Текст книги "Паутина"

Автор книги: Мерси Шелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Надеюсь, ты успел проснуться до того, как сам превратился в быстрозамороженную курицу?

– Как видишь, живой! Телефон зазвонил и разбудил меня. Правда, когда я подошёл, там были только гудки. Наверное, номером ошиблись. Но я ещё неделю после этого маялся гриппом. Оказалось, перед сном открыл на ночь окно, проветрить – и уснул как убитый, забыв его закрыть. Это в январе-то! Ту программу с диоксидом я больше не запускал.

– Но ты рассказывал кому-нибудь про свой диоксидовый трип?

– А то! В колледже, где я сейчас работаю. Коллегам-преподавателям. Мы вместе обедаем, вот я в один из обедов и рассказал про фуражки, похожие на приёмники. Правда, в шутливой форме, в духе «воспоминаний о загубленной молодости». В ответ один из них рассказал, как съел однажды кислотную марку, на которой был нарисован велосипед, и потом его весь день преследовали банды велосипедистов. А вечером, когда всё закончилось, он обнаружил, что сидит на полу своей кухни, а вокруг раскиданы макаронные изделия под названием «колёсики». Остальные конечно посмеялись, и тоже стали всякие приколы припоминать. А какая ещё может быть реакция? Мне и самому непонятно, что с этой историей делать. Знаешь, когда переживание заканчивается, о нём остаётся память, но она – неживая. Засохший листок в гербарии, и только… Вот скажи-ка, Вик, что такое счастье? Только быстро, не раздумывая.

– Счастье – это когда не хочется курить, – сказал я не раздумывая, но шаря по карманам. – И вот ещё: человек создан для счастья, как птица для бульона.

– Выкрутился, старый жук! Верно, в общем. И не только курить. Вообще перестаёт хотеться. Всё затягивает пеленой умеренной удовлетворённости – и желания, и чувства. Даже происшествия все как на подбор идут, аккуратные. Двадцать лет назад мои очки бились раз в месяц. А те стёкла, что у меня сейчас, я ношу уже больше пяти лет. Один раз я их специально уронил с десятого этажа – и что ты думаешь? Они повисли на кусте, не долетев до асфальта. Это какая-то бесовская стабильность, Вик!

– Думаешь, искусственная?

– Ну, смотря что понимать под искусственным. Об этом хорошо было говорить в прошлом веке, когда человечество в своём воображении воевало с железными киборгами и зелёными инопланетянами. Но психосреда, как я теперь понимаю, – это штука куда более аккуратная. Никакой войны, никаких чужаков. Тебя мягко и незаметно подсаживают на счастье. Проводят лёгкую коррекцию твоего пути в некоторые моменты жизни.

– Да брось, классическая антиутопия. А практические приложения мне доводилось видеть у нас в 70-е. Много водки и много КГБ. Действительно, целые поколения корректировали. Но почему-то такое счастье не всех устраивало. И другой путь я тоже видел. В Штатах в девяностые. Много здорового образа жизни и много прав. Но и у них уже тогда начинались странные явления. В Нью-Йорке, мне рассказывали, был очень популярный невроз, связанный с чистотой общественных сортиров. Входит человек, что называется, делать грязное интимное дело, а перед ним – сверкающее совершенство. Идеальной белизны поверхности, сплошная симметрия, нигде ни пятнышка. И во всей этой красоте вдруг оказываешься ты со своими жалкими испражнениями! Сначала человек думает об этом чуть дольше, чем нужно, потом ещё чаще, потом у него напрочь съезжает крыша… Неудивительно, что «Дети Троцкого» и кастристы в конце концов пошли всё это громить.

– Ты не понял, Вик. Всё, что ты перечислил, старо и грубо, как перфокарты Ады Лавлейс. У системы, о которой я говорю, есть существенный козырь – индивидуальный подход. Ребёнку дают школу по его талантам, специалисту – работу по профилю, мужику – бабу по вкусу, покупателю – товар по спросу. И никакого насилия. Человеку самому выгодно включиться в мир, где он всегда найдёт своё место. Ему нужно лишь немного помочь в этом поиске. Показать верный слот, куда он сам себя вставит, как чип.

