Текст книги "Солнечная песня"
Автор книги: Мэри Картер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Мэри Картер
Солнечная песня
1
Все знакомые говорили ему, что январь не годится для поездки в эти края, но он не послушал никого и лишь оделся потеплее для сурового климата. Отлично сшитые из превосходно обработанной кожи перчатки предохраняли его руки от кусачего мороза, но даже через этот роскошный материал он ощущал сложенный листок бумаги, зажатый между большим и указательным пальцами. Он так часто глядел на него, что был почти уверен в своей способности различить на ощупь подушечками пальцев написанные чернилами слова. Он спрятал листок бумаги в глубокий карман своего шерстяного пальто и пригнул голову в надежде защитить полями шляпы лицо от несущегося по ветру снега.
На платформе больше никого не было, ни один пассажир не осмелился бросить вызов морозу, ожидая поезд снаружи. Все они сгрудились у дровяной печки в скудно меблированном зале ожидания. Теперь, когда Майкл был так близко к своей цели, его нервы напряглись до предела, и спертый воздух зала ожидания, табачный дым и запах мокрой шерсти в сочетании с жалобами беспокойных путешественников и хныканьем неугомонных детей показались ему невыносимыми.
Друзья в Денвере советовали ему отложить до весны поездку, но Майкл Шонесси никогда не следовал чужим советам. Если бы он это делал, то так и застрял бы в ирландских трущобах Бостона, вкалывая на фабрике, как и его старшие братья.
– Они не дадут тебе хода, Мик. Вот увидишь. Ты вернешься сюда, как все остальные. – Его братья так часто обрушивали на него ужасные предсказания, потягивая пиво из кружек в местной таверне, что Майклу их слова слышались и во сне.
Но пока они оплакивали свою судьбу, Майкл пытался изменить свою. Он подметал улицу перед магазинами и вкалывал ночным барменом, лишь бы заработать на учебу в университете и оставить на жизнь матери и девочкам. Обладая хорошим слухом, он вскоре отделался от ирландского акцента, выдававшего в нем иммигранта, и сразу же занялся одеждой и манерами, наблюдая, как одеваются и ведут себя его одноклассники.
– Будешь задирать нос – от тебя отвернутся соплеменники, – предупреждала его мать. – Наступит день, когда тебе придется выбирать, в каком мире жить.
Он же хотел жить и в том, и в другом мире и, пока не исчезла Мэгги, был уверен в том, что ему это удастся.
Сложив руки чашечкой, он стал дышать в них, чтобы согреть пальцы, потом, спасаясь от ветра, поднял воротник пальто. Свисток паровоза пронзил темноту, и Майкл шагнул к краю платформы.
Может, я должен благодарить ее, подумал он. Если бы она не оставила его, тогда он, вероятно, никогда бы не добился того, чем располагает теперь. Не случайно же он обнаружил, где искать Мэгги, именно сейчас, став владельцем самого крупного универмага в Денвере. Теперь он мог явиться к ней и сказать, что добился-таки того богатства, которое обещал ей давным-давно. Он всматривался в исчезающие в темноте рельсы, пытаясь разглядеть паровоз. Скорбный свист прозвучал на этот раз значительно ближе.
Он ждал встречи с ней семь лет. Интересно, как она выглядит сейчас? Изменилась ли так же сильно, как он? Остались ли ее глаза такими же большими, такими же карими? Так ли ослепительна ее улыбка, освещавшая некогда всю комнату, когда Мэгги входила? Да что это он? Конечно, Мэгги не утратила способности улыбаться и вообще радоваться жизни. Это он не мог припомнить, когда в последний раз получал истинное удовольствие.
Пока две недели назад Майкл не повстречал Рэндола Нельсона, у него не было времени ни на что, кроме работы. Снедаемый жаждой успеха, он постоянно подгонял своих служащих и самого себя. Ему принадлежали не только «Все товары», но также большой особняк и конюшня, полная чистокровных рысаков. У него были дворецкий, горничная на верхнем этаже и служанка на нижнем, и его радовало сознание того, что мать и сестры никогда уже не будут ни в чем нуждаться. Ему удалось оставить позади бедность и груз ирландского прошлого.
