Текст книги "Энохиан. Крик прошлого"

Автор книги: Мэри Эриа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

казнят. Осознание этого факта вызвало в моих венах взрыв адреналина. Я быстро подошла к

телу санитара, забыв об отвращении и страхе. Пошарив в его карманах, я нашла связку

ключей. Те, которые Джеймс украл ранее, были спрятаны в вентиляции в моей палате, и у

нас не было времени за ними возвращаться.

– Что ты делаешь? – схватив меня за плечи и развернув к себе, спросил Джеймс.

Его глаза сверкали, словно два драгоценных камня, но теперь они не пытались меня

успокоить или напугать. Он лишь пытался понять, что я надумала. Или убедиться в том, что я

не сошла с ума. Забавно, учитывая место действий.

– Они убьют тебя за это, – махнув рукой на тело санитара, проговорила я ледяным тоном, которого сама от себя не ожидала. – Ты должен сбежать из лечебницы. Сейчас. Немедленно.

– А как же ты? – спросил Джеймс, оглядев меня с ног до головы.

Моя одежда была перепачкана кровью санитара и моей собственной. Ноги и руки слегка

подрагивали, но я вполне держалась.

– Я не брошу тебя здесь одну, – строго заявил Джеймс.

– Я не могу уйти, – отчаянно закачала головой я.

Глаза парня слегка сузились.

– Почему? – резко спросил он. – Что тебя держит в этом дерьме?

Я открыла рот, чтобы ответить, но не нашла нужных слов. Я и сама не понимала, что держит

меня в этом месте. Уж точно не сентиментальные привязанности или радостные

воспоминания. Но было во мне что-то, что кричало о том, как опасно покидать это место. А

еще был Тим. Тим, мой лучший друг и единственное цельное воспоминание. Я знала, что он

все, что у меня осталось. Все, о чем я всегда помнила и никогда не забуду.

– Я не могу бросить здесь Тима, – прошептала я, решив не рассказывать о первой причине

своего нежелания сбежать из лечебницы.

Джеймс кивнул, будто ожидал такого ответа.

– А если мы заберем его с собой? – спросил парень. – Тогда ты пойдешь со мной?

В глазах Джеймса светилось упрямство и решительность. Время уходило, словно вода сквозь

пальцы, и я не имела права задерживать нас. А Джеймс наверняка не сдвинется с места, пока

я не соглашусь с его безумным планом. Странно, но за короткое время я научилась понимать

его лучше, чем кого бы то ни было еще.

– Хорошо, – кивнула я. – Мы вытащим и его.

Джеймс кивнул и, схватив меня за руку, рывком распахнул тяжелую дверь. Я ожидала

увидеть толпу санитаров, через которую пришлось бы пробиваться с боем, но в коридоре

было тихо и прохладно. Больных еще не привели в палаты, хотя гроза за окном набирала

силы, а значит, не было необходимости в охране безлюдного коридора. Джеймс потянул меня

за собой, и мы скрылись в одном из темных закоулков. Это была своего рода глубокая ниша в

стене, высотою до самого потолка и с непонятным для меня предназначением. Находясь в

довольно темной части коридора, это место становилось хорошим тайником.

Джеймс стал напряженно выглядывал из-за угла, чего-то ожидая.

– Этот ублюдок знал, что стены в той процедурной гораздо толще, чем в любом другом

помещении. Та чертова комната звукоизолирована ,– прошептал Джеймс, отвечая на мои

мысленные вопросы, но даже не глядя в мою сторону.

Его челюсть сжалась, а свободная рука превратилась в подрагивающий кулак, из-за чего

стальные мышцы выступили из-под серой одежды.

– Ты не жалеешь о том, что сделал? – осторожно спросила я, не зная, хочу ли знать ответ.

Джеймс мрачно взглянул на меня, а затем снова перевел взгляд на темный коридор.

– Нет, – бросил парень через плечо. – Не жалею.

Я сделала глубокий вдох и постаралась убедить себя, что Джеймс действовал под действием

аффекта и все еще не до конца осознавал, что натворил. Иначе получилось бы так, что я

намеренно собираюсь помочь хладнокровному убийце сбежать из психиатрической

лечебницы. А ведь я даже не знаю ни диагноза, ни причины, по которой Джеймс оказался

здесь. А если бы даже и знала, то разве поступила бы как-то иначе?

