Текст книги "Город Звёзд"

Автор книги: Мэри Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Герцог осторожно огляделся по сторонам. Даже на нейтральной территории есть вещи, о которых лучше говорить вполголоса. Если уж вообще приходится говорить о них.

– Ты знаешь, как сильна в этом городе вера во всяческие приметы и предзнаменования, – сказал он негромко. – Если победителем не станут Дева или Близнецы, это будет воспринято, как знак угасания нашего могущества.

– Если уж на то пошло, победителем мог бы стать Телец, или Скорпион, или Козерог, – заметил Гаэтано. – Наша семья правит во всех этих городах. Могли бы победить даже Весы, поскольку и Беллона – один из наших городов.

Никколо вздохнул. Чистое безумие, конечно, что Ремора хранит верность древним феодальным традициям. Однако традиция, связывающая каждый округ с одним из двенадцати городов-государств, существует уже много столетий – гораздо дольше, чем само семейство ди Кимичи. Нельзя одним махом уничтожить ее. Разумеется, все здешние жители считают себя реморанцами, и вне стен города для них превыше всего верность Реморе. В чужом городе два реморанца будут сидеть вместе, дружно выпивая, даже если они представляют враждующие округа.

Тем не менее внутри самого города весь год, от одних Звездных Скачек до других, царило нечто, весьма близкое к безумию. Особенно усиливалось оно в недели, предшествующие Скачкам и следующие за ними. Улицы становились тем опаснее, чем ближе они были к Полю, представлявшему одновременно и скаковую дорожку. Вне четырнадцати городских ворот люди вели себя достаточно спокойно, так же, как и возле своих конюшен. Однако разделение построенного в форме крута города на отдельные секторы означало, что территория каждого округа сужалась по направлению к Полю, напоминая нацеленное в его центр смертельно опасное острие кинжала. Было бы равносильно самоубийству прогуливаться вне пределов своего округа в сам день Звездных Скачек.

В свое время один из Пап решил перекроить город в соответствии со знаками зодиака, пытаясь завоевать этим популярность у населения, больше интересовавшегося астрологией, чем религией. Понадобилось несколько десятилетий, чтобы переименовать все улицы и площади, чтобы придумать для каждого округа свои знамена, эмблемы и девизы. К тому времени неразумный Папа давно уже умер. Реморанцы, однако, потянулись к новому распорядку, словно утки к воде, тем более, что в общих чертах Ремора издавна была разделена на двенадцать округов, у каждого из которых сохранялись тесные связи с одним из городов-государств. Следующему Папе, Бенедикту, пришлось построить только широкую нейтральную магистраль и знаменитое Поле – обо всем остальном позаботились сами горожане.

В таком случае какому-нибудь другому Папе удастся, быть может, еще раз перекроить этот город? Никколо подумал о брате, сидящем в своем уютном дворце с окнами, которые выходят на сектор Близнецов Звездного Поля. Он мог бы через какое-то время издать эдикт, запрещающий излишние проявления верности любому другому городу, кроме Реморы. Тут же Никколо обнаружил, что смотрит прямо в лицо сыну, сидящему перед опустевшим блюдцем печенья. Аристократические черты герцога на мгновенье исказила гримаса раздражения. Быть может, церковь как раз и есть подходящее место для его склонного к чревоугодию сына? Дайте только срок, и он сможет по размерам брюха соперничать с Фердинандо.

Герцог Никколо умел, однако, скрывать свои мысли.

– Извини, – произнес он вслух. – Я размышлял над услышанным от тебя.

– По-настоящему меня беспокоит то, что я не понимаю, зачем вы привезли меня сюда, – с ноткой недовольства в голосе пробормотал Гаэтано. – Не пора ли рассказать, что у вас на уме?

– Разумеется, – ответил Никколо. – Как бы ты отнесся к женитьбе на юной герцогине Беллеции?

– Об этрусках я знаю не так уж много, – сидя за чашкой чая «Эрл Грей», проговорил Мортимер Голдсмит. – Они, скорее, по части археологов и антропологов. Я увлекаюсь не столь древней историей. Чиппендейл и севрский фарфор как-то ближе мне… Еще чаю?

