Текст книги "Аметист (Том 1)"
Автор книги: Мэри-Роуз Хейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Джесс вернулась в Калифорнию только в начале весны и почувствовала непонятное беспокойство и неспособность на чем-либо сосредоточиться.
В марте умер Джерико Рей. Через два месяца после его похорон пришел портрет Стефана.
В Техасе, в старом доме Рея, Джесс едва осмелилась взглянуть на собственное произведение. Теперь же, внимательно изучая портрет, она ощутила трепет, вызванный вернувшимся ощущением стремительности стиля и творческого возбуждения.
– Вот оно, – вслух сказала Джесс, теребя кончиком пальца толстые кисти. – Да.
Она повесила портрет на стену в спальне. Теперь Стефан постоянно смотрел на Джесс, стоило ей лечь на кровать.
Несколько следующих не по сезону жарких дней Джесс провела в бесконечных хождениях по виноградникам, пока однажды, повинуясь порыву, она не легла на спину в горячую пыль и, уставившись в сияющее сквозь густую листву небо, не почувствовала, что мир перевернулся.
***
Три дня Джесс проработала, почти не отходя от Мольберта.
Увидев законченную картину, агент из Сан-Франциско был потрясен.
Джесс не позволила ему продавать картину, поскольку она что-то предвещала, Джесс это твердо знала. Она повесила новую картину рядом с портретом Стефана, легла на кровать, закинула руки за голову и принялась переводить взгляд с одного полотна на другое. Она почти физически снова чувствовала пышущую жаром землю у себя под спиной, но теперь в том месте, где над Джесс тогда склонялось лицо Стефана, было только пустое металлическое небо.
– Почему я никогда не знала тебя? – шептала Джесс, глядя на портрет. Почему нет никого, кто мог бы рассказать мне о тебе?
И тут она вспомнила. Такой человек существует. Собственно говоря, два человека.
***
Виктория Рейвн была аккредитована в столице Никарагуа – Манагуа. Джесс провела несколько дней в бесполезных попытках связаться с Викторией по телефону: линия постоянно обрывалась, была занята или взрывалась такими помехами, что после них еще долго не смолкал звон в ушах. Джесс так и не удалось поговорить с Викторией. Она оставила сообщение для Рейвн и принялась с надеждой ждать. Через неделю, рано утром, Виктория позвонила из Сан-Франциско и рассказала, что занимается интервьюированием беженцев из Никарагуа, община которых располагается в Бэй-Эйриа. Да, она может приехать в Напу.
Виктория и Карлос Руис приехали в воскресенье вечером, когда совсем уже стемнело, в неописуемом микроавтобусе-радиостанции "пинто".
Виктория же нисколько не изменилась: все такая же холодная и элегантная в своих широких оливкового цвета штанах, бейсбольной кепке и белой рубашке, узлом завязанной на животе. У нее снова была короткая стрижка ("От вшей, – мимоходом пояснила Виктория. – И от жары, конечно"). Они исколесили всю Никарагуа, брали интервью у крестьян, солдат, школьных учителей, врачей и священников. Два раза Викторию чуть не убили: один раз в отряде партизан, другой – охрана дворца Сомосы.
– Солдат уткнул дуло карабина прямо в ее долбаную голову, – не стесняясь в выражениях, рассказывал Карлос. – Я находился в двух шагах от них и ничего не мог сделать. А она просто стояла и смотрела ему в глаза.
Джесс представила себе Викторию, хладнокровно глядящую в лицо разъяренного солдата. Солдат испугался Виктории? Решил, что она ведьма? Или побоялся, что призрак этой девушки станет преследовать его после ее смерти?
– Кто знает? – словно прочтя мысли Джесс, тихо сказала Виктория. – Как бы там ни было, а я все еще жива.
– Вопреки здравому смыслу. Опять везение, – сверкнул глазами Карлос.
Виктория усмехнулась и, закурив "Балканское собрание", принялась расхаживать в маленькой гостиной Джесс.
– Мне здесь нравится. Тебе должно быть здесь хорошо.
Как я понимаю, твоя мастерская наверху. Можно посмотреть? Я не видела твоих картин с самого Твайнхема.
