Текст книги "Лунные пряхи"
Автор книги: Мэри Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Когда я об этом сказала, он, кажется, вздрогнул, будто вырвавшись из плена собственных мыслей.
– Ну да, конечно, мне лучше, и все благодаря тебе и Ламбису. И теперь нам пора поговорить о том, что делать дальше.
Ламбис не проронил ни звука. Я ждала. Марк дунул на облачко дыма и смотрел, как оно постепенно растворяется в прозрачном воздухе.
– Ламбис говорит: этот человек почти наверняка шел в Агиос-Георгиос, а поскольку это ближе всего, вполне логично предположить, что вся компания, кем бы они ни были, – оттуда. Это одновременно и упрощает, и усложняет дело. То есть хоть мы и знаем теперь, откуда следует начать поиски, но совершенно очевидно, что мы не сможем обратиться туда за помощью официально. – Он бросил на меня быстрый взгляд, словно ожидая возражений, но я промолчала. Он продолжал: – И все равно ясно как день, что прежде всего нам надо каким-то образом туда добраться и заняться поисками моего брата. Я не настолько глуп, чтобы думать… – в голосе его прорвалась нотка отчаяния, – что сам смогу многое сделать, но даже если у меня не получится, туда пойдет Ламбис.
Ламбис ничего не ответил, казалось, он едва слушает. Я вдруг поняла: все, что следовало сказать, уже было сказано между этими двумя мужчинами. Пока я ходила за продуктами, военный совет уже состоялся и принял свои первые решения. И кажется, я догадывалась, что это были за решения.
– И конечно же, – ровным голосом продолжал Марк, не глядя на меня, – туда пойдет Никола.
Что ж, я была права. Первый приказ военного совета гласил: «Женщин и гражданских лиц убрать с дороги; кампания начинается».
Теперь он обращался прямо ко мне:
– Твоя кузина приезжает сегодня? Значит, ты должна быть там, иначе возникнет масса вопросов. Пожалуй, тебе следует спуститься в гостиницу и зарегистрироваться там… – он мельком глянул на часы, – скажем, к ланчу. И тогда можешь… в общем, забыть обо всем этом и наслаждаться отпуском, столь грубо прерванным Ламбисом.
Я изучающе смотрела на него. Ну вот, приехали, подумала я; все то же самое – дружелюбная улыбка, за которой прячется тревога, упрямо поджатые губы; всей своей манерой держаться – осторожной и подозрительной – он словно давал мне понять: «Спасибо тебе большое, а теперь уходи, пожалуйста, и держись отсюда подальше».
– Ну разумеется, – сказала я и, подтянув к себе холщовую сумку, принялась как попало укладывать в нее свои вещи.
Он был совершенно прав, и я это знала; в любом случае я больше ничем не могла помочь. Раз Франсис сегодня приезжает, мне придется выметаться и держаться отсюда подальше. Более того – уж перед самой собой я могла быть совершенно честной, – мне отнюдь не хотелось снова пережить нечто подобное тому, что пришлось испытать прошлой ночью и сегодня, – неимоверное напряжение, неудобства и мгновения дикого страха. И я не была готова к тому, чтобы кто-то чувствовал себя ответственным за меня – чего, безусловно, следовало ожидать от Марка, едва тот встанет на ноги, – а уж тем более не хотела, чтобы меня считали обузой.
А посему я довольно-таки натянуто улыбнулась ему и запихала вещи в свою сумку.
– Я тебе очень признателен. – В улыбке, которой он одарил меня, сквозило явное облегчение. – Ты такая замечательная, и мне нет нужды говорить тебе, как ты мне помогла; я не хотел бы показаться сейчас грубым и неблагодарным после всего, что ты сделала, но… в общем, ты уже сама видишь, что происходит, так что я обязан сделать все возможное, чтобы оградить тебя от этого.
– Все в порядке, не беспокойся. Вообще-то я отъявленная трусиха, и пережитых здесь волнений мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Я не собираюсь становиться вам обузой. Доберусь поскорей до гостиницы – и духу моего здесь больше не будет.