– Да нет, спасибо, – ответила Джорджия, на взгляд которой, чай прославленного сорта запахом напоминал лосьон для бритья, а вкусом – воду, оставшуюся после мойки посуды. – Но они были кем-то вроде самых первых итальянцев, верно ведь?

– О да, это известно вполне определенно. И, по-моему, очень мало что, помимо этого. От них, понимаешь ли, не осталось никаких письменных свидетельств – только несколько надгробных надписей.

– И фигурок крылатых лошадей, – добавила Джорджия.

– Да, и еще несколько урн и немного домашней утвари. Если мне не изменяет память, кое-что хранится в Британском музее. А может быть, в музее Виктории и Альберта? Где-то я этрусских лошадок видел, вне всякого сомнения.

Джорджия не одно воскресенье провела в лондонских музеях.

– Так все-таки в Британском музее? – спросила она для верности. – Или в Южном Кенсингтоне?

– Почти наверняка, в Британском музее, – ответил, немного подумав, мистер Голдсмит. – Фигурки на бронзовой урне – примерно шестой век до Рождества Христова. Только у тех лошадок нет крыльев – просто изображение каких-то варварских скачек тех времен, когда ездили еще на неоседланных лошадях.

Джорджия мысленно сделала заметку о том, что надо побывать в Британском музее, проверить всё, а потом спросить у Паоло, проводились ли когда-либо Звездные скачки на неоседланных лошадях.

– Прошу прощения, но мне пора идти, – сказала она, вставая из-за стола. – Спасибо за чай. Рада была побеседовать с вами.

– Для меня это было удовольствием, – с легким поклоном ответил мистер Голдсмит. – Следующий раз я заварю «Дарджилинг», – добавил он, обратив внимание на оставшуюся почти нетронутой чашку Джорджии. – И позабочусь о шоколадном печенье к чаю. Молодежь не так уж часто навещает меня.

Чтобы успеть на урок музыки, Джорджии пришлось бежать чуть не всю дорогу, чувствуя, как скрипка и папка с нотами хлопают по ее ногам. Заданную ей вещь она исполнила не очень Удачно, потому что не в силах была сконцентрироваться на музыке. Слишком уж ей хотелось поскорее попасть домой.

– Поверить не могу, – воскликнул Лючиано. – Новый стрваганте? Так быстро? Надо сообщить Родольфо. Зеркальце при вас, доктор?

– Как же иначе может быть? – ответил Детридж. – В сумке моей обретается. Пусть, однако, синьор Паоло более поведает нам.

– Мой сын провел больше времени с нею – потому что на сей раз это юная девушка, – сказал Паоло.

Они сидели в уютной гостиной домика Паоло и Терезы, расположенного в западной части города, неподалеку от ворот Овна. Завтрак гости получили и впрямь сытный: свежеиспеченные булочки, инжирный джем и большие кружки кофе с молоком. Маленькие дети играли во дворе под присмотром Терезы, кормившей заодно кур и собиравшей яйца, чтобы приготовить на второй завтрак frittata, то есть омлет.

Чезаре и Лючиано, сдержанно вежливо обменявшиеся первыми приветствиями, начали понемногу свыкаться друг с другом. А теперь, когда Лючиано узнал, что Чезаре встречался с еще одним пришельцем из его, Лючиано, мира, все барьеры окончательно рухнули. Лючиано испытывал крайне странное ощущение. Да, теперь Талия стала его миром, но он не мог просто так взять и забыть, что он мальчик из двадцать первого века. А потому мысль о встрече с кем-то из его собственного времени была тревожно волнующей. Даже доктор Детридж, приемный отец Лючиано, пришедший из того же мира, правда, из отделенного несколькими столетиями времени, был явно поражен услышанной новостью.

– Она вернется? – спросил Лючиано.

– Уверен, что вернется, если только сможет, – сказал Чезаре. – Она же глаз не могла оторвать от крылатого жеребенка.

Ответ Чезаре породил, само собой, лавину новых вопросов, и коневодам Овна пришлось долго и подробно рассказывать о черном жеребенке, визите герцога Никколо и ночной экспедиции в Санта Фину, где они укрыли Звездочку и Мерлу.