Еще несколько месяцев назад Джесс была бы счастлива показать свои работы Виктории. Но теперь уже нет. Все, что сейчас осталось у нее в мастерской, – проклятые четыре времени года, вполне приличные, но сегодня кажущиеся такими дурацкими и банальными. Виктория просила вежливо, но без особого чувства, и Джесс постаралась убедить себя в том, что ей совершенно безразлично, жаждет Виктория увидеть ее работы или нет.
Глубоко вздохнув, Джесс повела их по лестнице на крышу башни.
– Это все, что у меня сейчас имеется, – предупредила Джесс, зажигая свет в мастерской. – Они почти закончены.
– Они прелестны. – Сняв очки, которые, как теперь поняла Джесс, были лишь маскировкой, Карлос внимательно рассматривал полотна.
– Очень хорошие картины, – похвалила Виктория и выпустила идеально круглое колечко дыма. – Поздравляю, – спокойно произнесла Виктория.
"Кончай делать из меня дуру", – захотелось сказать Джесс. Но, с другой стороны, чего еще она ожидала услышать от Виктории? Джесс разозлилась на себя.
Они осторожно спустились друг за другом по узкой лестнице, и Виктория остановилась в спальне.
– А вот это.., это страшно. Превосходно. Мне хотелось бы иметь этот портрет.
– Нет, – отрезала Джесс.
– Ну разумеется. Я полагаю, ты хотела поговорить о Стефане. Ведь именно за этим мы сюда и приехали?
***
Они сели друг против друга в гостиной. Карлос ушел, но Джесс даже не заметила когда.
– Он что-то услышал на улице, – пояснила Виктория. – Привык присматривать за мной, хотя ему это удается не так часто.
– Он очень тебя любит, – неожиданно для себя выпалила Джесс.
– И я его люблю. Мы прожили вместе довольно долго.
– Так вы... – начала Джесс и с трудом спросила напрямую:
– Вы – любовники?
Вряд ли стоило задавать подобный вопрос Виктории.
Собственно говоря, сама Джесс практически не могла представить себе Викторию, охваченную страстью, дрожащую, покрытую капельками пота, в постели с мужчиной.
– Нет, – спокойно ответила Виктория. – Не любовники.
– Кажется, ему бы этого хотелось, – предположила Джесс.
– Не исключено. Но это невозможно. И Карлос все прекрасно понимает. Виктория налила себе вина из графина. – Когда ты нарисовала портрет Стефана?
– После случившегося.
– По памяти?
Джесс кивнула.
– Все это очень печально. Стефан был очаровательным мальчиком.
– Расскажи мне о нем, – попросила Джесс.
– Ну хорошо, – кивнула Виктория. – Я расскажу о Стефане все, что смогу. Если ты считаешь, что тебе это необходимо.
Мы с Танкреди встретили Стефана в кафе на Монмартре холодной январской ночью. Было где-то около двух часов.
Танкреди влюбился в Стефана с первого взгляда. Танкреди редко доводится встречать людей, равных ему по интеллекту. У Стефана же была светлая голова: он превосходно играл в шахматы – выигрывал даже у Танкреди, говорил на четырех языках и мастерски играл на гитаре и рояле. И кроме того, Стефан был исключительно оригинален – искушенная невинность, совершенно чужд высокомерия или амбициозное(tm). Стефану просто хотелось играть, и он возвел игру до степени высокого искусства.
Несколько недель мы были почти неразлучной троицей.
Потом мне пришлось их покинуть. А Танкреди и Стефан, устав от Парижа, решили отправиться куда-нибудь, где тепло. Они сняли дом в Танжере.
Виктория посмотрела на пятно на стене над головой Джесс.
– Тогда-то Стефан и начал экспериментировать с наркотиками. Раньше он баловался гашишем и марихуаной, но они приелись ему. Он перешел на ЛСД и кокаин. Вскоре, – Виктория пожала плечами, – кажется, и они ему наскучили. Стефану хотелось пойти дальше. В Танжере легко найти то, что вам хочется. Танкреди знал, где можно достать все что угодно.
В комнате воцарилось молчание. Походив вдоль окна, Виктория остановилась и уставилась в темноту летней ночи.
– И они пошли дальше, – глухим голосом подсказала Джесс.