– Хочешь сказать, что это можно реализовать?

– Можно, и так давно, что было бы удивительно, если бы никто этого не сделал до сих пор. Нужна лишь хорошая связь со всеми, да хорошая техника для сбора и анализа информации… И немножко розовых очков, эдаких эмоциональных батареек, лёгкого наркотика. Вот собственно и всё. Ещё десять лет назад моделирование на основе данных сетевого шпионажа предсказывало очень многое. Что человек будет покупать, за кого проголосует…

– Ты про отовары? Их же запретили.

Не успел я сказать это, как сам понял, каков ответ. Запретили не значит забросили. И мои враги из «Аргуса» с их отоварами, и те интеллектуальные системы слежки, про которые рассказывал Чарли – все они процветали, эти частные случаи, черновики загадочного механизма более высокого уровня.

А следующим уровнем, как намекал Чарли, была…

Да, теперь я, в свою очередь, вспомнил лекции доктора Хопфилда. Фидбэк, обратная связь, душа адаптивных систем. Как бы ни был автоматизирован процесс построения виртуальных моделей, кто-то должен использовать результаты этого моделирования для обратного воздействия на людей. Маркетинговые фирмы, правоохранительные органы. Тоже люди.

Но если автоматизировать и эту часть процесса, дать машинам полную петлю обратной связи, то есть дать копиям возможность корректировать оригиналы… И параллельно с моделированием людей на компьютере вести моделирование компьютера на людях, сводя человека и его отражение всё ближе и ближе, всё больше связывая их друг с другом. Люди управляют компьютерами, которые управляют людьми, которые управляют компьютерами… И попробуй теперь угадай, где яйцо и где курица в этом симбиозе гриба и водоросли.

– Запретили-то запретили, но искушение велико, – продолжил мои мысли Чарли. – А столько возможностей! Магазины, психозеркала, интерактивное телевидение, компфетки, киберсекты, разные импланты вроде MTV-чипов. И беспрерывное общение, ни дня без Сети! Я же говорю, люди сами так и норовят включиться. Хотя подозреваю, что это тоже часть проекта – создание особой идеологии, даже религии тотальной коммуникации. В любом случае, за десять лет технология психосреды имела все шансы. Конечно, здесь нужна Сеть более высокого уровня. Видимо, та система, которая крутит вокруг нас диоксидный калейдоскоп – это она и есть!

– Но как оно оказывается… везде?

– Не знаю, Вик. Говорю же, другая Сеть. В COGS это называли «суперсотами». Для меня в этом названии столько же информации, сколько в выражении «летающее блюдце». Сейчас они знаешь как навострились эти И-барьеры высоко держать! Лет пять назад у нас тут ещё бывали разные скандалы. То газета Sun опубликует фотки обнажённых знаменитостей, сделанные с помощью роботов, способных лазить по водопроводным трубам… То МИ-5 признает факты электронного шпионажа за иностранными дипломатами с помощью особой техники, позволяющей залезать в чужие компьютеры через обычную электросеть… А ведь о большинстве таких штучек я слышал ещё во время работы в ENF, за несколько лет до первого упоминания их в широкой прессе! У спецов даже термин такой есть: «сбросить балласт». Это значит, что на вооружение спецслужб поступила более высокая технология, поэтому предыдущую можно отдать на рынок и в массы. А сколько ещё не сброшено, ты не представляешь! Да и я наверно тоже. Знаю лишь, что десять лет назад уже велось достаточно разработок, которые могли бы привести к тому, о чём мы тут гадаем. Уже тогда существовали и дистанционные энцефалографы для чтения мыслей, и высокочастотные «пушки», действующие на мозги так, что человек начинает мыслить совершенно иначе, хотя сам этого не замечает. У нас сейчас по Лондону сотни людей ходят в респираторах – верят, что нановойна давно идёт.

– Но ведь диоксид – это всего лишь картинки!