– Не по нраву мне пребывание этого человека в граде вашем – заметил доктор Детридж. – Об заклад биться готов, что герцог сей ничего доброго не замышляет.

– Официально он прибыл сюда чтобы навестить Папу, своего брата, – сказал Паоло, – Но заодно пользуется случаем взглянуть на лошадей в конюшнях своих соперников.

– Разве всё это не сплошная показуха? – спросил Лючиано. – Родольфо говорил нам, что каждый год Скачками манипулируют так, чтобы дать возможность победить кому-то из фаворитов ди Кимичи.

– Обычно так оно и бывает, – согласился Паоло. – Но ведь рождение крылатой лошади обычным никак не назовешь. Я надеюсь, что оно означает победу Овна.

* * *

– Женитьба на герцогине Беллеции? – ошеломленно переспросил Гаэтано. Он был слишком удивлен, чтобы удержаться от вопросов. – Зачем?

– Много еще надо потрудиться, чтобы сделать из тебя дипломата, – со вздохом проговорил его отец. – Для того, естественно, чтобы сделать тебя герцогом и чтобы Беллеция стала дружественным нам городом.

– Иначе говоря, стала вотчиной нашего семейства, – проговорил, стараясь выиграть время, Гаэтано. Впрочем, сама идея не казалась ему такой уж неприемлемой. Надо полагать, если он станет герцогом Беллеции, времени на книги и музыку у него будет вдоволь. – Что эта герцогиня из себя представляет?

– Весьма мила, – сухо ответил Никколо. – Думаю, что управляться с ней будет не сложнее, чем с Зариной.

Гаэтано понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, что Зарина – серая, очень нервная кобыла из конюшен Девы.

На ужин были рыба, чипсы и на закуску мороженое. Вообще говоря, это был любимый набор блюд Джорджии, поскольку тут уж ни Мора, ни Ральф ничего не могли испортить. Вот только сегодня у Джорджии не было никакого аппетита. Ей хотелось быстро покончить со школьными домашними заданиями и лечь пораньше. Даже подковырки Рассела как-то не производили на нее впечатления.

– Делать уроки в пятницу вечером? – только и смог прошипеть он ей в ухо. – Мало того, что психованная, так ты еще и зубрилой становишься.

Напоминать Расселу, что субботы у нее заняты верховой ездой, Джорджия не стала. Ей только и хотелось опустить голову пониже и не привлекать к себе внимания. Вечер, однако, тянулся бесконечно. Математика, английский язык, французский язык, а потом постель. Но и в постели уснуть никак не удавалось. Джорджия положила крылатую лошадку в карман пижамы, мысленно ясно представила себе сеновал в Реморе, но сон всё равно не приходил. Может быть, потому, что она так ждала его. А может быть, виновата была оглушительная музыка, гремевшая за стеной, в комнате Рассела.

– Ну, пожалуйста, – вложив всю душу в эту мольбу, прошептала Джорджия. – Сделай так, чтобы я оказалась в Городе Звезд.

Лючиано взволнованно расхаживал по комнате.

– Пари держу, что это имеет какое-то отношение к визиту Арианны в этот город, – сказал он наконец. – Не знаю, что вам известно о моей стравагации, но Родольфо полагал, что я оказался в Беллеции для того, чтобы спасти их тогдашнюю герцогиню. Быть может, эта девочка из моего мира понадобилась здесь, чтобы предотвратить какой-то заговор против Арианны? Вы же, наверное, понимаете, что мы здесь потому, что ее пригласили посетить Звездные Скачки?

– Да, – кивнул Детридж, – полагаем мы, что столь важное событие способность даст нам узнать поболее о нравах и обычаях града сего.

Послышался легкий стук в дверь. Паоло направился, чтобы отворить ее, а Лючиано продолжал расхаживать взад и вперед по комнате.

– Оказаться здесь, мне кажется, будет небезопасно для нее, – проговорил он. – Всё, что мы знаем об этом городе, заставляет считать его очагом всяческой мерзости. Он ведь, хочу я сказать, является средоточием владений ди Кимичи, разве не так?