– Только Стефан. Танкреди никогда не употреблял наркотики.
Джесс поморщилась.
– Ну хорошо, Стефан. И до чего же он дошел?
– Героин. Собственно говоря, – медленно произнесла Виктория, – дело не совсем в наркотиках. Мозг пострадал от кислородного голодания.
– Что ты имеешь в виду?
Виктория вздохнула.
– Джесс, ты действительно хочешь, чтобы я продолжала?
Джесс кивнула.
– Ну хорошо, – неохотно согласилась Виктория. – Стефан схватил передозировку героина. Вышло это случайно: он не знал, что препарат обладает такой высокой концентрацией. Все выглядело ужасно. Стефан бился в конвульсиях, его всего выворачивало. Танкреди говорит, что первым делом попытался помочь Стефану, запихнув его в холодную ванну. Танкреди где-то слышал, что в подобных случаях надо погрузить человека в ледяную воду. Я могла бы дать ему лучший совет. – Виктория печально покачала головой и продолжала:
– Стефану нужно было дать какое-нибудь рвотное средство. Он был в коме. Танкреди отвез Стефана в госпиталь, но, кажется, было слишком поздно. Кислородное голодание продолжалось около получаса.
– И что же Танкреди делал после этого? Оставил Стефана и умыл руки?
– Конечно же, нет. Он убедился в том, что доктор знает, кто такой Стефан и какой это был наркотик. Затем он оплатил лечение и только после этого уехал. А что еще мог сделать Танкреди?
– Он оплатил лечение! Какое великодушие! – От ярости у Джесс закружилась голова. – Боже, если бы не Танкреди...
– Стефан не знал меры, понимаешь? Он был безудержен во всем. Вся жизнь – игра.
– Игра! Дерьмо! – Джесс с такой силой поставила бокал на стол, что он треснул. И как только Виктория может с таким спокойствием говорить ей, что все это была игра? Сейчас Джесс ненавидела Викторию больше всех на свете. У Виктории совершенно нет чувств. Она просто не человек.
– Прости, Джесс. Но ты сама хотела знать правду.
У Джесс от бешенства помутился разум. Рука с силой впилась в треснувший бокал. Неожиданно почувствовав острую боль, она увидела, что ее пальцы в крови.
Карлос Руис, появившийся столь внезапно, что могло показаться, будто он обладает способностью проходить сквозь стены, ловко взял разбитый бокал из руки Джесс.
– Иди на улицу, – обратился Карлос к Виктории. – Жди меня там.
Виктория послушно направилась к двери. Выглядела она, как всегда, спокойной, но опечаленной.
– Теперь ты должна будешь отпустить его, – мягко посоветовала она Джесс, взявшись за ручку двери. – Но тебе следует куда-нибудь выбраться отсюда. Тебе нужно начать сначала, как он тебе и говорил, где-нибудь там, где ты никогда прежде не была.
Сказав это, Виктория вышла.
– Я знаю, что ты не хотела обидеть Викторию, – несколько раз заверил Карлос Джесс.
Чуть позже он приготовил для нее чашку крепкого горячего чая. Пока она пила этот ароматный успокаивающий напиток, Карлос написал на листке номер телефона в Сан-Франциско.
– Позвони мне. Если меня не будет, оставь сообщение Эсперансе. Она говорит по-английски.
– Мне так жаль, – пробормотала Джесс. – Но сейчас... сейчас я не хочу ее видеть.
– Ладно, когда захочешь, я найду тебе Викторию. Позвони мне.
Карлос тихо затворил за собой дверь. Через несколько секунд Джесс услышала звук удаляющегося автомобиля.
Глава 4
"Июль 1978 года,
Нью-Йорк.
Дорогая Виктория!
Никогда не писала кому-нибудь в страну, где идет революция. Надеюсь, что ты в безопасности и соблюдаешь осторожность. От твоих статей волосы на голове дыбом становятся, и человек, их читающий, чувствует, будто он сам там побывал.
Посылаю это письмо в Лондон, в надежде, что ты как-нибудь случайно его получишь. Мне необходимо встретиться с тобой и поговорить.
Ты очень точно все угадала, или ты на самом деле видишь будущее?
