Текст книги "Не горюй!"
Автор книги: Мэриан Кайз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Но тогда… – Я замолчала, не зная, что сказать.
– Клэр, – печально сказала Джуди, – он говорит, что разведется с тобой.
Повторю еще раз: хорошо, что я уже лежала.
Я в отчаянии смотрела на нее.
– Джуди, что же мне делать?
– Послушай, – сказала она, – через два дня ты отсюда выйдешь. У тебя пока есть где жить, достаточно денег, чтобы прокормить себя и ребенка, а через шесть месяцев ты сможешь вернуться на работу. Кроме того, у тебя младенец, который требует ухода. Дай Джеймсу немного времени, глядишь, вы до чего-нибудь и договоритесь.
– Но, Джуди! – простонала я. – Ведь он хочет развестись.
Однако Джеймс забыл об одном важном факте. В Ирландии запрещены разводы. А мы с Джеймсом поженились как раз в Ирландии. Наш брак был освящен отцами церкви Пресвятой Богородицы. Здорово это нам помогло, верно?
Я совсем растерялась. Чувствовала себя одинокой и испуганной. Мне хотелось натянуть одеяло на голову и умереть. Но я не могла себе этого позволить. Кто же станет заботиться о моем беззащитном ребенке?
Ничего себе у нее жизнь начинается! Ей нет еще двух дней, а ее уже бросил отец, а мать вот-вот свихнется…
В миллионный раз я подивилась, как мог Джеймс так поступить со мной.
– Как мог Джеймс так поступить со мной? – спросила я Джуди.
– Ты меня об этом уже спрашивала, – сказала она.
И то верно.
Хоть я и не знаю, как мог Джеймс так со мной поступить, но он это сделал.
До сегодняшнего дня я считала, что жизнь всегда преподносит мне неприятности небольшими дозами и не дает больше того, с чем я могу справиться. Если мне рассказывали о людях, которые в одну неделю оказывались в автомобильной катастрофе, теряли работу и заставали своего дружка в постели с другой женщиной, мне всегда казалось, что они сами в этом виноваты. Нет, не то чтобы виноваты. Но если люди ведут себя как жертвы и ожидают самого худшего, это худшее обязательно случается.
Теперь я видела, что ошибалась. Иногда люди не желают быть жертвами, но тем не менее ими становятся. Здесь нет их вины. Например, я не виновата, что мой муж вбил себе в голову, что в кого-то влюбился. Я этого не ожидала и уж наверняка не хотела. Но это случилось.
Мне стало ясно, что жизнь не обращает внимания на обстоятельства. Сила, которая навлекает на нас несчастья, не скажет: «Ну, я пока погожу с уплотнением у нее в груди, пусть оправится после смерти своей матери». Нет, она рвется вперед и делает то, что ей нравится и когда ей нравится! Я осознала, что никто не застрахован от черной полосы в жизни. Хотя я не считала несчастьем рождение ребенка. Но, безусловно, сопутствующие обстоятельства оставляли желать много лучшего.
Я всегда думала, что могу управлять своей жизнью, что если, избави бог, что-то плохое случится со мной или Джеймсом, мне хватит сил и энергии, чтобы все исправить. Разумеется, я не предполагала быть брошенной через сутки после родов, когда запасы энергии были на исходе, а уязвимость – особенно острой!
Не говоря уже о том, что я стала толстой, как последняя дура. А с толстым задом Джеймса не завоюешь.
Мы с Джуди сидели рядом на кровати и придумывали что-нибудь конструктивное. Внезапно я нашла выход. Может, и не самый лучший, но все же выход.
– Я знаю, что я сделаю, – сказала я Джуди.
– Слава богу! – обрадовалась она.
И я, подобно Скарлетт О'Хара в последних кадрах «Унесенных ветром», жалостливо произнесла:
– Я поеду домой! Я поеду домой, в Дублин!
Да, я согласна, «Дублин» звучит не так привлекательно, как «Тара», но зачем мне ехать в Тару? Я там никого не знаю. И вообще, я только дважды проезжала мимо.
2
Джуди пообещала, что заберет меня из больницы, а я попросила ее купить мне авиабилет в одну сторону до Дублина.
Пока я бродила по палате в тоске и унынии, Джеймс хранил глухое молчание. Он мне ни разу не позвонил.