Бегая по комнате, Лючиано оказался сейчас как раз напротив двери. И тут у него буквально отвисла челюсть при виде стройной фигурки с короткой стрижкой и серебряным колечком в брови.

Эффект, произведенный Лючиано на Джорджию, оказался не менее драматичным. Она узнала этого темноволосого юношу. Всего несколько часов назад Джорджия видела его фотографию в доме учительницы, дававшей ей уроки игры на скрипке.

– Я обещал познакомить тебя еще с двумя Странниками, не так ли, Джорджия? – улыбнувшись, сказал Паоло.

– Люсьен! – воскликнула Джорджия – и исчезла.

Глава 5
Тень сомнения

Когда Джорджия с лихорадочно бьющимся сердцем проснулась в своей лондонской постели, утро еще не наступило. В доме было темно и тихо. Девочка была полна смятения. Мечтать о городе с крылатыми лошадьми это одно – даже если мечта неожиданно становится реальностью. Встретиться же с человеком из ее собственного мира, человеком, который, как она хорошо знала, был мертв – это нечто совершенно иное.

Джорджия продолжала лежать в темноте, ожидая, когда сердцебиение немного успокоится, а мысли упорядочатся. Одна половинка ее души желала немедленно возвратиться в Ремору, но другая всё еще трепетала от испуга. Тот, кого она увидела в доме Паоло, был, вне всякого сомнения, Люсьеном. Не узнать его, пусть даже в старинном тальянском костюме, Джорджия никак не могла. В том, что касается Люсьена Мулхолланда, Джорджия могла считаться знатоком.

Когда Джорджия поступила в свою теперешнюю школу, Люсьен уже учился там, на класс старше ее. Пару раз она встречалась с ним, приходя брать уроки музыки у его матери. Года четыре назад Джорджия почувствовала, что начала относиться к нему как-то совсем по-иному. Рассел был абсолютно не прав, Джорджия интересовалась мальчиками – во всяком случае, одним из них. Беда в том, что она была настолько же застенчива, насколько и несчастна, а созданный ею к тому времени образ полумальчишки надежно скрывал ее чувства.

Если Люсьен и знал об этих чувствах, то никогда не показывал этого. Оба они играли в школьном оркестре, и ирония судьбы, сделавшей ее второй скрипкой Люсьена, не ускользнула от Джорджии. Игра в оркестре не только дала ей возможность чаще видеть Люсьена, но теперь, когда они встречались у него дома, ему было о чем поговорить с нею. Постепенно Джорджия поняла, что он тоже страшно застенчив. Подружек у него не было – хоть в этом Джорджии повезло.

И как раз в то время, когда она начала надеяться, что когда-нибудь они подружатся и, может быть, в один прекрасный день он ответит на ее чувства, Люсьен заболел. Сейчас, лежа в темноте, Джорджия заново переживала страдания, которые она испытывала год назад, узнав что Люсьен серьезно болен, что необходимость проходить курсы лечения целыми неделями не будет давать ему возможности посещать школу, что он потерял свои чудесные волосы. Его мать перестала давать уроки, и о Люсьене Джорджия узнавала теперь только то, что можно было извлечь из школьной болтовни.

Было прошлым летом несколько недель, когда Джорджия поверила, что Люсьену становится лучше и что осенью он вернется в школу уже выздоровевшим. Она даже пару раз виделась с ним, когда вновь начала брать уроки музыки. Он выглядел теперь старше и казался словно бы отдалившимся – всё таким же дружелюбным, но чем-то озабоченным. Джорджия приняла решение сказать Люсьену о том, как он ей нравится, но всем ее планам положили конец начавшие просачиваться страшные новости: Люсьен в госпитале, он в коме, он умер.

На похороны Джорджия пошла, словно зомби, не в силах поверить, что единственный мальчик, который когда-либо ей нравился, потерян для нее навсегда. Только вид его убитых горем родителей и срывающийся голос лучшего друга Люсьена, Тома, читавшего над могилой какие-то стихи, убедили ее в том, что Люсьена и впрямь больше нет.

