Текст книги "Бог и мозг"

Автор книги: Мэтью Альпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

5. Бог как слово, или Что мы можем сказать, когда говорим

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Евангелие от Иоанна 1:1

Сейчас мне тридцать один год; примерно десять лет прошло с того момента, как я начал методично изучать естественные науки в надежде обрести хоть какие-нибудь знания о духе или Боге. За это время я узнал о продолжающейся четырнадцать миллиардов лет истории и эволюции материальной вселенной. Узнал, как родилась и в дальнейшем расширилась Вселенная; как сила гравитации когда-нибудь превзойдет силу расширения Вселенной, в итоге вся материя вновь схлопнется, при этом вся материя и энергия стянется в одну точку, точно такую же, как в последний момент перед «Большим взрывом»; узнал, что в это же время произойдет еще один взрыв, с которым весь процесс начнется заново; и как это расширение, равновесие, сжатие и вновь расширение, равновесие и сжатие будут повторяться вновь и вновь до бесконечности, словно гигантский пульс в космосе, продолжающийся до конца времен.

Наука рассказала мне о происхождении материи, атомов, звезд, планет, Земли, жизни, человечества… и меня самого. Какое бы физическое явление я ни стремился понять, всякий раз я обнаруживал, что наука уже справилась с этой задачей. Но при всей своей мудрости, увлеченности, пытливости, при всех своих исследованиях наука так и не смогла дать мне хотя бы самые общие знания о Боге. Что же это за сущность, ускользающая от волевых и талантливых людей, благодаря которым у нас есть лазерные лучи, космические корабли, трансплантация сердца и ядерная энергия?

Будет ли когда-нибудь разгадана эта разнесчастная загадка? Где Бог? Где он прячется? Как выходит, что все мы знаем, кто он такой, а сказать о нем можем только то, что он играет чрезвычайно важную роль в жизни каждого из нас, вдобавок понятия не имеем о его местопребывании? Какую злую шутку он сыграл с нами, сотворив нас верующими в него, а затем, словно желая подразнить нас, очутился вне нашей досягаемости? Почему он до сих пор не явил себя нам? Что это за большой секрет?

Будет ли когда-нибудь разгадана эта разнесчастная загадка? Где Бог? Где он прячется?

Итак, прошли годы, а я все так же понятия не имел, в чем смысл и цель моего существования. Разница между мной прежним и мной нынешним заключалась лишь в том, что теперь, по крайней мере, я располагал арсеналом научной информации, к моему огорчению, не имеющей никакого отношения даже к самым приблизительным знаниям о Боге. Может, я просто не нашел способа рассмотреть новообретенные данные с верно выбранной точки зрения? Или же, как я подозревал, Бог существует далеко за пределами естественных наук, человеческого разума и понимания? Как бы там ни было, я наконец решил применить научный метод в своих поисках знаний о Боге. Отступив на шаг, я рассмотрю этот вопрос упорядоченно и методично – словом, научным способом.

И я составил оценочный лист, который ответил бы на вопрос: после всего, что я уже узнал в жизни, могу ли я утверждать, что знаю о существовании Бога, и если знаю, то что? Случалось ли мне видеть Бога или становиться свидетелем событий, доказывающих его существование? Нет! Слышал ли я, как кто-нибудь рассказывал, что стал свидетелем проявлений божественного? Разумеется. Люди постоянно заявляют, что видели какие-нибудь священные кровоточащие мощи или чудесное событие, которое сочли доказательством существования божества. Но когда в последний раз эти утверждения подвергались проверке, были оценены и подтверждены научным методом? Ответ однозначный: никогда. Сколько я себя помню, никому еще не удавалось запечатлеть чудо сколько-нибудь надежными средствами (представьте себе, какую сенсацию вызвало бы расступившееся Красное море, если бы это произошло в наши дни).

Почему же в прошлом божественные вмешательства были настолько частыми, а в настоящем их проявления полностью отсутствуют? Когда в последний раз церковь провозгласила свершившееся чудо или объявила случившееся таковым? Я не слыхал ничего подобного – по крайней мере, в последние несколько веков. Почему? Почему все признанные и широко известные чудеса произошли в древности и во времена Средневековья? Почему не сегодня? Неужели с тех пор Бог покинул нас? Или же причина в том, что примерно так же давно произошла научная революция и теперь все, что ранее объявили бы чудесами, подвергается тщательной и всесторонней оценке с применением научных методов?

