Текст книги "Шелк и тайны"
Автор книги: Мэри Джо Патни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 7
Верблюд наклонил голову и неприязненно закричал на Росса. Догадавшись, что животное собирается плюнуть в него, Росс осторожно отошел в сторону и пробормотал себе под нос:
– На мой взгляд, ты не менее безобразен.
Позади него раздался сдержанный смешок, и потом тихо, чтобы никто не услышал, Джулиет проговорила:
– Но как верблюд, он вполне пригоден.
Росс вручил поводья Джулиет. В сущности, она была права: верблюд был довольно симпатичный, если, конечно, вообще могут нравиться животные, которых Господь Бог создал не в самый лучший свой день.
Монгольские и туркменские верблюды принадлежат к разновидности двугорбых бактрианов; они ниже ростом, плотнее и мохнатее, чем одногорбые дромадеры, которых можно встретить в Северной Африке и в Западной Азии. Бактрианы превосходно переносят климат Центральной Азии, где резкая жара сменяется таким же сильным холодом, так что Бог, очевидно, знал, что делал, расселяя верблюдов на территории, наиболее им подходящей.
Передав только что приобретенное животное на попечение Мурада, Джулиет вернулась к Россу, чтобы помочь выбрать последнего верблюда для их путешествия. Следующий, которого они осмотрели, оказался слабым самцом. Джулиет со знанием дела помассировала его горбы двумя руками, потом покачала головой.
– Этот недостаточно упитан. Пусть попасется еще несколько месяцев. Он вряд ли вынесет переход в Бухару.
Росс полностью доверился ей, ибо у него не было особого опыта общения с верблюдами. Несмотря на феноменальную выносливость, они в то же самое время были хрупкими животными и нуждались в длительном восстановлении сил после тяжелой работы. Только самые здоровые верблюды способны выдержать переход через Каракумы, и поэтому Джулиет уже отвергла некоторых животных из предложенных купцом.
Следующей оказалась гладкая верблюдица с густой черной шерстью на шее. Она кокетливо скосила глаза, потом тряхнула головой и рыгнула прямо в лицо Россу. Верблюды так выражают свой добрый нрав.
Росс осторожно осмотрел массивные крепкие ноги животного, а Джулиет тем временем проверила, здорова ли самка. Тщательно обследовав горбы, она заключила:
– Эта подойдет.
– И мне нравится. – Росс дружески шлепнул верблюдицу. – Я сам поеду на ней и назову Джульеттой.
Жена гневно сверкнула глазами в узкой прорези покрывала, однако от комментариев воздержалась, поскольку к ним приближался владелец верблюдов Мустафа Хан.
Они выехали из Серевана получасом позже назначенного времени. Салех сменил свои сверкающие шелка на скромный наряд купца, а Джулиет в своих развевающихся черных одеждах с покрывалом была вполне убедительна в качестве надменного, колкого слуги. Мурад неприкрыто дивился на своего компаньона-туарега, однако ни на какие замечания не осмеливался, ибо его первое же пробное приветствие было встречено холодным взглядом и односложным, невразумительным ответом.
В сопровождении шестерых людей из Серевана они спустились с горного плато к бесплодной равнине, уходящей вдаль, и еще до захода солнца добрались до Серахса. Невзрачная деревенька с глинобитными строениями притулилась возле мелкой илистой речушки. Номинально она находилась под контролем персов и состояла примерно из двух тысяч семей некочевых туркменов.
Желая рассмотреть верблюдов при солнечном свете, Росс потребовал, чтобы Джулиет привела путников к торговцу скотом, как только они доберутся до города. Теперь, когда сгустились сумерки, Росс уселся попить чаю и договориться с купцом о цене. Умение торговаться – это на Востоке искусство и одновременно развлечение, и Мустафа Хан с удовольствием начал этот процесс, назвав оскорбительную, несообразно высокую сумму.
Росс мог расплатиться не торгуясь, однако сей факт привлек бы к нему опасное внимание, что, естественно, доказало бы, что он человек не восточный. Карлайл тотчас согласился на половину заявленной цены, а потом с наслаждением наблюдал, как Мустафа Хан стонет, жалобно закатывает глаза, горестно опустив свои черные усы.