Иногда я отказывалась во все это верить. Все, что он наговорил, казалось мне дурным сном. Я и в самом деле не могла вспомнить деталей, но я помнила, что я тогда чувствовала. Болезненное ощущение, что что-то не в порядке. По сути, я даже не помню, как провела эти два последних дня в больнице. Смутно припоминаю только свое недоумение, когда другие матери говорили о том, как теперь изменится вся их жизнь, как им придется приспосабливаться к новому члену семьи и так далее и тому подобное.
Но я не понимала, в чем проблема. Я уже не представляла себе жизни без дочки.
– Только ты и я, радость моя! – шептала я ей.
Наверное, то, что нас бросил единственный мужчина в нашей жизни, ускорило процесс сближения. И я подолгу тихо сидела, держа дочку на руках. Я трогала ее крошечные кукольные ножки, ее розовые прелестные пальчики, ее плотно сжатые кулачки, ее бархатистые ушки, ласково гладила ее невероятно маленькое личико, пыталась угадать, какого цвета будут у нее глазки.
Она была такой прелестной, такой идеальной, просто чудо.
Видит бог, меня предупреждали, что я, возможно, буду испытывать всепоглощающую любовь к ребенку. Но я не ожидала, что эта любовь охватит меня с такой силой. Я готова была убить любого, кто хотя бы прикоснется к светлому шелковистому волоску на маленькой головке.
В конце концов, я могла понять, что Джеймс бросил меня – хотя на самом деле не могла, – но я действительно не понимала, как он мог бросить такого замечательного, прекрасного ребенка.
Она часто плакала. Впрочем, вряд ли мне пристало жаловаться: я и сама постоянно ревела.
Я делала все, чтобы утешить ее, но она продолжала плакать.
После того как она в первый день проплакала восемь часов без перерыва и я сменила ей подгузник сто двадцать раз и покормила сорок девять тысяч раз, я слегка впала в истерику и потребовала, чтобы ее осмотрел врач.
– С ней наверняка что-то не так, – заявила я усталому молодому человеку, который оказался врачом. – Она никак не может быть голодной, она сухая, но тем не менее не перестает плакать.
– Ну, я ее осмотрел, и у нее все в абсолютном порядке, насколько я могу судить, – терпеливо объяснил он мне.
– Но почему она плачет?
– Потому что она – грудной ребенок, – сказал он. – Это их обычное занятие.
Он изучал медицину семь лет – и это все, что он мог сказать?
В общем, меня он не убедил.
Может быть, она плачет, потому что каким-то образом осознает, что папа бросил ее? Или – тут я почувствовала укор совести – она орет, потому что я не кормлю ее грудью? Возможно, ей не нравится кормиться из бутылочки?
Да, я знаю, вы скорее всего возмутитесь, узнав, что я не кормлю ее грудью. Подумаете, что я плохая мать. Но, видите ли, давным-давно, когда у меня еще не было ребенка, я решила, что вполне разумно вернуть себе свое тело после того, как сдашь его внаем на девять месяцев. Мне стыдно признаться, но я боялась, что, если буду кормить ее грудью, мои сиськи обвиснут и станут плоскими.
Теперь же, когда у меня появился такой замечательный ребенок, все мои волнения насчет кормления грудью стали казаться мне мелкими и эгоистичными. Оказывается, стоит тебе родить, как все меняется кардинальным образом. Никогда не думала, что доживу до дня, когда чьи-то потребности будут для меня важнее привлекательности моих сисек.
Итак, если моя крошка не перестанет в ближайшее время орать, я подумаю, не начать ли мне кормить ее грудью. Если это сделает ее счастливой, я смирюсь с растрескавшимися сосками, обвисшей грудью и усмехающимися тринадцатилетними подростками, пытающимися заглянуть мне за шиворот в автобусе.
Джуди, я и малышка приехали домой. Я открыла дверь, и, хотя Джеймс предупредил меня, что забрал вещи, я оказалась не готовой обнаружить отсутствие его дезодоранта и крема для бритья в ванной комнате, опустевший шкаф и пробелы на полках с книгами.
Это было ужасно.
Я медленно опустилась на кровать. Подушка все еще пахла Джеймсом. Мне так его не хватало!
– Поверить не могу, – плача, призналась я Джуди. – Его и в самом деле нет.
Девочка начала плакать, будто тоже ощутила пустоту. А ведь она перестала реветь всего пять минут назад. Бедняга Джуди совсем растерялась, не зная, кого из нас утешать.