Почему все признанные и широко известные чудеса произошли в древности и во времена Средневековья? Почему не сегодня? Неужели с тех пор Бог покинул нас?

С тех пор как сложилась научная культура, человеку, который утверждает, будто он стал свидетелем чуда, приходится доказывать это. Никакой пьяница, шарлатан или шизофреник уже не может явиться в город, провозглашая, что видел чудо Господне, и не иметь дела с целой толпой исследователей, которые задают массу вопросов, в том числе при перекрестных расспросах, стремятся найти физические доказательства, проводят опыты, отправляют «очевидца» на энцефалографию, и т. п. Теперь, с появлением научной культуры, каждый, кто явится в город, утверждая, будто бы видел божество, рискует быть осмеянным – конечно, если его не свяжут и не пропишут ему аминазин или какой-нибудь другой нейролептик.

Вернемся к моей личной дилемме: ситуация проста. Пока мне не представят ощутимые свидетельства, доказывающие существование Бога, я ни при каких условиях не собираюсь верить, что он/она/оно существует. Но почему? Откуда вообще взялась потребность в подобном поиске? Зачем заниматься исследованиями, если они не приносят ничего, кроме досады, и безрезультатно переходить от одной обманчивой зацепки к другой? Если уж на то пошло, почему бы не посвятить остаток жизни поискам единорога или еще какого-нибудь вымышленного существа? К чему ограничивать свои бесцельные поиски только одной воображаемой сущностью? Откуда эта одержимость тем, что принято называть Богом? Казалось, потребность в постижении абсолютной сущности каким-то образом внушили мне. Наряду с необходимостью искать пищу, кров, защиту и любовь я ощущал необходимость в духовной определенности, в поисках знаний о Боге. Но почему? Этому непреодолимому стремлению должно найтись какое-то объяснение. Ничто не возникает из ниоткуда. Как растолковала мне наука, все происходящее в материальной вселенной имеет свои физические причины. Должна быть некая причина, какое-то ощутимое объяснение конкретной одержимости, возникшей и упорствующей во мне.

Возможно, я не в своем уме. Чем еще можно объяснить столь абстрактное влечение? Но если я безумен, тогда то же самое относится к почти всем живущим на этой планете, так как это не только моя личная идиосинкразия: как ни странно, она роднит меня с почти каждым представителем каждой культуры, с которой я сталкивался, о которой слышал или читал, относящейся ко временам вплоть до начала истории человека как вида. Что же это за невероятное совпадение? Да, у каждого свои причуды, но почему эта конкретная причуда свойственна всем нам?

Иногда человеческое поведение определяют как общий итог жизненного опыта человека. Однако при всей уникальности нашей жизни как получилось, что у каждой культуры с самого начала существования нашего вида возникла вера в духовную или трансцендентальную силу или сущность – в божество? Каким образом люди из самых разных слоев общества, представители всех культур, имеющие различную расовую, возрастную, половую и классовую принадлежность, придерживаются общей веры в некую форму духовной реальности? Как ни странно, если бы мне довелось общаться с человеком, относящимся к любой другой культуре, расе, возрастной группе, полу и классу, я сумел бы поддержать разговор (конечно, при условии, что мы говорим на одном языке), касающийся природы Бога или богов, концепции души, вероятности жизни после смерти. Возможно, в этом и состоит доказательство существования Бога. Чем еще можно объяснить тот факт, что миллиарды человек в каждом поколении, каждой культуре, вплоть до самых отрезанных от мира, задумываются об одних и тех же понятиях и вопросах? Если это не следствие масштабного и невероятного совпадения, этот феномен, наиболее удивительный у человека, следует приписать некой внутренней силе или инстинкту.

И я вернулся на шаг назад и напечатал на экране своего компьютера вопрос: «Известно ли мне о Боге хоть что-нибудь такое, о чем я могу сказать, что знаю это почти наверняка?» Я задумался над собственным вопросом, в досаде качая головой, как вдруг в один ослепительный архимедов момент меня осенило. Столь же несомненным, как наличие носа у меня на лице, оказался как раз такой факт, который я искал. Он значился на экране компьютера прямо передо мной. Все просто: Бог – это слово! Каким бы незначительным ни казалось это утверждение, данное слово представляло собой первый факт, относящийся к Богу, который я знал и который мог подтвердить эмпирически. Я мог прочитать его, написать, произнести и услышать самого себя. Мог даже потрогать это слово, если оно напечатано шрифтом Брайля. Нет никаких сомнений: я вправе с эмпирической определенностью заявить, что Бог – это слово.