– Не слыхал ты, видно, про синдром Стендаля. А про ретровирусы-то хоть слыхал? Это же настоящие генетические хакеры! Когда ретровирус проникает в клетку в виде «пакета» РНК, там происходит обратная транскрипция этой РНК в ДНК-провирус. По сути, восстанавливается исходный код вирусной программы – и он тут же встраивается в собственный генный код клетки, который будет передаваться дальше из поколение в поколение. Примерно то же самое делает хакер, когда подбрасывает «чайнику» трояна под видом программы, которую «чайник» только что заказал. А обрадованный «чайник» не просто запускает полученного трояна – он ещё и записывает его код в свой файл автозагрузки на всю оставшуюся жизнь.

– Это ты про СПИД, который еле-еле победили? Хорош твой хакер – чума XX века!

– Ретровирусов предостаточно и без ВИЧ. А механизм подобной перестройки ДНК давно известен и активно используется генетиками. Кстати, что ты скажешь про шизофрению – она вроде не такая уж смертельная чума, а?

Я задержался с ответом. Кажется, полёт алкогольной мысли Чарли занёс его слишком далеко. Я терял нить разговора, но совершенно не понимал, как вернуться к главной теме. Ведь Чарли вторгся уже в такие области, где я был совершенно некомпетентен. В таких случаях предложение вернуться к главной теме может выглядеть как признание, что тебе просто лень прослеживать мысленную цепочку собеседника. На обидчивого интеллектуала это подействует как прямое оскорбление. Ничего не оставалось, как продолжать политику робких возражений.

– При чём тут шизофрения? Это же не вирусное заболевание, а некое… ну, психическое расстройство. Насколько я знаю, его до сих пор не научились диагностировать на сто процентов. То есть в ярко выраженных случаях всё ясно, но вообще считается, что многие люди в какой-то степени… хмм… шизофреничны.

– Ага, именно! «Многие в какой-то степени». Массовые религиозные помешательства, синдром толпы – верно? А между тем связь шизофрении с ретровирусами давно доказана. В мозговой жидкости шизофреников находят молекулярные отпечатки ретровируса, а у здоровых их нету. Это значит, что троян шизофрении давно сидит в нашем геноме. В частности, в нейронах, которыми ты видишь окружающий мир.

– Не пей больше, Чарли, ты уже заговариваешься. Может, у шизофреников действительно чего-то там перестраивается в голове. Но я лично всё-таки вижу мир глазами, а не нейронами!

– Да ну?! Ты никогда не принимал столбы за людей? У тебя никогда так не бывало, что женщина при первой встрече кажется совершенно непривлекательной, а через месяц ты уже думаешь о ней как о первой красавице? Ты тоже видишь мозгами, а не глазами, дорогой мой поэт в капюшоне! Потому что только супермодели живут в вечном свете юпитеров, где всё видно глазами. Мы же, обычные люди, большую часть жизни ходим в сумерках и видим глазами лишь плохо прорисованные контуры. Их почти никогда не достаточно для точного распознавания. И если бы у нас в голове не был с детства выстроен сложнейший виртуальный мир взаимосвязанных образов и понятий, мы бы ежедневно шарахались от теней, но игнорировали едущие на нас автомобили. Так что видим мы в основном мозгами.

– Ладно, допустим. – Спорить с Чарли было уже невыностимо. – Допустим, вирус-троян покорёжил мозги всему населению или некоторой его части. Тогда должна получиться лишь огромная толпа плохо ориентирующихся психов. Ещё менее управляемых, чем здоровые люди.

– Это если троян лоховый. Как СПИД – просто ломалка, открывающая двери всяким деструктивным гадостям. Но бывают ведь ещё «средства удалённого администрирования». В этих случаях работает пара «клиент-сервер». В трояне, который получает «чайник», сидит лишь серверная программа. Она берёт под контроль порты и ждёт, когда хакер с помощью второй половины – клиента – подключится извне и будет управлять сервером, превращая чужой компьютер в послушного зомби. Между прочим, у нас в Королевстве, да и во многих других странах уже много лет практикуется всеобщая и обязательная ДНК-идентификация. А значит, где-то есть база данных, в которой мой геном расписан по пунктикам. Со всеми болезнями, то бишь со всеми «дырами» и «троянами» в моей генетической операционке.