Желание защитить малознакомого человека оказалось сильнее здравого рассудка, и поэтому я

полностью ему доверилась. Мы простояли в темном углу около трех минут. Я понятия не

имела, чего ждет Джеймс, но чувствовала, что у него есть план.

– Когда я вытащу из толпы твоего дружка, прижмись к стене и постарайся не издавать ни

звука, поняла? – шепотом отдал приказ Джеймс.

Я коротко кивнула, в душе понадеявшись, что его план сработает. Права на ошибку у нас не

было. В руке Джеймса что-то блеснуло, и я сумела разглядеть острый скальпель. Когда он

успел его взять? И что собирался делать? Я понимала, что не должна мешать Джеймсу. Он

всегда знает, что делает, но что, если он кому-то навредит этой штуковиной? Убийство, даже

самого ужасного человека, это плохо. Неважно, кого именно ты убил. Важно лишь то, кем ты

стал после этого.

Большие двустворчатые двери в другом конце коридора распахнулись, и под пристальным

присмотром санитаров больные плотной группкой шли вдоль коридора. Некоторых из них

распихивали по палатам, но большинство жили не в этом корпусе, и поэтому двигались

прямо к тому повороту, рядом с которым мы затаились.

Среди больных и людей в белом я разглядела Тима. Он шел, нервно озираясь по сторонам, но

при этом низко опустив голову и стиснув зубы. Что-то было не так. Я разглядела

выступивший пот на его висках и лбу. Его тело слегка дрожало, а руки были напряжены. Он

лихорадочно потирал кисти.

– Приготовься, – едва слышно шепнул Джеймс, завидев моего друга.

Он не заметил, в каком тот состоянии, и менять что-то было уже поздно. Джеймс выпустил

мою руку и шагнул вперед, двигаясь быстро и беззвучно. Словно призрак. И без того

неустойчивая нервная система давала о себе знать, но я изо всех сил пыталась справиться с

волнением и просто ждала, стоя вне поля зрения санитаров. Джеймс скользнул вдоль

коридора в тот момент, когда группа больных подошла к повороту. Он без труда слился с

толпой, и никто не обратил на него внимания. Я следила за тем, как парень схватил Тима за

руку и в ту же секунду, как больные стали проходить мимо затемненной ниши, в которой

скрывалась я, дернул его на себя. Тим ошарашено открыл рот, но, к счастью, не издал ни

звука. Мгновение – и теперь мы втроем оказались в темноте, тесно прижатые друг к другу.

Удивительно, но никто ничего не заметил. Я не могла поверить, что все будет так просто.

– Быстро идите за мной, – приказал Джеймс, как только толпа больных скрылась за

очередным поворотом.

Он шагнул в противоположную сторону, и я схватила Тима за руку, таща за собой. Парень

очень быстро оправился от шока, но теперь на его лице явно читался испуг и недоверие.

– Что мы делаем? – отчаянным шепотом спросил Тим.

– Уходим отсюда, – коротко бросила я, чувствуя, как его сухая и холодная ладонь подрагивает

в моей руке.

Джеймс шел впереди, выглядывая из-за углов и выбирая самый удобный путь. Теперь, когда

Тим был рядом со мной, я чувствовала, как буря в моей душе сходит на нет. Петляя по

коридорам и слыша раскаты грома за окном, я четко осознала, что должна делать дальше. Все

это было реально. Мы действительно близки к выходу, и лишь осознание данного факта

заставляет меня стать холодной и расчетливой. Я чувствую каждой клеточкой своего тела, что принятое мною решение – правильное. Вот только не все с этим согласятся.

– Сейчас будет жарко, – предупредил Джеймс, в очередной раз выглянув из-за угла. –

Надеюсь, ты готова, воробушек?

Он обернулся ко мне ради того, чтобы подбодрить улыбкой. Я натянуто улыбнулась в ответ.

