Текст книги "Соглядатай"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 36

– Замечательно, сенатор, – сказал Лютер. – Сожалею, что мне пришлось попросить вас переодеться, но мы хотим создать у зрителя впечатление, будто съемки проводились в течение одного рабочего дня, поэтому нужен ваш вчерашний костюм.

– Все в порядке. Мне следовало самой догадаться, – кратко ответила Абигайль.

Они находились у нее в гостиной. Телевизионная бригада укладывала оборудование. Тоби заметил, что Абигайль не предложила Пелхэму выпить – стало быть, хочет поскорее избавиться от него.

Лютер, очевидно, понял намек.

– Поторапливайтесь! – рявкнул он на операторов, потом заискивающе улыбнулся: – Я знаю, у вас был трудный день, Абигайль. Но еще один сеанс в студии завтра утром, и мы закончим.

– Это будет счастливейший миг в моей жизни.

«Только бы Эбби смогла немного расслабиться!» – думал Тоби. Несколько часов назад они отправились на прогулку и пару раз объехали особняк вице-президента. Эбби даже пошутила по этому поводу: «Представляешь, что сказали бы репортеры, увидев, как я кружу здесь?» Но как только прибыла съемочная группа, она снова превратилась в комок нервов.

Пелхэм уже надевал пальто.

– Президент назначил на завтра пресс-конференцию. В десять вечера, в Восточном зале. Вы собираетесь там появиться, Абигайль? – поинтересовался он.

– Вообще-то я приглашена, – сказала она сухо.

– Выходит, мы прекрасно рассчитали время. Программа выйдет в эфир между шестью и семью, и зрителям не придется щелкать каналами, чтобы увидеть и то, и другое.

– Не сомневаюсь, что весь Вашингтон умирает от нетерпения. Лютер, я действительно ужасно устала.

– О, конечно. Простите меня. Увидимся завтра утром. В девять часов, если ничего не случится.

* * *

– Еще минута, и я бы спятила, – призналась Абигайль, когда они с Тоби наконец остались вдвоем. – А как подумаю, что все это пустая трата времени...

– Нет, сенатор, это не пустая трата времени, – не согласился Тоби. – Тебя еще должен утвердить конгресс. Конечно, ты получишь большинство, но разве плохо, если народ начнет слать телеграммы в твою поддержку? Эта программа сделает тебя всеобщим кумиром.

– В том случае, если из этой затеи вообще что-нибудь выйдет.

– Эбби, я нужен тебе сегодня вечером?

– Нет, я собираюсь лечь пораньше и почитать, пока не засну. Я ужасно вымоталась. – Она улыбнулась, и Тоби понял, что напряжение начинает ее отпускать. – Какую официантку ты преследуешь на этот раз? Или речь идет о покере?

* * *

Пэт добралась домой в полседьмого. Она включила свет в прихожей, но ступеньки за поворотом остались в тени. Неожиданно у нее в ушах зазвенели сердитые слова отца: «Тебе не следовало сюда приходить...»

В ту, последнюю, ночь раздался настойчивый звон дверного колокольчика; отец открыл дверь, и кто-то ворвался в дом, проскочив мимо нее; этот человек посмотрел наверх – вот почему она так испугалась. Папа сердился, и она боялась, что ее увидят.

Пэт положила дрожащую руку на перила.

«Я просто переутомилась, – подумала она, – да и день сегодня неудачный. Нужно успокоиться и приготовить ужин».

Она поднялась в спальню, быстро разделась и протянула руку за купальным халатом, висевшим на двери, но потом решила, что лучше надеть длинный восточный халат – в нем будет тепло и уютно.

Пэт села за туалетный столик, собрала волосы в хвост и нанесла на лицо крем. Она механически водила кончиками пальцев по коже, втирая крем вращательными движениями, как учил косметолог, на мгновение сжала виски, коснулась незаметного шрама у линии волос.

В зеркале отражалась мебель, стоящая в комнате; столбики кровати напоминали высоких подтянутых стражей. Пэт слышала, что, если мысленно нарисовать на лбу точку и долго смотреть на нее, можно загипнотизировать себя и вернуться в прошлое. Она целую минуту пыталась сосредоточиться на воображаемой точке, и внезапно у нее возникло странное ощущение, словно она наблюдает со стороны, как неведомая сила затягивает ее в какой-то туннель... И там, в этом туннеле, она была не одна. Пэт ясно ощутила чье-то присутствие...