А теперь Люсьен был в Талии, великолепно выглядевший и такой же здоровый, как в те времена, когда он сидел перед нею в оркестре и она смотрела на его кудри, падавшие на ворот рубашки. Что всё это может означать? Не является ли, подумала она, Талия фантастическим миром, созданным подсознанием, чтобы позволить ей бежать от действительности? Лошади, даже крылатые лошади, а теперь воскрешение мальчика, которым она была так увлечена, – слишком всё это символично, чтобы оказаться только лишь словами, только лишь игрой воображения.

Что же ей делать? Вид Люсьена будет вызывать у нее боль – даже одного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедить ее в этом – но как она сможет отказаться от посещений Талии? Джорджия взглянула на маленькую лошадку, сжатую в ее руке. И сама эта лошадка, и то, как она вошла в жизнь Джорджии, всё это должно что-то означать. Должно существовать нечто такое, что ей предстоит совершить в Талии, иначе она не была бы туда перенесена. Может быть, так же было и с Люсьеном? Почему он оказался там, и связано ли это как-то с тем, почему он умер?

Джорджия почувствовала страх. Во время своего короткого пребывания в Реморе она ощущала себя зрителем, наблюдающим за тем, как разворачивается действие пьесы. Увидев Люсьена, она испытала вдруг ощущение, что ее вытягивают на сцену и заставляют принять участие в действии. Теперь она знала, что, вернувшись в Талию, она будет играть активную роль в той драме, в чем бы она ни состояла, которая там разыгрывается. И она теперь понимала также, что это опасно.

В доме Паоло царил полный хаос. Лючиано был смертельно бледен, Чезаре явно перепуган, а Паоло и Детридж пребывали в полной растерянности.

– Ты знаком с нею? – спросил Паоло. Лючиано едва успел утвердительно кивнуть, как Джорджия возвратилась к ним.

Лючиано был единственным, кто понял, что произошло. Он усадил Джорджию на стул и попросил Паоло принести ей что-нибудь выпить. Джорджия сидела, прихлебывая крепкое красное вино, позволяя заботиться о себе и наслаждаясь сознанием того, что впервые всё внимание Люсьена сосредоточено исключительно на ней.

У нее слегка кружилась голова, и она не могла толком понять, почему вернулась к той же самой сцене, которую так поспешно покинула. Прошло не меньше пары часов, прежде чем она уснула – а это, как уже объяснял ей Паоло, было непременным условием возвращения в Талию. Надо было уснуть, держа в руке талисман и думая о Реморе. В начале ночи, до того, как она испугалась, увидев Люсьена, это было гораздо легче.

Возвращение в Талию произошло так, будто кто-то нажал клавишу «Пауза» и вся сцена застыла в тот момент, когда Джорджия покинула ее.

– Если переброс совершается дважды в один и тот же период времени, в одну и ту же ночь или один и тот же день, – сказал Лючиано, – в Талию возвращаешься всего несколькими мгновениями позже, чем покинул ее.

– Но почему она вообще покинула нас? – спросил Чезаре, осторожно поглядывая на Джорджию – так, словно она была привидением.

– Думаю, что, увидев меня, она потеряла сознание, – ответил Лючиано. – И, должно быть, держала при этом в руке свой талисман. Если, имея талисман, потерять сознание в Талии, то окажешься в нашем мире, даже если вовсе о нем не думаешь. Что-то вроде автоматического устройства выхода.

Теперь он говорил, обращаясь непосредственно к Джорджии. Она кивнула в ответ, соглашаясь с тем, что звучит это вполне разумно.

– Джорджия родом из той же части нашего мира, что и я, – продолжал Лючиано. – Мы ходили в одну и ту же школу. Она знала, что я умер… Ты, наверное, решила, что увидела призрак, – добавил он, глядя на девочку.

Джорджия снова кивнула, всё еще не в силах выговорить хоть слово.

– Можно взглянуть на твой талисман? – мягко спросил Лючиано.

Джорджия с трудом разжала правую руку. Крылья лошадки оставили на судорожно сжимавших их пальцах багровые полосы. Девочка позволила Лючиано взять и внимательно осмотреть фигурку.