Туркменский купец подчеркнул, что почтенный Кхилбурн выбрал самых лучших животных, потом, красноречиво поведав о своей любви к верблюдам, о том, что они для него как любимые дети, и о том, что он выставил их на продажу, только чтобы услужить такому достойнейшему путешественнику, каковым является его благородный гость, Мустафа Хан снизил цену на десять процентов.
Росс много лет провел на Востоке и прекрасно овладел искусством торговаться на азиатских и африканских базарах, поэтому он разразился обличительной речью, в которой перечислил все изъяны животных:
слабость ног, плохое состояние, вероятность того, что они свалятся замертво, не достигнув и середины Каракумов. И, несмотря на то, что он мог бы приобрести верблюдов где угодно, симпатия и уважение, которые зародились в ту самую минуту, как только он увидел Мустафу Хана, заставили его предложить намного больше, чем могла стоить эта паршивая скотина.
Всякий раз, когда Росс приводил очередной довод, Мустафа Хан хватался за сердце и бормотал, что почтеннейший Кхилбурн хочет сделать детишек Мустафы Хана сиротами и нищими. Однако он вновь снизил цену. И к их обоюдному удовольствию, торг продолжался еще часа два. За это время были выпиты шесть крошечных чашечек чаю. Между тем спутники Росса с истинно восточным терпением предавались праздности. Все, кроме Джулиет, которая беспокойно расхаживала по двору. Вид у нее был сумрачный и грозный.
Росс дважды поднимался, чтобы уйти, за ним сразу же устремлялись Салех, Мурад и Джулиет. Они уже почти вышли на улицу, когда их нагнал Мустафа Хан и выдвинул новое предложение.
Наконец сделка состоялась. Росс приобрел пять верблюдов, два вьючных седла и кое-какие небесполезные в пути вещи. Скорбно объявив, что окончательная цена разорила его, Мустафа Хан тотчас весело проинструктировал Росса, как добраться до караван-сарая, где коротали ночь погонщики.
В облике Джелала Джулиет исполняла роль погонщика верблюдов, поэтому она взялась оседлать и навьючить двух животных поклажей и снаряжением. Оседлав первого верблюда, она дважды затянула подпругу, а потом потянула за нее, чтобы животное опустилось на колени. Натягивание подпруги требовало больших усилий: сначала Джулиет схватилась за длинную шерсть на шее животного, одновременно дернула за уздечку, продетую через ноздри, и пнула верблюда в голень. Животное недовольно заревело, но опустилось на колени. Росс удивленно наблюдал за этой сценой. Подобное обращение с лошадью считалось бы оскорбительным, однако внимание верблюда не привлечь ничем, кроме как грубостью.
Росс принес поклажу и тихо спросил:
– Ну, как я справился с торгами?
– Ты переплатил несколько динаров, – отозвалась Джулиет, отпрыгивая назад, поскольку верблюд повернул голову и обнажил внушительные коренные зубы. – Впрочем, ты разыграл убедительный спектакль с этим старым разбойником – Мустафой Ханом.
Росс усмехнулся и пошел седлать следующее животное. «Нам с Джулиет и впрямь надо быть осторожнее: ни она, ни я не можем противостоять соблазну обмениваться мыслями и непочтительными замечаниями. Конечно, никто не поймет, ибо мы говорим на тамашек и вставляем английские слова, когда нет подходящего туарегского термина, но тем не менее…»
Они несколько задержались у Мустафы Хана, потому что второй верблюд ухитрился сбросить поклажу, когда вставал на ноги. Росс ничуть этому не удивился, лишь вздохнул и снова принялся за нудную работу: навьючил верблюда и устроил багаж удобнее. Наверное, единственное, в чем проявлялось благоразумие верблюдов, – это в их умении сбрасывать груз, и для того, чтобы пристроить им на спину поклажу, требовалось большое мастерство. Россу уже несколько лет не приходилось этим заниматься. Впрочем, через какое-то время он явно обретет сноровку.
