленых братьев, и предвкушаю новый день.