Наконец-то до меня дошло, что Чарли вовсе не ушёл от темы.

– Так ты полагаешь, что последовательность кадров диоксида и есть «клиент» для включения определённых программ, зашитых в наши мозги иным способом? Вроде насморка, который живёт в носу человека всю жизнь и лишь иногда включается?

– А почему нет? Религиозные и политические нейролингвисты умели включать массовые, хотя и временные, псидемии уже давно. Могли они, в конце концов, попытаться усовершенствовать свои методы? Первые скринсейверы с диоксидом появились, как я понимаю, еще в прошлом веке. Но из-за недостатка мобильных технологий всё равно никак не получалось настоящей, вездесущей психосреды. Тем не менее, тестирование началось уже тогда – распространение диоксида как модного наркотика, так частенько тестируют рискованные штуки. Сейчас они наверняка научились делать это воздействие более аккуратным и всеобщим. Так что теперь не надо даже смотреть специальный мультик, чтобы «включиться». Хотя не исключено, что новая Сеть использует в качестве носителя старую – она ведь тоже стала достаточно вездесущей! Ты говоришь, электронные игрушки вырубились, после того как их офис сожгли? Вот тебе ещё один носитель! Конечно, с детей и надо начинать, их можно «вести» на протяжении на всей жизни. Со взрослыми сложнее. Но им тоже можно подсовывать разные игрушки-носители… Что там ещё накрылось?

– Кухонные комбайны, что ли. Телевизоры, плееры. И ещё пылесосы, кажется.

– Пылесосы? Ха-ха! Хаг…кхе-кхе…

Чарли на том конце закашлялся, опять чем-то грохнул, зазвенела посуда. Я прислушался и почувствовал, как ко мне подбирается тихая волна страха, вроде тех, что накатывались вечером. Если Чарли вдруг подавится и задохнётся, я ничего не смогу сделать. Только сидеть и слушать. Почти как тогда с Лизой-Стрекозой. Странно, что у меня уже давно не было таких мыслей во время сетевых разговоров; разговоры включались и выключались как приборы, люди на том конце линии существовали как кусочки фильмов, абстрактные клипы без начала и конца… Эта ночь определённо внесла коррективы в моё мироощущение.

К счастью, старый приятель отдышался. И судя по звукам, на всякий случай глотнул ещё виски.

– Ты чего там, Гулливер? Не утонул? – спросил я.

– Нет, просто так смешно стало, аж выпивкой подавился. Понимаешь, в конце девяностых, да и потом ещё лет пять, в Европе ходило много баек про «Эшелон». Эта такая система тотального прослушивания, которую наши и американские спецы построили после Второй мировой. Я просто вспомнил, что «Эшелон» называли пылесосом. Даже заголовки были в журналах: «Как работает всемирный пылесос». И сейчас, когда ты сказал про пылесосы… До чего смешно, ей-богу: ужасаться от идеи Большого Брата в виде Небесного Пылесоса и при этом лелеять в каждом доме его младшего братца.

– Теперь я понимаю, почему Грина выгнали из британской разведки, – усмехнулся я. – Он ведь разоблачил Пылесосный Заговор. Как Бекон твой с Атлантидой.

– Шутки шутками, а «Нашего человека в Гаване» действительно чуть не запретили. Ваш брат писатель постоянно умудряется чего-нибудь эдакое протащить под видом шуточек! Кстати, я вот думаю: может быть, на некоторых эта чёртова психосреда и вправду не действует? Или действует, но слабее. По крайней мере, наше с тобой поколение выросло до Сети, так? Поэтому мы иногда пробиваемся через эту пелену. Но всё равно, Вик, чёрт побери! Даже если что-то экстраординарное приключится, потом опять возвращаешься к рутине, к этой счастливой апатии… словно ничего особенного не случалось. Подышал на замёрзшее стекло, поглядел одним глазком, кто же там ходит с той стороны по подоконнику – и через миг опять всё заволокло ледяными пальмами…

Чарли замолчал. «Счастливая апатия». Да, так оно и случается. Точка залипания, радужная плёнка. Электрический снег, ледяные пальмы. Торжество коммуникаций, говорил психолог Митя. Культура Кукол, говорил Судзуки.