И если ему чего и не хватало, так это Мэгги, впрочем, теперь он уже знал, где ее искать, и, найдя ее, Майкл Шонесси задаст ей всего один вопрос: «Почему?».
В дверь кто-то постучал.
Маргарет Уэйверли Браун нахмурилась и положила кисть на пропитанную скипидаром тряпку, лежавшую рядом с палитрой. Не было никакой надежды справиться с царившим на обеденном столе беспорядком. Стол был безнадежно завален этюдами и эскизами, едва начатыми и уже почти законченными картинами. И с каждой картины ей улыбались крылатые кудрявые херувимы: одни держали букеты, другие забирались в корзины с цветами или выбирались из них. Херувимы играли на качелях, плескались в водопадах, весело кружили на облаках. Она улыбнулась своей коллекции и направилась было к двери, но задержалась и снова взялась за кисть, чтобы добавить румянца на щечке круглолицего херувимчика.
Стук в дверь возобновился.
– Мэг! Ты дома? Я же окоченею!
Узнав голос Чарльза Даунинга, Маргарет тут же отложила кисть.
– Иду! – крикнула она, поспешно вытирая руки о фартук, одетый поверх полинявшего халата персикового цвета. Мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале убедил ее, что она могла бы выглядеть и получше. Но сейчас уже ничего нельзя было исправить – у нее не оставалось ни минуты свободной, ведь ее издатель ждет коллекцию ко Дню Святого Валентина [1]1
На Западе – «день всех влюбленных», когда принято дарить или посылать друг другу открытки (здесь и далее – примеч. перев.).
[Закрыть]. Вчера он прислал еще одну телеграмму. О третьей отсрочке на может быть и речи. Она просто обязана закончить картины и отправить их поездом до конца недели, а иначе потеряет обещанный гонорар.
Маргарет подошла к двери, за которой, виднелся в овальном стекле сквозь покрывавшую его кружевную занавеску высокий силуэт Чарльза. Она открыла дверь наполовину, чтобы не напустить в дом морозный воздух, и посторонилась, пропуская его.
– Рад, что застал тебя дома, – весело проговорил Чарльз, снимая свою высокую шляпу.
Маргарет не удержалась от улыбки. Где же еще ей быть? Она работает и не может терять ни минуты.
– Я приехал, Маргарет, в надежде, что ты будешь в романтическом настроении, раз уж ты сосредоточилась на влюбленных. – Он скинул с себя пальто и встряхнул его над изношенным ковриком, лежащим перед дверью.
– Послушай, Чарли, я действительно очень занята. Не могли бы мы встретиться позже?
Не обратив внимания на ее слова, он снял с себя шарф и стянул перчатки. На мягких белокурых волосах таяли снежинки. Сверкая зелеными глазами, он улыбнулся ей и покачал головой:
– Когда это – позже?
– Может, на следующей неделе?
– Это уже слишком. – Он потер руки. – Однако здесь прохладно. – Чарльз остановился у камина и протянул руки к горящим поленьям.
– Сам знаешь, дрова нынче дороги, – проронила Маргарет, опершись одной рукой на спинку стула, стоящего у двери.
– Если бы ты вышла за меня, тебе не пришлось бы беспокоиться о деньгах, – ответил он с той же улыбкой.
– Если я закончу рисунки и вовремя отправлю их, мне и так довольно долго не придется беспокоиться о деньгах. И тогда у меня будет достаточно времени подумать о твоем предложении.
– Потом будут Пасха, снова Рождество и Новый год, и к каждому празднику тебе придется готовить новые картинки. – Чарльз подошел к ней. – Похоже, твоя жизнь состоит из одних больших праздников, Мэгги Браун?
Она ответила улыбкой на его шутку. Они оба прекрасно знали, что ее жизнь далеко не празднична, но по крайней мере она получает удовольствие от своей работы. Три года назад, когда Джордж Уитни из компании «Уитни» в Вустере, штат Массачусетс, согласился купить ее первых херувимчиков и опубликовать их в виде прелестно отлитографированных почтовых открыток, Мэгги решила, что ее мучения кончились. На заработанные деньги она жила, но ей не хватало их в конце каждого месяца.