Бог – это слово! Данное слово представляет собой первый факт, относящийся к Богу, который я знаю и который могу подтвердить эмпирически. Я могу прочитать его, написать, произнести и услышать самого себя

Если у меня возникнут сомнения насчет здравости собственного рассудка, я всегда могу найти слово «Бог» в любом словаре. Если окажется, что этого недостаточно, я могу отправиться куда угодно и спросить окружающих, знакомо ли им понятие высшей духовной сущности – божества. Кто станет отрицать, что хотя бы раз в жизни задумывался о существовании во вселенной некоего духовного начала? Кто из дееспособных взрослых в тот или иной момент не обдумывал концепцию трансцендентальной силы или сущности? Даже у атеиста язык не повернется заявить, что ничего подобного с ним не случалось.

Итак, Бог – это слово, обозначающее идею трансцендентальной/духовной силы или сущности. Еще примечательнее то, что для этой идеи у каждой культуры с самого начала существования человека как вида, в какой бы изоляции ни развивалась эта культура, имелся собственный символ или слово.

Что же говорит о словах наука? Откуда, к примеру, они берутся? Из единственного источника – человеческого разума. Однако «разум» – понятие неопределенное. Почти во всех религиозных и философских текстах, которые я читал, присутствовали постоянные упоминания о дихотомии тела и души, подразумевающие, что есть две обособленные сущности, два отдельных объекта. Разум указывает на то, что сознание наделено неким трансцендентальным свойством. Он предусматривает существование в нас духовного компонента. Поскольку наука так и не подтвердила наличия подобного компонента, далее я буду пользоваться словами «мозг» и «разум». Подтвердить, что есть душа, наука не в состоянии, а вот наличие мозга она подтверждает. Аналогично сердцу или почкам, мозг не содержит абсолютно ничего духовного и обладает исключительно физической/органической/механической природой.

Итак, Бог – это слово, которое, подобно всем словам, зародилось в процессе работы человеческого мозга. До того как появились люди, никаких слов не существовало. Наряду с идеей Бога слова возникли вместе с человеком как видом. Итак, если природа мозга строго биологическая, а слово «Бог» зародилось именно в этом органе, тогда, возможно, идея Бога каким-то образом неразрывно связана с нашей биологической природой. А если идея Бога – продукт присущего нашему виду когнитивного процесса, проявление «духовного» режима свойственного нам восприятия? Неужели решение проблемы существования Бога все-таки находится не «где-то там», а запрятано в каком-нибудь укромном уголке человеческого мозга?

Единственное, что я могу хоть с какой-то степенью эмпирической определенности сказать о Боге, – что Бог слово, которое, подобно всем словам, зародилось в человеческом мозге. Это означает, что единственный факт, касающийся природы существования Бога, которым я располагаю, – не следствие восприятия внешнего мира, того, что находится «где-то там», а скорее нечто, исходящее изнутри, а конкретно – результат работы моего физического органа, мозга, и не только моего, но и мозга почти всех остальных людей, представителей всевозможных культур вплоть до начала истории человека как вида.

Решая, как лучше воспользоваться этим понятием, я вспомнил позицию, которой придерживается наука: если некое поведение является универсальным для любого данного вида (или, в случае с людьми, для всех культур), то скорее всего оно представляет собой неотъемлемую характеристику этого вида, то есть генетически наследуемую черту. Представители всех человеческих культур говорят на каком-либо языке, все размножаются и аналогично во всех культурах практикуют религию, ассоциирующуюся с верой в ту или иную форму духовной реальности. В таком случае означает ли это, что наше восприятие духовной сферы, сферы Бога, также представляет собой следствие генетически наследуемой черты? И если да, то как это можно доказать?

6. Универсальные модели поведения, или Человек – тоже животное

«Общепризнано, что значительное единообразие свойственно поступкам людей всех возрастов, принадлежащих ко всем народам, и что человеческая натура одинаково проявляется в ее принципах и деятельности. Одни и те же мотивы неизменно дают одинаковые действия».

