Текст книги "Не горюй!"
Автор книги: Мэриан Кайз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Позвольте вас заверить, все совсем не так.
И я замирала от счастья при мысли, что, когда вечеринка закончится, мой мужчина вернется домой со мной. Мне хотелось, чтобы так было всегда.
Я видела достаточно замужних женщин, которые набирали вес, становились непривлекательными и говорили о своих мужьях так, будто они подручные рабочие. Мне всегда становилось от этого грустно.
Какой смысл в браке, если из него уходит магия? Если вы не можете говорить ни о чем, кроме ремонта в квартире? Или о плохой успеваемости ваших детей в школе?
Тогда уж лучше выйти замуж за дрель или за учебник по детской психологии.
Все равно я не могла понять, почему все так сложилось.
Я его любила.
Я хотела сделать наш брак счастливым.
Я хотела, чтобы все между нами было прекрасно.
Да оно и было прекрасно без всяких моих дополнительных усилий. Во всяком случае, я так думала. Я считала, что мои поиски подходящего партнера закончены – я встретила человека, который полюбил меня без всяких условий.
Он умел заставить меня смеяться, как когда-то я смеялась со своими сестрами и подругами. Даже лучше, потому что я не просыпалась в одной постели со своими сестрами и подругами.
Знаете, я думала, что если кто-то из нас когда-нибудь и сходит налево, так это буду я. Хотя я вовсе не собиралась изменять Джеймсу, как вы понимаете. Все считали Джеймса тихим, самодостаточным и надежным. Так всегда воспринимают мужчин, которые носят костюмы и очки и которые могут, глядя тебе в глаза, сказать, к примеру, такую фразу:
– Ну, в период низкой инфляции вам лучше согласиться на фиксированную ставку по закладной. – Или что-то в том роде.
У вас начинает складываться ошибочное мнение, что они скучны, как посудомоечная машина, и надежны, как здания.
Даже я немного недооценивала Джеймса в этом смысле. Мне казалось, что я могу вести себя как душе угодно, а он только терпеливо улыбнется.
Ему было со мной весело.
Он и в самом деле считал, что я замечательная.
Я чувствовала себя в полной безопасности под его зашитой.
Кстати, уверенность в том, что я могу распуститься, но Джеймс все равно будет меня любить, как раз и останавливала меня. Я перестала часто напиваться. Но даже в те дни, когда я перебирала и на следующее утро просыпалась с дикой головной болью, не в состоянии вспомнить, что же произошло накануне, он был очень мил со мной. Он смеялся по-доброму, таскал мне стакан воды, наклонялся и целовал меня в лоб, когда я лежала как труп в постели, и говорил:
– Нет, лапочка, ты не была отвратительной, ты была просто забавной. – Или: – Твоя сумочка найдется. Наверное, завалилась куда-нибудь у Лизы. – Или: – Ну, разумеется, ты сможешь снова посмотреть этим людям в глаза! Уверяю тебя, ты была далеко не самая пьяная. Все были пьяны в стельку.
А в одном действительно ужасном случае, в мое «самое страшное утро» после попойки (уверяю вас, я никогда не давала себе столько клятв не напиваться, как в тот день), он сказал:
– Поторопись, милая, твое слушание назначено на половину десятого. Ты не должна опаздывать: адвокат сказал, что судья – настоящая сволочь.
Подождите минуту. Позвольте мне объяснить.
Да, однажды меня арестовали, но я не делала ничего противозаконного. Я всего лишь попала в неподходящее место в неподходящее время. Меня случайно занесло в клуб, который не имел лицензии на продажу спиртного. Но я и понятия не имела, что владельцы клуба замешаны в каком-то преступлении – если забыть о цене подаваемых ими напитков.
Не понимаю, как я во все это впуталась. Знаю лишь, что пила там с подругами и пребывала в прекрасном настроении. Поэтому, когда появились полицейские и все начали прятать свою выпивку под стол, Джуди, Лаура и я решили, что здорово позабавимся.
– Как при сухом законе! – дружно рассмеялись мы.
Я решила рассказать полицейскому свой любимый анекдот, а именно: «Сколько требуется полицейских, чтобы разбить электрическую лампочку? Ответ: ни одного. Она сама свалится на лестницу».