Мне опять представилась то ли куча опилок, то ли муравейник. Но в этот раз я разглядел, что это.

– Вик, ты слушаешь?

– Да, Чарли, я здесь. Просто тоже вспомнил одну штуку. В детстве мы с приятелями любили ходить на городскую свалку. Волшебное место, там каждый раз что-нибудь новое находилось. И вот однажды подъезжает к свалке грузовик и вываливает огромную гору спичек. Брак, стало быть. И мы всей компанией, не сговариваясь, бежим к этой горе, садимся вокруг и достаём спичечные коробки – у нас они всегда с собой были, как револьверы у ковбоев, мы там постоянно что-нибудь поджигали. И вот мы выхватываем свои спички, и давай чиркать, кто быстрее гору подожжёт. А ветер задувает, не даёт даже в ладонях спичке разгореться. И вдруг я вижу – один из моих приятелей, Гусь, перестал чиркать. Просто сидит, смотрит на остальных и ржёт как ненормальный. Я спрашиваю – ты чего? А он только показывает пальцем на спичечную гору, на нас, и продолжает заливаться. И тут до меня доходит. Каждый из нас, дураков, привычным движением вынимает по одной спичке из своего коробка, закрывает коробок, чиркает, прикрывает огонь рукой, но ветер всё равно его задувает, и всё повторяется снова. А ведь перед нами – целая гора этих спичек! Зачем же из своих коробков доставать по одной?! В это время Гусь спокойно берет у кого-то из-под ног пустой коробок, с размаху проводит чиркашом по боку спичечной кучи – и всё, загорелось!

– Ясно. Бороться с врагом его же спичками.

– Вроде того.

– А ты не думаешь, Вольный Стрелок, что подпалишь что-то ценное? Помнишь, Кларк писал, что цивилизация в конце концов выберет коллективный разум. Но если это происходит проще, без выбора? Мы вот живём спокойно в своей чёртовой Стране Ангелов со своей чёртовой королевой-маткой. А ведь большинство так и не врубается, что она такое. И я не помню, чтобы кто-то ходил по домам и спрашивал каждую домохозяйку, согласна она или нет. Конечно, были люди, которые лоббировали, инсталлировали… Но для большинства наших законопослушных граждан королева появилась как бы сама собой. А теперь, допустим, вышла следующая версия, из которой просто исключены последние механистические элементы. Эдакая форма высшего разума. Даёт советы, исполняет желания…

– А по-моему, это просто очередной И-барьер, – перебил я. – Автомобиль тоже исполняет желания. Но мы знаем механизм его работы и потому не считаем это чудом. Естественно, в век машин глобального масштаба никто не может отследить всей цепи взаимодействий – вот тебе и чудесное исполнение желаний. За которым конечно хочется видеть высший разум, хотя на самом деле это может быть всё та же банальная автоматика.

– Верно, верно! Но многим ли важно знать, какой именно разум исполняет их желания? Главное ведь, чтобы желания исполнялись. А будет ли это называться «молитва» или «запрос к устройству»… Если уж на то пошло, ни один муравей всё равно никогда не узнает, что такое муравейник. Когда ты являешься плодом миллионов лет естественного отбора, то единственное, что ты можешь сказать разумного – «я выжил, потому что не вымер». Вот я и говорю: а что если психосреда с её диоксидным калейдоскопом – это самоорганизация следующего порядка, естественное развитие нашего мира? Что если предназначение человека как раз в том, чтобы стать чипом всепланетного оптического компьютера, эдаким вентилем для обработки изображений? Как ты отличишь, чужое это – или своё, но более развитое?