– Надеюсь, твой багаж там, где ты его оставила. А если нет, придется тебе придумать какую-нибудь оправдательную историю. Так, дай-ка сообразить…
– Сплету какую-нибудь байку, которую они не смогут опровергнуть до моего отъезда. Господи, не хватало тебе еще и об этом беспокоиться. Это мое дело.
Если он и заметил шпильку, то не подал вида. Просто сидел и мял в руках потухший окурок, хмуро уставившись на него и вновь погрузившись в свои мрачные мысли.
– Вот еще что, Никола, и это очень важно. Если ты вдруг увидишь Ламбиса – или даже меня – в деревне или еще где-нибудь, запомни: ты нас не знаешь.
– Ну разумеется.
– Я должен был сказать тебе об этом.
– Ладно. – Я замялась. – Но вы-то сообщите мне как-нибудь… когда-нибудь, как у вас дела? Я ведь буду волноваться, разве не понятно?
– Само собой. В Британском посольстве в Афинах тебя можно будет найти?
Ламбис резко вскинул глаза.
– В Британском посольстве?
– Да. – Марк вперил в него свой теперь уже такой знакомый отстраненный взгляд. – Она там работает. – И тут же, обращаясь ко мне: – Я смогу тебя там найти?
– Да.
– Я напишу тебе. И еще…
– Что?
Не глядя на меня, он перебирал пальцами камни рядом с собой.
– Ты должна мне кое-что пообещать ради моего спокойствия.
– Что же?
– Ты и близко не должна подходить к полиции.
– Если я распрощаюсь с вашими проблемами, вряд ли я стану их усугублять таким образом. Но я все же не пойму, почему вам не поговорить хотя бы со старостой Агиос-Георгиос. Лично я предпочитаю, где бы ни была, прямиком обращаться к властям. Но дело ваше.
Я переводила взгляд с одного на другого. Они хранили упорное молчание. Я медленно продолжала, более чем когда-либо ощущая собственную навязчивость:
– Марк, ты же знаешь, что не сделал ничего плохого. И сейчас они уже наверняка сообразили, что ты всего лишь английский турист…
– Не стоит обманываться, – сухо оборвал меня он. – Если они не сообразили это в субботу вечером, то должны были сообразить в воскресенье или сегодня утром. Тем не менее наш приятель разыскивает меня с винтовкой в руках.
Ламбис сказал:
– Ты забыла о Колине. Ведь все это из-за него. – Он обвел рукой уступ, остатки пищи и все прочие свидетельства нашего наспех разбитого лагеря. – Как мы можем предпринимать какие-то шаги, пока не узнаем, где Колин? Если он еще жив, то он их… не знаю, как сказать… омэрос.
– Заложник, – подсказал Марк.
– Да, конечно. Я… Извините меня. В общем…
Голос мой звучал все тише, я переводила взгляд с одного на другого: Марк сидел словно неживой, а Ламбис помрачнел и вновь замкнулся в себе. И вдруг я осознала, что больше всего на свете мне хочется убежать отсюда, снова очутиться у подножия горы, вернуться во вчерашний день – лимонная рощица, залитая ярким солнечным светом, белая цапля… оттуда-то все и началось…
Я поднялась на ноги, и Ламбис встал вместе со мной. Я спросила:
– Ты тоже пойдешь?
– Провожу тебя немного.
На сей раз я не стала возражать – не хотелось. Кроме того, я предположила, что он собирается отправиться в деревню, как только отделается от меня. Я повернулась к Марку.
– Не вставай ты, к чему эти глупости. – Улыбнувшись, я протянула ему руку, которую он пожал. – Что ж, до свидания. И конечно же, удачи вам.
– Ты забрала свою кофту?
– Да.
– Жаль, что не могу вернуть нижнюю юбку.
– Ничего страшного. Надеюсь, твоя рука скоро заживет. И еще надеюсь, что все будет хорошо. – Я подняла с земли свою сумку и перебросила ее через плечо. – Я пошла. Наверное, через пару дней мне все это покажется дурным сном.
Он улыбнулся:
– Так и считай.