Тим, стоящий рядом со мной, сильнее сжал мою ладонь. Я не помнила этой части лечебницы, но Джеймс, видимо, хорошо ее знал. Он вступил в неяркий свет едва горящих ламп, и я тут

же услышала чьи-то быстрые шаги. Спустя мгновение вся лечебница содрогнулась в

пронзительном вое сирены, оповещавшей о побеге. Я выпустила руку Тима, так как

пришлось заткнуть уши, чтобы не оглохнуть.

На Джеймса напало двое санитаров, которые сторожили длинный, едва освещаемый,

коридор, в конце которого была какая-то дверь. Джеймс быстро вступил в схватку, но, несмотря на обезумевших от ярости санитаров, он смог вывернуться из-под очередного удара

и крикнуть мне во все горло:

– Дверь!

Я моментально поняла, чего Джеймс добивался. Сжав в руке связку ключей, я свободной

рукой схватилась за рубашку Тима, и потащила его за собой. Мой друг не стал медлить, и на

удивление быстро пробежал через весь коридор, а затем стал дергать за ручку. Конечно же, дверь была заперта.

Стараясь не обращать внимания на громкие звуки ударов и вскриков, которые, казалось бы, могли перекрыть завывание сирены, я стала лихорадочно искать нужный ключ. Ни один из

ключей в связке не подходил. Я вспомнила, что когда-то Джеймс сам сказал мне, что в таких

связках нет ключа от парадной двери. Мы были в ловушке. Неужели все вот так и

закончится?

Я с ужасом обернулась к Тиму. Джеймс и я с самого начала были покойниками, но теперь я

обрекла на муки и своего лучшего друга. Черт побери, как я только могла поверить, что мне

удастся вытащить его из лечебницы? Ведь отсюда нет выхода!

– Отойди, – приказал Тим неожиданно жестким голосом.

Странно, но на его лице больше не осталось и тени замешательства, страха или

неуверенности. Впервые в жизни я увидела, как он перестал дрожать и будто превратился в

какого-то совершенно незнакомого мне человека. Уверенного. Сильного. Решительного.

Пока Джеймс мерился с силами с новыми, только что подоспевшими санитарами и чуть ли

не танцевал на телах тех, кого уже успел отправить в нокаут, Тим метнулся к массивному

письменному столу, за которым, наверное, обычно сидел дежурный. Я никогда не думала, что

в таком худощавом и измотанном парне может оказаться такая сила. Тим схватил тяжелый

деревянный стул, который, наверное, был вдвое тяжелее меня, и с размаху обрушил его на

дверь, едва я отскочила в сторону. Грохот стоял оглушительный.

Джеймс понял замысел моего друга, и, несмотря на новые травмы, он все же продолжал

задерживать сразу троих санитаров. Время убегало от нас, словно мы были стаей чертей. Я

знала, что с минуты на минуту здесь окажется целое войско санитаров, и тогда даже Джеймсу

не справиться с ними. Мы так же близки к гибели, как и к свободе.

Тим тоже понимал это.

Несмотря на то, что металлическая дверь казалась довольно устрашающей, на деле она

оказалась не такой уж и прочной. Тим снова поднял кресло, и на этот раз оно чуть не

разлетелось в щепки, но и дверь заметно пострадала.

Еще два удара, и путь был открыт. Покореженная дверь едва висела на одной петле.

Перед нами оказался еще один коридор. Гораздо длинее предыдущего, с резким поворотом в

непроглядную тьму в самом конце. Коридор был завален какими-то ящиками, и я быстро

поняла, что это, возможно, служебный выход, через который в лечебницу доставляли еду или

еще что-то важное. Тим схватил меня за руку и дернул внутрь. Спустя секунду к нам

присоединился Джеймс. Он выглядел изрядно потрепанным, но очень довольным.

– А ты не так уж и бесполезен, – хлопнув Тима по спине, одобрительно проговорил Джеймс.

Тим оставил эти слова без внимания.

Мы влетели в коридор. Неожиданно я остановилась, выдернув руку из хватки Тима. Джеймс

тоже замер, и мы все посмотрели на слетевшую с петель дверь. Она едва держалась в

вертикальном положении, но это была единственная преграда на пути у подступающих

санитаров. Не сговариваясь, мы стали подпирать дверь тяжелыми ящиками и мешками с

крупами. Это, конечно, нас не спасет, но, по крайней мере, задержит наших преследователей.