Я постоянно об этом думаю. И знаешь ли ты о том, что мне сейчас тридцать, и моя карьера модели принесла мне миллионы долларов, и что я знаменита благодаря "безупречному телосложению"?
На следующей неделе я лечу в Европу – небольшая работа на Канарских островах, – потом заеду в Лондон. Катриона будет знать, где меня искать. Предполагаю, что время от времени ты "возвращаешься на базу". И если ты сейчас в Англии, не могли бы мы встретиться?.."
– Джонс! Ты – как деревянная кукла. А здесь должно быть движение, запомнила?
Фотохудожник Марио Саверини схватил Гвиннет за плечи и развернул к себе лицом, после чего установил руки Гвин в нужном положении и несколько изменил композицию тканей.
– Ну вот, теперь совсем другое дело. Али, встань спина к спине с Джонс, прогнитесь, словно вы танцуете, потя-яянулись, двинулись – ткань должна парить в воздухе, да, о-о-отлично!
Гвиннет и красавица Анара Али подходили друг другу как нельзя лучше. Светлые глаза и огненные волосы Гвиннет создавали непередаваемо великолепный контраст с темнокожеетью Анары и ее внешностью древнеегипетской жрицы.
Марио Саверини мог поздравить себя с удачей: девушки, наряды и место съемки – остров Лансароте в четырехстах милях от побережья Африки – были великолепны.
"Никому, – удовлетворенно думал Саверини, – не удастся "зарезать" эти снимки для ноябрьского номера "Вог".
Нанятый на день сын крестьянина из Аррекифе подвел к девушкам мрачного вида верблюда, тяжело навьюченного торчащими во все стороны вязанками хвороста.
– Ближе не надо, – распорядился Саверини. – Баста!
Съемка прошла отлично. Саверини вручил Хуанито (так звали мальчишку) пачку грязных бумажных песет, и довольный парнишка потащился со своим верблюдом по каменистой пустыне в сторону холмов, на которых были возделаны виноградники.
А съемочная группа направилась к пустынному берегу, где пенящиеся буруны волн с шипением накатывались на черный песок.
Переодевшиеся Гвиннег и Анара прислонились спинами к испещренному трещинами огромному камню; вода кипела пеной вокруг их ног, доходя до колен; ветер развевал тонкие одежды. Взявшись за руки, девушки наклонились вперед, навстречу дующему с моря ветру, предоставив ему возможность бешено трепать изысканные ткани их костюмов. А чрезвычайно собой довольный Саверини без конца щелкал и щелкал затвором фотокамеры, прекратив съемку лишь далеко за полдень, когда наконец смог сказать, что вполне удовлетворен.
Закончился еще один съемочный день.
"И один из лучших, – с удовольствием думал Саверини. – Точно одна из лучших съемок, а если принять во внимание все обстоятельства, то одна из самых легких".
Анара, с ее величественной, неторопливой фацией и крепким худощавым телом была любимой моделью Марио, а Джонс, к удивлению Саверини, теперь стала второй. Марио уже третий раз снимал этих девушек вместе; смотрелись они великолепно, из них получилась прекрасная пара. Обе – профессионалки, без "выкрутасов", по крайней мере не выказывают своих капризов, как большинство топ-моделей, среди которых почти каждая подобна нервной породистой скаковой лошади с великолепными физическими данными и полным отсутствием мозгов.
***
Долгое время Гвиннет пыталась забыть Бейлода, но воспоминания о нем, казалось, жили сами по себе: с редким упорством Гвин мысленно возвращалась к тем временам, когда Бейлод был неотъемлемой частью ее жизни.
Ну и заваруху же он затеял!
Через несколько минут после того, как обливающуюся слезами Гвиннет увезли в клинику доктора Левина, в офис Франчески вломился взбешенный и опасный Бейлод.
– Где она? Что вы с ней сделали? Я убью тебя, ты – долбаная лесбиянка!
– Девочки, выйдите, – приказала Франческа перепуганным насмерть манекенщицам.
Франческа надеялась только на то, что у Патриции достанет ума немедленно вызвать охрану здания. Сцена длилась не более минуты, но и она показалась Франческе вечностью.