Джулиет помогала Карлайлу, не произнося ни слова; наконец они благополучно перепаковали груз и отправились в караван-сарай, ведя своих верблюдов под уздцы, потому что улицы становились все оживленнее. Когда караван находился в городе, то все разносчики и базарные ларьки активизировались в надежде заключить как можно больше сделок.
Бурные разговоры и смех эхом разносились по узеньким улочкам; то тут, то там трепетный свет факелов выхватывал какие-то лица в густой толпе. Это было целиком мужское общество, ибо те немногие женщины, что находились на базаре, были чуть ли не полностью закутаны в покрывала. Торговались купцы и потенциальные покупатели, развлекали заинтересованных слушателей сказители, писали письма писцы, в воздухе висел смешанный запах еды, немытых тел, специй и навоза, но все перебивал едкий дым крошечных костров, на которых торговцы жарили кебаб. Даже если бы Росс закрыл глаза, он мгновенно понял бы, что находится в Центральной Азии.
Высокий безбородый Росс поймал на себе несколько удивленных взглядов, но тем не менее никто особенно им не интересовался. Джулиет же, напротив, своим покрывалом и развевающимися темными одеждами привлекала больше внимания. Но это было скорее простым любопытством, нежели подозрением или враждебностью. Мужчины, следуя великому караванному пути из Африки в Азию, бывали за тысячи миль от родины, так что «Джелал» был просто очередным экзотическим гостем. Джулиет выделялась среди окружающих своим высоким ростом, превосходно имитировала мужскую развязную походку; казалось, в эта обстановке она чувствует себя как рыба в воде. Есл бы Росс увидел ее в лагере туарегов в Сахаре, он ни я что не догадался бы, что это женщина.
Как только они выйдут в путь, им придется сократить свой рацион до минимума, поэтому Росс решил вечером хорошенько наесться впрок. Пробиваясь сквозь толпу, он между делом купил несколько вертелов шипящей жареной баранины у торговца кебабами, потом свежий хлеб из пекарни и печенье от кондитера. Снедь, а также небольшую сумку с древесным углем для костра доверили Мураду.
Караван-сараи представляли собой гостиницы для людей и для животных. Их можно было встретить вдоль всего караванного пути – от Атлантики до Китая. Росс с его отрядом миновал высокие ворота и обнаружил в караван-сарае типичные для гостиниц маленькие комнатки для гостей и стойла для животных. Двери выходили на широкий центральный двор.
На дворе горели бессчетные костерки, они служили и для приготовления пищи, и для обогрева в холодную ночь. В караван-сарае было очень шумно: галдели люди, кричали животные, и все эти звуки эхом отражались от глинобитных стен. Сидя вокруг костров, путешественники пили чай и обменивались новостями, а по двору между тем в поисках покупателей расхаживали мелкие торговцы. Можно было различить по меньшей мере дюжину языков и рас, включая индусов в тюрбанах, китайцев с длинными черными косами, арабов в белых головных платках, перевязанных на лбу черными ленточками или веревочками из верблюжьей шерсти.
Над дверью хозяина караван-сарая висела лампа. К счастью, Салеху удалось договориться насчет ночлега, и путники определились в клетушку в дальнем конце строения. В маленькую комнатку внесли багаж, Мурад принялся разводить огонь, Джулиет занялась верблюдами, а Росс и Салех отправились на поиски кафила-баши, главного погонщика каравана.
Пробиваясь сквозь запруженный двор, Росс признал, что Джулиет была права, когда просила его сдерживать свои рыцарские манеры. Он лишь усилием воли заставлял себя стоять рядом и наблюдать, как она выполняет тяжелую физическую работу. Она была выше Мурада и Салеха, правда, несколько тоньше, но уж наверняка не слабее любого из этих мужчин. И все же Россу с трудом удавалось отбросить старые привычки, и он через силу обращался с Джулиет так, как стал бы вести себя с мужчиной.
Он никак не мог забыть, что она – женщина.