– Откуда ты узнал, куда нужно идти? – спросил Тим у Джеймса, немного задыхаясь от

нагрузки.

Джеймс привалил здоровенный мешок к большому деревянному ящику и выпрямился. Он

посмотрел на груду всякой всячины, которую мы навалили под дверь, и удовлетворенно

кивнул.

– Нужно уходить, – проговорил он так, будто Тим и не задавал ему никаких вопросов.

Озборн сделал несколько шагов в сторону, но тут случилось нечто, чего я не ожидала. Тим

схватил Джеймса за вороты рубашки и впечатал в стену. Удивительно, но эти двое были

почти одного роста.

– Что ты делаешь? – крикнула я, слыша, как в коридоре, за забаррикадированной дверью, уже

раздаются несколько десятков быстрых шагов.

– Кто ты, к черту, такой? – рявкнул Тим прямо в лицо Джеймсу.

Джеймс, игнорируя весьма устрашающий вид моего друга, холодно посмотрел ему в глаза.

– Ты и впрямь хочешь обсудить мою биографию прямо сейчас? – сухо спросил Озборн.

За дверью уже послышались голоса санитаров. Они вот-вот пойдут на таран, а мы еще не

знаем, что ждет нас в конце этого коридора. У нас нет времени на разборки.

– Я тебе не верю, – медленно и очень едко прошипел Тим.

Это настолько не вязалось с его обычным спокойным или добродушным тоном, что по моей

спине поползли мурашки. Стало казаться, что я совершенно не знаю человека, стоящего

предо мной. Снова. Сегодня что, день разочарований в окружающих меня людях?

Тим резко отдернул руки от рубашки Джеймса и, развернувшись, схватил меня за руку. Мы

снова бросились вперед по коридору, будто ничего не случилось. Но я все еще видела злой

взгляд Тима и холод в глазах Джеймса. Что это означало? Не то что бы я и раньше не

замечала недовольства Тима, стоило тому лишь увидеть Озборна, но разве сейчас было время

для выяснений отношений?

Мы пробежали по коридору, постоянно налетая на какие-то ящики. Здесь было темно. Визг

сирены пытался перекричать разыгравшуюся снаружи бурю. Я бежала так быстро, что мои

легкие начинали гореть, но мы не останавливались ни на секунду, пока перед нами не

возникла новая дверь. Она была узкой и ржавой, но эта дверь была в разы толще

предыдущей. Такую стулом не выбьешь.

– Я могу ее вскрыть, но мне нужно время, – сказал Джеймс, опустившись на одно колено

перед старым замком. На полу валялся какой-то мусор, и парень быстро нашел в нем кусочек

твердой проволоки. Маленькая лампочка над самой дверью давала жалкое подобие

освещения, но Джеймса это не остановило. Тим стал обеспокоенно поглядывать на ту

темную часть коридора, из которой мы выбежали. Несмотря на то, что мы были довольно

далеко, я все же слышала, как санитары пытаются прорваться сквозь нашу баррикаду.

– Почему ты напал на Джеймса? – быстро спросила я, понимая, что потом у меня уже не будет

шанса узнать.

Тим недоверчиво покосился на занятого замком парня. Тот и ухом не повел, продолжая что-то

мутить с проволокой.

– А тебя не удивляет, что он, пробывший здесь всего несколько недель, так хорошо знает

лечебницу? Тебя не смущает, что он дерется так, словно всю жизнь только этим и занимался?

– Тим перевел сердитый взгляд на хладнокровного Джеймса, и в полутьме глаза моего друга

полыхнули ненавистью. – Ты ведь один из них, верно?

Я нахмурилась, не понимая, к чему клонит Тим.

Джеймс продолжал ковыряться в замке с таким сосредоточенным видом, будто нас здесь и

вовсе не было. Будто за нами никто не гнался и нам не угрожала смертельная опасность.

Если бы он не ответил Тиму, я бы вообще засомневалась, что он его услышал.