Один из полицейских почему-то очень обиделся и заявил, что, если я не буду вести себя прилично, он меня арестует.
– Тогда арестуйте меня! – зазывно улыбнулась я и протянула руки, чтобы он надел на меня наручники.
Видимо, я не врубилась в ситуацию и не сообразила, что это настоящие полицейские, а не мое пьяное видение. Поэтому никто не удивился больше меня, когда он и в самом деле надел на меня наручники.
Конечно, я понимала, что он только выполняет свой долг. Я вовсе на него не в обиде. Но должна признаться, что я здорово растерялась.
Я попыталась объяснить ему, что я всего лишь молодая женщина из предместья, просто мне удалось женить на себе бухгалтера. Я все это говорила, чтобы он понял, что мы с ним на одной стороне. Боремся со злом против несправедливости и все такое. Но на него это почему-то не произвело ни малейшего впечатления.
Итак, меня увезли в полицейской машине, откуда я со слезами на глазах смотрела на Джуди и Лауру.
– Позвоните Джеймсу! – крикнула я им напоследок.
Я была уверена: уж он-то знает, что делать.
Так и вышло. Он внес за меня залог и нашел адвоката.
Должна признаться, что никогда в своей жизни я не была так напугана. Я думала, что из меня станут выбивать признание, дадут несколько пожизненных сроков заключения и что я никогда больше не увижу Джеймса, друзей и родителей. Я никогда снова не увижу неба, разве что в крупную клетку с прогулочного дворика.
Мне было ужасно себя жалко. Ведь придется носить уродливую, мешкообразную тюремную одежду. И я превращусь в лесбиянку. Мне придется стать подругой миссис Громилы, чтобы она защищала меня от других девиц, вооруженных бутылками из-под кока-колы.
Мне придется снова начать курить!
Я была в отчаянии. Так что, когда появился Джеймс и внес за меня залог – «вызволил» меня, как я предпочитала считать, – я поверить не могла, что меня не встречают толпы людей и операторы с телевизионными камерами.
Джеймс отвез меня домой, а на следующее утро разбудил, вытащил из кровати и заставил принять душ. Он стер с моего лица губную помаду, сказав, что мне не стоит выглядеть развеселой девицей. Он заставил меня надеть длинную юбку и блузку с высоким воротом по той же самой причине. В зале суда он сидел рядом и держал меня за руку, пока я ждала своей очереди. Он тихо напевал мне песенки, потому что я сидела бледная и меня подташнивало после перепоя.
Меня очень успокаивало его мурлыкание – пока я не расслышала слова одной из песен. Что-то насчет тяжелого заступа и цепей на ногах.
Я в слезах обернулась к нему, готовясь сказать, чтобы он убирался к черту, если ему так весело от того, что меня ожидает. Но тут я встретилась с ним глазами – и не смогла сдержаться, рассмеялась.
Он был прав. Вся ситуация казалась такой нелепой, что не рассмеяться было просто невозможно.
Мы с ним хихикали, как школьники, и судья окинул нас мерзким взглядом.
– Еще десять лет сверх твоего срока. – фыркнул Джеймс, и мы снова покатились со смеху.
С меня взяли штраф в пятьдесят фунтов, которые Джеймс, смеясь, заплатил.
– В следующий раз будешь платить сама, – усмехнулся он.
Я поверить не могла его реакции. Если бы кто-нибудь разбудил меня в два ночи и сообщил, что Джеймс арестован, я бы пришла в ужас. И уж точно ситуация не показалась бы мне забавной. Я бы начала всерьез спрашивать себя, за кого же я вышла замуж.
Я бы ни за что не смогла так помочь, так поддержать и простить, как это сделал Джеймс. По сути дела, он ничего и не прощал, так как ни на секунду не дал мне понять, что я сделала что-то плохое.
Так или иначе, когда меня в следующий раз арестуют, некому будет держать меня за руку в суде и смешить.
Да и чертов штраф мне придется платить самой…
Я выключила душ и вытерлась.
«Мне надо ему позвонить», – решила я.
Вернувшись в комнату, я начала одеваться и параллельно вела с собой такой разговор:
– Позвони ему! – сердито говорила я себе. – Ты что, хочешь, чтобы ребенок голодал?