Более развитое не выкидывают на помойку, подумал я, всё ещё держа в воображении гору из спичек. Нет, это не аргумент. Поди разберись сначала, где у нас помойка, а где витрина. Технологии воюют за людей, говорил Судзуки. Потомки верволков против потомков бандерлогов. Маски против кукол. Образы против символов. Восходящий AI против нисходящего. Ты встал – или вообразил, что встал – на сторону одной из этих сил… только потому, что у неё был приятный голос? Тоже сомнительный критерий, ещё из Библии известно…

Я снова полез за сигаретой, и что-то мягко пощекотало мой палец в кармане.

Дримкетчер.

Вот он, ответ. Крэк, нюк, ключ от запретной дверцы. Есть дверца – и есть возможность. Сама только возможность. The mediability is the message. Мы жгли спичечную гору, потому что её можно было поджечь. Потому что где-то внутри неё уже жил огонь. А мы любили смотреть на огонь – самое красивое, самое живое, что было на помойках нашего детства. Наше карманное чудо в Поле-без-Чудес, наш золотой ключик по цене одна копейка за коробок.

«Что чайнику – варежка с дырками, то мастеру – перчатка без пальцев».

До сих пор я думал, что создал виртуального Робина из рациональных соображений, как модель, воплощающую этот хакерский принцип Жигана и ему подобных. А на самом деле он с детства сидел во мне, мой внутренний Робин. И варежка с дыркой была у меня в детстве, и я сам высовывал палец через дырочку на холод. Потому что так интересно. А в варежке – тесно и жарко, особенно если её на тебя насильно натянули родители, да ещё резиночкой к ней привязали, чтоб не убежал.

Мой внутренний Робин с тех пор никуда не делся. Он ждал.

И не только ждал – подавал знаки, подбрасывал ссылки-напоминания. От множества так называемых «важных событий», от тысяч дней жизни в памяти ничего не осталось – но эти, казалось бы, незначительные картинки отпечатались яркими вспышками внутреннего маяка. Как тот миг, когда я, вернувшись из школы с разбитым носом, плюхнулся на кровать и стал ковырять ногтем стену, отрывать кусочек обоев с розовыми букетиками – и вдруг из-под обрывка на меня уставился глаз оленя, нарисованного мною же в детстве, на предыдущем слое обоев. Или когда, вернувшись из скучных коридоров института, я нашёл на дне ящика кухонного стола, под грудой хлама взрослой жизни, ржавый самодельный нож, и тут же вспомнил: длинная железнодорожная насыпь, запах горелой травы и здоровенный гвоздь, который я положил на рельсы и ждал, пока грохочущий товарняк не сплющит его, чтобы он стал ножом. Хотя на что он мне сдался, этот нож, я даже не думал в тот миг – как тогда в Стамбуле, в соборе Софии, где я засунул палец в колонну и провернул рукой полный круг, но забыл загадать желание.

– Знаешь, Гулливер, если в системе есть дыра, то кто-нибудь всё равно сунет в неё палец. Да и как ещё ты отличишь структуру более высокого порядка? Один хрен всё сведётся к тому, что длинный после удара падает дольше, чем коротышка, а контрабас отличается от скрипки тем, что дольше горит, – наконец ответил я.

И сам удивился тому, что сказал. Чарли тоже заметил несвойственную мне резкость:

– Ого! Звучит как учебник по терроризму! Чего это ты вдруг?

– Это не совсем я. Это Робин. Наверное, так ответили бы и мои приятели-хакеры, в которых сохранилось больше детства. Я сам, конечно, стал бы сейчас сомневаться, придумывать благородные причины… Но я многому научился от этих ребят. И наконец-то вспомнил себя. Того себя, который в детстве жёг свалки, расковыривал правильные обои и заставлял товарняк плющить для меня гвозди. И знаешь, я вот сейчас подумал… Тот мальчик из сказки, который крикнул «А король-то голый!» – он тоже был Геростратом. Можно сколько угодно рассуждать о различии результатов – но порыв за этим стоит тот же самый. Ты мне пришлёшь обратимый диоксид, Чарли?