Немного погодя я перестала плакать и повернула залитое слезами лицо к Джуди.
– Ладно, – сказала я, – начну собирать вещи.
– Вот и хорошо, – прошептала она, все еще покачивая меня вместе с ребенком в своих объятиях.
Я принялась швырять в чемодан все, что, по моему мнению, могло мне понадобиться. Я собралась взять с собой гору памперсов размером с небольшой Эверест, но Джуди отговорила меня, мягко напомнив, что их можно купить и в Дублине. Я кинула в чемодан детские бутылочки, подогреватель для бутылочек с изображением коровы, перепрыгивающей через луну, ползунки, одеяла, погремушки, носочки размером с почтовую марку – то есть все, что необходимо (так я считала) моему ребенку-безотцовщине.
Теперь, когда я стала матерью-одиночкой, я явно чересчур усердствовала. «Прости, моя дорогая, я лишила тебя отца, потому что оказалась недостаточно умной или красивой, чтобы удержать его, но я постараюсь, чтобы ты ни в чем не нуждалась».
Потом я попросила Джуди отдать мне хотя бы два памперса.
– Зачем? – спросила она, прижав их к себе.
– Вдруг в самолете произойдет несчастье, – сказала я, пытаясь выхватить их из ее рук.
– Разве они не дали тебе ничего в больнице? – удивилась Джуди.
– Да не со мной, глупышка. С ребенком. Хотя какое же это несчастье? Просто производственная травма.
Она выделила мне три подгузника. Неохотно.
– Послушай, – сказала она. – Ты не можешь все время звать ее ребенком. Нужно дать ей какое-нибудь имя.
– Сейчас я не могу об этом думать! – запаниковала я.
– О чем же ты думала все девять месяцев? – удивленно спросила Джуди. – Ты должна была думать о том, как назвать ребенка.
– Я и думала, – созналась я, и губы мои снова начали дрожать. – Но я думала вместе с Джеймсом. И будет неправильно сейчас давать ей одно из этих имен.
Джуди казалась слегка раздраженной Но я снова собиралась разреветься, потому она сочла за лучшее промолчать.
Я не взяла для себя практически ничего, кроме нескольких книг по воспитанию детей. Зачем беспокоиться о вещах, раз моя жизнь все равно кончилась.
Кроме того, на меня ничего не лезло.
Я открыла шкаф и отпрянула в отвращении при виде маленьких платьев. Можно не сомневаться: они висели здесь и обсуждали меня.
Я почти видела, как они подталкивают друг друга локтями и говорят:
«Взгляните на нее! Неужто она и в самом деле думает, что наш десятый размер подойдет ее гигантским формам? Неудивительно, что муж сбежал от нее».
«Она просто распустилась. А ведь всегда уверяла, что этого не произойдет. Она нас подвела, да и себя тоже»
– Простите, – попыталась я оправдаться. – Я сброшу вес. Я вернусь за вами, обещаю. Как только смогу.
Их скептицизм был явным.
Мне оставалось выбирать между платьями, которые я носила во время беременности, и джинсами, забытыми в спешке Джеймсом. Я натянула джинсы и случайно увидела свою раздувшуюся фигуру в зеркале. Господи, как же ужасно я выглядела! Как будто надела что-то с чужого плеча, причем мужского. Или, хуже того, как будто я все еще беременна!
В последние недели перед родами я была просто огромной. Абсолютно круглой. На меня налезало только мое зеленое шерстяное платье. Плюс к тому меня постоянно тошнило и лицо имело зеленый оттенок. Я напоминала арбуз, который надел туфли и слегка подкрасил губы.
Сейчас я уже не была зеленой, но во всех других отношениях все равно напоминала арбуз.
Что же со мной случилось? Куда подевалась настоящая я, и куда ушла моя настоящая жизнь?
С тяжелым сердцем я пошла вызывать такси по телефону, чтобы ехать в аэропорт.
Когда зазвенел дверной звонок, я в последний раз оглядела свою гостиную – полупустые книжные полки, гору подгузников – и поспешила закрыть дверь, боясь снова расплакаться. Но тут же вспомнила, что кое-что забыла.
– Господи, – сказала я, – мое кольцо!
Я кинулась назад и забрала из спальни свое обручальное кольцо. Последние два месяца оно лежало на с голике, так как не лезло на распухший палец. Я надела его, и оно, как ни странно, оказалось впору.
Я заметила, что Джуди странно взглянула на меня.
