Текст книги "Мисс Прайс и волшебные каникулы"

Автор книги: Мэри Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Больше некому.

– Эх, – сказал Чарльз, и в голосе его прозвучали печаль и разочарование.

Пол хмуро глядел на них поверх своего аккуратно отвернутого одеяла.

ВЗЯВШИСЬ ЗА ГУЖ...

Да, они, выходит, приехали к шапочному разбору. Грех, конечно, было жаловаться на мисс Прайс. Она была внимательна и приветлива; она устроила для Пола замечательную постель на диване у себя в комнате; она придумала чудесные пикники в Пеппериндж-Ай, и на Ферме Лоубоди, и на Римских Развалинах; она читала ребятам на ночь и учила их играть в крокет. Но что толку во всем этом, если она бросила колдовать!

Видно, все их волнение, все их планы оказались напрасными. Но однажды...

В обязанности Кэри входило расставлять у кроватей вычищенные ботинки. Примерно через неделю после приезда она позабыла это сделать вечером и решила до завтрака пробраться на кухню и вынести оттуда ботинки Пола. Кэри не хотелось будить мисс Прайс, а это значило, что надо осторожно проскользнуть в комнату и тихо-тихо поставить ботинки у кушетки, на которой спал Пол.

И тут Кэри обнаружила, что кровать мисс Прайс исчезла!

Тончайший слой пыли и пара стеганых тапочек отмечали то место, где ей полагалось бы стоять. Больше из вещей ничего не пропало. Кушетка Пола осталась в своем углу, его одежда аккуратно лежала на стуле, но вот самого Пола нигде не было видно.

Кэри кинулась звать Чарльза, и тот сонно приплелся за нею – посмотреть на пустую комнату. Они обсудили случившееся, хотя в него верилось с трудом.

– Я же говорил, что это та самая кровать! – напомнил Чарльз. – Я узнал ее по ржавой нарезке.

– Но тайком от нас! – воскликнула Кэри. – Притвориться, что бросила колдовать, а потом взять и вытворить такое – у нас за спиной.

Одеваясь, Кэри сердилась все больше и больше. Она так яростно терла зубы щеткой, что до крови расцарапала десны. Она чуть не взорвалась, услышав стук в комнате мисс Прайс и бодрый голос Пола, спрашивающего, будет ли на завтрак малина.

Едва Кэри и Чарльз уселись за стол, как появилась мисс Прайс в сопровождении Пола. Мисс Прайс, подтянутая и аккуратная, как ни в чем не бывало направилась прямо к плите, чтобы подать овсянку, а Пол бочком пробрался на свое место. Он, правда, забыл причесаться и натянул майку задом наперед, но в целом тоже выглядел вполне обыкновенно. Когда мисс Прайс подошла к столу с кастрюлей, вид у нее был такой бодрый, словно она только что приняла холодный душ.

– Чудесный день, – весело сказала она. – Что мы намерены делать по этому случаю?

Лицо Кэри стало деревянным.

– Мы об этом еще не думали, – холодно ответила она.

– Как насчет пикника на Римских Развалинах? – отважно предложила мисс Прайс.

– По-моему, вообще не стоит устраивать пикники на Римских развалинах, – буркнула Кэри.

Мисс Прайс удивленно на нее взглянула и повернулась к Чарльзу.

– А ты что предлагаешь, Чарльз?

– А что будет делать Пол? – с подозрением спросил тот.

Мисс Прайс немного растерялась.

– Видимо, пойдет с вами. Если только вы не собираетесь на Римские Развалины. Это далековато.

– Я считаю, – сказал Чарльз, – надо пойти туда, куда и Пол сможет пойти.

Мисс Прайс удивилась.

– Ну разумеется, так будет лучше. Я просто подумала... что иногда вы с Кэри предпочитаете быть сами по себе...

– Нет, – твердо сказала Кэри, – мы хотим, чтобы Пол был с нами. Всегда.

Мисс Прайс удивилась по-настоящему. И Пол тоже. Он замер, косо держа ложку с овсянкой, и молоко капало ему на майку.

– Пол! – резко окликнула мисс Прайс. Пол опомнился и проглотил овсянку, а мисс Прайс вытерла капли.