Придет же в голову такая чепуха!

Пэт спустилась в кухню, приготовила омлет, кофе, тост и заставила себя поесть.

Кухня казалась удивительно теплой и уютной. Должно быть, они с родителями часто ужинали здесь. Кажется ей или у нее действительно сохранилось смутное воспоминание о том, как она сидела здесь, уютно устроившись на отцовских коленях? Вероника показывала ей их последнюю рождественскую открытку. На обороте было написано: «Дин, Рени и Кэрри». Пэт произнесла имена вслух: «Дин, Рени и Кэрри» – и у нее появилось ощущение, что в ритмике этой фразы есть какая-то неправильность.

Она ополоснула тарелки и поставила их в сушилку, намеренно оттягивая минуту, когда придется выполнить еще одну неприятную обязанность. Нужно внимательно прочесть газетную статью и выяснить, нет ли там новых неизвестных ей фактов о деле Дина и Рени Адамс.

Газета по-прежнему лежала на письменном столе в библиотеке. Пэт открыла разворот и заставила себя внимательно изучить каждую строчку текста. Многое она уже знала, но боли это не притупило... «На пистолете нашли отпечатки пальцев обоих супругов... Дин Адамс мгновенно скончался от пулевой раны во лбу... Рени Адамс, возможно, прожила еще несколько минут...»

Одна колонка была уделена сплетням, которые соседка с наслаждением пересказывала на вечере у посла: их брак, вне всяких сомнений, оказался несчастливым. Рени убеждала мужа уехать из Вашингтона, она с величайшим пренебрежением относилась к его работе, к непрерывной череде приемов и официальных церемоний, она ревновала мужа ко всем женщинам, которым он оказывал внимание...

Цитата из высказываний соседей: «Она была буквально одурманена им, а он не производил впечатление человека, отличающегося постоянством».

Ходили упорные слухи, что из пистолета стреляла Рени, а не Дин Адамс. Мать Рени пыталась прекратить эти разговоры. «Это не тайна, – заявила она на дознании, – это трагедия. Всего за несколько дней до убийства дочь сказала мне, что собирается вернуться с Кэрри домой и хлопотать о разводе. Думаю, это решение подтолкнуло его к насилию».

"Может быть, она и права, – подумала Пэт. – Я помню, как споткнулась о тело. Но почему я так уверена, что это была мама? А уверена ли я?"

Пэт стала разглядывать любительские снимки, которыми пестрила вторая страница. Виллард Дженнингс так похож на профессора! Кэтрин Грэни говорила, что он хотел уйти из конгресса и стать ректором колледжа. А Абигайль в молодости была ослепительно прекрасна. Среди фотографий Пэт обнаружила один нечеткий снимок. Она несколько раз возвращалась к нему, даже передвинула газету, чтобы на него падал свет.

Довольно неумелый снимок был сделан на пляже. Отец, мать и Абигайль в компании с двумя незнакомыми людьми. Мать поглощена книгой. Два незнакомца лежат на подстилках с закрытыми глазами. Камера захватила врасплох Абигайль и отца. Они сидели рядом и смотрели друг на друга. Что-то в позах, в выражении лиц неопровержимо свидетельствовало об их близости.

Пэт достала из стола увеличительное стекло и поднесла его к фотографии. Теперь она разглядела восхищение на лице Абигайль. Во взгляде отца читалась нежность. Их руки соприкасались.

Пэт сложила газету. Что значит эта фотография? Обычный флирт? Отец пользовался у женщин успехом и, вероятно, поощрял их внимание. Абигайль была прекрасной молодой вдовой. Наверное, за этим не кроется ничего серьезного.

В расстроенных чувствах Пэт всегда обращалась к музыке. Она перешла в гостиную, воткнула в розетку вилку от елочной гирлянды и, повинуясь внезапному порыву, выключила верхний свет. Потом села за рояль и некоторое время перебирала клавиши, пока не перешла к нежной мелодии «Патетической» Бетховена.