– Хорошо. – Но я все еще колебалась. – Можешь быть уверен, что я не наделаю никаких глупостей, хотя бы потому, что слишком напугана. Но не ждете же вы от меня, что я закрою глаза и заткну уши. Видишь ли, если Агиос-Георгиос и в самом деле логово преступников, тогда я наверняка встречу этого человека с винтовкой и выясню, кто он такой и вообще все о нем. И я непременно разузнаю, кто там говорит по-английски. Разумеется, я не стану вам докучать, если только не услышу что-нибудь чрезвычайно важное. Но в таком случае я… по-моему, мне следует знать, где вас найти. Где стоит яхта?
Ламбис бросил быстрый взгляд на Марка. Тот замялся, потом сказал через мою голову по-гречески:
– Давай скажем ей. Вреда от этого не будет. Она ничего не знает и…
– Она понимает греческий, – резко оборвал его Ламбис.
Марк метнул на меня испуганный и недоверчивый взгляд.
– Да?
– Она говорит по-гречески почти так же хорошо, как ты.
– Неужели?
Я заметила напряжение в его взгляде, словно он поспешно мысленно перебирал все сказанное раньше; на лице его впервые проступила краска.
– Все в порядке, – успокоила я его по-гречески. – Ничего особенного ты не сказал.
– Да уж, – произнес Марк, – поделом мне за грубость. Извини.
– Не страшно. Так ты скажешь мне, где лодка? В конце концов, мало ли что может случиться, вдруг мне самой понадобится помощь. Зная, где вас найти, я буду чувствовать себя спокойнее.
– Ну да, – согласился Марк, – конечно. – И начал объяснять мне, как добраться до яхты от развалин византийской церкви. – А дорогу к церкви ты можешь спросить у кого угодно, для гостьи из Англии вполне естественно пожелать сходить туда на экскурсию. Кажется, я все понятно объяснил? Да? Но надеюсь, тебе не понадобится к нам приходить.
– Да, – ответила я, – все это понятно. Ладно, еще раз до свидания. Всего тебе доброго.
Ламбис пошел первым. В последний раз я мельком глянула на Марка: он сидел, неуклюже привалившись к теплой скале, словно приклеенный к ней, возле него стояла пустая кружка, а на юном лице застыло так старившее его мрачное, тревожное выражение.
ГЛАВА 7
О госпожа, молю вас, не спешите,
Поступков безрассудных не вершите!
Мэтью Арнольд. Меропа
Пока мы спускались и шли через овраг, Ламбис говорил очень мало. Он держался чуть впереди меня, настороженно осматривая каждый потайной уголок, но большую часть времени мы шли довольно быстро – насколько позволяла неровная, ухабистая тропинка. Мы никого не встретили и, пробравшись сквозь заросли молодых дубков, очутились над лимонной рощей даже раньше намеченного времени. Сквозь ветви деревьев я уже могла различить крылья ветряной мельницы и блики солнечного света на речке.
Остановившись на небольшой полянке, залитой солнцем, Ламбис подождал, пока я догоню его. Рядом с тем местом, где он остановился, чуть в стороне от тропинки, находился крохотный придорожный алтарь. Он представлял собой простой деревянный ящик, втиснутый между камнями, с простенькими лампадками, горящими перед ярко раскрашенной иконкой, изображавшей Панагию – деву, которая одновременно являлась Богоматерью и древней богиней Земли. Сбоку стояла бутылка из-под пива, наполненная маслом для лампад. Рядом росли вербена и фиалки.
Ламбис кивнул в сторону зажженных лампад и небольшого букетика цветов, стоявших там же в ржавой банке.
– Дальше иди одна. Сюда могут прийти люди. Нельзя, чтобы меня увидели.
Я попрощалась, еще раз пожелала ему удачи и, расставшись с ним, двинулась сквозь лимонную рощу к солнечной поляне – должна признаться, испытав весьма ощутимое облегчение.
Было около полудня – самое жаркое время суток. Ветерок прекратился; шелковистые головки маков и росшая вдоль тропинки трясунка, необычайно чувствительная к малейшему дуновению ветерка, сейчас даже не шелохнулись. Белые крылья ветряных мельниц обвисли и тоже замерли в неподвижности. В тени падуба, рядом с полуразвалившейся стеной, щипал траву ослик. Мухи гудели над пылью.