– Ну что же, ребята, – сказала она после завтрака, – планируйте день сами. У меня уроки музыки, но к обеду я буду свободна. Пол, пожалуйста, иди в ванную.

Кэри и Чарльз дождались Пола в саду. Он возник почти внезапно, громко и немузыкально распевая: «Слушай! Ангелы поют». Быстро и молча Чарльз и Кэри схватили его с обеих сторон за руки и потащили сквозь изгородь на луг. Они отвели его подальше от дома и, не отпуская, усадили в высокую траву.

– Пол, – жестко сказала Кэри, великолепно подражая голосу тетки Беатрисы, – нет смысла увиливать. Мы с Чарльзом знаем все.

Ошарашенный Пол попытался высвободить руку.

– Вы с мисс Прайс, – продолжала Кэри, – улетали на кровати. Врать бесполезно. Мы с Чарльзом видели.

– Видели, как мы улетали? – спросил Пол.

– Неважно, – огрызнулась Кэри.

Пол, чувствуя их настроение, сидел тихо. Он просто-напросто скучал, как пони в стойле.

– Ну? – настаивала Кэри. – Что скажешь?

Похоже, Полу нечего было сказать. Он елозил по траве ногами и не проявлял никакого интереса к беседе.

– И часто вы так?

– Нет, – ответил Пол, – мы только попробовали.

– Вы в первый раз пробовали?

– Да.

– Получилось? – поинтересовался Чарльз. Он был настроен более дружелюбно.

– Да.

Кэри отпустила запястье Пола.

– А куда вы ездили?

Пол улыбнулся.

– Рассказывай, – не унималась Кэри, – мы должны выяснить.

– Угадай, – предложил Пол.

– Ну хорошо. Ты должен отвечать «да» или «нет».

– Это в западном полушарии? – спросил Чарльз.

– Нет, – сказал Пол.

– В восточном полушарии? – спросила Кэри.

– Нет, – сказал Пол.

– Ну, тогда такого места вообще не существует! – воскликнул Чарльз.

– Нет, существует, – возразил Пол.

– Значит, оно должно быть или в восточном, или в западном полушарии.

– Нет, – сказал Пол. – Это ни там, ни там.

– Он не знает, что такое полушарие, – предположил Чарльз.

– Нет, знаю, – заупрямился Пол.

– И что же это такое?

– Ну... это значит... это не Блоудич.

– Так вы туда летали? – Да.

– Только до Блоудича?

– Да.

– Но туда же можно дойти пешком, – удивился Чарльз.

– Мы же только проверить, действует или нет! – воскликнул Пол.

– Ты попросил мисс Прайс?

– Нет, это она меня попросила. Она сказала: «Давай ее чуть-чуть повернем. Не думаю, что волшебство еще действует.»

– Заклинания не стареют, – сказала Кэри.

– Откуда ты знаешь? – спросил Чарльз.

– И так ясно, – ответила Кэри.

Чарльз и Кэри долго молчали. Потом Кэри со вздохом сказала:

– Я, конечно, могу понять, как все произошло. Только, по-моему, это нечестно. И вообще несправедливо, что заклинание действует только у Пола.

– Это же его шишечка, – возразил Чарльз. – Жаловаться не приходится. Есть люди, которые что угодно отдадут за волшебную шишечку, кто бы ею ни управлял.

– Да, – согласилась Кэри. – Но раз они летали, теперь наша очередь. Мисс Прайс пусть поступает как хочет, а мы никогда не говорили, что бросили колдовать.

– Не вижу, что тут можно сделать, – заметил Чарльз. – Кровать-то в комнате мисс Прайс.

Кэри перекинула косы на спину.

– Я просто пойду к мисс Прайс и прямо ей все выскажу.

Чарльз поглядел на нее недоверчиво, но с уважением.

– И вот еще что, – продолжала Кэри. – Помнишь, когда мисс Прайс заколдовала шишечку, она сказала, что если повернуть ее в обратную сторону, кровать перенесет нас в прошлое? Ну и вот, я считаю, что она должна разрешить нам один раз съездить в прошлое. А тогда можно будет все это бросить... ненадолго. Хотя я лично не вижу смысла бросать колдовство. Мало ли для чего оно может пригодиться.