– В точности такая же, как наша Мерла, – заметил Чезаре, – А она в безопасности? – спросила Джорджия. – Вы отправили ее из города?

– Да, – ответил Паоло. – Она и Звездочка сейчас в Санта Фине. Мы надеемся, что там ди Кимичи не удастся ее найти. Хотя риск все-таки существует. На нашу беду, у них там летняя резиденция. Правда, посещая город, они ею не пользуются. Да и на Родериго можно полностью положиться.

– Можно мне будет побывать там и повидать ее? – спросила Джорджия.

– Конечно, – ответил Паоло. – Это совсем недалеко. За несколько часов можно обернуться туда и обратно.

Лючиано вернул девочке ее маленькую лошадку.

– Береги ее, – сказал он. – Для ди Кимичи твоя лошадка может представлять не меньший интерес, чем настоящая.

– Равно, как и сама девица, я полагаю, – добавил Детридж, – ежели девица это, а не отрок. – Он чуть растерянно окинул взглядом мальчишеский костюм Джорджии.

– Здесь, в Талии, она проходит за мальчишку, – сказал Паоло, – хотя там, откуда она пришла, это девочка.

– Понимаю. Другая личина как бы, – кивнул Детридж. – У нас тоже часто так делают, разыгрывая пиесы в театрах.

– Почему он так странно разговаривает? – шепотом спросила Джорджия у Лючиано.

Юноша улыбнулся.

– Ты тоже обратила внимание? Это потому, что он, хотя и пришел из нашего мира, но из Англии времен королевы Елизаветы, царствовавшей четыре с лишним века назад… Разреши представить тебе доктора Уильяма Детриджа, основателя братства Странников. В Талии, впрочем, его имя Гульельмо Кринаморте, и он важная особа в Беллеции.

Детридж вежливо поклонился.

– А меня здесь, кажется, зовут Джорджио, – сказала девочка.

– Меня тоже переименовали, – заметил Лючиано. – Я теперь Лючиано Кринаморте. Доктор Кринаморте и его супруга Леонора – мои приемные родители. – Он поспешно отвел взгляд от Джорджии.

Девочка успела уже, однако, заметить кое-что,

– Мне непонятна одна вещь, – сказала она. – Я страваганте из другого мира, так, во всяком случае, сказал мне Паоло, а он сумел распознать это, потому что у меня нет тени. Но и у тебя, и у доктора Детриджа тень совершенно точно имеется, хотя вы пришли из того же, что и я, мира – пусть даже отделенного четырьмя веками во времени. Может кто-нибудь объяснить мне это?

* * *

Ринальдо ди Кимичи был несказанно рад вернуться в Ремору. Его пребывание в Беллеции было связано со многими неудобствами, а по временам и опасностями, Ринальдо же не был человеком очень уж храбрым. Он ненавидел Беллецию с ее зловонными каналами, нелепой жизнерадостностью горожан и противоестественным отсутствием лошадей. Но больше всего он ненавидел ее Герцогиню, красивую, умную и настолько превосходящую Ринальдо в искусстве дипломатии, что в ее присутствии он сам себе казался каким-то зеленым юнцом.

И всё же ему удалось свести с нею счеты. Не было больше этой страшной женщины, и, хотя Ринальдо не удалось поставить на ее место кого-то из собственного семейства, сменившая ее дочь была всего лишь девчонкой и, уж конечно, не ровней его дяде, герцогу Никколо.

Ринальдо направился в сторону конюшен Близнецов. Как будет дальше развиваться его карьера, он не знал, но в данную минуту у него было о дно-единственное желание – оседлать свежего скакуна и, с места бросив его в карьер, помчаться вперед.

Два года назад, когда скончался его отец и старший брат, Альфонсо, стал герцогом Воланы, Ринальдо остался не при деле. Не было ни свободного титула, который он мог бы унаследовать, ни сколько-нибудь подходящего занятия, так что он перебрался в Ремору и обитал в одной из множества предназначенных для гостей комнат папского дворца до тех пор, пока герцог Никколо не назначил его своим послом в Беллеции.