Если бы она вышла замуж за Чарльза, все проблемы были бы действительно решены. Но даже теперь, когда он стоял в ее гостиной, такой большой, веселый и красивый, Маргарет понимала, что не может ответить ему согласием.
Опустив большой палец под подбородок, указательным пальцем он разгладил свои густые светлые усы.
– Как насчет чашечки кофе?
Она вздохнула. Чарльз стал одним из богатейших землевладельцев в Теллуриде не в последнюю очередь благодаря вот этому упорству. От него не отделаться, пока он сам не захочет уйти.
– Хорошо. Кофе на плите. Налей нам обоим, и мы поговорим, пока я буду работать.
Он пересек гостиную, прошел через расположенную за ней столовую в кухню. Бардак на столе не раздражал его, скорее он воспринимал его как должное, как, впрочем, и всю скромную обстановку этого дома.
– А где малышка? – вдруг спросил он, исчезая в дверях кухни.
– С миссис Филдинг. Добрая женщина вызвалась посидеть с ней, чтобы я могла поработать. – Не дождавшись ответа, она повысила голос: – Слышал? Чтобы я могла поработать!
Вернувшись к своему столу, она снова взяла кисть и макнула ее в синюю краску на палитре.
Через несколько минут Чарльз протиснулся в кухонную дверь с двумя чашками дымящегося кофе.
– Даже близко не подходи к столу, – предупредила его Маргарет, переводя взгляд с полных чашек на законченную работу.
– Тогда ты иди сюда. – Он прошел в гостиную, и ей опять пришлось отложить кисть и последовать за ним. Они заняли привычные места – он в кресле у камина, а она на диванчике напротив.
– Ты ела сегодня? – спросил Чарльз.
– Почему ты спрашиваешь?
Он передал ей чашку с блюдцем. В кофе было добавлено сахара и молока как раз сколько нужно.
– Просто хотел удостовериться.
Маргарет подула на дымящийся кофе, потом поставила чашку на блюдце. Он был другом ее мужа, а теперь стал ее ангелом-хранителем.
– Какой же ты милый, Чарльз.
– Но не настолько, чтобы выйти за меня замуж? – Он вытянул и скрестил свои длинные ноги. – Прошло уже три года, как умер Стюарт, и ты уже достаточно долго носишь траур.
Она поспешно опустила голову и сосредоточилась на кофе. В последнее время все разговоры крутились вокруг одного и того же: Чарльз пользовался каждой возможностью, чтобы напомнить о своем предложении. Ценя его дружбу и доброе отношение к дочери, она всякий раз вежливо выслушивала его, но не решалась открыть правду: она уже побывала замужем за нелюбимым человеком и не собиралась делать это снова.
– Мэгги!
Она подняла глаза – он ждал.
– Извини, я задумалась. Пожалуйста, Чарльз, давай не будем усложнять.
– Я ведь не молодею. – Он и не думал улыбаться. Напротив, казался совершенно серьезным.
Маргарет стало не по себе.
– Не подождать ли нам до весны?
– Чего именно? – Он допил свой кофе и поставил чашку на столик рядом с креслом.
Она и сама не знала чего. Заметив брошенный им взгляд на потолок, она понадеялась, что он не обратил внимания на отслаивающуюся краску на проходящем по верху стен багете… Встретившись с Чарльзом взглядом, Маргарет только пожала плечами:
– Не могу я пока. Вот и все, Чарли.
Он наклонился в ее сторону, потянулся к ней через разделявшее их пространство и взял за руку. Его прикосновение было теплым, ласковым, но не вызвало в ней трепета. Она понимала, что и супружество их будет таким же – теплым, ласковым, но лишенным той особой искры, которая может, как она знала, возникать между мужчиной и женщиной.
Отпустив ее руку, он поднялся.
– Я могу подождать, Мэгги Браун. Во всяком случае до весны. Но не обещаю оставить попытки уговорить тебя выйти за меня замуж значительно раньше.
Обрадованная его явным намерением покинуть ее, она встала, проводила его до двери и терпеливо подождала, пока он наденет свое толстое пальто, обмотает горло клетчатым шарфом и натянет на руки кожаные перчатки.
– Могу я хотя бы пригласить вас с малышкой завтра в ресторан? Завтра воскресенье, кроме того, должна же ты наконец сделать перерыв на обед.