После ужина ребята предъявили мисс Прайс свои требования. Она выслушала все доводы, признала их справедливость, но то и дело всплескивала руками, приговаривая: «О боже, о боже!»

Ребята пытались ее переубедить; они были очень рассудительны и сдержаны.

– Всего один раз, мисс Прайс, и мы бросим. Обидно не побывать в прошлом.

– Я против, – повторяла мисс Прайс, – я решительно против! Если что-нибудь с вами случится, я не смогу вас выручить. Я сожгла книги.

– Нет! – в ужасе вскричала Кэри.

– Да, да, я их сожгла, – расплакалась мисс Прайс. – Они были слишком секретны.

– А вы что-нибудь помните наизусть?

– Ничего существенного. Одно-два несложных заклинания... О господи, это все моя вина... Я только хотела проверить... просто из любопытства... действует ли заклинание... Я и представить себе не могла, что все начнется сначала...

– Ну пожалуйста, разрешите нам попробовать, мисс Прайс, – настаивала Кэри. – Всего разочек, и мы никогда больше не будем просить. Мы же сдержали слово, а вы свое не держите, если не даете нам даже попробовать слетать в прошлое. Мы никому не сказали, что вы ведьма, а теперь, раз вы все равно не разрешаете нам использовать заклинание, получается, что мы могли бы и рассказать, какая разница...

– Кэри! – воскликнула мисс Прайс, вскакивая с места.

Глаза ее странно заблестели. Длинный тонкий нос неожиданно показался еще длиннее и тоньше, подбородок заострился. Кэри встревоженно отпрянула.

– Ой, мисс Прайс, – нервно пробормотала она.

– Если бы я думала, – продолжала мисс Прайс, все ближе придвигая лицо к отступающей Кэри, – если бы я хоть на минуту подумала...

– Не надо, – взволнованно сказала Кэри, – мы никогда не расскажем. Никогда. Потому что мы обещали, и мы вас любим. Но, – храбро прибавила она, – справедливость есть справедливость.

Мисс Прайс посмотрела на Кэри еще минуту-другую, а потом без сил опустилась на свой стул, уронив руки на колени ладонями кверху. Лицо ее стало вдруг усталым и печальным.

– В профессиональном отношении я ничего не стою, – сказала она. – Надо было заколдовать хорошенько всех троих и заставить вас замолчать раз и навсегда. – Она вздохнула. – А теперь слишком поздно.

Кэри нервно взяла безжизненную руку мисс Прайс в свои.

– Не волнуйтесь, – успокаивала она ее. – Правда, не стоит.

– И в профессиональном отношении вы были великолепны! – от всего сердца воскликнул Чарльз.

– Ты и вправду так думаешь? – неуверенно спросила мисс Прайс.

– Да, мисс Прайс, да, – заверила ее Кэри. – Не падайте духом. Вы моментально все вспомните, стоит только настроиться.

– Вы думаете, я смогу? – слабо спросила мисс Прайс. – Вы это не просто так говорите?

– Я это знаю, – кивнула Кэри.

Мисс Прайс пригладила волосы, словно опасаясь, что они растрепались.

– Надеюсь, что вы правы, – сказала она своим обычным голосом. – И, поскольку у вас есть уже некоторый опыт и вы обещаете, что поездка послужит вашему образованию, что вы примете все меры предосторожности и будете очень осмотрительны... я не нахожу, – она посмотрела на ребят тяжелым взглядом, почти изучающе, и вздохнула, – что одно короткое путешествие в прошлое может кому-нибудь навредить.

«ПРОШЛОЕ»

В Лондоне, во времена короля Карла II, жил чернокнижник. Он жил в небольшом домике на Крипплгейт, в довольно просторной комнате, к которой вела длинная, узкая лестница. Этот чернокнижник был очень нервным человеком и не любил дневного света. На то он имел две важные причины; я скажу вам первую.