Дэвид Юм

«Я рассмотрю людские поступки и стремления, как если бы речь шла о линиях, плоскостях, твердых телах».

Бенедикт (Барух) Спиноза

«Предметы для изучения людей надлежит искать поблизости, а изучать человека следует издалека».

Жан-Жак Руссо

Любая физическая характеристика, присущая всем особям конкретного вида, скорее всего представляет собой генетически наследуемую черту. Например, поскольку у всех бабочек-монархов цветной узор на крыльях одинаков, можно предположить, что их специфическая окраска и рисунок «записаны» где-то в генетической программе – в генах бабочек. Как еще объяснить единообразие крыльев монарха? Верится ли нам, что все эти бабочки приобрели один и тот же замысловатый рисунок в результате какого-то масштабного совпадения, как если бы монархи могли появляться на свет с любым сочетанием цветов и рисунков на крыльях, и лишь по чистой случайности вышло так, что все они оказались одинаковыми? Едва ли! Одинаковый рисунок и сочетание цветов на крыльях монарха – такое же «совпадение», как жабры у всех рыб или вибриссы у всех кошек. По-видимому, уникальная окраска монарха – следствие информации, зашифрованной в генах этого вида.

То же самое можно сказать о любой всеобщей характеристике какого-либо вида. Что бы мы ни обсуждали – крылья бабочки, хвост крысы или мозг человека, – все перечисленное представляет собой физические характеристики, возникающие в результате хранения информации в генах того или иного вида. Следовательно, можно сказать, что, как правило, для каждой физической характеристики, общей для всех представителей данного вида, должен существовать ген, отвечающий за появление этой характеристики.

Это правило применимо не только к универсальным физическим особенностям, но и к универсальным функциям. К примеру, у всех людей растут волосы. Тот факт, что рост волос является универсальной характеристикой нашего вида, подразумевает, что он должен быть генетически наследуемой чертой. Так как рост волос – это функция, она свидетельствует о том, что наш вид наделен неким специфическим набором генов, приказывающих нашим развивающимся телам наладить работу определенных физиологических областей, механизмов, обуславливающих рост волос. В данном конкретном случае такими областями являются наши волосяные фолликулы. Если только мы не убеждены, что волосы волшебным образом вырастают прямо из кожи, нам остается признать необходимость существования физиологического механизма, отвечающего за рост волос.

Отсюда следует, что для каждой универсальной функции, будь то способность организма обонять, слышать, видеть, дышать, потреблять, переваривать, воспроизводиться и т. п., справедливы два момента: во-первых, для каждой наследственной функции должна существовать специфическая физиологическая область или набор областей, в которых осуществляется эта функция, и, во-вторых, должен существовать некий фундаментальный ген или набор генов, отвечающий за возникновение физиологических областей, выполняющих данную функцию.

Согласно науке социобиологии вышеизложенный принцип также применяется к универсальному поведению. Для примера возьмем движения планарии – существа, принадлежащего к типу плоских червей (платигельминтов). У планарий нет головного мозга, зато имеются несколько продольных нервных тяжей, проходящих по всей длине их крохотного тельца до головы, где эти немногочисленные нервы сходятся. Это скопление нервов называется не мозгом, а головным ганглием и представляет собой сравнительно примитивную центральную нервную систему.

У каждой планарии выражена склонность маневрировать так, чтобы голова всегда была обращена в направлении источника света – это явление называется «фототаксис». Поскольку специфическое фототаксическое поведение свойственно всем планариям, значит, оно представляет собой универсальную характеристику вида.

Аналогично узору на крыльях бабочки-монарха есть три возможных причины, по которым все планарии реагируют на свет именно так, а не иначе. Первая: все планарии поворачиваются к свету потому, что их научили поступать так другие представители того же вида. Другими словами, фототаксис может быть поведением, приобретенным в процессе обучения. Недостаток этого объяснения в следующем: если изолировать единственную планарию от всех остальных с момента ее зачатия, дать ей возможность развиться, а потом поместить в пространство, в одном конце которого находится источник света, она неизменно будет поворачиваться в этом направлении, своим видом свидетельствуя, что фототаксическому поведению совсем не обязательно учиться.