Поблизости не было ни души. Наверное, люди сейчас разошлись по домам для полуденной трапезы или же перекусывают прямо в поле, где-нибудь в тени. Я разглядела лишь одного мальчика, лениво развалившегося на солнце, пока его козы пощипывали вику, да еще мужчину, работавшего вдалеке в поле, за густой изгородью из сахарного тростника. Ни тот ни другой даже не подняли глаз, когда я проходила мимо.
Очутившись в тени сосен у края долины, я остановилась и оглянулась назад. Взгляду моему предстали залитые солнцем поля, лимонные деревья, поросшее лесом ущелье, ведущее к серебристой скале.
Отсюда местность эта казалась совершенно пустынной, без малейших признаков жизни. Ламбис давно уже скрылся, лимонные деревья стояли не шелохнувшись, над ними простирался склон горы, однообразие которого не нарушало никакое движение. А вчера в это время…
Над ущельем послышалось хлопанье крыльев. Какую-то долю секунды я недоверчиво всматривалась. Но на сей раз крылья не были белыми: я уловила лишь, что огромная птица с коричневым оперением неторопливо взмывает ввысь, к небу. Орел? Скорее гриф, подумала я, а может, даже сам ягнятник. При других обстоятельствах я бы наблюдала за птицей с волнением. Сейчас же, поскольку она напомнила мне о белой цапле и о вчерашнем дне, я почувствовала, как слезы подступают к горлу.
Повернувшись спиной к ущелью, я направилась к мостику. Когда я приблизилась к нему, мне вдруг на мгновение показалось, что удача покинула меня. Перегнувшись через парапет, на мостике стояли двое детей и плевались апельсинными зернышками – мальчик и девочка, худенькие, загорелые, с огромными темными глазищами и черными волосами, застенчивые, как все деревенские дети. И плевались они совсем неподалеку от моего чемодана.
– Как поживаете? – обратилась я к ним, и прозвучало это чересчур официально.
Они молча таращили на меня глаза, чуть отпрянув, словно испуганные телята. Я тоже рассматривала их. Я прекрасно понимала, что теперь они не спустят с меня глаз до самой гостиницы, а возможно, и потом тоже. Я, иностранка, стала их добычей. Я была новостью. Все, что я скажу или сделаю с этого момента, станет достоянием всей деревни в течение ближайшего часа.
Я поманила мальчика пальцем:
– Как тебя зовут?
Он начал расплываться в улыбке – возможно, его позабавило, как я говорю по-гречески.
– Георгий.
Ну а как же еще?
– А тебя? – спросила я девочку.
– Ариадна, – едва слышно прошептала она.
– Ну что ж, приветствую вас, Георгий и Ариадна. Я иностранка, англичанка. Сегодня утром я приехала из Ханьи и собираюсь остановиться в гостинице в Агиос-Георгиос.
Молчание. Ответить на это было нечего, вот они и молчали. Просто стояли и смотрели – мальчик с робкой и в то же время задорной полуулыбкой, девочка же внимательно, стараясь ничего не упустить, разглядывала меня: платье, сандалии, сумку, часы на запястье, прическу… Выдерживать столь испытующий взгляд, пусть даже от восьмилетнего ребенка, оказалось не слишком комфортно: я, конечно же, постаралась привести себя в порядок, причесаться и подкрасить губы, прежде чем покинула уступ, однако едва ли по моему виду можно было предположить, что я недавно выехала из апартаментов в лучшем отеле Ханьи.
– Георгий, – обратилась я к мальчику, – как ты думаешь, сможешь донести мой чемодан до гостиницы?
Он кивнул и огляделся вокруг, потом протянул руку к моей холщовой сумке:
– Это?
– Нет-нет, настоящий чемодан. Он спрятан вон там, в кустах. – И я осторожно добавила: – Я приехала на машине из Ханьи, донесла чемодан сюда и здесь его оставила, потому что хотела поесть… кофе попить – там, дальше, в тени, у речки. Вот я и спрятала его здесь. Вам его видно? Вон там, под мостом?
Девочка подбежала к парапету и перегнулась через него, вглядываясь. Мальчик более степенно последовал за ней.
– Ну что, не видите? Я его очень хорошо спрятала, – смеясь, сказала я.
Тут Ариадна радостно взвизгнула:
– Вон, там! Георгий! Гляди!