И сама же отвечала:
– Вот покормлю Кейт и позвоню.
– Нет, не позвонишь. Звони НЕМЕДЛЕННО!
Я снова взялась за свое: тянула, откладывала, пыталась избавиться от ответственности, пряталась от неприятностей. Но мне было страшно! Я понимала, что следует поговорить с Джеймсом о деньгах и квартире. Но все никак не могла решиться. Ведь стоит мне заговорить с Джеймсом об этих проблемах, они станут реальностью. А это будет значить, что моему браку конец.
– О господи! – вздохнула я.
Я смотрела на Кейт, лежащую в корзинке, такую мягкую, толстенькую и ароматную в розовых ползунках. И понимала, что нужно позвонить Джеймсу.
Если бы дело касаюсь только меня, я могла бы позволить себе быть трусихой, но я должна позаботиться о будущем этого чудесного ребенка.
– Ладно, – решительно сказала я. – Ты своего добилась. Я ему позвоню.
Я пошла в мамину комнату, чтобы поговорить оттуда, начала набирать номер лондонского офиса Джеймса и вдруг почувствовала, что у меня закружилась голова. Я одновременно испытывала испуг и возбуждение. Через несколько секунд я услышу его голос. Меня трясло и бросало в жар. Стало трудно дышать, мне не хватало воздуха. Когда в трубке раздались длинные гудки, я испугалась, что меня стошнит от волнения.
Ответила секретарша.
– Могу я поговорить с мистером Джеймсом Вебстером? – спросила я дрожащим голосом. Губы у меня онемели.
Послышалось несколько щелчков.
Я затаила дыхание.
Снова раздался голос секретарши:
– Извините, но на этой неделе мистера Вебстера не будет. Кто-нибудь другой не может вам помочь?
Разочарование причинило мне почти физическую боль. Я с трудом сумела пробормотать:
– Нет, все в порядке, спасибо.
Повесив трубку, я осталась сидеть на маминой кровати. Теперь я точно не знала, что делать. Я с таким трудом заставила себя позвонить ему, и, несмотря ни на что, мне хотелось с ним поговорить. А его даже нет на месте!
И тут мне пришла в голову другая мысль: а где же он?
Пожалуйста, не подсказывайте мне, что он мог уехать в отпуск.
В отпуск!
Как мог он уехать в отпуск, когда распадается наш брак?! Вернее, уже распался.
Я даже подумала, не перезвонить ли и не спросить, куда подевался Джеймс, но вовремя остановилась. Капелька гордости еще во мне осталась.
Может, он заболел? Может, у него грипп?.. Весьма вероятно, что я обрадовалась бы, узнав, что у него рак в последней стадии. Мне ужасно неприятна была мысль, что у него есть какая-то жизнь без меня и что он радуется этой жизни.
С другой стороны, я и так знала, что у него есть жизнь без меня. Он жил с другой женщиной, он ни разу не позвонил мне, хотя бы чтобы спросить про Кейт. Наверное, я все еще продолжала надеяться, что он скучает по мне и обязательно рано или поздно вернется. Но если он уехал в отпуск, надеяться больше не на что.
Джеймс наверняка сейчас беззаботно живет со своей новой женщиной на каком-нибудь экзотическом курорте. Пьет вино из ее туфельки. Жизнь его проходит под аккомпанемент хлопков пробок от шампанского, фейерверка и музыки, среди счастливых людей в праздничных нарядах, танцующих танго.
Я не сомневалась, что, пока я мерзну в Ирландии, он греется на берегу Карибского моря, на дорогом курорте, где его обслуживают четырнадцать слуг и где у него есть бассейн, в котором плавают цветочные лепестки.
– Господи, – вздохнула я.
Я никак не ожидала, что буду так себя чувствовать. Что же делать мне?..
В комнату вошла мама с огромной стопкой только что выглаженного белья в руках.
– Что с тобой? – спросила она при виде моего бледного, несчастного лица.
– Я звонила Джеймсу, – призналась я и расплакалась.
– О господи. – Мама положила стопку белья на кресло, потом подошла и села рядом со мной. – Что он сказал? – спросила она.