– Один из самых умных, умелых и привлекательных парней в мире? – спокойно, с ноткой

высокомерия, спросил Джеймс, и левый уголок его губ дернулся в едва уловимой улыбке. -

Можно сказать и так. Хотя, я привык думать, что мне нет равных.

Тим сощурил глаза, пытливо всматриваясь в Джеймса. Он чуть было не дымился от

негодования.

– Один из стражей Энохиана, – выплюнул Тим, словно это было проклятье.

Я открыла рот, чтобы спросить, что за бред несет Тим, но тут щелкнул замок, а вместе с ним

в коридор ворвались санитары. У меня больше не оставалось времени на расспросы. Пора

было осуществить свой собственный план, который я составила еще в самом начале.

Джеймс и Тим выскочили под проливной ливень, и их лица освещали лишь вспышки

молнии. Они были уверены, что я следую за ними, и даже не оглянулись. Я же сделала

несколько шагов назад, зная, что у них не будет возможности вернуться за мной. Я приняла

это решение еще в ту же секунду, когда Тим оказался рядом с нами. Я знала, что это

правильно. Я не понимала, почему, но в голове звучали мои собственные, давно забытые

слова о том, что я не имею права на свободу. Откуда они взялись? Что со мной было не так?

Это уже не важно.

Важно лишь то, что я должна остаться. Вся моя готовность к побегу была ложью с самого

начала.

– Тали! – закричал Тим в ту же секунду, когда толпа санитаров свернула за поворот, и

оказалась всего в нескольких шагах от меня. Сильный ветер внес в коридор холодные капли

дождя, и они застыли на моем лице, словно непролитые слезы.

Джеймс и Тим были уже достаточно далеко, чтобы сбежать. Я надеялась, что они сделают

это. Я надеялась, что Тим забудет обо мне. Надеялась, что его инстинкт самосохранения и

жажда свободы окажутся сильнее привязанности ко мне. Я надеялась, что со временем он

научится жить с воспоминаниями об этой ночи, которая изменила все. Он должен научиться.

Должен сбежать. Иначе все будет напрасно.

– Найди дом у моря! – крикнула я, и бросилась обратно по коридору, навстречу своей смерти.

За спиной раздались звуки борьбы. Я поняла, что Джеймс силой пытался утащить Тима

подальше от лечебницы. Крики моего друга заглушил раскат грома и вой сирены. Я

мысленно поблагодарила Джеймса Озборна за то, что он сделал для меня. Когда я в

последний раз обернулась, то двое парней уже растворились во тьме, а меня кто-то оглушил

мощным ударом по затылку.

Часть вторая

Скажи мне, кто я?

7. Холод и жар

Я помню холод. И помню жар. Понятия несовместимые, но так отчетливо запечатлевшиеся в

моей памяти. Эти воспоминания часто гнали меня как можно дальше от дома. Сколько бы я

ни пыталась укрыться от них, сколько бы средств ни перепробовала, все было напрасно. Я

помнила, и это убивало меня. Мои кошмары были бессмысленны. Я не знала деталей. Не

знала имен или мест, в которых происходили какие-то события. Что это были за события я, тоже не помнила. Не помнила своего родного дома, из которого так отчаянно бежала, и не

помнила своих родных.

Но я помню холод. И помню жар.

Что реально, а что ложь? Этот вопрос я задавала слишком часто, но почему-то ответ меня

никогда не интересовал. Я не помнила ничего, что было бы важно. У меня никогда не было

никаких стремлений, кроме как банального инстинкта самосохранения. Да и тот часто

подводил. Я знала свое имя и знала, что со мной что-то не так. Мир, в котором я жила, был

жалким, ведь он не выходил за границы лечебницы, но было ли это важно?

Вам знакомо чувство, когда человек просыпается, но все еще находится на грани сна и

реальности? Те несколько секунд, когда мы не помним ничего, что происходило с нами всего

сутки назад, но при этом уже не помним и сна? Иногда мне казалось, что именно в таком

состоянии я и застыла. Не помня своего прошлого, не осознавая настоящего и не надеясь на

будущее.