Комната у кафила-баши была чуть больше и находилась неподалеку от входа в караван-сарай. Главный погонщик как раз торговался со старостой афганских купцов, которые только что прибыли из Герата и желали присоединиться к большему каравану. Обсудив условия и порядок передвижения, кафила-баши отпустил афганца и повернулся к Россу и Салеху.
– Салаам алейкум. – Он махнул рукой, чтобы они сели. – Меня зовут Абдул Вахаб. Чем могу служить?
Росс отозвался на приветствие и уселся на утрамбованный земляной пол, внимательно разглядывая кафилу-баши. Платье и черты лица последнего указывали, что он узбек. Это был широкоплечий мужчина средних лет, с проницательными темными глазами и властным от природы видом.
Росс назвал себя Кхилбурном, потом представил Салеха, и они с Вахабом договорились, что примкнут к каравану, который тронется в путь завтра на рассвете. Потом, основываясь на интуитивном расположении к кафиле-баши, Росс решил открыться:
– Я полагаю, вы должны знать, что я ференги, англичанин.
Абдул Вахаб поднял брови.
– Для ференги вы прекрасно говорите по-персидски. Заметен лишь легкий акцент, и я подумал, что вы – балучи из южного Афганистана. – Он перевел взгляд на Салеха. – Ну а вы-то, верно, не ференги?
Салех покачал закутанной в белый тюрбан головой.
– Нет, я узбек, как и вы. Другие члены нашего отряда – перс и тарги из Сахары. Ференги только Кхилбурн.
Кафила-баши задумчиво поглядел на Росса:
– А почему вы сказали мне об этом?
– На вашей ответственности благополучие каравана. Я не хотел бы навлекать на вас беду.
– Это достойный мотив. – Нахмурившись, Абдул Вахаб пригладил черную бороду. – Не ездите в Бухару, Кхилбурн, а не то станете сыном смерти, потому что эмир презирает всех европейцев. Подождите в Серахсе еще несколько дней, скоро пойдет караван в Хиву. А это – мой родной город. Там для ференги куда безопаснее.
«Все в один голос заявляют, что мне лучше не ездить в Бухару», – мрачно подумал Росс.
– У меня нет выбора. Я беспокоюсь о судьбе брата, британского офицера, который прибыл в Бухару с официальной миссией и был посажен эмиром в тюрьму.
Главный погонщик каравана сдвинул свои кустистые брови.
– Такой высокий светлый человек, вроде вас?
Волосы Иана были скорее каштанового оттенка, нежели светлыми, но ростом он был с Килбурна и очень светлокожий.
– Да, – кивнул Росс.
– Я собственными глазами видел, как несколько месяцев назад за дворцом эмира в Бухаре обезглавили ференги, по описанию похожего на вашего. В толпе говорили, что он солдат. – Абдул Вахаб сочувственно посмотрел на Росса. – Мне очень жаль, но наверняка казненный – ваш брат. Очень немногие ференги добираются до Бухары, и еще меньше их остается в живых. Вам не стоит продолжать путешествие, потому что теперь в этом нет смысла.
От слов кафилы-баши у Росса екнуло сердце. Несмотря на все разговоры и основанные на слухах свидетельства, в первый раз он встретил человека, который лично присутствовал при казни иностранца, предположительно Иана. Слабая надежда, еще теплившаяся в нем в Константинополе, померкла, и он вдруг решил, что совет кафилы-баши хорош. Пожалуй, следует закончить путешествие здесь. «Не только потому, что это разумнее, но и потому, что так я сумею избежать нескольких недель мучительного соседства с Джулиет».
И едва только в голову ему пришла мысль прервать путешествие, как у него перед глазами возник образ Джин Камерон. «Пожалуйста, Росс, прошу тебя», – умоляла она. Даже сейчас ему нечего было сказать о судьбе Иана, а у Джин тем более осталась бы слабая, хрупкая ниточка надежды.
И более того, Росс вдруг с мучительной ясностью понял, что не желает бежать от горько-сладкого общения с Джулиет.