Вторая возможная причина ориентации всех планарий в направлении света – их желание так поступать, то есть они поворачиваются, демонстрируя акт свободной воли. Поскольку невозможно узнать, «мыслят» ли планарии, проверить правильность этого предположения не удастся. Тем не менее, если планариям хватает ума для принятия свободных и добровольных решений, какова вероятность, что все планарии до единой будут вести себя именно так, а не иначе, более того, принимать то же решение во всех случаях? Не разумнее ли будет предположить, что некоторые из них могли бы отворачиваться от света хотя бы изредка? Верится ли нам, что все планарии всегда демонстрируют одинаковую склонность в результате какого-то масштабного совпадения, как будто все особи вида действительно обладают свободной волей и когда-нибудь вдруг передумают и решат отвернуться от света? Опять-таки это чрезвычайно маловероятно. Стремление планарий всегда поворачиваться к свету наводит на мысль, что дело здесь не в свободе воли и не в совпадении.

Третья возможная причина фототаксической реакции всех планарий заключается в том, что эта реакция заложена в ганглии планарий, где существуют генетически унаследованные нервные связи, побуждающие все особи реагировать на свет определенным образом. Значит, фототаксическое поведение – это генетически наследуемый рефлекс.

Так какой же из возможных причин нам верить? Поскольку две первых выглядят совершенно неправдоподобными, невозможно построить теорию строго путем исключения. Если мы хотим выдвинуть предположение, согласно которому планарии ориентируются на свет потому, что генетически запрограммированы на это, нам понадобится положительное подтверждение.

Планарии проявляют фототаксическую реакцию, постоянно перемещая тела, пока два световых рецептора (которые можно было бы назвать их глазами), расположенных в области головы, не оказываются в равной степени стимулированными. В ходе экспериментов с этим видом выяснилось, что «если поместить два источника света одинаковой яркости на небольшом расстоянии друг от друга и от планарии, она выберет промежуток между ними так, чтобы обеспечить обоим глазам одинаковую стимуляцию»⁴. Возможность вызывать движения планарии с таким постоянством подтверждает то, что фототаксис планарий – следствие физиологического рефлекса, а не свободной воли и не совпадения.

Приведем еще одно доказательство в поддержку нейробиологического объяснения фототаксиса планарий – из опубликованной в Journal of Experimental Biology статьи «Родопсиноподобные протеины глаза планарий и органов слуха: выявление и функциональный анализ», согласно которой выяснилось, что после удаления специфического родопсиноподобного протеина из головного ганглия планарии уже не реагировали на свет. И самое главное: через несколько дней, после того как протеины регенерировались, фототаксический рефлекс планарии восстанавливался. На основании этих наблюдений было сделано заключение, что «родопсиноподобные протеины в органах зрения действуют как фоторецепторы при фототаксическом поведении»⁵.

То, что поведение планарии можно свести к химическим процессам, подтверждает, что этот организм реагирует на свет не в результате проявления свободы воли или заученного поведения, а скорее в результате совершенно непроизвольной физиологической реакции, рефлекса на специфический раздражитель. Подобно тому, как мы можем предусмотреть для механического устройства электрическое подключение, чтобы заставить его поворачиваться к свету, природа[4]4
   Мне бы хотелось пояснить: когда я говорю о «природе» как силе эволюционных изменений, то я не предполагаю наличия у нее сознания, воли, интеллекта, осознанности или намерения. В сущности, я просто пользуюсь этим словом как метафорой законов термодинамики – этих фундаментальных физических принципов, с которыми неизбежно связаны вся материя и энергия, следовательно, определяющих все, что обнаруживается в материальной вселенной с момента ее возникновения. Хотя сторонники разумного замысла убеждены, что расширяющаяся Вселенная просто чересчур сложна, чтобы возникнуть в результате простого ряда судьбоносных физических совпадений, значит, должна быть некая сущность, наделенная сознанием, ведущая наблюдение за всем, что происходит, и вмешивающаяся по мере необходимости, я не разделяю их точки зрения, так как она опирается исключительно на веру и не имеет под собой научного основания.


[Закрыть] «подключила» планарий, наделив их тем же свойством. Это свидетельствует о том, что универсальное поведение отражает генетически наследуемые черты. Бабочки-монархи наследуют уникальный рисунок на крыльях, а планарии – свой рефлекс фототаксиса.