Маргарет хотела было отказаться, но подумала о дочери, о том, какое удовольствие их поход доставит ребенку…
– Ладно. Только ненадолго.
Он положил руку на сердце:
– Обещаю.
– Хорошо. – Она взяла его за плечи и повернула к двери. – До свиданья, Чарли.
– Я зайду завтра в полдень, и отправимся в отель «Шеридан».
Маргарет открыла дверь и посторонилась:
– Чудесно.
– А поцелуй? – спросил Чарльз, уже выходя на крыльцо.
Рассмеявшись, она покачала головой:
– До завтра.
– Жестокая ты женщина, Мэгги Браун.
– Хуже некуда.
– Как будто скоро не День Святого Валентина. Тогда хоть прочитай что-нибудь из того, что ты там пишешь.
– Пожалуйста. «Если почувствуешь себя одиноким, подумай обо мне, и сразу станешь счастливым». – Маргарет захлопнула за Чарльзом дверь и улыбнулась, услышав его смех и удаляющиеся шаги. Она, может, и не влюблена в него, но все же Чарльз Даунинг был бы отличным супругом.
– Следующая Теллурид! Теллурид следующая!
Крик проводника пробудил Майкла от беспокойного сна. Шея у него занемела. Как ни растирал он свой левый бок, все же не мог отделаться от боли. Сидевшая напротив него женщина неотрывно смотрела в окно, старательно избегая его взгляда и судорожно сжимая свою сумочку. Уж не напугал ли он ее чем? Он попытался разглядеть себя в покрытом инеем окне, пробежал рукой по своим темным вьющимся волосам. «Черный Ирландец» – так называли его за волосы, черные, как уголь, и такие же блестящие. Даже зимой его кожа сохраняла дыхание лета, и на ее фоне глаза казались еще синее.
Он снова взглянул на женщину, перехватил ее взгляд, заметил, как она покраснела. Если бы в заполненном вагоне нашлось другое место, он пересел бы, чтобы оставить ее в покое, но свободных мест не было. К тому же он уже практически приехал. Он откинулся на спинку сиденья и погрузился в размышления.
Почему, Мэгги? Почему? Этот вопрос продолжал мучить его. Он жаждал спросить ее прямо. Он потребует ответа, даже если ее богатый муж будет возражать. Им придется вышвырнуть его из дома, ибо он ни за что не уйдет сам, пока не услышит ответа из ее уст.
Матерь Божья, каким же он был дураком семь лет назад! В двадцать два года от роду он был готов отправиться завоевывать мир! Забыв о женщине напротив, он вспоминал ту ночь, когда впервые встретил свою Мэгги.
Его пригласили на вечеринку, посвященную Святому Валентину, одну из тех, по словам его друга Рэндола Нельсона, которые так обожают женщины. Майкл не имел ни малейшего понятия о том, чего можно ожидать от этой вечеринки, но согласился сопровождать Рэндола. Это был его первый выход в свет, прыжок в иной, новый для него мир. Его уже приняли в университет, он легко заводил знакомства, но ему все еще не хватало навыков посещения светских раутов. Отполировав до блеска свои туфли, старательно пригладив волосы и тщательно отутюжив костюм, он был уверен, что сможет держать высоко поднятой голову в любом обществе.
Бродя с Рэндолом по огромным комнатам элегантно обставленного дома, Майкл с трудом сдерживался, чтобы не разинуть рот от удивления, вызванного окружавшим его богатством. Одного только серебряного подсвечника из тех, что стояли на столе, хватило бы маме и девочкам на несколько месяцев жизни. Он вспомнил, как поправлял манжет рубашки, когда Рэндол ткнул его локтем в бок и прошептал:
– Ты когда-нибудь видел такое?
Майкл поднял глаза и с того места, где они остановились в дверях бального зала, осмотрел танцевавших леди и джентльменов. Женщины – укутанные в шелка, сатин и французские кружева, мужчины – все в черном: эффект ошеломляющий. Зал был полон жизни, музыки и света. В своих красных, темно-зеленых, желтых и кремовых вечерних платьях леди грациозно кружились в объятиях джентльменов в строгих одеяниях. Но поразило его и другое. Он никогда еще не видел ничего подобного… ничего подобного тому чуду в белом, которое стремительно приближалось к ним.