– Знаешь ли, – вызывающе сказала я, – он все еще мой муж. А это значит, что я все еще замужем.
– Я же ничего не сказала, – заметила она с невинным выражением лица.
Мы с Джуди, а также куча чемоданов, сумок и ребенок в корзинке втиснулись в лифт.
Кое о чем мне все-таки забыли сказать, когда я собралась заводить ребенка. В соответствующих книгах должно быть написано: «Ваш муж не должен оставлять вас в первые несколько месяцев после родов, поскольку в противном случае вам придется таскать все самой».
Джуди грузила вещи в багажник, когда я с ужасом увидела идущего к дому мужа Дениз. Он явно возвращался с работы.
– О господи! – зловеще произнесла я.
– Что? – забеспокоилась Джуди, вся красная и вспотевшая после трудов праведных.
– Муж Дениз, – пробормотала я.
– Ну и что? – громко спросила она.
Я ожидала, что он устроит громкий скандал (как я уже говорила, он был итальянцем) или, того хуже, предложит мне заключить союз. Что-то вроде «враг моего врага – мой друг». Мне этого точно не хотелось.
Мои глаза встретились с его глазами, и я, чувствуя себя виноватой и напуганной, решила, что знаю, о чем он сейчас думает: «Это все твоя вина! Будь ты такой же привлекательной, как моя Дениз, твои муж остался бы с тобой, а я бы по-прежнему был счастлив. Но нет, ты должна была все испортить, толстая безобразная корова!»
«Ладно, – подумала я. – Будем играть по твоим правилам».
Я уставилась на него, мысленно посылая ему следующее сообщение:
«Если бы ты не женился на потаскушке, которая ворует чужих мужей, а выбрал бы себе милую и порядочную девушку, ничего бы не случилось».
Наверное, я была ужасно несправедлива к бедняге. Он ничего мне не сказал. Только смотрел – печально и понимающе.
Я обняла Джуди на прощание. Мы обе плакали. В порядке исключения ребенок молчал.
– Хитроу, первый терминал, – сказала я таксисту со слезами в голосе, и мы свернули за угол, оставив мистера Андрусетти печально смотреть нам вслед.
С трудом продвигаясь по проходу самолета, я постоянно задевала пассажиров сумкой с детскими вещами. Когда я наконец отыскала свое место, какой-то мужчина помог мне разложить вещи. Я улыбнулась ему в знак благодарности и механически прикинула, не понравилась ли ему.
Просто ужас какой-то! Больше всего мне нравилось в замужестве, что я сошла с этой жуткой карусели бесконечных поисков подходящего мужчины, когда то и дело обнаруживалось, что он либо женат, либо «голубой», либо патологически жадный, либо читает Джеффри Арчера, либо способен получить оргазм, только если позволить ему называть тебя мамочкой. Короче говоря – обладает одним из той тысячи недостатков, которые не проявляются сразу, как только ты возьмешь его за руку, заглянешь в глаза, почувствуешь тепло внизу живота, не имеющее никакого отношения к наркотику, принятому незадолго до этого, и подумаешь: «Эй, вот этот может и сгодиться».
Теперь я снова оказалась в ситуации, когда каждый мужчина является потенциальным любовником. Я снова вернулась в мир, где на восемьсот очаровательных женщин приходится один мужчина без сексуальных отклонений!
Я повнимательнее присмотрелась к услужливому мужчине. В нем даже не было ничего привлекательного. Возможно, «голубой». Или, что еще вероятнее, учитывая авиакомпанию, на рейс которой удалось достать билет, священник.
Что же касается меня, брошенной жены с трехдневным ребенком и самоуважением амебы, с лишними тридцатью фунтами веса, явно намечающейся послеродовой депрессией и влагалищем, в десять раз превышающим нормальный размер, то вряд ли я была ценной находкой.
Самолет оторвался от земли, дома и улицы Лондона поплыли подо мной, становясь все меньше и меньше. Я оставляла позади шесть лет своей жизни.
Интересно, беженцы чувствуют себя так же?
Мой муж был где-то там внизу. Моя квартира тоже была где-то внизу. Мои друзья были где-то внизу. Моя жизнь была где-то внизу.
Там я была счастлива.
Затем город накрыло облако. Я сидела в кресле с ребенком на коленях и другим пассажирам, вероятно, казалась обычной матерью. Но я не была обычной, вдруг осознала я. Я была брошенной женой.