А если мы применим тот же принцип к более развитому виду? Задумаемся, к примеру, о том, что все колонии медоносных пчел строят соты с ячейками одной и той же шестиугольной формы – независимо от того, есть поблизости другая колония пчел или нет. Если личинки пчел отделить от колонии и вырастить в искусственных условиях, во взрослом состоянии они продолжат строить шестиугольные соты. Если мы применим к медоносным пчелам тот же принцип, что и к планариям, это будет означать, что пчелы выстраивают ряды шестиугольных сот в результате генетически унаследованного рефлекса.

Поднимемся повыше по филогенетической лестнице и рассмотрим пример, в котором все трехиглые колюшки (вид рыб) выполняют один и тот же специфический для вида зигзагообразный танец в период ухаживания и во время брачного ритуала. Убеждаясь, что это поведение от природы присуще виду, этолог Р. А. Хайнд провел ряд депривационных экспериментов, в которых только что вылупившихся мальков колюшки выращивали в полной изоляции от других представителей того же вида. Прежде чем построить гнездо для будущей партнерши, самец колюшки разгоняет потенциальных соперников – других самцов (которых можно отличить по красным брюшкам). Хайнд обнаружил, что «самцы колюшки, выросшие в изоляции, нападают на деревянные фигурки рыбок с красными брюшками, несмотря на то что никогда прежде не видели самцов своего вида»⁶.

В качестве еще одного примера врожденного рефлекса приведем серебристую чайку. Когда только что вылупившиеся птенцы серебристой чайки клюют материнский клюв, их мать инстинктивно отрыгивает пищу из зоба, чтобы покормить потомство. Исследуя природу этого поведения, нобелевский лауреат, этолог Нико Тинберген предлагал только что вылупившимся птенцам серебристой чайки различные картонные модели чаячьих голов и следил за тем, какая из них вызовет особенно выраженную реакцию. Тинберген обнаружил, что из всех предложенных картонных моделей птенцы чаще всего клевали голову с длинным и тонким красным клювом, характерным признаком взрослой серебристой чайки. Особенно показательно этот опыт выглядел потому, что птенцы никогда прежде не видели взрослой чайки, следовательно, опыт подтверждал, что птенцы располагают заложенной в генах информацией, позволяющей им узнавать взрослых птиц своего вида (так и человеческий младенец способен интуитивно узнавать материнскую грудь и сосать ее). На этом основании можно предположить, что где-то в мозге серебристой чайки есть ряд нейронных связей, побуждающих чаек демонстрировать подобное поведение. Следовательно, можно утверждать, что в мозге серебристой чайки есть «клевательная часть». Если разрушить эти связи, маловероятно, чтобы серебристая чайка и впредь могла демонстрировать тот же рефлекс.

Идем далее по филогенетической дорожке: как быть с фактом, что все кошки мяукают? Разлучите котенка с матерью, вырастите его в полной изоляции, и он все равно будет мяукать, значит, мяуканье – наследуемый рефлекс. Это подразумевает, что в мозге кошки должна быть «мяукательная» часть, в которой заложена способность к этому действию. Удалите это скопление нейронных связей – и, по всей вероятности, кошка утратит свою способность мяукать. Более того, в равной мере это подразумевает наличие у кошек генов, которые можно назвать «мяукательными», отвечающих за возникновение нейронных связей, создающих «мяукательную» часть в мозге кошки.

Перейдем к приматам: как быть с тем фактом, что все восточные гориллы демонстрируют одинаковое специфическое для вида поведение, брачные и репродуктивные ритуалы, методы поисков пищи и воспитания детенышей, демонстрации угрозы и подчинения, не говоря уже о многих других универсальных свойствах? Как получается, что все группы, принадлежащие к этому виду, независимо от их контактов друг с другом, ведут себя сходным образом? Надо ли верить в то, что эти виды обладают экстрасенсорными способностями и телепатически передают особенности поведения своим сородичам? Или же все эти восточные гориллы принадлежат к одному и тому же виду, а значит, обладают одинаковыми генами, потому и снабжены одинаковой встроенной «программой» поведения? Как планарии поворачиваются к свету, так и гориллы участвуют в характерных играх, обыскивании, кормлении, ухаживании. Означает ли это, что поведение приматов, как и поведение планарий, пчел, серебристых чаек или кошек, можно обобщенно назвать следствием ряда унаследованных рефлексов? Биолог Уильям Китон задавался вопросом:

Надо ли в таком случае рассматривать рефлексы как фундаментальные единицы поведения? В каком-то смысле – да… Действительно, нет разницы между простыми рефлексами и более сложными реакциями; между простейшим рефлекторным и самым сложным нейронным проводящим путем существуют все мыслимые промежуточные стадии. Даже самые сложные примеры поведения можно рассматривать как результат запутанных взаимодействий множества чрезвычайно сложных рефлексов⁷.