Сейчас Ринальдо чувствовал себя в округе Близнецов таким же своим человеком, каким прежде бывал только в своем довольно-таки угрюмом родовом замке в Волане, за много миль к северо-востоку от Реморы. Он заезжал туда по дороге из Беллеции, чтобы повидать Альфонсо и их младшую сестру Катерину, но своим себя там уже больше не чувствовал. Брат намеревался жениться и был озабочен мыслью о том, нашел ли для него Никколо подходящую партию. Предполагалось, что Ринальдо удастся выяснить это.

Ринальдо подумывал о том, чтобы предложить кандидатуру их кузины Франчески, неудачливой претендентки на титул герцогини Беллеции. Ди Кимичи всегда склонны были заключать браки, не выходя за пределы семейства, и можно было предположить, что Никколо благосклонно отнесется к этой идее. Одна из миссий, которые Ринальдо должен был выполнить в Реморе, состояла в том, чтобы убедить дядю Фердинандо расторгнуть первый брак Франчески с человеком, значительно старше ее, – членом Высшего совета Беллеции. Ринальдо проявил излишнюю, пожалуй, поспешность, устраивая этот брак, но ведь ему надо было, чтобы Франческа получила право участвовать в выборах правительницы города.

– Доброе утро, ваше сиятельство, – обратился к нему конюший Близнецов. – Я уже приготовил и оседлал для вас лошадь – Бачо, гнедую кобылу.

– Великолепно! – ласково поглядев на лошадь, воскликнул Ринальдо. В конюшнях Близнецов Бачо была его любимицей.

Не призовой скакун, вроде Бенвенуто, но чудесная, с очень ровным ходом лошадь.

– В прекрасной форме лошадка, не правда ли? – откуда-то из тени произнес, заставив Ринальдо вздрогнуть, знакомый голос.

Увидев произнесшего эти слова, Ринальдо поморщился, словно отболи. От Энрико, подобранного им в Беллеции, отделаться молодому послу оказалось так же трудно, как и от ощущения бьющего там повсюду в нос дурного запаха. После убийства Герцогини Беллеция для обоих стала не тем местом, где стоит оставаться. Ди Кимичи и любой, кто был близок к ним, превратились там в подозрительных особ, хотя прямых улик, которые связывали бы их со взрывом, ни у кого не было.

Ринальдо не мог отказать Энрико в помощи и рекомендовал его обоим своим дядям: Папе как человека с большим опытом ухода за лошадьми, а герцогу Никколо как неразборчивого в средствах шпиона. Тем не менее, сам вид этого человека действовал ему на нервы. Энрико совершил хладнокровное убийство – не первое, надо полагать. И хотя оно было исполнено по приказу самого же Ринальдо, на убийцу он смотрел с цепенящим тело ужасом, зная, что тот, если ему хорошо заплатят, так же легко и спокойно перережет глотку и собственному хозяину.

– Ну, и как они тут с тобой обращаются? – нервно спросил Ринальдо, мечтая только о том, чтобы поскорее отделаться от Энрико и выехать за городские ворота.

– Прекрасно, – ответил Энрико. – Приятно вновь иметь дело с лошадьми. Они ведь понадежнее будут, чем люди, если вы понимаете, что я имею в виду.

Ринальдо полагал, что он это понимает. Этот презренный шпион имел зуб против него. Красавица, с которой Энрико был помолвлен, исчезла, и он вбил себе в голову, что его бывшему хозяину кое-что известно об этом. Ринальдо лишь однажды встречался с этой девушкой и знать не знал о ее судьбе, не имевшей в действительности ничего общего с тем, что подозревал Энрико. На женщин – хоть красивых, хоть безобразных – у посла времени не оставалось. Они были для него совершенно чуждыми созданиями. Все, исключая, быть может, сестер и кузин. И уж меньше всего ему хотелось, чтобы Энрико затаил на него злобу. Он мог представлять для Ринальдо немалую опасность – и не только чисто физическую.

– Отлично, просто отлично! – достаточно неопределенно ответил Ринальдо. – Дай мне знать, если что-то понадобится.