Когда я проснулась, то первое, что пришло мне в голову, было: я мертва. Вокруг стояла

тишина, тьма и холод. Почему-то именно так я и представляла себе смерть. Вот только спустя

несколько долгих минут я осознала, что на самом деле я все еще в этом мире. Все еще здесь.

Мне хотелось сказать «все еще жива», но это было бы неправдой. Я давно уже не жива. Мое

существование нельзя было назвать жизнью.

Меня заперли в темной и промерзшей комнате без окон и всего с одной стальной дверью.

Здесь не было ничего. Даже тряпки, на которой можно было бы спать. Стены, потолок, пол —

все бетонное и серое. Я не знаю, как долго находилась здесь, но постепенно мои мысли стали

вращаться вокруг событий, которые я запомнила последними.

Лежа на холодном бетонном полу, я смотрела прямо в потолок, пытаясь выстроить четкую

картину мира. Что произошло? Что было правдой, а что ложью? Что было первым, о чем я

вспомню, и что было самым важным?

Джеймс.

Странно, но именно это имя пришло мне на ум, как только я задала себе нужные вопросы.

Перед глазами всплыл его образ. То, как он убил санитара. Мой страх перед ним и

одновременно за него. Как странно. Я не думала, что привязалась к нему, но, очевидно, это

действительно так. А еще был Тим. Меня поразила его смелость, его решительность и его

сила, о которой я раньше и не подозревала. Жаль, что теперь я уже никогда не смогу узнать, каким же на самом деле был мой друг.

Восстанавливая в памяти все прошедшие события, я испытывала сразу несколько чувств.

Облегчение было, пожалуй, самым сильным. Теперь, когда Тим и Джеймс были далеко

отсюда, а о том, что их могли поймать уже после того, как вырубили меня, я думать не

хотела, они были в безопасности. Я не знаю, как дальше сложится их жизнь, но я уверенна, что в эти жуткие серые стены они уже никогда не вернутся. Они будут жить где-нибудь очень

далеко отсюда и со временем смогут стать по-настоящему счастливыми. Так должно быть.

Они это заслужили, верно?

За чувством облегчения шла эгоистичная печаль. Мои друзья хоть и были в безопасности, но

они были далеко. По крайней мере, я на это надеялась, и в то же самое время боялась. Если

они далеко, это означает, что я никогда их больше не увижу. Никогда не буду частью их

жизни. Возможно, для Джеймса и Тима я со временем стану лишь смутным воспоминанием, которое очень редко дает о себе знать. Расскажут ли они когда-нибудь обо мне своим новым

друзьям, любимым девушкам, которых обязательно встретят, или же семье, которую заведут?

Будут ли скучать хотя бы немного? Наверное, подобные мысли были очень глупыми, ведь

совсем недавно я надеялась на то, что Тим забудет обо мне и будет жить спокойной жизнь, которую заслуживал. Но сейчас, лежа в темной камере, я по-настоящему захотела, чтобы они

помнили меня. Чтобы хоть иногда упоминали мое имя. Ведь если хотя бы один человек

помнит о тебе, то это становится доказательством твоего существования. А я отчаянно хотела

существовать хотя бы в чьих-то воспоминаниях.

Печаль медленно перетекала в едва уловимый страх. Страх за свою никчемную жизнь,

которую я добровольно отдала на растерзание санитарам и доктору Оливеру. Мое

нахождение в полностью изолированной бетонной коробке не сулило ничего хорошего. Я

знала, что для меня готовят нечто особенное. Я была участницей побега и убийства, а такого

здесь не прощают. Я знаю, что многие согласились бы на смерть, чем на то, что может

ожидать меня. Но я не боялась умереть. Я лишь боялась быть забытой.

Тем не менее, я сдалась. В удушливом молчании, созерцая тьму, я понимала, что больше не

могу и не хочу бороться. И дело тут было вовсе не в пытках, придуманных врачами или

санитарами. Было что-то еще. Что-то куда более сильное. Что-то более важное. И это «что-

то» преследовало меня всю жизнь, но я не могла понять, как долго эта жизнь длилась.

Казалось, будто я столетиями убегала от чего-то, но разве это было возможно? И было ли это

теперь важно? Возможно, я лишилась тех жалких крох, которые осмелилась бы назвать силой

духа, но все же во мне тлело кое-что, оставленное мною прежней и сохраненное мною

настоящей.