– Конечно. Я потому тебе и рассказал всё, что настроен ты решительно… и некие флюиды говорят мне, что в тебе есть не только террорист Робин. Вот и проверишь, сработает ли эта дыра в психосреде, если запустить обратный ход точно «оттуда». Интерфейс у моей софтины самый примитивный. Нажмёшь на Start – начнётся обычный диоксид. Любую клавишу щёлкнешь по ходу – остановится. Потом опять щёлкнешь – пошёл обратный ход. Только помни, эта версия без таймера. Нужно остановить вручную, именно тогда, когда… ну ясно.

– Ясно. Кидай софтину. Да, ещё одно. Ты не сказал, что происходит после того, как мандала сворачивается в начальную конфигурацию.

– Хм-м… Я об этом даже и не думал, если честно. То есть я знаю, что происходит на экране, но как это отражается на голове… и вообще… на остальном мире, если он действительно загружен диоксидом. Не знаю, не знаю… И к тому же, если эта психосреда имеет к каждому индивидуальный подход, то и реакция на её частичный взлом очевидно будет индивидуальная. Ты будешь видеть не совсем то, что видел я. Чёрт, если так подумать… Может ведь даже оказаться, что мы с тобой в разных эпохах живём! Нет, это как-то чересчур…

– Ну а на экране-то что получается, когда картинка сворачивается до конца?

– Ничего особенного. Доходит до начальной конфигурации – и снова начинает раскручиваться. Только узор другой.

– Спасибо, Чарли.

– Да не за что, Вик… тьфу, Робин. Извини, никак не запомню.

– Ерунда. Мы же оперу пишем, ты сам сказал.

– Ах да, я и забыл! «Сначала мы возьмём Манхеттен», а? Надо за это выпить! Жаль, конечно, что нам с тобой не чокнуться!

Чарли свистнул. Я опять услышал лёгкое «топ-топ» бегущего на свист существа. Нет, это не горничная, слишком быстро… Ребёнок, что ли?

Словно для того, чтобы развеять это предположение, Чарли пробурчал: «Ага, вот с кем мы чокнемся…» Раздался звон бокалов. Пьющий ребёнок? Вряд ли. Скорее уж, гоблин.

– Слушай, Чарли, всё хочу тебя спросить не в тему…

– Вообще-то я тебя тоже хочу спросить, но в тему.

– Валяй тогда ты первый.

– Я тут на днях видел в MSN сообщение о твоей смерти. Cердечный приступ. Ну и разные там биографические дифирамбы. Мол, впервые ярко заявил о себе как сетевой журналист в 1998-м, когда будучи сотрудником хрен-знает-какой компании, что-то там опубликовал, потом ещё кучу всего полезного сделал… Короче, очень слезоточивый некролог. Когда ты мне позвонил, я сначала подумал – электроклоун или ещё какая фикция. Но у клоунов и прочих «частично живых» с чувством юмора плохо. А я тебя даже тестировать не стал, и так ясно… Особенно когда ты про королеву запел. Настоящий Вик, вполне живой. Не знаешь, чья это шутка была, что ты навострил нос на тот свет?

– Моя собственная. Перед выступлением Робина мы обычно прикидываем, насколько хорошо можно окучить Сеть. Для этого запускаем «сяо». Ну, такую контрольную утку. И смотрим, как разошлось. В последний раз ничего реалистичного не придумывалось, а надо было срочно.

– Хочешь сказать, ты просто подсунул липу в новостные каналы, и все её сожрали за милую душу? А как же верификационные боты, NewsWatch хвалёный и прочие?

– О, это целая наука. С удовольствием тебе рассказал бы, да времени мало. А впрочем, ты ведь помнишь «Великую Теорию Ошибок»?

– Спрашиваешь! Самая грандиозная первоапрельская выходка из всех, что мы устраивали в Университете! Помню, началось с моих «Законов Мэрфи-Дебаггера»…

Я услышал, как хвастун Чарли опять чокается с неведомым существом и вкусно булькает новым глотком.