Георгий перелез через парапет, повис на руках, а затем спрыгнул в кусты с высоты футов в десять. Конечно, он запросто мог бы спуститься туда по берегу, но, будучи мальчишкой и к тому же критянином, несомненно, считал себя обязанным проделать это самым трудным способом. Его сестра и я наблюдали за ним с подобающим случаю восхищением, а он вытер руки о штанины, бесстрашно нырнул в заросли ежевики и наконец выволок мой чемодан из укрытия. Затем понес его к дороге – на сей раз обычным маршрутом, – и мы втроем направились в деревню.
Ариадна, от застенчивости которой не осталось и следа, скакала рядом со мной, болтая без умолку на диалекте так быстро, что я не всегда успевала уследить за ее речью. Георгий ступал более неторопливо, озабоченный, как я видела, тем, чтобы нести мой чемодан с показной легкостью. Оба они с готовностью отвечали на мои вопросы, живо дополняя ответы своим собственным комментарием, чему, впрочем, я и не пыталась помешать.
…Да, гостиница расположена прямо с этого края деревни. Да, ее окна выходят на море; понимаете, ее задняя часть смотрит прямо на бухту. Еще там есть сад, чудесный сад, прямо на берегу, со столами и стульями, где можно замечательно поесть «настоящую английскую еду», как пообещала мне Ариадна, восхищенно округлив глаза, а Георгий поспешил объяснить сие чудо. Это все благодаря новому хозяину – я наверняка слышала о Стратосе Алексиакисе, раз я приехала из Англии, ведь он тоже оттуда. Он очень богатый, и он приехал из Лондона, который находится в Англии, и он так здорово говорит по-английски, что даже не скажешь, что он критянин. Нет, в самом деле, он…
– А откуда же вы знаете? – смеясь, спросила я.
– Тони так говорит.
– Тони? А кто это?
– Бармен, – ответил Георгий.
– Нет, повар, – поправила брата Ариадна, – а еще он обслуживает за столиками и сидит в кассе – ой, да он все на свете делает! Понимаете, мистер Алексиакис не всегда бывает на месте.
– Что-то вроде управляющего? – подытожила я. И вспомнила, что рассказывал мой осведомитель-датчанин о «лондонском друге» нового владельца гостиницы, – Этот Тони… – Я замялась. Почему-то мне совсем не хотелось задавать следующий вопрос. – Он тоже приехал из Англии?
– Он англичанин, – ответил Георгий.
Последовало недолгое молчание.
– В самом деле? – спросила я.
– Да-да! – горячо подтвердила Ариадна. – У мистера Алексиакиса там была таверна, огромная таверна, великолепная, и поэтому…
– А еще какие-нибудь англичане живут сейчас в Агиос-Георгиос?
В любом случае это ведь был вполне естественный вопрос, а уж в контексте нашего разговора – тем более. Я от души понадеялась, что голос мой звучит непринужденно.
– Нет. – Ответы Георгия становились все короче. Лицо его раскраснелось и покрылось бисеринками пота, но я знала, что лучше не пытаться забрать у него чемодан. Тут речь шла о его мужской гордости, «палликари», – Нет, – повторил он, перекладывая чемодан из одной руки в другую, – только Тони и еще английские леди. То есть вы. – Он нерешительно посмотрел на меня, – Они сказали, что приедут две леди…
– Моя кузина приедет сегодня, но попозже.
Я не склонна была вдаваться в дальнейшие объяснения, и, к счастью, будучи детьми, они просто приняли к сведению мои слова, так же как до этого приняли мое довольно-таки странное объяснение по поводу местонахождения чемодана. Я же лихорадочно размышляла, и мысли, одолевавшие меня, были не слишком приятными. Я сказала Марку – да и сама была в этом совершенно уверена, – что если действующие лица его криминальной пьесы на самом деле из Агиос-Георгиос, то в таком крохотном местечке я непременно наткнусь на их следы почти тотчас же. Но чтобы это случилось так скоро и тем более в гостинице…
Я облизнула губы. Но ведь я могу и ошибаться. В конце концов, люди приходят и уходят. Я сделала еще одну попытку.
– А у вас здесь много гостей?
– В новой гостинице вы – первая. Первая в этом году.
Это заявила Ариадна, по-прежнему изо всех сил стремившаяся угодить мне.