Макушка ее головы едва доходила до его плеча, ее роскошные блестящие каштановые волосы, все в локонах и завитках, были увенчаны украшением из перьев, весело подпрыгивающих при каждом ее движении. Бело-розовый кружевной веер свисал с ее кисти. Спеша к ним, она улыбалась и сверкала темными глазами. Майкл пережил момент жуткого отчаяния, сообразив, что она торопится поприветствовать Рэндола. К тому же она еще и поцеловала его в щеку!
Майкл никак не мог понять, почему этот невинный поцелуй так раздосадовал его.
– О Рэнди! Я так рада видеть тебя здесь. Я уже умирала от скуки! – искоса поглядывая на Майкла, сказала она.
– Это мой друг, о котором я тебе рассказывал, Майкл Шонесси. Майкл, познакомься с моей кузиной Маргарет Уэйверли, – представил их друг другу Нельсон.
Впервые в своей жизни Майкл словно язык проглотил, но уже через пару минут пришел в себя достаточно для того, чтобы пригласить новую знакомую потанцевать.
Когда они кружились по залу, она сказала:
– Рэнди так много говорил о вас, мистер Шонесси, что я просто сгорала от желания познакомиться с вами.
– Пожалуйста, зовите меня Майкл. – Ее признание доставило ему несказанную радость. – Боюсь, он сильно преувеличил, мисс Уэйверли.
Она рассмеялась ему в лицо:
– Значит, у меня перед вами преимущество. Пожалуйста, зовите меня Мэгги и скажите, что бы вы хотели знать обо мне.
Он хотел знать, как она стала такой красавицей, но вместо этого спросил:
– Могу я пригласить вас на следующий танец?
Ее веселый смех всколыхнул его сердце:
– Но еще не кончился этот.
– Мне нравится планировать наперед.
– Люди начнут говорить Бог весть что, если я протанцую весь вечер с вами.
Он осмелился притянуть ее к себе.
– А вас это беспокоит?
Не колеблясь ни секунды, она покачала головой:
– Нет, но я боюсь, что мои родители будут недовольны.
– А где они? – Майкл обвел зал взглядом.
– Отец играет в карты, а мама – вот та озабоченная дама, которая стоит с Рэнди у стола с шампанским.
Когда они вальсировали поблизости, он улыбнулся даме, которую показала Мэгги. В ответ та лишь холодно кивнула.
– Не обращайте на нее внимания, она всегда так себя ведет, когда я танцую с кем-нибудь, кого она не знает, – заверила его девушка.
– Она что, знает всех присутствующих?
– И их родословную в придачу.
Майкла охватило предчувствие неминуемого несчастья, но он смог преодолеть его и только сильнее сжал ее руку. Это же Америка. Он ничем не хуже любого другого мужчины в этом зале. Даже лучше, убедил он себя. И он готов бороться за то, что другие имеют от рождения.
Они протанцевали еще один танец, в третьем ему было вежливо отказано. И хотя Рэнди уговаривал его потанцевать с кем-нибудь еще, Майкл предпочел уединиться и весь оставшийся вечер тихо потягивал шампанское, наблюдая, как один джентльмен за другим выводит Мэгги на очередной танец. В каждый момент вечера он точно знал, где она находится, с кем танцует. И хотя у него была лишь мимолетная возможность попрощаться с ней, домой он вернулся радостным, с поющим сердцем. Он знал, что познакомился с девушкой, на которой женится.
У него не было денег на цветы, однако он все же послал ей поздравление в День Святого Валентина. Открытка обошлась ему гораздо дороже, чем он мог себе позволить, но это была замечательная открытка. На обрамленном бумажными кружевами сердце была изображена темноволосая женщина, срывающая цветы с распустившегося дерева, и отпечатан стишок, который он заучил наизусть: «Если и есть верное и преданное сердце, его-то я и предлагаю тебе».
Когда он наконец снова увидел ее, Мэгги пообещала ему сохранить открытку навсегда.
Необходимость работать каждый вечер и в выходные дни мешала их роману, но когда у него выдавался свободный час или два, они встречались в городском парке. Она понимала, как дорого было ему время, и максимально использовала каждое выпадавшее на их долю мгновение. Ее кузен Рэндол всегда с готовностью передавал записки, которыми они обменивались.