– Ничего, – прорыдала я. – Его нет. Готова поспорить, он уехал в отпуск с этой толстой сукой! Уверена, они летели первым классом. И не сомневаюсь, что у них в ванной есть джакузи…
Мама обняла меня, и немного погодя я перестала рыдать.
– Хочешь, помогу тебе убрать белье? – спросила я, шмыгая носом.
Вот тут она забеспокоилась всерьез.
– Ты в порядке? – озабоченно спросила она.
– Да, – ответила я, – все нормально.
– Ты уверена? – все еще беспокоилась она.
– Уверена, – подтвердила я уже несколько раздраженно.
«Мне надо привыкать расстраиваться, – решила я. – Потому что теперь это будет случаться постоянно. По крайней мере, до тех пор, пока я окончательно не смирюсь с мыслью, что с Джеймсом все кончено».
Ладно, сейчас я чувствую себя ужасно – обиженной и брошенной. Но со временем мне уже не будет так больно. Значит, просто надо на недельку залечь в койку. А в понедельник я ему снова позвоню. Как раз самое удачное время, чтобы поговорить! Он должен будет чувствовать себя несчастным, потому что пришлось вернуться к работе, отпуск в прошлом, да еще не удалось выспаться после перелета.
Я старалась взбодрить себя мыслью, что обрадуюсь, если ему будет плохо.
А если я не буду все время думать об этом, все как-нибудь утрясется.
– Ладно, мам, – сказала я, – давай разложим это белье по шкафам.
Я решительно направилась к стопке свежевыглаженного белья на стуле. Мама опасливо смотрела, как я начала быстро сортировать белье.
– Я положу это в шкаф к Анне, – сказала я, взяв одну стопку.
– Но… – начала мама.
– Никаких «но», – ласкова сказала я ей.
– Но, Клэр… – забеспокоилась она.
– Мам, – настаивала я, тронутая ее заботой, но решив взять себя в руки и быть послушной дочерью, – со мной все в порядке.
Я вышла из ее комнаты и направилась к Анне.
Дверь за мной захлопнулась, поэтому ее голос донесся до меня приглушенно:
– Клэр! Ради всего святого, как я объясню твоему отцу, почему его трусы оказались в шкафу Анны?
Я как раз стояла на коленях у выдвинутого ящика в комнате Анны.
Разве я положила туда отцовские трусы?
Положила.
Мне стало ясно, что лучше их оттуда убрать. Так как нельзя надеяться, что Анна заметит что-то необычное в своем ящике и не наденет огромные семейные трусы отца.
Разумеется, если она вообще меняет белье. Или, если подумать, носит трусы…
Я припомнила, как она однажды распространялась насчет белья, считая его формой фашизма. Эти туманные рассуждения о том. что тело должно дышать – вентилироваться, так сказать, – навели меня на мысль, что белье вовсе не является необходимым атрибутом в жизни Анны.
Тяжко вздохнув, я собрала трусы и сложила их в стопку.
13
В этот вечер я договорилась со своей подругой Лаурой.
Здесь мне придется немного познакомить вас с моим прошлым.
Дело в том, что Лаура, Джуди и я учились вместе в колледже. И с той поры дружили.
Джуди жила в Лондоне.
А Лаура жила в Дублине.
После моего бегства из Лондона с ребенком, но без мужа, я с Лаурой не встречалась. Но она несколько раз звонила по телефону. Я сказала, что слишком расстроена, чтобы с ней увидеться. Однако она оказалась верным другом – не обиделась, только сказала, что с удовольствием повидается со мной, когда я буду чувствовать себя лучше. Тут я уверила ее, что никогда не буду чувствовать себя лучше, так что мы больше скорее всего не встретимся, но я рада, что у меня была такая славная подруга.
Я подозревала, что Лаура несколько раз за последний месяц звонила маме и расспрашивала ее обо мне, моем психическом здоровье (крайне нестабильное) и моих занятиях. Но она не надоедала мне, за что я была ей очень признательна.
Теперь, когда я немного пришла в себя, я позвонила ей и предложила встретиться. Мне показалось, что Лаура очень обрадовалась.
– Напьемся в стельку! – с воодушевлением воскликнула она.