Она смотрела на Бейлода с напускным спокойствием и незаметно нащупывала в ящике стола что-нибудь, чем можно было бы оборониться от разъяренного фотографа, и не нашла ничего более существенного, чем запасная пара вечерних туфель. Наконец в комнату ворвались двое охранников – бывшие полицейские, мускулистые, крепкие парни, они подхватили Бейлода под руки и, приподняв его над полом, понесли через приемную мимо выстроившихся в ряд, ничего не понимающих девушек-конкурсанток, пришедших на еженедельный просмотр.
***
Теперь Гвиннет опять приглашали на роль "дамы", но очень осторожно, тщательно подбирая "кавалера" – мужчину типа Габриэля Халдайна, магната с Уолл-стрит, чьи сексуальные потребности полностью сублимировались в бурную деятельность по руководству несколькими компаниями, но ему время от времени требовалась "красавица дама" для особых случаев. После приема или обеда Халдайн отправлял Гвиннет домой на собственном лимузине, а на следующий день в квартире Гвин появлялся букет из двух дюжин роскошных алых роз с визитной карточкой Габриэля.
Гвиннет такой расклад вещей очень даже устраивал. Одна мысль о сексуальных отношениях с кем бы то ни было заставляла Гвин съеживаться от страха. Секс для нее ассоциировался с подавлением и унижением.., и болезнью.
Сейчас, сидя на кровати и наблюдая, как подруга укладывает вещи, Гвиннет страшно захотелось побыть Анарой, ведь ее жизнь так проста.
– Счастливая ты, – вздохнула Гвиннет. – Ты сама-то это понимаешь?
– Что? – Анара бережно укладывала белоснежную шелковую сорочку с кружевными оборками. – А тебя кто заставляет тащиться в Шотландию? Скалы, дождь, овцы да волынки. – Анара поморщилась. – По мне, так ты чокнутая. Анара пожала плечами. – Впрочем, хозяин – барин.
Два дня спустя, сидя в арендованном пикапе "моррис", Гвиннет внимательно следила за насыпной дорогой, ведущей в замок Данлевен. Данлевен, как она себе и представляла, оказался громадным и мрачным сооружением.
Подъехав к замку, Гвиннет припарковала автомобиль на мощенной булыжником площадке внутреннего двора у массивных, обитых железом ворот. Ветер жутко завывал в проеме возвышающихся гранитных стен. Единственными окнами в стене были узкие бойницы, из которых когда-то лучники отстреливались от полчищ мародеров.
"Пожалуй, мне лучше убраться отсюда подобру-поздорову, – подумала Гвиннет. – Нелепость какая-то".
Но было уже поздно. Большая дверь бесшумно отворилась.
В темном проеме стояла Виктория Рейвн.
Встретив столь неожиданно пристальный, проникновенный взгляд кристально чистых глаз подруги, Гвиннет невольно сделала шаг назад. И только через секунду после этого Гвиннет увидела, что обращенное к ней тонкое лицо – лицо пожилой женщины.
– Вы, должно быть, Гвиннет, – улыбнулась тетушка Камерон. – Заходите, моя милая, пока дождь не начался. Я ждала вас.
Тетушка провела Гвин по выложенному каменными плитами коридору в очень милую комнату, из широкого окна которой открывалась панорама на пролив и величественные пурпурные горы Малла.
В пролете между окнами стояли два стула, обтянутые кретоном, и круглый стол с изящными чайными приборами на двоих. Из носика серебряного чайника вился легкий султан пара. На тарелочках лежали поджаренные хлебцы, варенье и фруктовый пирог.
Гвиннет уставилась на чайные приборы.
– Не понимаю. Как вы могли ожидать меня?
Тетушка указала на стул справа от стола. Гвиннет послушно села.
– Вы как пьете чай, моя милая? Молоко и сахар? – Тетушка передала Гвиннет хлебцы. – Кирсти испекла их сегодня утром. У нее золотые руки. Попробуйте хотя бы один;
Не беспокойтесь сегодня о своей фигуре.
Ошеломленная Гвиннет намазала хлебец джемом, откусила и кивнула:
– Действительно, очень вкусно.
– Гвиннет Джонс, – мягко сказала тетушка Камерон, – чисто валлийское имя. Из кельтов, как и я. Я рада, что вы приехали, и нисколько не удивлена, что приехали именно вы.