Зима кончилась, они продолжали проводить наедине теплые вечера в парке, гуляя среди зеленых и цветущих деревьев, не позволяя себе ничего кроме прикосновения рук и поцелуев украдкой. Но в один воскресный вечер Мэгги пришла с темными кругами под глазами и насупленными от тревоги бровями.
– Что случилось, дорогая? – спросил он, подчеркивая свой акцент: его она любила больше всего в нем. Он сделал бы все что угодно, лишь бы ее щеки снова порозовели, а глаза заискрились.
Девушка встряхнула головой.
– Ничего, – прошептала она, с нежностью прижав свою ладошку к его щеке. – Мне едва удалось вырваться сегодня.
– Пойдем, – не задумываясь, он схватил ее за руку и с сильно бьющимся сердцем потянул к выходу из парка. – Пришло время поговорить с твоим отцом. Я и так слишком долго оттягивал этот момент. Пусть узнает о наших планах.
– Нет! – ее возражение прозвучало так неистово, что он отпустил ее руку.
– В чем дело?
– Тебе нельзя говорить с отцом. Не сейчас.
Его охватил гнев. Гнев, смешанный с унижением и гордостью.
– Я достаточно долго мирился с тайными свиданиями, Мэгги. Если ты стыдишься меня, так и скажи, и я оставлю тебя в покое.
Посреди исхоженной тропинки около пруда она остановила его и проронила:
– Не смей так думать, Майкл. Просто ты не знаешь моего отца. Он слишком тверд в своих убеждениях.
– Ты хочешь сказать, что он такой же, как и остальные высокомерные бостонцы? Уже не висит ли в окне его банка плакатик «Не для ирландцев»?
Она заметно побледнела.
– Пожалуйста, Майкл, не говори так.
Он постарался успокоиться, охладить свою ярость. Весь свет сошелся для него на этой доверчиво прильнувшей к нему девушке. И не было препятствий, которых он не преодолел бы ради нее. Если нужно еще какое-то время скрываться, как она просит, что ж, пусть будет так.
В конце концов он согласился:
– Если ты считаешь, что так будет лучше, ладно, Мэгги. Но я не буду откладывать это надолго.
Она пришла к нему на следующий же день. Услышав нерешительный стук в дверь своей однокомнатной квартиры, Майкл оторвался от учебников, прогнулся в спине, потянулся и пошел открывать. В тускло освещенном коридоре стояла Мэгги. Какое-то мгновение он не мог прийти в себя от удивления, потом, убедившись, что она одна, впустил ее в комнату. Войдя, девушка обежала взглядом практически пустое помещение. Майкл поспешно натянул подтяжки, свисавшие с пояса. В обтягивающем канареечно-желтом платье и матово-зеленой шляпе она походила на проникшее в помещение дуновение весны. Она стояла совершенно неподвижно, прижав ладони к груди.
Испугавшись, уже не скажет ли она ему, что не может больше видеться с ним, он шагнул к ней и спросил:
– В чем дело? Случилось что-нибудь?
Она бросилась в его объятия.
– Обними меня, Майкл. Обними меня покрепче.
– Ты дрожишь, как лист на ветру, – попытался он обратить все в шутку.
Она спрятала свое лицо на его плече:
– Я люблю тебя, Майкл.
Он почувствовал облегчение и поспешил заверить ее:
– И я тебя.
Она отстранилась и взяла его лицо в свои руки.
– Так возьми меня сейчас, Майкл.
– Мэгги, я… – У него голова пошла кругом от ее просьбы. Ее пальцы разглаживали густые завитки на его затылке. Страстное желание наполнило его.
– Разве ты не хочешь меня? – Ее голос дрогнул, и она издала скорбный звук, заставивший его так сильно прижать Мэгги к себе, что у нее уже не могло оставаться сомнений относительно его желания.
Ремешок сумочки соскользнул с ее плеча, и она с гулким звуком упала на пол. Все еще дрожа, Мэгги принялась расстегивать его рубашку. Майкл, закрыв глаза, только вздыхал, чувствуя, как ее дыхание опускается вместе с торопливыми пальцами вниз по его груди вплоть до пояса. Он схватил ее руки и слегка отстранил ее от себя.