– Ваш совет мудр, Абдул Вахаб, но я не могу вернуться без очевидных подтверждений. Если мой брат мертв, то эмир, возможно, позволит мне увезти тело в Англию.
Главный погонщик настроен был пессимистически, но все-таки кивнул:
– Будь по-вашему.
Желая больше разузнать о ференги, Росс спросил:
– А тот человек, которого казнили… В каком он был состоянии?
– В очень тяжелом. Почти скелет, с ужасными язвами по всему телу, походил на старика. – Абдул Вахаб поморщился. – Знаете, эмир приказал выращивать специальных паразитов в Черном колодце, чтобы узники еще сильнее мучились. Не думаю, что ференги долго бы продержался в тюрьме. По крайней мере меч прервал его дальнейшие страдания.
– Мой брат, наверное, погиб как смелый человек, – чуть ли не утвердительно произнес Росс.
– Да, верно. Несмотря на то что здорово ослаб, он стоял прямо и правой рукой сделал знак креста перед грудью, а потом заговорил на своем языке. Точно сказать не могу, но я думаю, что он препроводил свою душу христианскому Богу. – Кафила-баши почтительно склонил голову. – Воину больше подобает погибнуть в бою, но уверяю вас, он не опозорил ни самого себя, ни своих родных.
Росс слегка удивился, ибо шурин его никогда не был религиозным, а знак креста вряд ли распространен среди шотландских пресвитерианцев. Но, поразмыслив немного, Росс пришел к такому выводу. Помимо того, что само многомесячное заключение могло изменить духовные верования любого человека, то, что Иан перекрестился, означало, что этим последним жестом он бросил вызов своим мучителям, публично провозглашая свою национальность и религию. «Даже перед смертью его не сломили. Возможно, это хоть в какой-то мере утешит его родных».
– Благодарю за подробные сведения, Абдул; Вахаб. – Росс встал. – В качестве компенсации за то, что мое присутствие может доставить вам беспокойство, сообщаю: мы с моим слугой Джелалом хорошо вооружены и с удовольствием воспользуемся своим оружием, если придется защищать караван.
– Бог милостив, и ваше оружие не понадобится, но я рад слышать, что оно у вас имеется. – В комнату вошли еще два человека, и главный караванщик, кивнув на прощание, обратился к посетителям.
Росс и Салех вышли. Похоже, дела складываются не так уж плохо. «Кафила-баши вроде бы человек способный и терпимый, и если нам повезет, мы пересечем Каракумы без особых происшествий. Поскорее бы закончить путешествие!
К несчастью, придется рассказать Джулиет все, что! слышал о ее брате. А этого мне вовсе не хочется делать».
Глава 8
Джулиет прислонилась к стене караван-сарая, скрестив руки на поджатых коленях, и праздно наблюдала, как Мурад разводит огонь, чтобы приготовить ужин. Прошел целый день, и молодой перс прекратил попытки завязать беседу, поскольку «тарги» отвечал на его поползновения либо молчанием, либо очень односложно. Джулиет грубила нарочно, понимая, что подружиться с молодым человеком было бы чистым безрассудством. Чем меньше Мурад о ней знает, тем лучше.
Женщина сменила положение, чтобы хоть немного ослабить натяжение ленты, которую она носила под одеждой для того, чтобы сделать более плоской грудь. Раньше ей не приходилось беспокоиться об этом, и если она и носила постоянно мужское платье, то по большей части из соображений удобства, а отнюдь не для того, чтобы скрыть пол. Однако на сей раз все обстояло иначе, поэтому ей приходилось соблюдать меры предосторожности. Зная, что ей придется одеваться так постоянно, она намеренно выбрала широкий лоскут. Но все равно «корсет» досаждал ей. Слава Богу, было не очень жарко, ибо зной выносить в таком одеянии было бы куда сложнее.
Окинув взглядом двор, она увидела, как Росс с Салехом пробираются между кострами и дремлющими верблюдами. Росс словно сросся с азиатской одеждой: трудно было поверить, что он английский аристократ. Лицо Джулиет было надежно скрыто покрывалом, поэтому она даже улыбнулась, отметив про себя, что сейчас он похож на восточного аристократа. «С такой внешностью ничего уж не поделаешь, все равно он будет выделяться в толпе».