Когда он был еще мальчиком, его отдали в ученики к другому чернокнижнику, старому, который обучил его колдовскому ремеслу. Старый чернокнижник в жизни был веселым, толстым человеком. Но когда приходили клиенты, он становился торжественным, как сова, а свою дородную фигуру облачал в длинную темную мантию, отделанную мехом, чтобы внушать почтение и трепет.

Молодой чернокнижник (его звали Эмилиус Джонс) все годы своего ученичества трудился в поте лица. Это он должен был ловить на кладбище кошек с десяти до двенадцати часов холодными лунными ночами и бродить по пустынным берегам в сером рассвете в поисках семи белых камней разного размера, увлажненных последней волной отлива. Это ему приходилось толочь в ступке лекарственные травы и ползать по канавам за крысами.

А старый чернокнижник посиживал у огня, поставив ноги на скамеечку, потягивал подогретое вино с корицей и кивал, приговаривая: «Отлично, мой мальчик, отлично...»

Молодой чернокнижник часами работал при свече, изучая карту небес и разгадывая язык звезд. Он вертел звездный глобус на эбонитовой подставке до тех пор, пока мозг его тоже не начинал вращаться – вокруг собственной оси. Эмилиусу случалось лазить на колокольни за летучими мышами и красть из церкви свечное сало. А в знойные полуденные часы его могли отправить пешком за город, и он плелся по увядающему вереску, выискивая гадюк, слепозмеек и полосатых улиток.

Умирая, старый чернокнижник послал за своим помощником и сказал:

– Я должен тебе кое-что сообщить, мой мальчик.

Эмилиус зажал перепачканные руки между коленями и почтительно опустил усталые глаза.

– Да, сэр, – пробормотал он.

Старый чернокнижник поудобнее устроил голову в подушках.

– Это касается колдовства, – сказал он.

– Да, сэр, – рассудительно, ответил Эмилиус.

Старый чернокнижник неторопливо улыбнулся в резной потолок.

– Это все ерунда.

Эмилиус испуганно поднял глаза.

– Вы хотите сказать... – начал он.

– Я хочу сказать то, что сказал, – спокойно ответил старый чернокнижник.

Когда Эмилиус немного пришел в себя от потрясения (полностью это ему так и не удалось), старый чернокнижник продолжал:

– Это просто доходное ремесло. Я содержал жену и пятерых дочерей в Дептфорде (куда меня понесут завтра), с экипажем и четверкой лошадей, пятнадцатью слугами, французским учителем музыки и баркой на реке. Три дочери удачно вышли замуж. – Он вздохнул. – Твой бедный отец (царствие ему небесное) щедро заплатил мне за твое обучение; и если я бывал к тебе строг, так это из чувства долга перед тем, кого уж нет. Дела мои в порядке, семья обеспечена, так что клиентов и этот дом я оставляю тебе. – Он сложил руки на груди и умолк.

– Но, – заикаясь проговорил Эмилиус, – я же ничего не знаю. Приворотное зелье...

– Подкрашенная вода, – сказал старый чернокнижник усталым голосом.

– А предсказание будущего?

– Детская игра: если не вдаваться в подробности, все, что ни предскажешь, рано или поздно сбудется, а что не сбывается, то забывается. Всегда имей важный вид, комнату убирай не чаще раза в месяц, подучи латынь, смазывай глобус, чтобы он легко вращался, и да будет с тобой удача.

Это первая из причин, по которой Эмилиус был нервным человеком. А вторая – в том, что во времена доброго короля Карла было модно посылать ведьм, чародеев и всех, кого подозревали в колдовстве, на виселицу. Так что стоило Эмилиусу допустить промашку или нажить врага – и он рисковал при участии недовольного клиента закончить жизнь в весьма душной и неуютной обстановке.

Может, Эмилиус и решился бы оставить эту работу, но все его наследство пошло на обучение колдовству, а характер у него был недостаточно сильным, чтобы начать жизнь сначала.

В 1666 году, в свои тридцать пять, Эмилиус выглядел не по годам старым – старым, худым и ужасно нервным. Он пугался мышиного писка, бледнел от лунного луча и вздрагивал, когда в дверь стучал слуга.