Не знаю, что уж это было: предложение или предсказание.
Так или иначе, нам этого не избежать.
– Думаю, мы будем в порядке, – согласилась я, вспоминая опыт последних десяти лет нашего знакомства.
Я немного беспокоилась – я подзабыла, каким неудержимым жизнелюбием отличалась Лаура. Она вполне могла дать фору римским императорам.
Мама сказала, что она с удовольствием присмотрит за Кейт.
После ужина (сырный пирог из микроволновки, вполне съедобный) я поднялась наверх, чтобы подготовиться к моему первому выходу в свет после расставания с мужем.
Знаменательное событие. Вроде потери девственности, первого причастия или свадьбы. То, что случается в жизни только единожды.
Надеть мне было совершенно нечего.
Я начала скорбеть, что так легкомысленно бросила все свои замечательные платья в Лондоне. Вела себя как приговоренный по дороге на эшафот – рыдала, утверждала, что моя жизнь кончена и что мне там, куда я еду, ничего не понадобится.
А ведь я ехала всего лишь в Дублин. Не на тот свет. Я должна была догадаться, что рано или поздно я снова стану нормальной. Не слишком счастливой, разумеется, но все же. И способной нравиться.
Ввиду того, что мои приличные одежки находились в другом городе, мне ничего не оставалось, как снова позаимствовать что-то у Хелен.
Можно было не сомневаться: ей это не понравится. Но она и так злилась на меня за то, что я якобы строила глазки ее парню. Так что я теряю?
Я начала поспешно копаться в шкафу Хелен. Надо признаться, у нее были очень красивые веши, и я почувствовала былое возбуждение. Я обожала хорошие тряпки! Сейчас я напоминала себе человека, пробирающегося через пустыню и умирающего от жажды, который неожиданно наткнулся на целый яшикледяной кока-колы. Наверное, я слишком долго проходила в ночной рубашке.
Я отыскала маленькое платье винного цвета и решила, что оно подойдет. Поспешно напялив его на себя, я вернулась к себе в комнату, посмотрела в зеркало и во второй раз за два дня порадовалась тому, что увидела.
Я выглядела выше ростом, стройнее и моложе. И совсем не походила на мать-одиночку или брошенную жену. Уж не знаю, как они должны выглядеть, брошенные жены.
Вместе с шерстяными колготками и сапогами я смотрелась как молодая девушка (ха!), даже как невинная девушка (два раза ха!). И хотя платье было мне немного коротко, демонстрируя основательную часть моих бедер, поскольку Хелен была значительно ниже ростом, меня это не смущало.
Тут появилась мама и пришла в ужас от моего вида. Я не стала с ней спорить.
– Отвяжись, – сказала я ей.
Затем я занялась макияжем. Я была очень возбуждена перспективой выйти из дома. Я уже забыла, что значит развлекаться.
Раньше я обожала ходить повсюду. Вообще-то я очень общительный человек, и, пока мой муж меня не бросил, все любили со мной общаться.
Я никогда не отказывалась от приглашений. «Надо доставлять себе радость, пока есть такая возможность, – утверждала я, – потому что умрем мы наверняка надолго». Почти всегда я приходила на вечеринку первой. И уходила одной из последних.
Толстый слой тонального крема скрыл зимнюю бледность.
Я – сторонница хорошей косметики в больших количествах. И хотя загар был моден в восьмидесятые годы и неуместен в скромные девяностые, тяготеющие к естественным краскам, я могу со стыдом признаться, что мне очень хотелось быть загорелой.
Ладно-ладно, я знаю, что избыток ультрафиолета ведет к раку кожи и, хуже того, делает твое лицо похожим на лица австралийцев, но я все равно придерживалась мнения, что гладкое загорелое лицо выглядит очень здоровым и привлекательным. Да и зачем прятаться от солнца, чтобы не заработать рак кожи и выглядеть трупом, когда в любой момент тебя может сбить автобус?
Но, увы, загар отсутствовал. Мне только хотелось его иметь. Поэтому я была готова с помощью косметики организовать себе фальшивый загар.
Итак, мой макияж вовсе не был бледным. Поверх тонального крема я нанесла две полоски румян – по одной на каждую щеку. Вид получился довольно странный, пришлось румяна как следует размазать по щекам.