– Нет, – флегматично возразил ей Георгий. – Был еще один, тоже иностранец.
– Англичанин? – поинтересовалась я.
– Не знаю. Не думаю.
– Он был англичанин! – вскричала Ариадна.
– Тот толстяк, что все время ходил смотреть на старую церковь на горе? И сделал снимок, который поместили в «Афинских новостях»? Я уверен, что он не англичанин!
– А-а, ты об этом! Нет, про него я не знаю. Он не в счет, он не настоящий гость.
Как я поняла, под «гостями» Ариадна понимала туристов. Я уже узнала своего приятеля-датчанина.
– Нет, – продолжала тем временем Ариадна, – я имела в виду того, что приходил сюда на днях. Не помнишь разве? Тони встретился с ним у гавани, и мы слышали, как они разговаривали по дороге в гостиницу, и ты сказал, что они говорят по-английски.
– Он тоже был не настоящий гость, – упрямо возразил Георгий. – Он приплыл сюда на лодке днем и провел здесь только одну ночь, а на следующее утро снова уехал. По-моему, он уехал по шоссе. Никакой лодки я не видел.
Я поинтересовалась:
– И когда же он здесь появился?
– В субботу это было, – ответил Георгий.
– А зачем вы сюда приехали, в Агиос-Георгиос? – спросила Ариадна.
Должно быть, я несколько секунд тупо смотрела на нее, прежде чем, сделав усилие, заставила себя вернуться из бездны мрачных размышлений в безопасное русло разговора о пустяках.
– Ой, да просто приехала отдохнуть в отпуск. Здесь… здесь так красиво.
Довольно-таки неловким жестом я обвела усеянные цветами скалы и блестящую гладь моря. Дети недоуменно уставились на меня. Им даже в голову не приходило, что этот пейзаж может кому-то показаться красивым. Я решила затронуть еще одну безобидную тему:
– Хороший урожай винограда в этом году?
– Да, хороший. У нас лучшие на Крите виноградники.
Ясное дело, а как же иначе?
– Вот как? А у нас в Англии виноград не растет. И оливы тоже.
Они изумленно уставились на меня:
– А что же вы тогда едите?
– Хлеб, мясо, рыбу.
До меня слишком поздно дошло, что хлеб и мясо – пища богачей, но к восхищению, которое я прочла в их глазах, не примешивалось и тени зависти. Если грек и ценит что-то превыше ума, то это – богатство.
– А пьете что? – спросила Ариадна.
– В основном чай.
На сей раз выражение их лиц заставило меня расхохотаться:
– Да, но только не греческий чай. Его готовят по-другому, и он очень приятный на вкус. И кофе мы тоже готовим по-другому.
Это их уже не интересовало.
– Надо же, у вас не растет виноград! – воскликнула Ариадна. – Тони из гостиницы говорит, что в Англии у всех есть электричество и радиоприемники и вы можете слушать радио днем и ночью, и как угодно громко. Но еще он говорит, что там очень холодно и густой туман и люди очень молчаливые и что жить в Лондоне опасно и вредно для здоровья. Он говорит, что здесь лучше.
– Вот как? Ну, у вас же здесь столько солнца, правда? Мы в Англии тоже иногда его видим, но не такое. Поэтому мы и приезжаем сюда в отпуск, чтобы позагорать, поплавать, погулять среди ваших холмов и полюбоваться на цветы.
– На цветы? Вы любите цветы?
Ариадна, метнувшись стрелой, словно колибри, уже срывала анемоны целыми пучками. Мне пришлось сдержаться. Ведь для меня это были экзотические растения, столь же великолепные, как те, что я видела в Королевском ботаническом саду в Кью, а для ребенка – обычные сорняки. Но ведь я каждый день ем мясо. Это роскошь? Может быть.
Георгия цветы не интересовали. Снова переложив чемодан из руки в руку, он героически ковылял вперед.
– А вы любите плавать?
– Очень. А ты?
– Само собой. Только пока что здесь никто не купается – еще слишком холодно, но попозже будет очень здорово.
Я рассмеялась:
– Для меня и сейчас достаточно тепло. Где здесь лучшее место для купания?
– Вон там. – Он неопределенно махнул свободной рукой на запад. – Там бухточки и скалы, с которых можно нырять.