– Но откуда вы знаете мое имя?
– Ах, милочка моя, – тетушка издала довольный смешок, – долгими зимними вечерами чем мы еще здесь занимались, как не сплетнями? Я все о вас знаю. О вас и о Джессике, и о Катрионе тоже, бедные вы мои.
– Знаете? – Гвиннет испытывала двойственное чувство: с одной стороны, ей было приятно, что ее относят к настоящим друзьям, с другой же – то, что ее обсуждали здесь, явно смущало. Ведь Танкреди мог делиться интимными секретами о ней с тетушкой Камерон и Викторией!
– Но конечно, я уже очень давно не видела детишек. – Тетушка Камерон отхлебнула из своей чашки. Кожа на руках старушки была гладкой, без морщин, и выглядела на удивление молодой. – Они все еще наезжают временами, но никогда вместе. Они избрали совершенно разные пути. Вот сейчас девочка находится в самом центре войны, а мальчик развлекается в свое удовольствие в компании богатых бездельников где-то на пляжах Карибского моря... Думаю, вы об этом знали, прежде чем приехали сюда. И теперь вы здесь, – тетушка задумчиво взглянула на Гвиннет, – чтобы получить ответы, не так ли? Прежде всего, милая моя, скажите мне, какие у вас вопросы?
– Иногда я чувствую, что моя жизнь мне не принадлежит. Что Виктория и, возможно, Танкреди тоже знают, что со мной случится, лучше, чем я сама. Это выглядит так, словно они имеют некую власть надо мной. Они ведь не такие, как все, не так ли? – тихо прибавила Гвин. – Почему? Откуда они так много знают? Это правда, что Виктория обладает даром предвидения?
1 Тетушка Камерон ласково улыбнулась Гвиннет:
– Ты права. Они необычные люди. Их привезли ко мне совсем еще маленькими. Мальчику было шесть лет, девочке – три годика. Похоже, мальчик сызмальства вел себя слишком вызывающе по отношению к Скарсдейлу. И Скарсдейл вынужден был подавлять строптивого сына...
Гвиннет сдержала готовый вырваться возглас ужаса.
– Но мальчик обладал сильной натурой. – Тетушка печально задумалась. Он никогда не сдавался и в конце концов нашел способ защиты, который не мог предвидеть даже Скарсдейл. И потому, когда умерла его жена, граф отослал детей ко мне. Скарсдейл стремился избавиться от мальчика любой ценой. Старушка слабо усмехнулась. – Дети были совершенными дикарями, когда приехали в замок. Все, что я могла сделать, – так это предоставить им полную свободу.
Но конечно же, было уже слишком поздно. Мальчик отлично усвоил преподанные ему уроки. Он глазом не моргнув покидает и разрушает жизнь того, кто его любит. Он гораздо опаснее самого Скарсдейла. Ты должна расстаться с ним, милая моя. Он не для тебя. Он вообще ни для кого.
– Танкреди все вам рассказал! – выпалила Гвиннет.
Тетушка Камерон покачала головой:
– Нет, милая моя. Ему и не надо было.
– Тогда... – Гвиннет беспокойно заерзала на стуле. Ну разумеется, тетушка Камерон сама была ясновидящей. Ей и не надо было ничего рассказывать.
– Теперь о девочке, – заговорила тетушка Камерон после недолгого молчания. – Вот она любить умеет. Только сверх меры.
– Умеет? – с сомнением переспросила Гвиннет.
– В самом деле умеет. Вы трое очень много для нее значите, – мягко подтвердила тетушка.
– Для Виктории? – вытаращила глаза пораженная Гвин. – Тетушка Камерон, пожалуйста, скажите мне: Виктория действительно способна видеть будущее?
– Вот это настоящий вопрос. Ну кто знает? Кто может с точностью сказать, когда одно чувство идет на смену другому? Какова в предсказании доля предположения и какова доля приложения простой психологии? – Тетушка ласково улыбнулась Гвиннет. – Знаешь, когда человек вынужден довольствоваться жизнью, полностью уединенной от людей, без каких-либо развлечений, в нем развивается привычка думать. Он становится настоящим прозорливцем. – Тетушка слегка пожала плечами, укрытыми шалью. Замечательная тренировка как для газетного репортера, так и для того, кто стремится привязать к себе людей, раскрывать их душу и использовать их слабости. Может быть, это и есть то, что ты называешь ясновидением?