Сэм сегодня снова стал самим собой, таким она и помнила его – сильным и уверенным. Ему нужно время. Как и ей. Два года назад они чувствовали себя надломленными и виноватыми, но теперь все может пойти по-другому.

Отец и Абигайль Дженнингс. Что их связывало? Была ли она просто очередным его увлечением в веренице других? Отец слыл сердцеедом. А почему бы и нет? Красивый притягательный мужчина. Да и все популярные молодые политики того времени вели себя подобным образом. Взять хотя бы Кеннеди...

Элеонор Браун. Сумел ли адвокат добиться, чтобы ее отпустили под залог? Сэм так и не позвонил. «Элеонор невиновна, – говорила себе Пэт, – я уверена».

Теперь она играла «Грезы любви» Листа. Лист и Бетховен. Она неосознанно выбрала эти пьесы и в прошлый вечер. Может быть, их любила мама? Вероятно, она чувствовала себя так же – тоскливо и одиноко.

«Рени, выслушай меня. Прекрати играть и послушай».–  «Я не могу. Оставь меня в покое». Голоса. Его–  встревоженный и нетерпеливый, ее–  подавленный.

Они так часто ссорились, думала Пэт. А после ссор мама играла часами. Но иногда, в хорошем настроении, она сажала меня рядом на скамеечку и говорила: «Нет, Кэрри, вот так. Поставь пальчики сюда... Она умеет находить ноты, которые я напеваю! У девочки врожденный слух!»

Руки Пэт сами открыли Мендельсона. «Опус 30, номер 3». Еще одна пьеса, навеянная страданием. Она встала. Хватит на сегодня музыки. Слишком много призраков живет в этой комнате.

Сэм позвонил как раз в тот момент, когда она поднималась по лестнице.

– Элеонор пока не выпустят. Боятся, что девушка снова сбежит. Похоже, человек, с которым она жила, подозревается в нескольких убийствах в доме для престарелых.

– Сэм, я не могу вынести мысли, что Элеонор снова в тюремной камере!

– Фрэнк Кроули, адвокат, которого я к ней послал, считает, что она говорит правду. Утром он получит судебную стенограмму. Мы сделаем для нее все, что сможем. Пэт. Хотя, боюсь, этого будет недостаточно... Как ты?

– Как раз собираюсь на боковую.

– Двери заперты?

– На засов и два замка.

– Хорошо. Пэт, у нас позади тяжелый день, пора расслабиться. Завтра вечером в Белом доме прием для узкого круга лиц. Президент сделает важное сообщение. Твое имя есть в списках приглашенных. Я проверил.

– Сэм, ты думаешь?..

– Я точно не знаю. Готов поставить на Абигайль, но президент ведет чертовски осторожную игру. Секретная служба до сих пор не взяла под охрану ни одного из возможных претендентов. А это можно расценить как намек. Насколько я понимаю, президент собирается держать всех в неведении до последней минуты. Но кого бы он ни назвал, мы с тобой все равно отправимся праздновать.

– Даже если ты не согласишься с его выбором?

– В настоящий момент мне плевать, кого он выберет. Меня волнует совсем другое: мы снова обрели друг друга, и я хочу отпраздновать это. Надеюсь наверстать потерянные годы. Знаешь, после того как мы расстались, я ужасно тосковал по тебе. И, чтобы не раскиснуть окончательно, принялся убеждать себя, что у нас бы ничего не вышло, даже будь я свободен. Спустя какое-то время я, наверное, поверил в собственную ложь. Пэт рассмеялась, но ее голос немного дрожал. Она моргнула, смахивая неожиданно навернувшуюся слезу.

– Извинения приняты.

– И не стоит из-за сомнений растрачивать впустую наши жизни.

– Я думала, тебе потребуется больше времени, чтобы понять это.

– Как видишь, не потребовалось. – Теперь даже голос Сэма изменился – стал уверенным и сильным; таким она и помнила его все это время, когда бессонными ночами думала о любимом. – Пэт, я безнадежно влюбился в тебя в тот день на мысе Код. И ничто на свете не заставит меня отказаться от тебя. Я чертовски благодарен тебе, что ты меня дождалась.

– У меня не было выбора. О Господи, Сэм, это будет чудесно! Я так люблю тебя!