– Ах да, я вспомнила, один мой знакомый рассказывал мне об этом месте. Туда далеко идти?
– До Дельфиньей бухты? Нет, не очень.
– Много-много миль! – воскликнула Ариадна.
– Ты просто еще маленькая, – высокомерно заявил ее брат, – и у тебя короткие ноги. А для меня или для госпожи это недалеко.
– Мои ноги ненамного короче твоих! – ощетинилась Ариадна, готовая, судя по всему, немедленно начать драку.
Я поспешила вмешаться, в то же время думая с некоторой грустью: интересно, в каком же возрасте критским девочкам указывают их место в устроенном по мужским законам мире?
– А почему вы называете эту бухту Дельфиньей? Вы на самом деле видели там дельфинов?
– О да, – ответил Георгий.
– Иногда они даже плавают среди купальщиков! – воскликнула Ариадна, с радостью отвлекшись от ссоры. – Один мальчик даже на них катался – правда, это давно было!
– Да ну? – Что же это за древняя легенда, по-прежнему живущая среди детей? Арион на спине дельфина? Телемах, сын Одиссея? Я улыбнулась девочке. – Знаешь, я никогда не видела дельфинов. Как думаешь, они подплывут и поиграют со мной?
Правдивость боролась на ее мордашке с присущим грекам стремлением угодить иностранцу любой ценой.
– Может быть… но они так давно уже этого не делали… Мне восемь лет, но это было еще до моего рождения, госпожа. Рассказывают разные истории…
– Но вы их обязательно увидите, – заверил меня Георгий, – если только сохранится теплая погода. Лучше всего вам будет выйти на лодке подальше в море. Иногда, когда я отправляюсь порыбачить, мы их видим, они плавают возле лодки, порой даже со своими детенышами…
И, забыв обо всех моих предыдущих вопросах, он принялся весело рассказывать мне всякие рыбацкие байки в критском варианте, пока его не перебила сестра, вручив мне огромный букет высоких пурпурно-красных гладиолусов, – этот сорт называется «византийским» в каталогах наших торговцев семенами, и клубни их продаются по пять пенсов за каждый. На Крите это сорняк, растущий среди зерновых культур. Из букета также топорщились лиловые анемоны, вырванные кое-как, и алые тюльпаны с заостренными лепестками – эта их разновидность идет по цене не меньше семи пенсов за штуку в оранжереях Франсис.
– Это вам, госпожа!
По-настоящему восхищенная, я рассыпалась в благодарностях, и почти сразу же из-за последнего поворота тропинки появилась гостиница.
С первого взгляда показалось, что она едва ли заслуживает своего названия. Первоначально это были две двухэтажные постройки прямоугольной формы, позднее соединенные в одно длинное здание. Правая его часть прежде была обычным жилым домом – большим, в соответствии с деревенскими стандартами, – наверное, из пяти комнат, а левая – деревенским трактиром; его большая комната на первом этаже с раскрытыми ставнями выходила на улицу и служила теперь одновременно деревенской закусочной и гостиничной столовой. Один из углов комнаты занимал дугообразный прилавок, уставленный глиняной посудой, рюмками и стаканами; за ним располагались навесные полки с бутылками. Между кофеваркой и жаровней громоздились замысловатого вида пирамиды из фруктов. Дверь в задней части этой комнаты вела, наверное, на кухню. В ресторане, правда, по-прежнему сохранился обшарпанный дощатый пол деревенского трактира, но зато столы покрывали белые льняные накрахмаленные скатерти, и на некоторых из них стояли цветы. Каменная лестница, расположенная сбоку, вдоль внешней стены ресторана, вела в комнаты наверху. Судя по всему, ею по-прежнему пользовались: края истертых ступенек были аккуратно побелены, и на каждой из них стояла кадка с цветами – были тут голубые вьюнки, длинные побеги которых, украшенные колокольчиками, петлями спускались вниз, вдоль стены; алые герани и гвоздики всевозможных оттенков, от огненно-красного до перламутрового. Стены дома были недавно побелены.
В целом же создавалось впечатление простоты и свежести, а уж благодаря цветам, тамарискам, росшим рядом с домом, да блеску морской глади чуть поодаль – настоящий восторг!