Мне много кем приходилось быть в жизни. Я была Клэр – послушной дочерью. Я была Клэр – исчадием ада. Я была Клэр – студенткой. Я была Клэр – потаскушкой (на короткий период; если будет время, я расскажу об этом). Я была администратором. Я была женой. И теперь я Клэр – брошенная жена. Уверяю вас, мне эта мысль совсем не понравилась.
Несмотря на мои якобы либеральные взгляды, я всегда считала, что брошенные жены – это женщины, живущие в тесных квартирах; что их мужья, задержавшись лишь для того, чтобы поставить им фонарь под глазом, удаляются с бутылкой водки, деньгами, приготовленными на Рождество, и книжкой, по которой получают детские пособия. А эти женщины остаются в слезах перед кипой неоплаченных счетов, с сомнительной историей насчет столкновения с дверью и четырьмя непослушными детьми, старшему из которых шесть лет.
Теперь я прозрела и поняла, что ошибалась. Брошенные жены – это тоже женщины, как я.
Наверное, все было бы еще более унизительным, если бы я не чувствовала такой ярости. А почему бы и нет? Я что, тибетский монах? Или мать Тереза, черт бы ее побрал?!
Забавно, но, несмотря на жалость к себе и негодование, я понимала, что когда-нибудь, когда все пройдет, я, возможно, стану лучше, сильнее и научусь сочувствовать другим.
Но это произойдет не скоро.
– Твой отец – подлец, – прошептала я своей дочке.
Услужливый священник вздрогнул, он, видимо, расслышал мои слова.
Через час мы пошли на посадку в аэропорту Дублина. Самолет сделал круг над зелеными полями северного Дублина, и я поднесла дочку к иллюминатору, хотя и понимала, что она не сможет ничего увидеть. Я хотела показать ей Ирландию. Она так сильно отличалась от Лондона, который мы только что покинули! Я никогда не испытывала более тяжелого чувства, чем в тот момент, когда смотрела на синеву Ирландского моря и серый туман над зелеными полями. Я чувствовала себя неудачницей.
Я уехала из Ирландии шесть лет назад, полная радужных планов на будущее. Я найду себе прекрасную работу, выйду замуж за замечательного мужчину и буду жить счастливо долго-долго. И я нашла прекрасную работу, встретила замечательного мужчину и была счастлива – по крайней мере, какое-то время. Но все пошло наперекосяк, и вот я снова в Дублине с унизительным ощущением «deja vu».
Но одно кардинально изменилось.
Теперь у меня был ребенок. Идеальный, прелестный, замечательный ребенок. И от этого я бы не отказалась ни за что в жизни.
Услужливый «голубой» священник очень смутился, когда я вдруг беспомощно расплакалась.
«Ничего, – подумала я, – посмущайся. Ты же мужчина. Кто знает, сколько женщин плакали из-за тебя».
Как только мы приземлились, он довольно резво покинул самолет. Помочь мне с вещами не предложил. Что ж, мне трудно было его винить.
3
А теперь – в багажное отделение!
Для меня процедура получения багажа всегда была жутким мучением. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Волнения начинаются сразу же, как я попадаю в зал для прибывающих и встаю у карусели. Тут мне немедленно начинает казаться, что все те милые и приличные люди, которые прилетели вместе со мной, на самом деле злостные и наглые воры Что каждый из них следит за проплывающим мимо багажом с единственной целью – украсть мои чемоданы. Я стою, подозрительно зыркая по сторонам, стараясь одновременно следить за отверстием, откуда появляется багаж, и внушать окружающим, что со мной такие штучки не пройдут.
Полагаю, все стало бы немного проще, если бы я была одним из тех организованных людей, кто исхитрялся встать у самого начала карусели. Я же постоянно оказываюсь в самом дальнем конце, откуда, прищурясь и поднимаясь на цыпочки, стараюсь разглядеть свой багаж. Когда же я наконец обнаруживаю свой чемодан, то не могу стоять спокойно и ждать, когда он ко мне приблизится. Боясь, что его украдут, я бегу вдоль карусели, чтобы ухватить свои чемоданы прежде, чем кто-нибудь их стащит. Как правило, мне не удается прорваться через плотный кордон людей с тележками. И мои чемоданы-сумки мирно проплывают мимо меня и умудряются совершить несколько кругов по залу, прежде чем мне удается их схватить.
Настоящий кошмар.
Однако в этот раз мне удалось занять место практически у выходного отверстия.