После того как они распрощались, Пэт долго стояла у телефона, держа трубку, словно снова могла услышать каждое произнесенное Сэмом слово. Наконец, все еще улыбаясь, она стала подниматься наверх. Внезапный скрип над головой напугал ее до умопомрачения. Пэт знала, что это за звук – так скрипела одна половица на лестничной площадке, когда кто-то наступал на нее.

«Не сходи с ума», – сердито приказала она себе.

Настенные бра с лампочками в форме язычков пламени тускло освещали коридор. Пэт направилась было в спальню, потом резко повернулась и пошла в заднюю часть дома. Она специально наступила на просевшую половицу и вслушалась в характерный треск. Готова поклясться, что слышала именно этот звук, подумала она. Пэт вошла в комнату, где когда-то стояла ее детская кроватка. Звук шагов эхом отразился от стен пустой комнаты. Тут было душно и жарко.

Дверь гостевой спальни была приоткрыта. Оттуда тянуло холодом. Пэт почувствовала сквозняк и прошла через комнату к окну. Между окном и верхней рамой образовалась приличная щель. Пэт попыталась закрыть окно до конца, но обнаружила, что шнур оборван. Так вот в чем дело! Вероятно, от сквозняка скрипнула дверь, пронеслась мысль, успокоившая девушку, и все-таки она открыла стенной шкаф и оглядела полки с бельем и постельными принадлежностями.

В своей комнате Пэт быстро разделась и забралась в постель. Просто нелепо так трястись, корила она себя. Думай о Сэме, о будущем.

Засыпая, Пэт снова почувствовала примерно то же, что ощутила, сидя вечером перед зеркалом: ей показалось, что она в доме не одна. Однако она не стала искать этому объяснение, поскольку слишком устала.

* * *

Облегченно вздохнув, Кэтрин Грэни перевернула табличку на дверях своего магазина – теперь он был закрыт. Для послерождественских дней торговля шла на удивление бойко. Покупатель из Техаса приобрел пару рудольштадтских фигурных подсвечников, несколько инкрустированных игральных столиков и ковер. Самая внушительная покупка дня.

Она погасила свет в магазинчике и поднялась на второй этаж, в свою квартиру. Слиго трусил за ней по пятам. Кэтрин еще с утра сложила в камине дрова. Теперь ей оставалось только поднести спичку к бумаге под растопкой. Слиго устроился на своем любимом месте.

Кэтрин отправилась на кухню и занялась ужином. На следующей неделе приедет Джордж, тогда-то она с радостью будет готовить роскошные блюда. А пока отбивной и салата более чем достаточно.

* * *

Джордж вчера звонил, чтобы пожелать счастливого Рождества, и сообщил радостную новость: его повысили в звании, теперь он майор.

– Двадцать семь лет, и уже дубовый листок! – воскликнула она. – Господи, вот отец бы тобой гордился!

Теперь у Кэтрин появилась еще одна веская причина не позволить Абигайль Дженнингс чернить имя Джорджа Грэни-старшего. Интересно, как отнеслась леди сенатор к ее письму?

Кэтрин просидела над ним весь сочельник и несколько раз переписывала набело, прежде чем отнести на почту. Ее послание напоминало ультиматум:

«Я вынуждена настаивать, чтобы вы воспользовались возможностью, которую дает эта программа, и публично признали, что следствие не располагало ни единым доказательством, свидетельствующим о вине моего мужа в происшедшей трагедии. Л значит, не ошибка пилота стала причиной катастрофы. Вы достаточно долго порочили репутацию Джорджа Грэни и теперь обязаны не только прекратить нападки, но и восстановить его доброе имя. Если вы не выполните мое требование, я подам на вас в суд за клевету и сделаю достоянием гласности ваши истинные отношения с Виллардом Дженнингсом».

* * *

В одиннадцать часов Кэтрин села смотреть новости. В одиннадцать тридцать Слиго ткнулся носом ей в руку.

– Знаю, – простонала она. – Ладно, неси свой поводок.

Ночь была темной. Если вечером на небе кое-где проглядывали звезды, то сейчас его затянуло тучами. Кэтрин подняла воротник пальто, защищаясь от сырого ветра.