После чая Гвиннет в сопровождении тетушки Камерон совершила экскурсию по Данлевену.
– Как ты знаешь, библиотека Скарсдейла достаточно известна. Мальчик забрал некоторые книги в Лондон, но большинство все же осталось в замке. Скарсдейл так и не закончил составление каталога. Книги всегда были его друзьями, – заметила тетушка. – Он всегда находил в них свое убежище. И до сих пор находит. Он – настоящий грамотей, как и его отец. Бедный мальчик, уверенно добавила старушка. – И бедный Скарсдейл. Такой злой. Такой жестокий. Но их обоих нельзя представить без книг.
Гвиннет и тетушка Камерон поднялись по узкой лестнице на следующий этаж и пошли по коридору, стены которого, если к ним прикоснуться, были влажными.
– Моя комната. – Тетушка открыла одну из дверей.
Гвин увидела на стенах множество акварелей и светлых картин, написанных маслом. Но ее взгляд привлекла фотография в серебряной рамке, стоявшая на прикроватном столике: крепкий мальчик с взъерошенными черными вьющимися волосами и маленькая девочка со светлыми глазами, крепко вцепившаяся пальчиками в нижний край курточки мальчика.
– Здесь ему восемь, – тетушка Камерон проследила за взглядом Гвиннет, – а ей пять. Она ходила за ним как привязанная и делала все точно так же, как он. Первое время, когда они приехали, она закатывала истерики, стоило ему только оставить ее на секунду. А вот это была их комната.
Гвиннет увидела длинную камеру с единственным высоким арочным окном, одной кроватью, заправленной синим одеялом, подвернутым в ногах, дубовый стул, платяной шкаф с мраморной крышкой и зеркалом, светлый квадратный ковер на полу, обшитом широкими досками. В комнате не было ни картин, ни личных вещей, но она странным образом говорила о Танкреди гораздо убедительнее, чем его пышные апартаменты в Лондоне.
– Он все еще спит здесь, – сообщила тетушка Камерон, – хотя она, разумеется, давно переехала.
Новая комната Виктории, выходящая окном на запад, такая же светлая и ухоженная, как и комната тетушки, ничего не говорила о своей хозяйке. Комната для транзитных пассажиров – не более. Гвиннет сразу же поняла, что в этой комнате не случалось ничего интересного, никаких сильных эмоций, никакой жизни.
– Я распорядилась, чтобы Кирсти приготовила тебе постель в этой комнате. Ты, конечно же, останешься на ночь.
Здесь тебе будет гораздо удобнее, чем в гостинице в Обане.
Кирсти накрыла стол для ужина в той же комнате, где проходило чаепитие.
Затем тетушка Камерон налила себе и Гвиннет великолепного мозельского вина, заметив, что винные погреба Скарсдейла вполне могли бы посоперничать с его библиотекой по количеству единиц хранения, несмотря на то что мальчик отправил в Лондон довольно значительную партию бутылок.
Когда поздним вечером они поднялись наверх, Гвиннет не смогла удержаться от вопроса:
– Тетушка Камерон, вы так и не сказали мне, откуда узнали, что надо приготовить чай на две персоны?
Старушка смотрела на Гвин из полумрака коридора.
– Откуда узнала? Ну, милая моя, тут нет никакой загадки. Телефонная связь в наших местах очень ненадежна; друзья-соседи могут явиться к вам на чай без предупреждения в любой день, как, например, доктор Макнаб, который имеет обыкновение заглядывать в Данлевен не меньше двух раз в неделю. Увидев выражение лица Гвиннет, тетушка Камерон совсем по-детски рассмеялась. – Кирсти всегда ставит на поднос вторую чашку, тем самым избавляя себя от необходимости лишний раз покидать кухню.
Глава 5
– А ты не можешь развестись с ним? – спросил герцог Малмсбери, сосредоточенно вытянув вперед деревянный молоток с оранжевыми полосками, после чего он сильным, хорошо отработанным ударом послал оранжевый мячик вниз по лужайке.
Катриона вздохнула.