И вот наступило время вечерней трапезы. Росс, Салех и Джулиет расселись вокруг низкого круглого столика, Мурад поставил посередине большое блюдо, а потом тоже занял свое место. Кусочки жареной баранины, купленной на базаре, возвышались на горке вареного риса, раздобытого в продуктовой лавке караван-сарая. Тут же на столе лежал свежий плоский хлеб.
Согласно обычаю в исламском мире можно есть исключительно пальцами правой руки, поскольку левая считалась нечистой и ею запрещалось лазить в общее блюдо. Джулиет настолько привыкла есть по-мусульмански, что это стало ее второй натурой. Она умело скатывала рис в шарики, затем проворно провожала их в рот легким толчком большого пальца: класть пальцы в рот считалось дурным тоном. Однако она никогда не пробовала есть с покрывалом на лице, и неожиданно это стало для нее препятствием. Даже среди туарегов лишь самые строгие мужчины во время трапезы держали лицо закрытым, и сейчас, раздраженно пытаясь насытиться, Джулиет поняла, почему.
Она немного распустила ткань, чтобы просунуть руку под покрывало, но выяснилось, что материя может сместиться. Дважды Джулиет на ощупь искала «дорогу», пробуя поднести правую руку ко рту, и оба раза просыпала рис на свои одежды. Когда это случилось во второй раз, она поймала на себе веселый взгляд Росса и, укоризненно посмотрев на него, безмолвно разрешила ему посмеяться.
Согласно обычаю, общее блюдо делилось на невидимые зоны, и считалось невежливым брать пищу из пространства другого человека, и слава Богу, иначе «Джелалу» ничего не досталось бы. К тому времени, когда Джулиет закончила есть, мужчины уже пили чай.
Джулиет взяла небольшую пиалу и мгновенно сообразила, что пить через покрывало еще труднее, чем есть. «Более того, не опустив покрывала, я не смогу пить из бурдюка. Придется остерегаться и пить только тогда, когда меня никто не видит, кроме Росса и Салеха. Если мне повезет, то тот, кто мельком заметит мое лицо, решит, что я безбородый юнец. И все равно лучше не полагаться на удачу».
После обеда Росс сказал Мураду:
– Завтра на рассвете выезжаем. – Потом он поглядел на Джулиет и заговорил на тамашек, якобы сообщая то же самое, а на самом деле произнес:
– Давай встретимся за караван-сараем примерно через четверть часа.
Она пробормотала что-то нечленораздельное, удивляясь, зачем им говорить наедине. Что ж, существовал всего один способ выяснить это, поэтому она поднялась и вышла во двор, не дожидаясь дальнейших объяснений. Роль грубияна-тарги давала ей возможность вести себя, как резкий подросток, и Джулиет в общем-то забавлялась этим.
Темнело, и по мере того как люди готовились ко сну, шум в караван-сарае стихал. Джулиет как бы ненароком проведала верблюдов, потом легкой походкой пересекла двор и выскользнула за входную арку прямо на примыкавшую к базару улицу. Затем повернула налево и направилась вдоль стен караван-сарая к его задворкам.
Какой разительный контраст по сравнению с парадным въездом! Вдаль, на восток, насколько хватало глаз, простиралась бескрайняя пустыня. На небе висел тонкий серп луны; с севера дул порывистый ветер; шуршал колючий кустарник, яростно цепляясь за каменистую почву.
Джулиет глубоко вдохнула сухой, пропитанный ароматом пустыни воздух и сразу же ощутила, как беспокойство оставило ее. «Очевидно, все из-за этого маскарадного костюма. Хорошо хоть сейчас я могу позволить себе чуть расслабиться. Одно дело – носить мужскую одежду, когда скачешь на лошади со своими людьми, которые знают, кто я, и совсем другое – обречь себя на то, чтобы месяцами скрывать свой пол. Впрочем, сегодняшний день я пережила вполне успешно, значит, завтрашний окажется еще легче».