Возможно, люди просто уступали дорогу женщине с ребенком.
Сдерживая нетерпение, я следила за каруселью, толкаясь среди людей и порой почти падая на колени, когда кто-нибудь из моих недавних спутников со всей силой ударял меня сзади по ногам тележкой. Я постаралась встретиться глазами с как можно большим числом пассажиров, в надежде заставить их отказаться от мысли стащить мои вещи.
Долгое время ничего не происходило. Каждый не отрывал глаз от небольшого отверстия в ожидании своих вещей. Никто не разговаривал. Никто даже не рисковал дышать.
Внезапно раздался звук заработавшей карусели.
Прекрасно!
Только это оказалась не наша карусель.
В зале раздался механический голос:
– Пассажиров, прибывших рейсом Е1179 из Лондона, просим пройти за своим багажом к карусели номер четыре.
И это невзирая на то, что надпись над каруселью номер два все последние двадцать минут уверяла нас, что наш багаж появится именно здесь.
Отпихивая друг друга, все рванулись к четвертой карусели. Люди толкались так, будто от этого зависела их жизнь. Тут уж им было не до младенца на моих руках.
В результате я оказалась в самом дальнем конце.
Некоторое время все было в норме. Я даже успокоилась.
Старалась выглядеть бодро, пока люди вокруг меня один за другим снимали с движущейся ленты свои вещи.
«Ни один человек в здравом уме не станет красть чемоданы, набитые детскими подгузниками и сосками», – уверяла я себя. Еще я достаточно доверяла персоналу аэропорта Дублина и не думала, что они направят мои вещи куда-нибудь в Дарвин. Или на Марс.
Но когда единственной вещью на ленте осталась сумка с клюшками для гольфа, у которой был такой вид, будто она каталась там с конца семидесятых (она проехала мимо меня четырнадцать раз), а я осталась одна с ребенком у карусели, мне пришлось начать читать надписи на стене.
«Так и знала, что когда-нибудь это случится, . – подумала я с тоской. – Готова поспорить, это тот гомик с четками».
Я принялась метаться по аэропорту в поисках бюро находок. Наконец я обнаружила небольшой офис с двумя веселыми носильщиками.
– Входите, входите, – пригласил меня один из мужчин, когда я нерешительно остановилась на пороге. – Чем мы можем вам помочь в этот прекрасный дождливый ирландский день?
С трудом сдерживая слезы, я поведала свою печальную историю об украденных вещах.
– Не волнуйтесь, миссис, – сказал один из носильщиков. – Их вовсе не украли. Только потеряли. Я сейчас все найду. У меня горячая линия прямо к святому Антонию.
И что бы вы думали? Через пять минут он вернулся с моими вещами.
– Это ваше, лапочка? – спросил он.
Я уверила его, что мое.
– И в Бостон вы не собираетесь?
– Я не собираюсь в Бостон, – как можно спокойнее подтвердила я.
– Вы уверены? – засомневался он.
– Абсолютно.
– Что же. кто-то, видно, решил, что вы туда собрались, но не обращайте внимания. Теперь все в порядке, – засмеялся он.
Я поблагодарила его и направилась к тому выходу, над которым висела надпись «Без досмотра». Я пропихнула через проход свою тележку, своего ребенка и найденный багаж… И сердце мое упало, когда один из таможенников остановил меня.
– Не спешите. – попросил он. – Разве где-то пожар? Вам есть что предъявить?
– Нет.
– А это что у вас?
– Ребенок.
– Ваш ребенок?
– Да, мой ребенок.
Мое сердце перестало биться. Ведь я не предупредила Джеймса, что уезжаю. Но как он догадался, что я поеду именно сюда? Может, он сказал полиции, что я похитила ребенка? И все порты и аэропорты находятся под наблюдением? Они отберут у меня ребенка? И депортируют меня?
Я была в ужасе.
– Значит, – продолжил таможенник, – вам нечего предъявить, кроме ваших генов. – Он жизнерадостно заржал.
– Да-да, конечно, – еле выговорила я.
– Наш мистер Уайлд большой шутник, – заметил второй таможенник. – Настоящий джентльмен.
– Да, разумеется, – согласилась я. – Вы меня ужасно напугали, – сказала я мистеру Уайлду.
Он приосанился и неожиданно подмигнул мне:
– Все в порядке, мэм. Делаю свою работу.
Приятно оказаться дома.