У меня был вопрос.

Всего один-единственный вопрос, который я могла задать всего одному человеку, но на

который мне бы никто не ответил. Почему я здесь? Вопрос адресовался моему подсознанию

и мне самой, ведь никто не мешал мне сбежать вместе с Тимом и Джеймсом. Я могла это

сделать. И у меня получилось бы. Но я осталась. Что заставило меня принять такое решение?

Решение, которое казалось таким же естественным, как воздух? Решение, над которым я не

колебалась ни секунды.

Был ли это страх? Нет. Страха не было. По-крайней мере, он был направлен не в том

направлении. Страх за Джеймса? Да. Страх за Тима? Конечно. Страх за саму себя? Нет. Тогда

что?

Я попыталась задуматься о своем побеге, который теперь был абсолютно невозможен, но тут

же громко фыркнула. Дело не в бетонных стенах или стальных дверях. И даже не в толпах

санитаров, медсестер или врачей с успокоительными. Дело во мне. Во мне и только. Я была

уверена, что не могу, просто не имею права сбежать. Будто я, давно забытая и стертая

препаратами я, на мгновение поднимала свое лицо и как бы говорила: «Ты знаешь, что это

невозможно». Я не могла вспомнить, кем была. Не могла рассмотреть ту старую себя, которая

существовала до жалкого существа, которым я была сейчас. Единственное, что у меня

осталось от меня же прежней, это уверенность в том, что я никогда не должна покидать стен

лечебницы.

И это пугало меня.

Свет бил по глазам даже сквозь веки. Мне пришлось закрыть лицо руками, чтобы не

ослепнуть. Кому-то пришло в голову настежь распахнуть стальную дверь, впустив тем

самым мощный поток солнечного света. Прежде чем я смогла бы привыкнуть к яркому свету, кто-то сгреб меня в охапку и резко поставил на ноги. Меня поволокли прочь из бетонной

коробки, и спустя какое-то время я смогла рассмотреть стремительно мелькающие камеры, в

которых не было больных. Куда бы меня ни волокли, это закончится плохо.

– Что происходит? – сухим от жажды и долгого молчания голосом спросила я.

Санитар в обычной белой униформе продолжал крепко держать меня за руку и тащить за

собой, пропустив мои слова мимо ушей.

Я снова стала оглядываться, но постепенно перестала узнавать коридоры, по которым меня

вели. Лечебница была огромна, и без возможности свободно передвигаться по ней было

невозможно изучить все ее коридоры и корпуса. Сейчас вопрос Тима, по поводу

осведомленности Джеймса в данном вопросе, не казался мне таким уж глупым.

Санитар ввел, а точнее, втащил меня в просторную комнату, выложенную белым кафелем.

Она резко контрастировала с той бетонной коробкой, в которой меня продержали, судя по

ощущениям голода и слабости, несколько дней. Комната была хорошо освещена яркими

лампами, из-за чего казалось, будто все вокруг тускло мерцало, и это еще сильнее раздражало

мои глаза. Единственное, что было в этой комнате, так это большая овальная ванна, в которой

спокойно могли уместиться, как минимум, три человека. Она была до краев наполнена

прозрачной водой. Все это казалось мне не просто подозрительным, а нагоняло страх, но я

старалась не придавать ему значения, напоминая себе, что сама заточила себя в этом месте.

Если я поступила так с собой, у меня должна быть причина. Она может быть логической, может быть оправданной, а может быть простым безумием. Так или иначе, что-либо менять

уже поздно.

Санитар втолкнул меня вглубь комнаты и тут же вышел, оставив меня одну. Я замерла

посреди странной комнаты, ожидая, что будет дальше. Ноги с трудом держали меня, а

гудение в голове становилось все сильнее. Я была истощена. За все то время, что я пробыла в

своем карцере, мне ни разу не принесли еды или воды. Даже не давали никаких таблеток или

других лекарств. Стальная дверь не открывалась целую вечность, но теперь я, скорее, пожелала бы остаться в своем мрачном заточении, нежели в этой светящейся со всех сторон

комнате.