Предположим, мы поднялись по филогенетической лестнице еще выше, до самого Homo sapiens. Разве не те же биологические принципы, которые применяются ко всем прочим формам жизни, применимы и к человеку как животному? Да, наука применяет к человеку те же самые принципы и отмечает наличие немалого количества универсальных моделей поведения (в случае людей они называются кросскультурными моделями поведения) и у нашего вида – поведения, которое в той или иной форме демонстрируют представители всех культур с тех пор, как появился наш вид. Социальный критик Ральф Линтон красноречиво выразил эту мысль.

Нравится нам верить в это или нет, люди – тоже животные. Значит, логика, применимая к другим обитателям Земли, должна применяться и к нашему виду. Если существует некий образец поведения, наблюдающийся в любой человеческой культуре, это означает, что почти наверняка данное поведение сформировано также генетически наследуемым инстинктом

Неотъемлемое единодушие, с которым приняты универсальные культурные паттерны, предполагает, что они не просто представляют собой объект оригинальной классификации, но и опираются на прочное основание. Этот базис невозможно отыскать в истории, географии, расовой принадлежности или любом другом факторе, поскольку универсальный паттерн связывает все известные культуры – примитивные и сложные, древние и современные. Следовательно, его можно искать лишь в фундаментальной биологической природе человека и во всеобщих условиях человеческого существования⁸.

Если все планарии ориентируются на свет, значит, они генетически запрограммированы на это. Если все восточные гориллы участвуют в специфических для вида брачных ритуалах, значит, вести себя соответственно запрограммированы и они. Нравится нам верить в это или нет, люди – тоже животные. Значит, логика, применимая к другим обитателям Земли, должна применяться и к нашему виду. Если существует некий образец поведения, наблюдающийся в любой человеческой культуре, это означает, что почти наверняка данное поведение сформировано также генетически наследуемым инстинктом.

Возьмем, к примеру, тот факт, что люди, принадлежащие ко всем известным культурам, выражают такие эмоции, как горе, страх, агрессию или радостное удивление одинаковой мимикой[5]5
   Исключения из этого правила – люди, родившиеся с поврежденной или не функционирующей веретенообразной извилиной (частью мозга, благодаря которой мы обладаем способностью различать некоторые гримасы), поэтому не имеющие возможности выражать эмоции.


[Закрыть]. Так, все люди выражают насмешливое удивление мимикой, которую мы называем улыбкой. Даже слепые, не видящие собеседника, улыбаются, когда их что-то забавляет, и это подтверждает рефлексивную природу данного фундаментального проявления эмоций человека. То, что все люди одинаково выражают насмешливое удивление, указывает, что, подобно планариям, поворачивающимся к свету, все люди выражают свои эмоциональные состояния как результат совершенно непроизвольных, генетически унаследованных рефлексов.

Помня об этом, исследуем еще одну, более сложную кросскультурную модель поведения, очевидную у человека, – поведение, которое обнаруживалось во всех человеческих сообществах с первых веков существования человека как вида. К примерам таких кросскультурных моделей относится устройство родственных групп; наложение сексуальных ограничений; ритуалы рождения, достижения половой зрелости, вступления в брак и смерти; такие действия, как прославление, оплакивание и ухаживание; табу на инцест; правила наследования; отнятие от груди; обучение молодежи; гигиена; родовспоможение; дифференциация статуса; разделение труда и общий труд; организация сообщества; развитие законодательств и штрафных санкций; изготовление орудий; торговля; приготовление пищи; обмен подарками; шутки; использование личных имен; спортивные и другие игры; танцы, пение; религиозное поклонение; изготовление музыкальных инструментов; украшение тела; пользование календарями; счет; вера в магию и сверхъестественное; медицина, мифология, правительство и язык.