Если на лестнице раздавались шаги, он тут же начинал какое-нибудь несложное заклинание, из тех, что помнил наизусть, чтобы произвести впечатление на клиента. В то же время он готов был в любую минуту сесть за клавикорды в случае, если посетитель окажется королевским соглядатаем, и притвориться мечтательным музыкантом, которому досталось в наследство жилище старого чернокнижника.

Однажды вечером, услышав шаги внизу, в узкой прихожей, Эмилиус вскочил со стула, на котором подремывал у огня (этими поздне-августовскими ночами уже чувствовалось холодное дыхание осени), наступил на кота (испустившего душераздирающий вопль) и схватил двух сушеных лягушек и пучок белены. Он зажег фитиль, плавающий в плошке с маслом, посыпал его желтым порошком, чтобы горел синим пламенем, и поспешно, с трясущимися руками, произнес заклинание, одним глазом глядя на клавикорды, а другим на дверь.

В дверь робко постучали.

– Кто там? – крикнул Эмилиус, приготовившись выдуть синее пламя.

Послышались шепот и какое-то шарканье, потом голос, ясный и звонкий, как серебряный колокольчик, сказал:

– Трое заблудившихся детей.

Эмилиус растерялся. Он кинулся было к клавикордам, потом вернулся к синему пламени. В конце концов, он остановился посредине, небрежно касаясь глобуса одной рукой и держа ноты в другой.

– Войдите, – сказал он мрачно.

Дверь отворилась; в дверном проеме, четко выделяясь на фоне темного коридора, стояли трое детей, странно одетых и ослепительно чистых. На них были длинные халаты, как на городских подмастерьях, но подпоясанные шелковыми шнурами, и чистота этих халатов в Лондоне XVII века казалась почти неземной. Кожа детей сияла, и трепещущие ноздри Эмилиуса уловили приятный аромат, напоминающий необычно острый запах свежих цветов.

Эмилиус задрожал. Ему захотелось присесть. Вместо этого он недоверчиво взглянул на то, что только что использовал для своего заклинания. Неужели это все сушеные лягушки и пучок белены? Он попытался повторить бессвязную латинскую фразу, которую только что произнес над ними.

– Мы заблудились, – сказала девочка, по-иностранному четко выговаривая слова. – Мы увидели у вас свет, дверь на улицу была открыта, вот мы и вошли узнать дорогу.

– Куда? – дрожащим голосом спросил Эмилиус.

– Все равно куда, – ответила девочка. – Мы совершенно не представляем себе, где мы.

Эмилиус откашлялся.

– Вы на Крипплгейт, – выдавил он.

– Крипплгейт? – удивленно спросила девочка. – В Лондоне?

– Да, в Лондоне, – прошептал Эмилиус, бочком отодвигаясь к камину. Откуда они явились, если не знают, что они в Лондоне?

Вперед выступил мальчик постарше.

– Простите, – очень вежливо сказал он, – может быть, вы подскажете, в каком мы веке?

Эмилиус вскинул к лицу трясущиеся руки, словно пытаясь отогнать кошмарное видение.

– Уходите, – взмолился он срывающимся от волнения голосом, – уходите туда, откуда пришли.

Девочка порозовела и захлопала ресницами. Она оглядела темную захламленную комнату с желтоватыми пергаментами, стеклянными флаконами, черепом на столе и освещенными свечой клавикордами.

– Извините, если мы вас побеспокоили, – сказала она.

Эмилиус бросился к столу, схватил плошку с маслом, двух лягушек, спутавшуюся белену и с проклятием швырнул в огонь. Они зашипели и вспыхнули. Глядя на пламя, Эмилиус потирал пальцы, как будто стряхивая с них невидимую грязь. Потом он обернулся, и снова глаза его расширились так, что показались белки.

– Все еще здесь?! – хрипло воскликнул он.

Девочка быстро-быстро заморгала.

– Мы сейчас уйдем, – пообещала она. – Только скажите нам, какой это год...

– 27 августа, 1666 год от Рождества Христова.

– 1666, – повторил старший мальчик. – Король Карл II...

– Через неделю будет Лондонский пожар[7]7
  В 1666 г. в Лондоне был такой сильный пожар, что сгорела половина города. Он вошел в историю под названием Великого Лондонского пожара.