Он вывел Бачо из стойла, провожаемый невеселым взглядом карих глаз Энрико,

* * *

– С чего мне начать? – спросил Лючиано. Оставив решивших побеседовать наедине Паоло и доктора Детриджа, молодежь – он сам, Чезаре и Джорджия – миновала ворота Овна и направилась по ведущей на запад от городских стен дороге. Их отослали, дав наказ провести день, делясь имеющимися у каждого из них сведениями, а заодно рассказывая Джорджии о Реморе и ее обычаях.

– Ну, прежде всего, как ты попал сюда? – спросила Джорджия. Они сидели на невысокой ограде расположенной рядом с городскими стенами фермы.

– Если сегодня, то приехал в коляске, – улыбнулся Лючиано. – Подозреваю, однако, что это не то, что ты хочешь узнать. Сюда я прибыл из Беллеции, того города, куда я в мае прошлого года был впервые переброшен из нашего мира. – Его улыбка угасла. – Теперь я живу там – этот город стал для меня родным.

Несколько мгновений все трое молчали. Чезаре почти с благоговением смотрел на юношу, который был на год моложе, чем он, но успел повидать столько чудес. Лючиано был Странником, страваганте, а ведь Чезаре до сих пор даже не понимал толком, что это, собственно, означает. Чезаре знал уже, что Лючиано – ученик синьора Родольфо, самого выдающегося страваганте всей Талии, и что он живет в Беллеции вместе с доктором Кринаморте, основателем Братства. А теперь оказалось, что он не только пришелец из другого мира, но и друг персонального, так сказать, страваганте Чезаре, этой таинственной девочки с мальчишеской стрижкой и без тени.

– В нашем мире нет ничего, подобного Беллеции, – заговорил, наконец, снова Лючиано. – Она похожа на Венецию – только всё то, что в Венеции из золота, в Беллеции из серебра. Здесь, видишь ли, золото не очень ценится, самым драгоценным металлом считается серебро. В Беллецию приезжают люди со всего мира – не только тальянцы, чтобы полюбоваться ее сказочной красотой. И, попав туда, я сразу же почувствовал себя здоровым. У меня отросли волосы, я стал таким же, каким был до того, как заболел раком. – Он умолк, перевел дыхание, а затем снова вернулся к своей истории. – Невозможно рассказать всё за один раз. Я провел не один месяц, обучаясь у Родольфо – это замечательный человек, настоящий волшебник и мудрец. Он обучил меня всему, что должен знать Странник. Между прочим, он ожидал моего прибытия, потому что сам доставил мой талисман в наш мир.

– А что у тебя был за талисман? – с любопытством спросила Джорджия.

Выражение боли промелькнуло на лице юноши. Джорджия видела сейчас, что этот новый Лючиано не совсем тот Люсьен, которого она помнила. Он выглядел старше, и пережитое словно бы оставило на нем свои шрамы. Он сказал, что полностью выздоровел в Талии, но, тем не менее, казался человеком, который перенес тяжелую болезнь и исцелился от нее телом, но всё еще не душой.

– Это была изготовленная в Беллеции тетрадь, – сказал Лючиано. – Больше я не могу ею пользоваться. – Он встал и начал прохаживаться вдоль стенки. – Как видишь, я теперь отбрасываю тень. Я остался страваганте, но страваганте этого мира. В нашем мире я побывал несколько раз, но это очень тяжело для меня.

– Из-за того, чем закончилась в нашем мире твоя болезнь? – спросила Джорджия, сразу же почувствовав себя глупой и бестактной. Тем не менее, она должна была это знать.

– Да, – ответил Лючиано. – Как ты знаешь, в нашем мире, который теперь перестал быть моим, я умер.

Чезаре потрясенно смотрел на него. Хотя он уже слышал от Лючиано, что тот мертв в своем прежнем мире, поверить в это он всё еще не мог.

– То же случилось и с доктором Детриджем? – стремясь рассеять возникшую неловкость, поспешила спросить Джорджия.

– Более или менее, – сказал Лючиано. – Он перенесся в Беллону, его город в Талии, чтобы избежать смертной казни, грозившей ему в Англии. А потом он обнаружил, что у него появилась тень, и понял, что, должно быть, умер в своем прежнем мире.