Она замерла в тени сучковатого малорослого дерева, ожидая, пока глаза ее приноровятся к свету звезд. Вокруг не было ни души, поскольку странствующие через бескрайние пустыни мужчины всякий раз, когда предоставлялась возможность, предпочитали наслаждаться компанией себе подобных.
Прошло минут десять, и из-за угла караван-сарая неторопливой походкой вышел Росс. Даже в темноте Джулиет безошибочно узнала бы его по росту и сдержанной силе, которая чувствовалась в нем. Джулиет затаилась, любопытствуя, обнаружит ли он ее. Он некоторое время стоял в нерешительности примерно в сотне футов от нее, а затем выбрал правильное направление.
То, что Россу удалось так быстро ее обнаружить, произвело на Джулиет впечатление. Муж стоял выше по ветру, так что вряд ли мог сориентироваться по запаху. Стояла она не шелохнувшись, а ее темная одежда была совершенно незаметна в сумерках. И тем не менее женщина отказала ему в удовольствии ответить на вопрос, как он это сделал. Когда Росс оказался в дюжине футов от нее, она спросила по-английски:
– Что-то случилось, Росс?
– По всей видимости. – Обтекаемыми сухими фразами он поведал ей, что кафила-баши видел казнь ференги, а потом подробно передал свой разговор с узбеком.
Джулиет стоически восприняла эти вести, поскольку, в сущности, они не были для нее неожиданными. И все же когда Росс описывал физическое состояние казненного и его последние минуты, она невольно тяжело вздохнула.
– Мне очень жаль, Джулиет, – еле слышно произнес Росс.
– Кажется, Иан и в самом деле погиб, – отозвалась она, изо всех сил стараясь говорить сдержанно. – Я помню его двадцатилетним. Такой энергичный, полный чувств и жизни. Представить его истощенным, замученным, ослабевшим настолько, что он едва держится на ногах… поистине абсурдно. – Она прерывисто всхлипнула. – В юности мы мечтали увидеть весь мир, испробовать все, что только можно. И вот теперь полная приключений жизнь Иана закончена… завершилась в крови перед целой толпой любопытных зевак.
Голос у нее сорвался. Образ страдающего брата вытеснил из памяти здорового, полного сил Иана, и прогнать это видение не было сил. Джулиет смутно подумала, что так обычно заканчиваются многие приключения – боль и бессмысленная трагедия за тысячу миль от родного дома.
Росс тронул ее за плечо, молча выражая свое соболезнование. Это мягкое прикосновение едва не лишило Джулиет самообладания. Она склонила голову и уткнулась лицом в его ладонь. Ей хотелось выплакать все эти потери: убийство брата, мучительные зарубки, что остались у нее на сердце с юности, гибель надежды и любви. Более всего она оплакивала свою любовь.
Слезы обожгли ей глаза, и Джулиет сердито вытерла их рукой. Потом, почувствовав, что ей необходимо сделать глубокий вдох, она опустила покрывало и в первый раз за многие дни подставила разгоряченное лицо ночному ветерку.
– Ты хочешь прекратить поездку? – спросила она, справившись с собой. – Если мы должны вернуться, то сейчас самое время.
– Я все обдумал, – с расстановкой ответил Росс. – Несмотря на то что Абдул Вахаб был свидетелем казни, мы по-прежнему не знаем, почему убили Иана. Узнать это важно и для твоих родных, и для правительства. И потому мы отправляемся в Бухару. К тому же твоя мать очень хотела предать тело Иана земле в родной Шотландии.
– Для меня это тоже очень важно. – Джулиет хотела было добавить что-то еще, но у нее перехватило дыхание, и она больше не произнесла ни слова.
– Пойдем. Давай погуляем немного, прежде чем вернуться. – Он легонько опустил руку ей на талию и подтолкнул к бескрайней пустыне.
Джулиет покорилась. Интересно, отдает ли себе Росс отчет в своем отношении к ней? Вряд ли. Это прикосновение – всего лишь обычный знак внимания старого друга. И ничего более. Не сравнить с предыдущей ночью, когда страсть буквально полыхала в них обоих.