Она широко раскрыла глаза. Ее лицо выражало испуг в сочетании с решимостью.
– Не годится так, Мэгги. Не здесь. – Он оглядел пожелтевшие стены, поцарапанный стол и два стула, составлявшие всю мебель крохотной комнатенки, не считая узенькой койки в углу. На столе были навалены его учебники и записи, стояла керосиновая лампа, готовая разогнать сгустившиеся сумерки. Его выходной костюм вместе с двумя сменными рубашками висел на стене рядом с дверью.
Он и вообразить себе не мог ее в столь скромной обстановке. Для него это была всего лишь остановка в пути, место, не слишком удаленное от ирландского гетто и весьма далекое от того, где он собирался быть к тому времени, когда они наконец поженятся. Она была леди, в роскошном платье и дорогой шляпке ей здесь было не место.
Не зная, что заставило ее прийти к нему, Майкл понимал, что просто обязан остановить это безрассудство. По крайней мере так подсказывала ему его совесть. Сердце же и вероломное тело настаивали на совершенно ином.
Он освободился от ее рук и наклонился за сумочкой.
– Тебе не следовало приходить сюда, дорогая. Пойдем, я провожу тебя домой. – Застегивая рубашку, он услышал, как она судорожно вздохнула.
– Ты меня не любишь?
– О чем ты? – Разве не шел он на величайшую жертву, которую мог принести только сильный и энергичный мужчина?
– Если бы ты любил меня, то не прогонял бы.
Он постарался не показать охватившего его раздражения.
– Когда у меня будет настоящий дом, Мэгги Уэйверли, а ты будешь одета в белое свадебное платье, украшенное кружевами и оранжевыми бутонами, с моим кольцом на своем пальце, тогда и только тогда я возьму тебя.
– Я и не подозревала, что ты трус, Майкл, – она повернулась и пошла к двери.
Он схватил ее за плечи и повернул к себе. Сжав ее руки, он наклонился к ней и бросил:
– Я не трус, но и не святой. Чего ты добиваешься, Мэгги?
Она высвободилась из его захвата, обвила его шею руками и приподнялась на цыпочках, пока их губы не соприкоснулись.
– Я хочу тебя, – прошептала она и поцеловала его так, как он никогда не осмеливался целовать ее. Потом Майкл наклонился, подхватил ее на руки и понес к узкой железной койке.
Опустив девушку на постель и обхватив ее руками, он спросил:
– Так ты этого хочешь? – желая услышать от нее «да», он молился, чтобы она сказала «нет».
– Да. – Ее шепот прозвучал громко, как звон тарелки, упавшей на пол.
– Тогда сделаем по-моему.
Раздевал он ее медленно, с нежностью. Когда едва обретенная бравада чуть не изменила ей, он спросил, не передумала ли она.
– Нет, – поспешно заверила она его. – Нет.
Шепча и вздыхая, они оба погрузились в сладкую истому, и ему хотелось, чтобы она никогда не кончалась. Он знал, что навсегда сохранит воспоминание об этом мгновении в своем сердце.
Позже, когда он уже помогал ей одеться, она не позволила ему проводить себя. Он спустился с ней на улицу и остановил пролетку. Захлопнув за собой дверцу, Мэгги высунулась в окошко, а он взял ее руку и сказал:
– Завтра вечером я приду к вам, и мы поговорим с твоим отцом.
Ее глаза наполнились влагой, губы задрожали, но она все же выговорила:
– До встречи, любимый.
Больше он ее не видел.
Гудение колес по стальным рельсам вывело Майкла из задумчивости. Он взял с соседнего сиденья шляпу и почистил ее рукавом пальто. Паровоз засвистел, возвещая их прибытие в Теллурид. В проходе появился проводник в темно-синей униформе.
Майкл посмотрел в окно, пытаясь разглядеть станцию в плотных облаках, опустившихся на горы. Выглядела она как любая другая, но для него отличалась от всех.
Где-то в Теллуриде живет Мэгги, и он не сядет в обратный поезд в Денвер, пока не увидит ее.
– Мама! Я пришла!