[Закрыть], – радостно сказала девочка.

Мальчик тоже просиял.

– Крипплгейт? – взволнованно переспросил он. – Этот дом, наверное, сгорит. Пожар начнется у королевского пекаря, на Пудинг-Лейн, и будет распространяться по Рыбной улице...

Эмилиус бросился на колени и молитвенно сложил руки. Лицо его страдальчески исказилось.

– Заклинаю вас, – вскричал он, – уходите, уходите... уходите...

Девочка посмотрела на него и вдруг улыбнулась очень доброй улыбкой.

– Мы вам не сделаем ничего плохого, – сказала она, подходя к Эмилиусу. – Мы обыкновенные дети, вот – потрогайте мою руку. – Девочка положила руку на сложенные в мольбе пальцы Эмилиуса. Ладошка ее была мягкой, теплой и человеческой.

– Мы обыкновенные дети, – повторила девочка и прибавила: – Из будущего, – И улыбнулась своим спутникам.

– Да, – подтвердил старший мальчик, очень довольный. – Так оно и есть, именно дети из будущего.

– Это все? – слабо проговорил Эмилиус. Он поднялся на ноги. В голосе его чувствовалась горечь. Он был потрясен.

На этот раз вперед выступил младший ребенок, с ангельским личиком и темно-золотыми волосами.

– Можно мне посмотреть ваше чучело аллигатора? – вежливо спросил он.

Эмилиус снял с крюка под потолком чучело аллигатора и, не говоря ни слова, положил на стол. Потом опустился на стул у огня. Его познабливало, как при простуде.

– Что еще надвигается на нас, – мрачно спросил он, – кроме пожара, от которого сгорит этот дом?

Девочка села на скамеечку напротив него.

– Мы не очень-то сильны в истории, – сказала она в своей странной манере. – Но, по-моему, вашего короля казнят.

– Это был Карл I, – вмешался старший мальчик.

– А, да, – спохватилась девочка. – Простите. Мы можем вернуться и все выяснить.

– Не утруждайте себя, – хмуро отозвался Эмилиус.

Он с несчастным видом смотрел на разбитую плошку, почерневшую от горящего масла. Старый чернокнижник вдвойне обманул его, потому что он, Эмилиус, по чистой случайности все-таки обнаружил действующее заклинание. Эти дети казались еще сравнительно безобидными, но другой состав, собранный наспех, таким же безответственным образом, способен породить что угодно – от оравы бесенят до самого Сатаны.

А главное, неизвестно, как от них избавляться. Что бы ни явилось, явится для того, чтобы остаться. Никогда больше он не будет чувствовать себя в безопасности. Никогда больше не решится, бормоча проклятья, бросить в огонь серу; никогда не отважится варить супы из лягушачьей икры и дигиталиса; и никогда вращение небесного глобуса не обернется головокружительным вихрем пророчеств. Клиенты заметят его неуверенность. Его практика придет в упадок. Его жертвы ополчатся на него. И тогда придется бежать, спрятаться в какой-нибудь грязной лачуге или в наводненном крысами подвале, иначе – тюрьма, позорный столб, лошадиный пруд или веревка!

Эмилиус застонал и схватился за голову.

– Вы не очень хорошо себя чувствуете? – участливо спросила девочка.

Эмилиус подтолкнул полено подальше в огонь и посмотрел на ее доброе личико.

– Дитя... – сказал он удивленно. – Я никогда не знал, – он печально понизил голос, – что значит быть ребенком.

– Но вы же должны были знать! – рассудительно возразил старший мальчик.

– Вы всегда жили в городе? – спросила девочка.

– Нет, – ответил Эмилиус, – я жил в деревне. Мне следовало сказать, – продолжал он, – что я позабыл, как это – быть ребенком.

– Ну, так вы уже довольно старый, – утешил его старший мальчик.

Эмилиус был уязвлен.

– Тридцать пять лет! – воскликнул он.

– У вас была тяжелая жизнь? – спросила девочка.