Георгий опустил мой чемодан, сопроводив этот жест цветистым выражением, призванным скрыть его облегчение, и позволил без особого труда уговорить себя принять от меня пять драхм. Ухитрившись скрыть свою радость за маской напускной сдержанности, он степенно удалился, и Ариадна стремглав ринулась следом за ним. Но не успел он скрыться за стеной первого коттеджа, как я заметила, что он бросился бежать – поскорей разнести новость по деревне.
Георгий покинул меня на пороге крытой террасы, протянувшейся вдоль всего фасада гостиницы. Под ее сенью были расставлены несколько металлических столиков, за которыми восседали деревенские старцы. Этим утром здесь присутствовали трое из них: двое играли в триктрак, а третий сидел неподвижно и внимательно следил за ними. Рядом на столике сидел юноша и курил сигарету, болтая ногами; он поднял глаза и посмотрел на меня с некоторым интересом, однако старцы не удостоили меня даже мимолетным взглядом.
Когда я направилась к главному входу – а им являлась дверь того домика, что справа, – юноша повернул голову и кого-то позвал, и тут же человек, занимавшийся делами где-то позади столовой, поспешно прошел через столовую мимо игроков в триктрак.
– Вы, наверное, мисс Феррис?
Голос принадлежал настоящему англичанину – ошибиться было невозможно. Значит, это Тони. Я оглядела его с нескрываемым интересом.
Он был молод, моложе тридцати – точнее определить я затруднялась, – среднего роста, хрупкого телосложения, но движения его были пружинистыми и грациозными, что вызывало ассоциации с балетом. Белокурые волосы, прямые и блестящие, пожалуй, несколько длинноваты, но безукоризненно причесаны. Тонкое, умное лицо с голубыми глазами. Одет он был в обтягивающие, прекрасно сшитые джинсы и ослепительно белую, без единого пятнышка, рубашку. Он улыбнулся весьма обаятельной улыбкой, продемонстрировав прекрасные зубы, мелкие и ровные, будто молочные.
– Да, – ответила я. – Как поживаете? Кажется, вы ждали меня только к вечеру. Я знаю, что приехала рановато, но все же надеюсь получить ланч.
– Рановато? – Он рассмеялся. – Да мы уже собирались пустить по вашему следу полицию. Вы даже не представляете! Мисс Скорби думала…
– Полицию? – Должно быть, голос мой прозвучал испуганно, безо всяких на то оснований, и мне показалось, что я заметила мелькнувшее в его глазах удивление. Сердце мое болезненно подскочило и неровно, бешено забилось. – Мисс Скорби? О чем вы говорите? Разве моя кузина уже здесь?
– Нет-нет. Она звонила вчера вечером. Сказала, что яхта все еще задерживается в Патрах, но она доехала на поезде до Афин и умудрилась-таки успеть на самолет.
– Ой, как здорово! Значит, она приедет сегодняшним автобусом? И будет здесь к ужину?
– К чаю. Она сказала, что не собирается ждать автобуса, решила, что гораздо интереснее будет приехать на каике, доставляющем фрукты, к тому же так получится даже быстрее, – Он снова обнажил в улыбке мелкие зубы. – Предприимчивая леди. Она может оказаться здесь в любой момент. Вообще-то каик уже запаздывает.
Я рассмеялась:
– Мне следовало знать, что Франсис все устроит! Да еще и раньше времени приедет! Вот замечательно!
– Да, она и вправду считала, что весьма ловко все устроила. Она рассчитывала догнать вас в Гераклионе – ведь вы обе должны были приехать сегодня на автобусе, – но не застала вас. Ей сказали, что вы уехали вчера и оставили записку, что направляетесь прямиком сюда.
В голосе его прозвучала вполне естественная вопросительная нотка. Я постаралась ответить как можно непринужденнее:
– Да, действительно, я выехала из Гераклиона вчера и хотела сразу же отправиться сюда. Но дело в том, что меня любезно предложили подвезти очень милые супруги-американцы, а они решили переночевать в Ханье, чтобы взглянуть на Турецкий квартал. Они привезли меня сюда только сегодня, но спешить мне было некуда, ведь я думала, вы меня не ждете.