Маргарет закончила мытье кистей и убрала их. Обеденный стол был уже расчищен, а законченные картины составлены у задней стенки буфета.
– Я в столовой, девочка! – крикнула она, узнав торопливый цокот туфелек шестилетней дочки. Кухонная дверь распахнулась, и появилось ее сокровище с подпрыгивающими черными локонами и сверкающими синими глазами.
– Тимми сегодня дергал меня за волосы, – пожаловалась девчушка, но вместо того, чтобы печалиться, забралась на стул и, уперев одну руку в бок, гневно встряхнула головой. – Представляешь?
– А что ты ему сделала, Эмма? – Маргарет не удержалась от того, чтобы поправить огромный бант в волосах девочки. Голубые, как небо в ясный день, глаза ответили ей улыбкой.
– Ничего, мамуля.
– Совсем ничего?
– Почти ничего, – тихо отозвалась девочка. – Разве что назвала его ослом.
– Вот оно что! – Маргарет поцеловала дочку в нос и поспешила на кухню, чтобы приготовить поздний ужин. – Тогда, полагаю, мне не нужно идти к нему домой и просить его маму отшлепать его, а?
Эмма последовала за мамой в другую комнату и оставалась рядом, пока та подкладывала дрова в печку.
– Нет, пожалуй. Миссис Филдинг сказала, что завтра, если ты опять будешь занята, я могу пойти к ней поиграть. Можно, мамочка?
– Если только после полудня. – Тут Маргарет вспомнила о Чарли и его приглашении. – Мистер Даунинг повезет нас завтра на обед в отель «Шеридан». Ты рада, правда?
Эмма пожала плечами.
Маргарет поставила взятую с полки миску с яйцами и опустилась на колени, чтобы поглядеть в глаза девочке:
– Тебе ведь нравится мистер Даунинг? Но если не хочешь идти на этот обед, давай откажемся.
– Я скучаю по папе.
– Знаю, детка, – Маргарет привлекла к себе Эмму и с силой обняла ее. У нее ком встал в горле, когда маленькие ручки охватили ее шею. Действительно ли ребенок скучал по Стюарту Брауну, умершему, когда ей не было и трех, или ей недостает кого-то, кого она могла бы называть папой, как все ее друзья?
– Если мы пойдем на обед с мистером Даунингом, ты сможешь заказать все, что захочешь.
– Даже тапиоку [2]2
Блюдо из клубней маниоки – тропического растения.
[Закрыть]?
– Конечно, дорогая.
– Тогда пойдем. – Забыв на время о своих заботах, Эмма, еще раз сжав шею матери, отпустила ее. Пока Мэгги занималась яйцами, Эмма подтащила кухонный стул так, чтобы стоять на нем вровень со своей мамой. – А когда будем делать валентиновы открытки?
– Рано еще, – ответила Маргарет. – Вот закончу еще две картины для мистера Уитни, тогда и начнем. – У них стало традицией делать старомодные открытки, украшенные аппликациями из бумаги, тесьмы и фольги, купидонами, цветами и ленточками, очень похожие на те, что продавались пятьдесят лет назад. На протяжении всего года Маргарет собирала всякую мелочевку, идущую на украшения, а за неделю до Дня Святого Валентина они с Эммой принимались за изготовление открыток для всех друзей и знакомых.
Она разбила одно яйцо и вылила в чашку, намереваясь приготовить на ужин омлет. Эмма же продолжала болтать:
– Массачусетс далеко отсюда? Почему мы ни разу даже не видели этого мистера Уитни?
Ее руки с яйцом повисли в воздухе над треснутой фаянсовой чашкой. Бостон. Она никогда не вернется туда.
Эмме она ответила:
– Мистеру Уитни незачем видеть нас, вот и все. Его интересует только моя работа, а меня – деньги, которые он присылает мне за картины.
– Почему ты не пишешь на них свое полное имя? Никто не знает, что ты та самая М. Браун, что делает открытки, которые они заказывают на праздники.
Сбивая яйца, Мэг наклонилась и чмокнула дочь в темную макушку.
– Спасибо за комплимент, моя хорошая, но сегодня М. Браун почти так же популярна, как и Кэйт Гринуэй. Знают люди, кто я, или нет, они все равно радуются моим картинкам, а это ведь главное, правда же?