– Давай побыстрее, – сказала она Слиго.

Около дома проходила дорожка через лес. Обычно они со Слиго срезали здесь угол, а потом возвращались обратно, огибая квартал. Сеттер, натянув поводок, потащил ее к своим любимым кустам, но вдруг резко остановился и угрожающе зарычал.

– Пойдем, – нетерпеливо сказала Кэтрин. – Не хватало еще, чтобы ты погнался за скунсом!

Слиго бросился вперед. Потрясенная Кэтрин увидела, как из кустов показалась огромная рука и сдавила шею старого пса. Раздался треск костей, и безвольное тело Слиго упало на потемневший снег.

Кэтрин хотела закричать, но не успела. Рука, сломавшая шею Слиго, мгновенно взметнулась над ее головой... За секунду до смерти Кэтрин Грэни наконец поняла, что произошло в тот далекий день.

Глава 37

Утром двадцать седьмого декабря Сэм проснулся в семь. Он перечитал отчет о расследовании авиакатастрофы, в которой погиб Виллард Дженнингс, и позвонил Джеку Карлсону.

– Как у тебя дела с проверкой Тоби Горгона?

– В одиннадцать получу ответ на запрос.

– Может, пообедаем вместе? Хочу кое-что тебе рассказать. Речь шла об одной фразе из отчета, которую Сэм подчеркнул: «Тоби Горгон, шофер конгрессмена, погрузил на самолет его багаж». Сэм собирался обсудить эту деталь с Джеком после того, как увидит личное дело Тоби.

Они договорились встретиться в двенадцать в ресторане, затем Сэм позвонил Фрэнку Кроули – адвокату, которого нанял для Элеонор Браун, – и пригласил его пообедать вместе с ними.

– Вы не могли бы захватить стенограмму суда над Элеонор Браун?

– Обязательно захвачу, Сэм.

Закипел кофе. Сэм налил себе чашку и включил радио. Девятичасовой выпуск новостей подходил к концу. Метеорологи пообещали переменную облачность и температуру около нуля. Потом диктор повторил основные события часа. Сэм слушал его вполуха – и вдруг замер.

«В Ричмонде, на лесном участке неподалеку от дома, обнаружено тело Кэтрин Грэни, владелицы хорошо известного в округе антикварного магазина. Рядом с ней лежал труп ее собаки со сломанной шеей. Полиция предполагает, что собака погибла при попытке защитить хозяйку».

Кэтрин Грэни убита! И именно теперь, когда собиралась затеять скандальный процесс против Абигайль.

– Я не верю, что это совпадение, – произнес Сэм. – Не верю, и все тут.

Все утро его терзали страшные подозрения. Несколько раз он подходил к телефону, собираясь позвонить в Белый дом, но в последний момент отводил руку. Что он скажет? Что Тоби Горгон не просто преданный слуга, шофер и телохранитель, каким представляется окружающим? Даже если Тоби совершил преступление, нет совершенно никаких доказательств, что Абигайль знала о его грехах.

Сегодня вечером президент объявит о назначении Абигайль на второй по значению пост в государстве. В этом Сэм не сомневался. Но сессия, на которой конгресс должен утвердить ее в должности, начнется только через несколько недель. Вполне хватит времени, чтобы провести тщательное расследование. «И на этот раз я прослежу, чтобы не осталось никаких белых пятен», – мрачно пообещал себе Сэм.

В нем крепла уверенность, что угрозы, полученные Пэт, исходят от Тоби. Если этот тип действительно что-то скрывает, то ему, ясное дело, не по нраву интерес Пэт к его прошлому.

Ну, если выяснится, что угрожал он!..

Сэм сжал кулаки. Сейчас он меньше всего походил на будущего старика, каким считал себя еще несколько дней назад.

* * *

Абигайль нервно сцепила руки.

– Нужно было выехать пораньше, – процедила она. – Мы вот-вот попадем в пробку. Прибавь ходу.

– Не волнуйся, сенатор, – успокоил ее Тоби. – Без тебя не начнут. Ты хорошо выспалась?

– Вообще не спала. Всю ночь в голове вертелась одна мысль: «Я стану вице-президентом Соединенных Штатов». Включи радио. Послушаем, что обо мне говорят...