Уверена, что мне не послышалось: мама бормотала что-то вроде «клоун Коко». Но когда я резко повернулась, она с совершенно равнодушным видом рассматривала свои ногти.
Наверное, мне послышалось.
Яркая помада, чтобы никто не ошибся и сообразил, что, несмотря на молодежное платье, я женщина.
Женщина!
Мне нравилось это слово. Я бы произнесла его вслух, но, к моему удивлению, мама не выскочила из комнаты, когда я ей нагрубила, а все еще сидела на кровати, наблюдая, как я крашусь. Я решила, что достаточно беспокоила ее за последний месяц.
Серый карандаш для век и черная тушь сделали мои глаза ярко-голубыми. Если вспомнить про чистые блестящие волосы, то можно догадаться, что я была довольна результатом своих усилий.
Разумеется, у мамы было другое мнение.
– Ты собираешься надеть юбку с этой блузкой? – спросила она.
– Мам, ты прекрасно знаешь, что это платье, а не блузка, – спокойно ответила я.
Ей не удастся помешать мне чувствовать себя прекрасно!
– На Хелен это, может, и платье, – признала она. – Но на тебе оно выглядит как блузка.
Я проигнорировала это замечание.
– А ты спросила у Хелен разрешения взять его? – спросила она, явно вознамерившись испортить мне настроение. – Потому что разбираться с Хелен придется мне. Тебе на это наплевать. Ты будешь в городе с твоими друзьями пить коктейли, или что вы там пьете, а я останусь здесь, и это на меня будет орать, как на собаку, моя младшая дочь.
– Ой, перестань, мам, – взмолилась я. – Я напишу Хелен записку, объясню, что взяла платье взаймы. Когда я привезу свои вещи из Лондона, она сможет их поносить.
Мама молчала.
– Ну как, сойдет? – спросила я.
– Да, – улыбнулась она и ворчливо призналась: – Ты выглядишь прелестно.
Когда я уже собралась выходить из комнаты, мое внимание привлек какой-то блеск на туалетном столике. Мое обручальное кольцо! Я забыла надеть его после душа. Оно лежало и подмигивало мне, явно желая выбраться из дома хоть ненадолго. Я вернулась и взяла его. Но не надела. Кто знает, может, если я перестану носить обручальное кольцо, то наконец поверю, что моего брака больше не существует? Вздохнув, я снова положила кольцо на столик.
Когда я подошла к отцу за ключами от машины, он смотрел телевизор. Мне кажется, он вздрогнул от испуга, когда мне удалось переключить его внимание с экрана на себя.
– Ты очень красивая, – сказал он с изумлением. – Куда-то собралась?
– В город, я встречаюсь с Лаурой. – объяснила я.
– Только поосторожней с этой чертовой машиной, – попросил он с беспокойством.
Отец родился в маленьком городке на западе Ирландии. Несмотря на то что он последние тридцать три года жил в Дублине, он не доверял его обитателям. Ему казалось, что все они – мелкие хулиганы и воришки. И еще ему казалось, что центр Дублина похож на Бейрут Только Бейрут намного спокойнее.
– Все будет в порядке, папа, – уверила я его – Я оставлю машину на стоянке.
Но это его не успокоило.
– Обязательно забери ее до полуночи, – продолжал волноваться он. – В это время все охраняемые стоянки закрываются. И если ты не возьмешь машину, мне завтра придется идти на работу пешком.
Я сдержалась и не стала говорить ему, что пешком ему не придется никуда идти, даже если я не пригоню машину. Ничто не мешает ему взять мамину машину или поехать на общественном транспорте.
– Не волнуйся, папа, – успокоила я его. – Давай ключи.
Он неохотно передал мне ключи.
– И не меняй волну на радио! – предупредил он. – Я не хочу, чтобы меня глушила поп-музыка, когда я включу радио утром.
– Если я буду менять, то потом верну все назад, – пообещала я.
– И если будешь двигать вперед сиденье, не забудь снова отодвинуть его. Я не хочу сесть утром в машину и подумать, что я за ночь сильно потолстел.
– Не беспокойся, папа, – терпеливо сказала я, беря пальто и сумку. – Ну, пока. Увидимся.
Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем одолжить машину у отца!
Когда я закрывала за собой дверь гостиной, я услышала, как он крикнул вслед:
– Куда это ты направилась без юбки? – Но я сделала вид, что не расслышала.
Мне очень не хотелось оставлять Кейт. Я впервые выходила из дома без нее. Надо сказать, я чуть не забрала ее с собой, но потом сообразила, что ей и без того впоследствии придется провести много времени в шумных и прокуренных помещениях, так что нет смысла начинать так рано.
– Ты должна проверять, как она, каждые пятнадцать минут, – со слезами наказывала я маме.
– Обязательно.
– Каждые пятнадцать минут, – повторила я.
– Да, – ответила она.
– Ты не забудешь? – волновалась я.
– Нет, – ответила она, слегка раздражаясь.
– Но вдруг ты будешь что-то смотреть по телику и отвлечешься? – испугалась я.
– Я не забуду! – уже сердито ответила мама. – Я умею ухаживать за детьми. Не забудь, я умудрилась вырастить пятерых.
– Я знаю, – сказала я, – но Кейт – особый ребенок.
– Клэр! – взорвалась мама. – Слушай, убирайся ко всем чертям!
– Ладно, ладно, – забормотала я, быстро проверяя, включена ли детская сигнальная система. – Ухожу.
– Желаю приятно провести время, – крикнула мне вслед мама.
– Постараюсь, – ответила я. Нижняя губа у меня дрожала.
Поездка была просто кошмарной.
Обратите внимание: если как следует прислушаться, то почти все звуки напоминают плач ребенка.
Ветер в деревьях, дождь, стучащий по крышам, шум двигателя… Я была уверена, что слышу плач Кейт, хотя уже давно отъехала далеко от дома. Это было невыносимо. Что, если она умерла? Что, если она умрет этой ночью?
Тут, как оазис в пустыне, появилась телефонная будка. Я резко свернула к ней, вызвав законное раздражение всех едущих сзади водителей.
– Мам! – прошептала я.
– Кто это? – удивленно спросила она.
– Это я, – промямлила я, чувствуя, что сейчас расплачусь.
– Клэр?! — воскликнула она, явно выйдя из себя. – Какого черта тебе нужно?
– С Кейт ничего не случилось? – затаив дыхание, спросила я.
– Клэр! Немедленно прекрати! Кейт в полном порядке.
– Правда? – спросила я, боясь поверить.
– Правда, – подтвердила она уже более спокойным голосом. – Послушай, со временем тебе станет легче. Хуже всего вначале. Теперь иди и развлекайся, я обещаю, что позвоню, если что-то случится.
– Спасибо, мам. – с облегчением сказала я.
Я вернулась в машину, поехала в центр и запарковала ее на охраняемой стоянке. Потом направилась в паб на свидание с Лаурой.
Когда я вошла, она уже ждала меня.
Так было приятно снова встретиться! Я не видела ее несколько месяцев.
Я сказала ей, что выглядит она очаровательно, что было чистой правдой. Она тоже сказала, что я выгляжу прелестно, но вот в этом я вовсе не была уверена.
Она ответила, что выглядит как старая кошелка, а я сказала, что выгляжу как собака. Еще я сказала, что она не выглядит как старая кошелка. Она тоже сказала, что я не выгляжу как собака.
Закончив обмен любезностями, я отправилась за выпивкой.
В пабе собралось миллион народу. Во всяком случае, такое создавалось впечатление. Было время, когда я жизнерадостно стояла с кружкой в руке среди всей этой толпы, покачиваясь, как водоросли от течения. Я не обращала внимания на то, что человек, с которым я вроде бы разговаривала, оказывался на расстоянии нескольких ярдов от меня, а большая часть пива из кружки вылилась мне на руку. И мне было очень весело.
Лаура хотела знать все про Кейт.
Когда я была моложе, я поклялась, что никогда никому не буду надоедать рассказами о своем ребенке. Ну, вы знаете – как она улыбнулась, какая она хорошенькая и смышленая и так далее, пока все вокруг не начинают умирать со скуки. Однако сейчас я именно так себя вела и ничего не могла с собой поделать. Все становится иным, когда речь идет о твоем ребенке.
Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, – заведите себе ребенка, и все поймете сами.
Кто знает, может, Лауре и было дико скучно, но она умело делала вид, что ей интересно.
– Умираю, хочу на нее взглянуть, – сказала она.
– Тогда приходи в выходные, – предложила я. – Мы проведем день вместе, ты сможешь с ней поиграть.
Потом Лаура захотела узнать, трудно ли рожать, и мы некоторое время обсуждали неприятные подробности, пока Лаура не побледнела и едва не потеряла сознание.
Вот тут мы и вернулись к главному пункту в повестке дня. К тому, зачем, собственно, встретились. К главному герою. Звезде шоу.
К Джеймсу.
Общие детали Лауре уже были известны. Она получила эти сведения от моей матери, Джуди и разных друзей-приятелей. Так что объяснять ей. что случилось, не пришлось. Ее больше интересовало, как я сейчас себя чувствую и что собираюсь делать.
– Не знаю, Лаура, – призналась я. – Даже не знаю, вернусь ли я в Лондон или останусь здесь. Не знаю, что делать с квартирой. По сути, вообще ничего не знаю.
– Тебе обязательно надо поговорить с Джеймсом, – сказала она.
– Будто я не знаю, – вздохнула я – с некоторой горечью, надо признать.
Потом мы поговорили о моих обязанностях и попытались представить, каким будет мое будущее. Меня этот разговор расстроил, и я сменила тему, спросив Лауру, с кем она сейчас спит.
Позвольте вам доложить, говорить на эту тему значительно интереснее.
На данный момент счастливым получателем Лауриных сексуальных услуг оказался девятнадцатилетний студент художественного факультета.
– Девятнадцать?! – воскликнула я так громко, что стаканы задрожали в руках нескольких удивленных посетителей соседнего паба. – Девятнадцать?! Ты это серьезно?
– Да! – засмеялась она. – На самом деле это ужасно. У него нет ни пенни, так что мы не можем позволить себе ничего, кроме занятий любовью.
– Но разве ты не можешь заплатить за двоих, если вы куда-то идете? – удивилась я.
– Наверное, могла бы, – сказала она. – Но он выглядит таким непрезентабельным, что мне стыдно с ним где-нибудь показаться. Похоже, у него всего один свитер. И нет носков. И чем меньше будет сказано насчет его трусов, тем лучше.
– Фу, – заметила я, – не очень привлекательно звучит.
– Да нет, все не так плохо, – возразила она. – Он по уши в меня влюблен. Считает, что я потрясающая.
– Значит, вы только занимаетесь сексом? – с интересом спросила я. – И совсем ни о чем не разговариваете?
– Вообще-то нет, – призналась она. – Если честно, то между нами нет ничего общего. Он из другого поколения. Он приходит, мы заваливаемся в койку и немного смеемся. Он говорит, что я самая красивая женщина из всех, кого он встречал, – весьма вероятно, что я единственная женщина, которую он встретил, – и утром он уходит, прихватив с собой, как правило, пару моих спортивных носков. Еще он просит денег на автобус. Блеск!
«Надо же!» – подумала я, глядя на Лауру с восхищением.
– Ты настоящая женщина девяностых годов, – сказала я. – Такая крутая…
– Да нет, – возразила она. – Это все показное. Убежище в шторм, не более того.
– Но ведь он твой бойфренд? – спросила я. – В смысле ты пройдешь с ним по Графтон-стрит, держась за руки?
– Господи, конечно, нет! – ужаснулась она. – Вдруг я встречу кого-нибудь знакомого? Нет, этот маленький ангелочек – просто временная палочка-выручалочка. Греет мне постельку, пока появится мистер Тот Самый. Вот только понять не могу, почему он так медлит.
Хотя я была очень рада видеть Лауру, я все время чувствовала, что это мой первый выход в свет в качестве одинокой женщины, первый выход без обручального кольца. Без него я ощущала себя уязвимой и голой. Только сейчас я поняла, какую уверенность оно мне придавало. Казалось, я всем своим видом говорила: «Я вовсе не нуждаюсь в мужчине. У меня уже есть мужчина. В самом деле. Взгляните на мое обручальное кольцо».