Эмилиус поднял глаза. Тяжелая жизнь. «Вот! – подумал он. – У меня была тяжелая жизнь». Неожиданно ему очень захотелось рассказать о своей жизни. Годы бесплодного труда, опасности, связанные с его профессией, одиночество. Он мог, ничем не рискуя, разговаривать с этими странными детьми: если удастся найти нужное заклинание, они снова исчезнут в будущем. Эмилиус подтянул свою отделанную мехом мантию к коленям, подальше от огня; под ней оказались грубые желтые чулки, которые морщились у него на ногах.

– Немного найдется жизней, – начал он довольно мрачно, но так, словно в дальнейшем предполагал смягчить тон, – тяжелее моей...

И Эмилиус в витиеватых выражениях поведал ребятам о своем детстве – детстве, которое он, по его словам, позабыл: о том, как его с малолетства посылали собирать лекарственные травы; о Майском празднике[8]8
  Старинный праздник, который отмечали в первое воскресенье мая. В этот день танцевали вокруг майского дерева (его роль выполнял столб, украшенный цветами, лентами и разноцветными флажками), а самую красивую девушку выбирали королевой мая и короновали венком из цветов.


[Закрыть]; о том, как его побили за то, что он стащил засахаренные сливы; о том, как он ненавидел спрягать латинские глаголы и носил бумажный колпак за свою латынь[9]9
  Такие колпаки в школах семнадцатого века надевали ленивым ученикам в виде наказания.


[Закрыть]. Затем он перешел к годам ученичества в Лондоне и рассказал о невзгодах и разочарованиях; о том, как страшно было начинать самостоятельную практику; о том ужасе, в котором он постоянно жил, и о людях, не желающих платить по счету.

Пока ребята слушали, на свечах выросли длинные восковые мантии и огонь почти потух. Они были так поглощены рассказом, что не заметили, как выкрикивал время часовой, и не заметили, что за занавесями уже рассвет.

– Да, – со вздохом заключил Эмилиус, – честолюбие моего отца обернулось гибелью для его сына. Я, по правде говоря, скопил немного золота, но мне суждено остаться обычным коновалом в долине Пеппериндж-Ай.

– Пеппериндж-Ай! – воскликнула девочка. – Это недалеко от нас.

– В Бедфордшире, – продолжал Эмилиус, все еще погруженный в прошлое.

– Да. Возле Мач-Фрэншем.

– Мач-Фрэншем, – проговорил Эмилиус. – Базарный день в Мач-Фрэншем... Какое там шло веселье!

– Все так и осталось, – взволнованно сказала девочка. – Там, по-моему, много новых домов, но главная дорога к ним не идет, так что все не слишком изменилось.

Они стали обмениваться впечатлениями. Эмилиус, оказывается, купался в их ручье и тоже бродил по короткой траве на Римских Развалинах, а Ферма Лоубоди все так же называлась Фермой Лоубоди...

– Пять часов! – выкрикнул часовой, проходя под окном. – Прекрасная, ясная, ветреная погода!

Они отдернули занавеси. Темная комната съежилась от яркого света, и золотые пылинки заплясали в солнечных лучах.

– Как бы мне хотелось, чтобы вы поехали в Пеппериндж-Ай, – воскликнула девочка, – и посмотрели, как там сейчас!

И ребята, в свою очередь, рассказали Эмилиусу о себе и о волшебной кровати. Они рассказали, что оставили кровать неподалеку от дома, на церковном кладбище. И тут ребята вспомнили о привязанной к прутьям корзинке с бутербродами и термосом с горячим какао. Тогда Эмилиус принес из кладовки кувшин меда и две холодных жареных заячьих ноги. Он испытал огромное облегчение, узнав, что вовсе не его заклинание вызвало этих детей из загадочного будущего, и ему не терпелось пойти с ними на кладбище и поглядеть на кровать.

...Ворота были открыты, кровать стояла за самым большим надгробием, в целости и сохранности, с корзинкой, надежно привязанной снизу.

Именно там, на кладбище, они устроили ранний завтрак. Вокруг рыскали голодные кошки, а город медленно пробуждался навстречу грохоту и лязгу нового дня семнадцатого столетия. И именно там, не называя ее имени, ребята рассказали о мисс Прайс.