Новости Си-би-эс только начинались: «Ходят настойчивые слухи, что на пресс-конференции, назначенной на сегодняшний вечер, глава государства назовет первую женщину – вице-президента Соединенных Штатов. По мнению осведомленных лиц, этой чести удостоится одна из двух выдающихся политических деятельниц – сенатор Абигайль Дженнингс или сенатор Клер Лоуренс».

«...Только что нам стало известно о трагическом совпадении: миссис Кэтрин Грэни, владелица антикварного магазина в Ричмонде, обнаруженная сегодня утром мертвой, была вдовой пилота, который двадцать семь лет назад погиб в авиакатастрофе вместе с конгрессменом Виллардом Дженнингсом. Абигайль Дженнингс начала свою политическую карьеру после смерти мужа, на чье место была назначена губернатором Виргинии до окончания выборного срока...»

– Тоби!

Он глянул в зеркало заднего обзора. Абигайль побледнела.

– Тоби, какой кошмар!

– М-да, паршиво...

Лицо Абигайль стало жестким:

– Никогда не забуду, как мать Вилларда отправилась к этой женщине и провела с ней немало времени, пока искали самолет. Она даже не соизволила поинтересоваться, что происходит со мной.

– Ну, теперь они снова вместе, Эбби. Смотри-ка, кажется, пробка рассосалась. Доберемся до студии вовремя.

Когда машина въехала на стоянку, Абигайль тихо спросила:

– Что ты делал прошлой ночью, Тоби? Играл в покер или ходил на свидание?

– Я встречался с малышкой из «Стекбургера». А почему ты спрашиваешь? Проверяешь? Может быть, вы хотите поговорить с этой женщиной, сенатор? – Теперь его тон был почти негодующим.

– Нет, конечно нет. В свободное время ты волен сколько угодно развлекаться со своей барменшей. Надеюсь, ты получил удовольствие.

– Получил. Тем более что у меня было не так много свободного времени в последние дни.

– Знаю. Я тебя ужасно загрузила, – заговорила она примирительно. – Просто...

– Просто что,сенатор?

– Ничего... Так, ерунда.

* * *

В восемь часов утра Элеонор повели на проверку на детекторе лжи. Она на удивление хорошо выспалась – особенно если сравнить эту ночь с той, что она провела в тюремной камере одиннадцать лет назад. Тогда Элеонор неожиданно начала кричать. «Вы испытали в ту ночь острый приступ клаустрофобии», – объяснил ей психиатр после нервного срыва. Но теперь она чувствовала себя по-другому: Элеонор охватил удивительный покой от того, что ей не надо больше прятаться и бежать.

Мог ли отец причинить вред тем старикам? Она рылась в памяти, пытаясь отыскать хотя бы один пример, когда ему изменила мягкость и доброта, но не могла припомнить ничего подобного.

– Вот эта дверь. – Надзирательница привела Элеонор в небольшую комнату рядом с блоком тюремных камер. Там уже сидел детектив Барротт и читал газету. Элеонор обрадовалась, что видит именно его – Барротт не считал ее лгуньей. Он поднял на девушку глаза и улыбнулся.

Даже когда вошел другой мужчина, чтобы закрепить на ней провода полиграфа, Элеонор не расплакалась, как в прошлый раз, на допросе после первого ареста. Она спокойно села в кресло и немного смущенно спросила, не возражают ли они, если она будет держать в руках куклу. Они не протестовали, хотя как будто удивились. Вошел мистер Кроули, ее адвокат. Этот чудесный человек отнесся к ней по-отечески. Элеонор пыталась вчера объяснить ему, что не может заплатить больше пятисот долларов, но он велел ей ни о чем не беспокоиться.

– Элеонор, вы все еще можете отказаться от проверки, – предупредил он ее; она ответила, что понимает это.

Сначала следователь, проводивший допрос, задавал простые, даже глупые вопросы о ее возрасте, образовании, любимых блюдах. Потом он перешел к другим вопросам – тем, которые Элеонор ожидала услышать:

– Вы что-нибудь украли?

– Нет.

– Даже в детстве, какую-нибудь мелочь вроде цветного карандаша или кусочка мела?