Для Джулиет страсть пылала по-прежнему, и весь день она болезненно ощущала присутствие мужа. Однако женщина чувствовала, что Росс отбросил эту страсть с такой же решительностью, с какой погасил тогда лампу. И это ее не удивило. «Если бы он возжелал меня, это поразило бы меня куда больше. В семнадцать лет я не понимала, что вообще интересует Росса, теперь же я понимаю его еще меньше. Он был единственным мужчиной, благодаря которому я почувствовала себя по-настоящему желанной. И вот теперь, когда он пренебрегает мною, я ощущаю себя одинокой и покинутой.
Слава Богу, что между нами еще сохранилась какая-то симпатия, пусть даже это бледная тень того, что когда-то связывало нас в прошлом. Но сегодня я пытаюсь пережить казнь брата, и мне так нужна доброта Росса…»
Несколько минут прошло в молчании. Единственным звуком было легкое похрустывание гравия под ногами и шелест ветра.
– Ты никогда не скучаешь по Великобритании? – спросил Росс.
– Иногда, – призналась она. – Мне не хватает зелени. Странно думать, что англичане видят дождь столь часто, что это начинает им досаждать. Здесь же вода – это дар Божий.
Росс засмеялся:
– Здесь солнечный свет и жара считаются нормальным явлением и лишь иногда действуют на нервы. А в Англии летом люди сочли бы даром Божьим жару и зной.
Джулиет слегка улыбнулась:
– А что, разве не так? Человек всегда мечтает о том, что выпадает не часто. Такова уж его природа. – Она снова замолчала, задумавшись, как бы ей не высказать больше, чем хотелось. – Как бы я ни любила Сереван, в Персии я всегда буду чужестранкой. Я никогда не осознавала, до какой степени сформирована под влиянием европейских ценностей, пока не попала в гущу чужого общества. И как ни странно, здесь мне проще иметь дело с мужчинами, чем с женщинами.
– Наверное, это из-за твоего образа жизни – ты ездишь верхом, носишь оружие, отдаешь приказы. На Востоке это исключительно мужской стиль поведения. Ты никогда не жила затворницей, поэтому у тебя мало общего с восточными женщинами.
– Видимо, так оно и есть. Я хотела освободить женщин Серевана, убедить их, чтобы они не ходили в парандже, чтобы требовали к себе больше уважения…
– Судя по твоему тону, ты не слишком в этом преуспела.
– Совсем не преуспела, – вздохнула Джулиет. – Женщины Серевана чувствуют себя счастливее за чадрой, на своей женской половине. Они живут своей, отдельной жизнью. Пришлось оставить все это. И даже жена Салеха, женщина мудрая и разумная, слушала меня, слушала, а потом пришла к выводу, что, судя по моим словам, жизнь английских женщин весьма неудобна.
– Культура сильнее идеологии, – заметил Росс, – и большинство людей счастливы, когда следуют обычаям, на которых выросли. Прирожденные бунтари вроде тебя – редкость.
– Пожалуй. И все-таки жаль, что у меня так мало общего с местными женщинами. Мне недостает подруг, в особенности Сары. – Джулиет остановилась, поняв, что подбирается к слишком опасной теме их совместного прошлого.
Росс, вероятно, почувствовал то же самое, поэтому направил тему разговора в другое русло.
– То, что тебе доставляет удовольствие женское общество, весьма отличает тебя от леди Эстер Стэнхоуп. Она презирала свой пол и предпочла бы родиться мужчиной, чтобы стать блестящим генералом или политиком.
Джулиет с радостью поддержала Росса:
– Да, правда, ты же гостил у леди Эстер. А когда ты к ней ездил? Как она выглядела?
Росс заколебался. «Очевидно, за долгие годы невинное преклонение моей жены перед самобытной „королевой арабов“ отнюдь не потускнело». Он не стал ее разочаровывать.
– Я навещал леди Эстер шесть или семь лет назад. Она предстала остроумной и самоуверенной. Капризной, восхитительной и в то же время довольно трогательной.