Главным злом мне казалась именно ванна. Она была полна чистой воды, но, несмотря на

жажду, я не рискнула даже подойти к ней. Отойдя на несколько шагов, я остановилась, ожидая, что сейчас кто-то войдет, но никто не появился, и поэтому я прошлась через всю

комнату к противоположной от входа стене и опустилась там на пол. Стоять больше не было

сил.

Холодный кафель заставлял меня дрожать от холода. Моя серая рубашка напоминала

окровавленные и грязные лохмотья, от которых ужасно несет потом. Я задумалась: что, если

меня привели сюда именно для того, чтобы я искупалась? В этом не было смысла, так как я

считала, что в первую очередь меня стоило бы все же покормить, но даже если бы я была

здесь по естественным и вполне логичным причинам, то не стала бы идти на поводу у

ублюдков в белом. Уж лучше вонь. Неповиновение – это все, что у меня осталось, и какая-то

мрачная часть моей души заметила, что теперь я могу не бояться наказаний. Они ведь в

любом случае будут.

Спустя какое-то время стальная дверь снова со скрипом открылась. Я подняла голову и

увидела, как в комнату входит чистенький и как всегда приветливый доктор Оливер. Его

волосы были аккуратно причесаны, халат постиран и выглажен, а в руках он держал большое

яблоко, за которое любой голодающий убил бы.

Я молча следила за тем, как доктор проходит к середине комнаты и слегка присаживается на

край ванной. При этом он не спускал с меня заинтересованного взгляда. Словно я была

интересной экзотической зверушкой, которую показывают в цирке. Он следил за каждым

моим вдохом и выдохом, рассеянно вертя в руках яблоко. Я ждала, пока доктор Оливер

заговорит первым. Он ждал от меня того же.

– Ох, Каталина, – покачав головой, проговорил доктор Оливер. Он изображал из себя

раздосадованного, но все еще доброго отца. Образ, который я ненавидела больше всего. – Я

так старался найти оправдание твоим поступкам.

Я сузила глаза, смахнув с лица прядь засаленных черных волос.

– Моим поступкам, сэр? – ядовито спросила я.

Чего мне теперь бояться? Ему нечем было пригрозить мне. Раньше мой страх перед доктором

Оливером заключался в том, что он всегда мог навредить Тиму, если поймет, что другого

способа управлять мною нет. А позже он мог бы навредить Джеймсу, хотя вряд ли он сделал

бы это именно ради того, чтобы доставить боль мне. Никто не знал, что мы можем быть

близки с Джеймсом. Да мы и не были, если говорить откровенно. Но сейчас доктору Оливеру

нечем было угрожать мне. Мои друзья в безопасности. А что касается меня самой, то я о

безопасности даже мечтать не смела.

– Я долго не хотел верить, что ты встала на сторону этого гнусного мальчишки, – проговорил

доктор Оливер и смачно откусил кусок яблока. Немного пожевав он снова заговорил, при

этом не утратив своего добродушного тона. Пока что. Я знала, что назревает буря. – Мы долго

пытались выяснить у мистера Озборна, кто именно помог ему ограбить мой кабинет, но он

так и не признался. У него оказалась удивительная способность противостоять как

физическим методам убеждения, так и медикаментозным. Жаль, что мне не удалось узнать

структуру его иммунитета получше. А все из-за тебя.

Голос доктора Оливера постепенно становился все менее добродушным. В его глазах

плескалось истинное недовольство, смешанное с жестокостью. Этот человек был сущим

дьяволом в личине паршивой овцы. Но меня не волновала его скрытая злоба или жестокость.

На мгновение в моем сознании возник слишком реальный образ, в котором Джеймса пытают

самыми разными способами, но он так и не признается, что именно я была той, кто помог

ему в ночь нашего бунта.

– Так они все же сбежали? – спросила я, слегка встрепенувшись.

Ярость, полыхнувшая в глазах доктора, была лучшим ответом. Я довольно кивнула и снова

опустила взгляд на свои грязные руки.

– Видимо, о содеянном ты не сожалеешь? – любезно спросил доктор Оливер. Мне показалось, что его голос стал грубее. Опасней.