Когда Элеонор спросили об этом в прошлый раз, она разрыдалась: «Я не воровка, не воровка!» Но сейчас ей было гораздо легче отвечать на вопросы. Она представила себе, что разговаривает с детективом Барроттом, а не с этим безликим бесцеремонным незнакомцем.

– Я ни разу в жизни ничего не украла, – сказала она твердо. – Даже карандаш или кусочек мела. Я не смогла бы взять вещь, которая принадлежит другому.

– А как же флакон духов, который вы взяли в магазине, когда учились в школе?

–  Я не крала его!Клянусь вам. Я забыла отдать его продавцу.

– Вы часто пьете? Каждый день?

– О нет. Иногда, бывает, выпью вина, но совсем немного. Меня от него клонит в сон. – Элеонор заметила, что детектив Барротт прячет улыбку.

– Вы взяли семьдесят пять тысяч долларов из офиса сенатора Дженнингс?

В прошлый раз, когда ее спросили об этом, у Элеонор началась истерика. Сейчас же она спокойно ответила:

– Нет, не брала.

– Но вы спрятали пять тысяч долларов в кладовой вашего дома?

– Нет.

– Тогда как, по-вашему, они туда попали?

Вопросы все сыпались и сыпались:

– Вы солгали, когда заявили, что вам звонил Тоби Горгон?

– Нет.

– Вы уверены, что это был действительно он?

– Так мне показалось. Если не он, то кто-то с таким же голосом.

А затем последовало невероятное:

– Вы знали, что Артура Стивенса подозревают в убийстве одной из его пациенток, миссис Аниты Гиллеспи?

Элеонор едва не потеряла самообладание:

– Нет, не знала. Я не могу этому поверить. – Но тут она вспомнила, как отец кричал во сне: «Закройте глаза, миссис Гиллеспи, закройте глаза!»

– На самом деле вы верите, что такое возможно. Это ясно видно по показаниям приборов.

– Нет, – прошептала она. – Отец никогда не смог бы причинить никому вреда. Он принимал страдания своих подопечных очень близко к сердцу.

– Вы считаете, он стремился прекратить их страдания?

– Не понимаю, о чем вы.

– Думаю, понимаете. Элеонор, Артур Стивенс пытался поджечь на Рождество дом престарелых.

– Это невозможно.

Элеонор побелела как смерть. В ужасе она уставилась на следователя, задавшего ей последний вопрос:

– Были ли у вас какие-нибудь основания подозревать, что Артур Стивенс – убийца-маньяк?

* * *

Ночью Артур глотал таблетки кофеина каждые два часа – не хватало еще заснуть и закричать во сне! Нервное напряжение не позволяло ему даже лечь. Согнувшись в три погибели, он сидел в стенном шкафу, уставившись в темноту.

Надо же было допустить такую оплошность! Когда Патриция Треймор вернулась домой, Артур приоткрыл дверцу шкафа и прислушался: до него донеслось урчание труб, когда она принимала душ, он слышал скрип лестницы, когда она спускалась на кухню. Потом ощутил запах кофе. Спустя какое-то время Патриция Треймор села за рояль. Артур решил выбраться из шкафа, сообразив, что, пока она играет, ему не грозит опасность быть обнаруженным. Он сел на верхнюю ступеньку и стал слушать музыку.

И тогда с ним вновь заговорили голоса. Они велели ему оставаться здесь, пока все не кончится, а потом найти другую клинику и продолжить выполнение возложенной на него миссии. Артур так глубоко погрузился в медитацию, что не заметил, как рояль замолчал. Он вообще не помнил, где находится, пока не услышал шаги Патриции на лестнице. Бросившись к убежищу, Артур в спешке наступил на просевшую половицу, и девушка, несомненно, заподозрила неладное. Он затаил дыхание, когда она открыла дверь стенного шкафа. К счастью, ей не пришло в голосу заглянуть за полки.

Только утром, когда она ушла, Артур наконец выбрался из шкафа, и то лишь на несколько минут. Он боялся, что может прийти уборщица и услышать его.

Медленно тянулось время. Потом голоса приказали ему взять из шкафа коричневую хламиду Патриции Треймор и надеть ее.

Если она предала Глорию, ему понадобится надлежащее одеяние, чтобы покарать грешницу.