– Э-э, лорд, да у вас старческий склероз! – воскликнул я. – Началось с моего «Манифезда Антиграматнасти», про борьбу художников языка с засилием спелчекеров. А что касается Мэрфи, то вообще всё это придумал наш Пушкин ещё в XIX веке, когда сказал «без грамматической ошибки я русской речи не люблю».

– Ладно-ладно, – согласился Чарли. – Будем для порядка считать, что начал Франческо. С его происхождением разума через критическую массу ошибок. Или тот парень из Прибалтики, с его фрейдоговорками. Но всё вместе как сыграло, а?! Каждый с серьёзной мордой прочёл лекцию о том, что в его дисциплине ошибки – это основа основ! Помню, как в тот день балдели студенты. А ведь некоторые поверили! И ты знаешь, мне говорили, даже кибер-секта такая появилась в Азии, с каким-то китайским названием…

– СЯО, «Свидетели Явления Ошибки». Угадай с одного раза, где она появилась?

– Чёрт! То-то ты мне рассказываешь про запускание уток! Не дал пропасть хохме?

– Не дал. Хотя должен признаться, не все члены организации знают истинные мотивы.

– Понимаю. Под видом секты ты создал сеть для распространения дезы. Обычные боты-верификаторы сопоставляют сообщения с учётом «веса достоверности» источника и прочих эвристик. Если противопоставить им даже небольшую, но правильно распределённую сеть дезинформации, можно обходить верификаторы…

– И не только их. Сам я в этом не очень рублю на техническом уровне, но молодёжь помогла. Полтора года назад мы решили построить модель инфо-поля, чтоб тестировать на ней свои игры с новостями. Модель вышла простенькая, но факторов в ней учитывалось достаточно. Скажем, корпоративная война новостных ботов, когда они втихаря убивают друг друга на компах пользователей, причём победитель первое время маскируется под убитую программу, чтоб пользователи не дёргались. Или «обратная география», при которой диссидентские ресурсы каждой страны располагаются в сетях других стран. Плюс разные глушилки, фильтровалки. Плюс иерархия, по которой новость в процессе автоматической обработки поднимается от сырья из агентств до шутера в дайджесте. В общем, возникает такой Солярис с очень неожиданными свойствами. В частности, есть огромные, но почти не пересекающиеся новостные бассейны, где можно создать себе две разные биографии, и этого никто не заметит. Или вот помереть можно с большим понтом…

– О-о, да ты всё тот же жук! И как я раньше не допёр, что это шуточки в твоём стиле! Помню-помню, как у тебя на конференции в Праге собственные визитки кончились, зато был полный карман чужих и полная голова алкоголя. Ты и стал раздавать чужие, каждый раз представляясь по-новому. Многие ведь потом так и не поняли, из-за чего такая неразбириха случилась! А чего ты у меня спросить хотел?

– Кто тебе выпивку приносит, когда ты свистишь?

– Кулер.

– В смысле… сам холодильник? Круто!

– Да ничего особенного… Хотя я на всякий случай запатентовал. – В голосе Чарли звучала скромная гордость школьника, который вовсе не собирался сообщать всему миру, что перевёл через улицу слепую старушку. – Ты только представь, Вик! За последние тридцать лет понастроены вагоны всякого умного железа, без которого вполне можно обойтись! По Марсу бегают полчища титановых муравьёв с видеокамерами, по Даунинг Стрит ездят кибкэбы и почти не сталкиваются, по квартирам ползают подключённые к Сети пылесосы и незаметно трахают нам мозги… А такую простую и нужную вещь, как холодильничек, который бухло на свист приносит, пришлось самому паять на коленке! И это они называют прогрессом!

– Ага, стало быть, ты тоже не очень-то веришь в идеальные человеко-машинные системы.

– Если бы верил, файл с обратимым диоксидом не лежал бы сейчас в твоём почтовом ящике. Густых тебе кактусов, старый жук.

– Тебе того же. И привет королеве.