– Арчи! Ты поступаешь жестоко.
– Разумеется. Всем известно, что крокет – самая жестокая из игр. Крокет более жесток, чем даже любовь.
Арчибальд Хейли, превратившийся после смерти отца из маркиза в герцога Малмсбери, был одет во фланелевую пару, темно-красный свитер с надписью на груди "ГАРВАРД" и тапочки без носков. Пока Катриона искала свой мячик в густо посаженных на клумбе георгинах, он, напустив на себя грозный вид, вновь вернулся к интересующей его теме:
– Так как же?
– Разумеется, я не собираюсь разводиться с Джонатаном.
– Но это же глупо, – начал раздражаться герцог. – Ты немедленно должна развестись с ним и выйти замуж за меня.
Я многие годы мечтаю жениться на тебе. И ты прекрасно об этом знаешь. Твои дети уже ходят в школу. Переделка дома закончена. Чем ты дальше займешься? Ты же с ума сойдешь от скуки. Мне кажется, теперь тебе самое время заняться и моими владениями.
– Нет.
– Если ты не выйдешь за меня замуж, – мрачно продолжал Малмсбери, – я женюсь на Салли Поттер-Смит.
Должен же я на ком-нибудь жениться. Мне нужен наследник, и все такое.
Уехав в Гарвард зеленым юнцом, всего и всех боящимся, и в особенности своей громогласной матери, Арчибальд вернулся весьма уверенным в себе, приосанившимся молодым человеком, знающим себе цену и по-новому понимающим цели собственной жизни. После смерти отца Малмсбери, не теряя времени, развернул бурную деятельность по переделке дома и участка в предместье Лондона в рискованное, но доходное предприятие. Теперь по комнатам его большого дома, превращенного в музей, бродили толпы туристов, совершавших автобусные экскурсии по городу. Приезжие с удовольствием уплетали пирожные в винном погребе, превращенном в кафе, а их дети наслаждались катанием на карусели и качелями, установленными во дворе, и без устали шастали по живому лабиринту.
– У Салли Поттер-Смит есть деньги, но она напрочь лишена чутья.
– А у меня есть и то и другое? Благодарю, – грустно вздохнула Катриона. – Но я не, хотела бы, чтобы на мне женились из-за этого.
– Да, Боже ты мой, Кэт, неужели ты не понимаешь, что я шучу? Я люблю тебя. И ты это знаешь. Что же тебе еще нужно? Что я должен сделать? Что еще должен говорить?
Послушай, мы будем великолепной парой. Только представь себе, сколько всего мы могли бы сделать вместе.
– До чего же великодушно с твоей стороны! Но прости, Арчи. – Голос Катрионы смягчился. – Ты прав, говоря, что нам было бы хорошо. Но.., я не люблю тебя.
Катриона смиренно стояла на краю площадки и наблюдала, как ее дочь, скорее по везению, нежели по умению, пропихнула свой мячик через очередные воротца и оказалась очень близко от герцога, который, повернувшись лицом к Кэролайн, нарочно злодейским голосом пригрозил ей:
– Чуть ближе, детка, и я разнесу тебя в щепки.
Катриона услышала, как взорвались смехом дочь и присоединившийся к сестре Джулиан, и от всего сердца пожелала себе все-таки полюбить Арчи.
Но Катриона не могла. К тому же сейчас у нее есть все, что нужно... Ну почти все.
"Двое здоровых, прекрасных детей, – принялась перечислять про себя Катриона. – Чудесный дом. Куча денег и несколько по-настоящему хороших друзей".
Над головой простиралось безоблачное июльское небо; пчелы лениво гудели в зарослях лаванды; Глэдис выкатила на террасу столик с чайным сервизом.
"Мне повезло, – убеждала себя Катриона. – В конце концов, мало кому достается так много, к тому же я еще и любима".
Она поднялась по ступенькам и села во главе стола.
Глэдис принесла поднос с крошечными бутербродами из черного хлеба и тонко нарезанных ломтиков огурцов.
В доме зазвонил телефон. Почти сразу же в дверях появилась запыхавшаяся мисс Клоуд:
– Леди Кэт, звонит ваша мать. Ваш отец заболел. Она так потрясена, что не может говорить...
